ЧЕРТЫ СОВРЕМЕННИКА
СТРАННИК НЕХОЖЕНЫХ ЗЕМЕЛЬСавва МОРОЗОВДИРЕКТОР девятого таксомоторного парка высказался о нем кратко:
— Водитель толковый... Везет план...
И глянул на начальника колонны, как бы требуя дополнительных сведений о подчиненном. Тот подтвердил:
— Это точно. Машину содержит культурно... И сам чисто ходит — штаны кожаные, унты меховые, хоть на карточку его снимай...
А я все еще находился под впечатлением недавней встречи на улице. Остановил такси, влез в переднюю кабину, и первое, что заметил — чуть пониже ветрового стекла, — рукописное объявление: «Воду не сливать! Залит антифриз». Бросилась в глаза и соседняя строчка, печатными буквами: «Водитель —
Каш Алексей Аркадьевич».
— Леша, дружище, какими судьбами?
— Обыкновенная вещь... Годы... — пожал литыми плечами приземистый улыбчивый крепыш. — Возвратился на круги своя... С аэропланами распрощался, но моторам по-прежнему верен.
И скосил правый глаз:
— Куда же везти: на Южный полюс или на Северный?
— На Южный, Леша, далековато...
— Тогда махнем в Арктику... А старт откуда: из Захаркова или, может, с Измайловского?
Мы оба вздохнули: нет больше под Москвой ни Захарковского аэродрома — там, рядом с Химками, новые микрорайоны; ни Измайловского, — на его месте Сиреневый бульвар и Щелковская станция метро.
— Что ж, тогда по Ордынке прокатимся, — продолжал водитель, — дом один покажу. Про него давненько толковали, еще на льду... Не забыл?
Как такое забыть!.. Когда знакомишься с человеком, какие-то подробности обязательно застревают в памяти. Так было и у меня при первой встрече с Алексеем Аркадьевичем Кашем — весной
1948 года, в Ледовитом океане, севернее Новосибирских островов. В дрейфующем лагере воздушной экспедиции самым моложавым по внешности и самым общительным по нраву оказался он — младший бортмеханик. Всегда было шумно в тесной палатке, где хозяйничал Леша, щедро потчуя товарищей то пельменями, сваренными по какому-то особому рецепту, то нежнейшей строганиной в уксусно-горчичном соусе, то крепчайшим чаем. Мастер походной кулинарии комментировал блюда присказками, от которых все за столом покатывались со смеху, а палатка даже в тихую погоду ходила ходуном, будто под порывами пурги.
Располагаясь на ночлег в спальных мешках, о чем мы только тогда не переговорили. Вспоминали войну на Северном флоте, где служили оба. Вспоминали и довоенную Арктику: в устье Колымы, нередко в шторм, буксировал Леша своим катерком кунгасы от разгружавшихся на рейде пароходов.
Постепенно, забираясь год за годом в прошлое, дошли мы с Лешей до Москвы:
— На Ордынке заканчивал я фабзавуч «Красный водник» и потому считаю себя москвичом. А по рождению — питерский... С родителями пожил и на Сахалине, и в Средней Азии... Грамоту начинал учить в туркменской школе, тогда там еще арабская письменность была...
Сняв рукавицу, он чертил на снегу мудреные иероглифы заскорузлым, шершавым пальцем мастерового человека.
— На Ордынке свидетельство получал на моториста... А пилотское, вот оно, при мне, — Леша расстегивал кожаный карман на молнии, — чин имею — младший лейтенант запаса... Сюда в высокие широты, механёром взяли — и на том спасибо... Тут-то за штурвалами какие тузы! Куда мне против Черевичного?! Однако мечты не теряю...
И мечта осуществилась... Участвуя в воздушной экспедиции 1954 года, стал я тому свидетелем. В канун Первомая Ил пилота М. С. Васильева летел к отряду И. И. Черевичного — за полюс, там шли исследования подводного хребта. Везли мы товарищам праздничные подарки: шампанское и торты. Пробивая туман над торосистыми полями и разводьями, машина временами леденела, проваливалась. Командир справлялся у радиста:
— Как там Каш, дает привод?.. Добро... Сядем и у него, подбросим гостинцев.
