ШТОРМОВОЙ РЕЙС ИЗ УМБЫ В МУРМАНСК

22 октября 1933 года «Русанов» вышел из Архангельска, а 23-го прибыл в Умбу. Высадив пассажиров, он на другой день с рассветом снялся с якоря и пошел в Кандалакшу. На этом переходе «Русанов» прошел мимо поднятого со дна моря ледокольного парохода «Садко».

Из письма Хромцова жене (от 24 октября 1933 г.):

«…23-го вечером зашли в Умбу высадить пассажиров и заночевали. Сейчас я на утренней вахте и пишу тебе письмо. Стоим на якоре. Умба - довольно красивое место. С моря заход в узкий залив, ширина его около 200-250 метров. Высокие берега, покрытые хвойным лесом. Летом здесь, вероятно, хорошо. Рассказывают, что есть красивая порожистая река. Есть лесопильный завод. Грузятся лесом три иностранных парохода. На берег я не съезжал. Время уже 6 ч. 30 м., начинается рассвет. Пойду будить Бориса, пора сниматься с якоря. Сейчас пойдем в Кандалакшу. Заканчиваю уже в Кандалакше. Всю подвахту проторчал на мостике. Новые и интересные места. Проходили мимо поднятого со дна моря «Садко». О его состоянии сказать ничего не могу, но на вид представляет собою груду ржавого железа, годного разве что в Рудметаллторг...».

Хромцов тогда не мог и подумать, что ему суждено стать через три года капитаном этой «груды ржавого железа» и совершить на ней исторический дрейф вместе с ледокольными пароходами «Седов» и «Малыгин» из моря Лаптевых в Полярный бассейн.

Весь ноябрь и часть декабря «Русанов» работал на линии Умба - Кандалакша.

Из письма Хромцова жене (начатого 2 XII 1933 года, а законченного и отправленного 8/1 1934 года; письмо на 13 тетрадных листах):

«... Здесь уже замерзает, температура воздуха - минус 10, минус 11 градусов, на воде ниласовый лед... Мы пошли в море на 20 суток, т.е. сделать всего два рейса Кандалакша - Умба, но в связи с наплывом грузов пришлось сделать четыре, а после этого, так же как в экспедиции, пошли цепляться случаи один за другим. В Умбу из Мурманска пришел на буксире за портовым ледоколом 4-мачтовый парусный корабль «Альбатрос». Ты видела в Ленинграде парусник «Товарищ», так «Альбатрос» точно такой же, раза в полтора больше «Русанова». Ледокол, приведший «Альбатроса», пока последний грузился, взял баржу и повел ее в Мурманск, полагая к концу погрузки «Альбатроса» вернуться за ним в Умбу. Но на пути потерпел аварию, баржу оторвало и выбросило штормом на берег, а его самого поймали и увели в Мурманск. Обстоятельства сложились так, что буксировать «Альбатроса» в Мур­манск было некому. Ну а так как мы были в это время в Умбе, то этот несчастный жребий пал на «Русанова». За время плавания между Умбой и Кандалакшей мы израсходовали почти весь уголь, оставив только на переход до Архангельска. На переход до Мурманска его было недостаточно. Просили Морфлот, чтобы нам разрешили сходить за углем в Архангельск, но там знают, что если мы прицепимся к стенке в Архангельске, то нас нескоро выгонишь в море, так как надо ремонтировать судно, и нам отказали. Вот с 23 ноября и по 1 декабря мы и простояли в Умбе в ожидании угля, который нам наконец привез пароход «Канин». Сегодня, 2 декабря, взяв «Альбатроса» на буксир, вышли в море. Сопровождает нас большой буксирный пароход «Мурманск». В случае, если «Альбатрос» от нас оторвется, - будет его ловить...

7/XII 33 г. Хотел продолжить письмо 3-го, а собрался только сегодня. За эти дни, как говорится, «хватили горького до слез». Третьего числа шли еще ничего, погода была терпимая. Ветер хоть и крепкий, но дул с берега. Четвертого, когда уже прошли Орловский маяк, т.е. вошли в Горло Белого моря, ветер стал встречным и начал быстро усиливаться. Ход стали терять, и когда дошли до Городецкого маяка - ветер усилился до 10 баллов, а волнение - до 7 баллов, сильные снежные заряды, темно, продвижения вперед почти не было. Только держались на волну. Вечером, на моей вахте, ветер достиг ураганной силы и нас вместе с «Альбатросом» понесло обратно. Около 7 часов вечера «Альбатроса» развернуло бортом к волне. Мы пытались поставить его носом на волну, но ничего сделать не могли, а через полчаса нас и самих поставило бортом к волне.

Тут-то и началось! В навигационной рубке весь штурманский инвентарь полетел на палубу, так что Василий Дмитриевич до сих пор его собрать не может. В салоне, это было во время ужина, полетела со стола и побилась вся посуда, а на камбузе котлы и кастрюли и их содержимое оказались на палубе. В наказание я остался без ужина. Нюра, дневальная, в это время пробиралась по палубе с ужином в кубрик к матросам. Так ее волной всунуло головой вперед в шпигат (клюз), откуда ее за ноги извлек матрос Ласкин. Ничего, отделалась испугом и немного поплакала. У меня s каюте все, что могло сорваться, оказалось на полу. «Альбатросу» я уже намеревался заказывать похоронную, но около 20 часов удалось развернуться по ветру, развернуть «Альбатроса» и пуститься обратно в Белое море. Шли средним ходом, но скорость развили небывалую, за восемь часов прошли от Городецкого маяка до Сосновца. У Сосновца стало немного легче, легли в дрейф, да с «Альбатросом» на буксире и укрыться-то было негде.

Пятого вечером, только я было уснул, как вдруг - удар по корпусу, треск... Ну, думаю, на кого-то налетели! Прямо в белье, успел только пальто на плечи набросить, выскочил ка палубу. Оказалось, что б/п «Мурманск», который нас сопровождает, хотел подойти поближе и что-то передать нам, так как радио у него нет. Но капитан буксира не рассчитал, буксир подхватило волной и ударило о наш борт. Но ничего, не разбило, пока плавает, не тонет. Шторм и снежные шквалы продолжались до 7 декабря. Судно все обледенело. Только сегодня утром ветер стал полегче. Теперь опять отправились вперед и сейчас уже идем между Городецким и Орловским маяками. Мы ведем на буксире «Альбатроса», а б/п «Мурманск» уцепился за нас, тоже помогает, и так, гуськом, тащимся вперед. Что-то дальше будет, а до Мурманска еще далеко, только начин пути. У нас продукты на исходе, угля тоже в обрез. Сегодня получили радио из Мурманска, что готовят судно, если нам потребуется помощь...

8/1 1934 г..... с каким большим перерывом я пишу тебе это письмо! До этого я писал, что мы делаем вторую попытку пройти с «Альбатросом» в Мурманск, но и на этот раз наш поход не увенчался успехом. При выходе в Баренцево море нас встретил такой сильный шторм, что мы без оглядки удрали обратно в Умбу. Шторм был ужасный. На «Альбатросе» много разрушений, «Русанов» отделался незначительными поломками. Пришли мы в Умбу 11 декабря. Борис Иванович не выдержал и 14 декабря скончался от паралича сердца... Я его очень жалею. Когда он умер, мне не стыдно признаться, что я даже плакал... Капитаном «Русанова» назначили меня. Простояли в Умбе до 23/ХII в ожидании, когда доставят уголь. Привез уголь п/х «С. Перовская». Но было уже поздно. В море появился лед. «Альбатроса» буксировать нельзя. Вывел из Умбы «Перовскую» и «Мурманск» и получил распоряжение оказать помощь судам, затертым в Белом море, и вывести их изо льда... Только 6 января пришел в Мурманск...».

Капитана Б. И. Ерохина похоронили в Архангельске. Моряки с глубокой грустью отдали последний долг так рано ушедшему из жизни замечательному полярному капитану, доброму товарищу и большой души человеку, память о котором и сейчас еще жива среди северных моряков. В честь капитана «Русанова» Бориса Ивановича Ерохина в 30-х годах названа губа в проливе Костин Шар на Новой Земле.