Так называемая «точка Каша» — за 88-й параллелью — присутствовала на экспедиционных картах наравне с только что созданными научными станциями СП-3 и СП-4. С воздуха, правда, этот «населенный пункт» был едва приметен: черный купол единственной палатки, красные полоски зачехленных крыльев Ан-2, тонюсенькие палочки антенн. Зато опустившись, мы почувствовали себя после воздушных передряг почти как дома. И понятно, расхваливали ледовых робинзонов: молодцы! В этакую даль забрались на одномоторной стрекозе! Льдину выбрали отличную: «промежуточный аэропорт» — что надо!
Старший из робинзонов — командир экипажа Ан-2 Алексей Аркадьевич Каш хоть и чувствовал себя именинником, но заметно скучал:
— Жду не дождусь, когда экспедиция кончится, к дрейфунам на СП перелечу, с ними вместе зимовать буду... Там уж моя «Аннушка» повозит ученых мужей, попрыгает по льдинам, покажет себя как воздушное такси...
... Да, есть что вспомнить, встретившись в Москве, в кабине такси наземного.
— Вот и Ордынка, вот и дом родной, — Алексей Аркадьевич кивает в сторону. — Скажи, какая судьба: в фабзавуче с Костькой Архиповым на одной парте сидел... И теперь мы с ним рядышком, — сменщики за баранкой...
Потом я рассказывал в парке о давнем своем приятеле. Вот уж поахало таксомоторное начальство, узнав, что у водителя Каша три трудовых ордена и что налетал он около трех миллионов километров. Не лишним показалось мне занести в блокнот и еще кое-какую цифирь — из области пассажиро-перевозок, выполняемых легковым автомобилем ММТ 90—39. Впрочем, бог с ней, с цифирью. Красноречивей мнения друзей.
— Трудолюбив и талантлив... Однако непоседа отчаянный... Как это у Максима Горького: «странник — значит странный человек», — улыбнулся седой генерал, наизусть помнящий летную биографию Алексея Аркадьевича.
А бортмеханик, ветеран по стажу и философ по натуре, определил еще лаконичнее:
— Перпетуум-мобиле... В технике вечный двигатель невозможен, а в человеческой природе — вот он, пожалуйста!..
Оба мои собеседника слова не сказали о качествах, органичных для авиатора и полярника: о бесстрашии и бескорыстии. Тем более, уместно напомнить кое-что из слышанного мною в изустных рассказах, а также из прочитанного.
... Прилетев однажды на мыс Желания, Алексей Аркадьевич с ходу попал в объятия совершенно незнакомого ему начальника полярной станции:
— Здорово, кум... Жаль, крестника твоего показать не могу: на материке он сейчас, в пятый класс ходит...
Перебивая друг друга бесконечными «а помнишь», новоявленные кумовья восстановили во всех подробностях давний эпизод. В разгар навигации на острове Русском зимовщице, собравшейся рожать, потребовалась срочная помощь врача. Ледокол не мог пробиться к острову. Маловероятной представлялась и посадка самолета в оттаявшей тундре.
Но Каш на «Аннушке» все же полетел. Снизившись над островом и осмотрев тундру, скомандовал спутникам: «Все в хвост! » Приземлившись, так увяз колесами, что едва не скапотировал. А потом, когда привезенный с ледокола врач оперировал роженицу и ребенка спасли, соорудил из досок помост для обратного взлета! Мать и младенца Алексей Аркадьевич больше не встречал, но отцу вот оказался кумом.
ТО БЫЛО в Арктике. А вот несколько строк из книги Героя Советского Союза И. И. Черевичного, возглавлявшего авиаотряд в
1-й Антарктической экспедиции:
«9 января 1956 года. Самолет Ан-2 вывели за 4 километра от стоянки судна «Обь». Там же нашли место для временного аэродрома... Разразился жестокий ураган. Живы ли наши товарищи Каш, Чагин и Шмандин, которые собирают сейчас «Аннушку»?
12 января. Раздался долгожданный гул авиационного мотора Ан-2 оторвался от взлетной площадки, сделал один круг, второй, сел... Пилот Каш доложил о готовности машины... Начальник экспедиции Сомов и капитан Ман поднялись на борт самолета. Каш сел за штурвал, второе пилотское кресло занял я... Мы пробыли в воздухе несколько часов, обследовали ледяной берег... Второй полет — в район острова Хасуэлл... В третьем полете сделали посадку на ледник...»