Надо сказать, в 30-е годы кроме сравнительно небольших зверобойных шхун зимой в Белом море занимались зверобойным промыслом и ледокольные пароходы, такие, как «Русанов», «Седов», «Сибиряков», «Малыгин» и «Садко». Капитаны и штурманы, принимавшие участие в промыслах, становились впоследствии подлинно «ледовыми» капитанами. «Зверобойный промысел, на мой взгляд, - писал заслуженный полярный капитан В. И. Воронин, - является прекрасной школой для наших полярных моря­ков. Он не только воспитывает в них смелость, настойчивость, выдержку, но и учит их точно распознавать капризы ледовой стихии.»

После ремонта «Русанова» 25 февраля 1934 года Хромцов вышел из Мурманска в Белое море на промысел гренландского тюленя.

Из письма Хромцова жене (от 31 марта 1934 года):

«... Пишу тебе на пути в Мурманск. Первый рейс заканчиваю... Из Мурманска я вышел 25 февраля. 28-го пришел к мысу Воронов в Белое море и принял на борт промыш­ленников. Все Белое море пришлось проходить в густом тумане... После приема промышленников наш руководящий орган на острове Моржовец, где находится летная база, направил меня в Мезенский залив. В это время «Седов» уже находился в Мезенском заливе, а «Сибиряков» - в середине Белого моря. В Мезенском заливе самолет указал мне залежку тюленя, но когда я пришел к указанному месту - залежки не оказалось. Тогда мне предложили идти к мелям - так называемым Сибиряковским несякам, где якобы тоже была залежка. Одновременно туда же пробирался и «Ломоносов», Чтобы добраться до этих мелей, надо было пересечь место кругового течения, в котором держит очень плотный лед и не разводят. Ну, я набрался храбрости и пошел. При проходе плотного льда в месте, которое я упоминал, «Русанова» зажало. Начались сильные морозы, и я вмерз. «Ломоносов», находившийся в одной миле от меня, тоже вмерз... Просидел я в этой сморози девять суток. И только когда под влиянием ветра лед сдрейфовало к мелям Литке, тогда, на мое счастье, сморозь раскололо через «Русанова». Ну, я, конечно, нажал сколько мог и выбрался из этого злосчастного района. Пошел в Белое море к залежке, где уже был «Сибиряков».

Только 19 марта подошли к зверю. Работа была горячая, все ледоколы промышляли хорошо. 28 марта судно стало на полной осадке, грузить больше нельзя, и я направился в Мурманск. На пути встретил промысловый зверобойный бот «Ленсовет», который был поврежден во время сжатия льда; имел сильную течь и погнутые лопасти винта. Пришлось взятся за проводку его через лед до чистой воды. 29-го вышел с «Ленсоветом» на чистую воду, где выяснилось, что он самостоятельно идти не может, Я взял его на буксир и пошел. На подходе к мысу Святой Нос обнаружилось, что течь на «Ленсовете» стала увеличиваться. «Ленсовет» медленно, но верно погружался в воду. Вот, думаю, черт возьми, будет некрасиво, если у меня за кормой погибнет судно. Давай скорей форсировать в становище Иоконьгу. Пришел в Иоконьгу, поставил «Ленсовет» к борту, и общими усилиями откачали воду. Снял с него часть груза, взял его на буксир и вчера в 16 часов вышел вновь в море. Течь уменьшилась, погода хорошая, пока все идет хорошо. Сей год везет мне на спасения и буксировки. Хорошая практика. Кажется, скоро я стану профес­сионалом-спасателем. Сейчас иду недалеко от острова Кильдин, вероятно, скоро приду в Мурманск... На промысле проводил на мостике минимум 15 часов в сутки, а иногда и больше. От ветра и солнца за последние дни почернел здорово. В Ленинграде вы за все лето так не загораете...».

В Мурманске Хромцов, как он писал жене, получил благодарности и за старую работу - проводку судов, и за новую - спасение «Ленсовета». О нем писали в местной газете. А 7 апреля «Русанов» вышел во второй промысловый рейс, из которого вернулся в мае.

далее: В бухту Нордвик