Часто встречается имя Каша и в книге «От Эльбруса до Антарктиды», написанной профессором
А. М. Гусевым, руководившим созданием и работой «Пионерской» — самой первой станции в глубине материка:
4 мая. К санно-тракторному поезду вылетел Ан-2... Благополучно сел, доставил продукты... При взлете машине пришлось из-за перегрузки и большой высоты над уровнем моря делать значительный разбег... Когда самолет уже скрылся в вихрях поднятого им снега, раздался треск, надрывный рев мотора и затем все стихло... Оказалось, что от удара о заструг выскочила стойка из лыжи... Требовался ремонт... 14 мая провожали отремонтированный Ан-2...
Не менее выразительна и запись, сделанная полгода спустя, когда пионеры «Пионерской» закончили героическую зимовку и предстояло возвращаться в Мирный:
Мы увидели долгожданный Ан-2. Каш летел низко над поверхностью и явно спешил найти нас и сесть. Я как шальной стал бегать по аэродрому, размахивая снятой шубой... Сосредоточенный профиль Алексея Аркадьевича я разглядел в кабине, когда машина пронеслась в воздухе мимо меня... Встреча с друзьями, можно сказать, с боевыми друзьями! Что тут было — рассказать трудно...
Вспоминая пережитое за Южным полярным кругом, Каш считает, что там ему в общем-то везло... А вот в Северном родном Заполярье... Надо же: не одну тысячу часов налетал на сухопутном Ли-2 в ледовой разведке морей, а близ мыса Нордвик в облаках врезался в гору. Да еще как врезался!
Смотришь на снимок самолета, лежащего на брюхе, видишь напрочь отвалившийся мотор и диву даешься: как уцелели?
— Бывают на свете чудеса, — улыбается Каш.
Еще любопытный кадр: толстенное паковое поле разворочено трещиной, глубокой, как ущелье. Так было на
СП-14, где Алексей Аркадьевич нес наземную, точнее «наледную» вахту РП — руководителя полетов:
— Чинили мы ту площадочку водичкой морской да морозом — надежную нарастили заплату.
Мастерство умельца пригодилось авиатору Кашу и позже, когда на досуге — ничего себе досуг! — увлекся он морскими путешествиями. Вместе с капитаном
А. С. Янцелевичем, страстным яхтсменом, составили они вдвоем (!) экипаж швербота «Пингвин». Из Архангельска в Арктику отправились древним путем новгородских ушкуйников. По безвестным речкам Чиже и Чёше пересекли Канинскую землю, тащили свой кораблик и волоком. Ледовые массивы Карского моря обходили мелководными полыньями близ берегов — до самого устья Пясины. Оттуда реками и озером вышли к Норильску.
С восторгом и завистью рассказывал мне Алексей Аркадьевич о норильском кузнеце В. Сметанкине, пополнившем экипаж «Пингвина». С завистью потому, что в последующие навигации — от Норильска на восток (сначала таймырскими реками, потом полярными морями и дальше вверх по Колыме) — ему, Кашу, плыть на шверботе, увы, не удалось. Дела не отпускали из Москвы. Зато через два года, уже в Магадане, догнал он друзей. И наверстал свое: все Охотское море под парусом прошли, по Амуру поднялись до Хабаровска.
— Замышляли мы с кэпом возвращаться на Черное море реками через Сибирь... Да не повезло «Пингвину» на хабаровском складе: сгорел при пожаре. Обидно... Ему бы, «Пине» нашему, в музее стоять. Ну да ладно, для музея смастерим модель...
— А сам-то, Леша, куда собираешься?
— Самому рановато в музей, — смеется Алексей Аркадьевич. И после паузы заключает: — Пока не решил... Может, в южную полярку соберусь, на живых пингвинов поглядеть, — пригожусь там каким ни на есть работягой по моторной части. Или нет... Лучше по Волге на теплоходе пойду...
Поплывет мой друг и на теплоходе, обязательно поплывет. А пока катит он по Москве, крутит баранку, словом, «везет план».
