СНОВА В МОРЕ ЛАПТЕВЫХ

Прошел лишь месяц со дня возвращения из трансарктического перелета, и вот я снова в Красноярске. Наша летающая лодка «Н-10» готова к вылету на ледовую разведку в море Лаптевых. Командир самолета — Черевичный.

По хорошо знакомому пути вдоль Ангары и Лены мы в течение трех дней дошли до Якутска. Дальше предстояло пройти над Верхоянским хребтом и по реке Яне в море Лаптевых.

Впервые над Верхоянским хребтом идет морокой самолет.

Ориентируемся по речушкам и ущельям. Чем дальше, тем горы выше. На дне глубокого ущелья чуть-чуть блестит Тумара. Кончается ущелье — самолет над центром Верхоянского хребта. Вокруг, куда ни посмотришь, мелькают остроконечные горы.

Тяжело груженная машина попрежнему идет на малой высоте, заигрывая с шершавыми вершинами. Наконец, перевал пройден. Горные речки, вбирая в себя сотни мелких притоков, становятся все более многоводными и, сливаясь в бурную реку, прокладывают дорогу к морю. Она тоже спешит на север. Неровности и складки земной поверхности постепенно разглаживаются. Только в стороне неподвижными стражами стоят высокие хребты.

За крутым склоном широкая долина реки Яны. Все чаще мелькают под нами избы, чумы, стада оленей, и вскоре на высоком берегу вырастает Верхоянск.

В первое мгновенье кажется, что Яна покрыта рыхлым льдом — с малой высоты отчетливо видна густая белая пена на порогах. Через реку переброшен толстый металлический трос. Медленно движется паром. Берег усеян деревянными домиками. Коровы, лошади, олени в испуге ломают изгороди дворов и несутся по направлению к лесу.

Черевичный уверенно идет на посадку. Лодка мягко касается реки и, постепенно погружаясь в воду, достигает нормальной осадки. Промеряем глубину — все в порядке.

Немного передохнув, готовимся продолжать наш путь. Жители искренне огорчены: по традиции гости остаются у хозяев по крайней мере на два-три дня, но мы спешим — нас ждут в Тикси.

Первая ледовая разведка в районе восточнее и северо-восточнее Тикси проходит при отличной погоде. В губе Буорхая — почти недвижная темносиняя вода. А дальше на восток просторы Восточно-Сибирского моря сплошь скованы льдом.

Полет продолжается 8 часов 30 минут. После короткого отдыха, пользуясь хорошей погодой, снова выруливаем на старт.

Вскоре уже только тонкая нить связывает нас с поверхностью воды, но эту нить никак не удается разорвать. Видно, мы «перестарались» с зарядкой. Приходится выруливать к берегу. Сброшены четыре банки с горючим. Весь экипаж переходит в хвост. Полный газ — и обрывается нить, привязывавшая нас к воде.

Курс на север, вдоль дельты Лены.

Скрываются из виду берега.

Щедрым солнечным светом залиты льды центральной части моря Лаптевых.

Тень самолета касается большой льдины — нажат секундомер, у конца льдины — новый нажим: размеры ее точно определены.

Высота полета шестьсот метров. С такой высоты хорошо определять качество льда. Да и горизонт достаточно широк, чтобы составить подробную ледовую карту района.

Поворачиваем на запад. Посадка намечена в заливе Кожевникова.

Полночь. Солнце стоит на севере, над самой линией горизонта. Под нами редкие пятна тумана. Проходим расчетную середину пути — точку, от которой можно повернуть обратно в Тикси и долететь туда на «пределе» горючего.

Но едва серединная точка остается позади и путь назад окончательно отрезан, сводки погоды становятся малоутешительными: бухта Нордвик закрыта туманом, бухта Прончищевой забита льдом, на полуострове Юрунг-Тумус погода портится.

Под нами восточный берег Таймыра где-то в районе бухты Прончищевой. Облака закрывают солнце, земли не видно. Решаем искать вблизи берегов разводье и ждать улучшения погоды.

В поисках полоски воды, пригодной для посадки, выходим в море, но там туман еще гуще. Возвращаемся и идем низко вдоль береговой кромки.

Нервы напряжены до предела. Полет продолжается уже десять часов.

Неожиданно под нами оборвались льды. Черевичный быстро идет на, посадку. Самолет останавливается в нескольких метрах от огромной ледяной глыбы, застрявшей на мели. С помощью радиопеленгатора удается определиться: мы находимся на траверзе острова Малый Бегичев, в районе устья реки Новой. Все радиостанции попрежнему сообщают о густом тумане.

Испытания только начинаются.

Льды грозно надвигаются на нас. Лишь в южном направлении темнеет узкая дорожка чистой воды. Надо уходить. Быстро выбраны якоря и запущены моторы. Едва не задевая плоскостью за высокие торосы, самолет летит на юг. Льдов становится меньше, но подходящей площадки для посадки не видно.

На траверзе полуострова Хара-Тумус решаем «срезать» Хатангский залив и лететь в бухту Нордвик.

Берег исчезает в тумане. По льдинам определяем высоту полета. Но вот льдины кончаются, вода сливается с туманом, и теперь уже невозможно судить, как высоко мы летим. Пилот убирает газ, днище мягко касается воды.

Море здесь достаточно глубокое. Не рассчитывая достать дна, забрасываем якорь на одинокую льдину, плавающую вблизи самолета. Плавно покачиваемся на буксире у льдины. Удается пообедать и Даже четыре часа отдохнуть.

Наконец, приподнялся туман. Мы взлетаем и через десять минут опускаемся в бухте Нордвик. Во время отлива обнажается широкая прибрежная полоса, примыкающая к низменному берегу. Топкая, труднопроходимая, непролазная грязь. По ней катаем бочки с горючим и на шлюпке подвозим их к самолету. Зарядка отнимает несколько часов.

Мы снова в воздухе. Пройдя остров Дунай, возвращаемся в Тикси.

В результате двух полетов составлен подробный доклад о ледовой обстановке. По радио отправляем его командованию

После короткой передышки мы снова в воздухе.

На этот раз путь лежит на восток, к устью реки Индигирки, но неприятности буквально преследуют нас.

У мыса Святой Нос, далеко выдвинувшегося в море, принимаем сообщение радиостанций восточного района. Всюду туман. Путь на восток закрыт... Возвращаться?

Нет, мы находим другой выход: можно сесть у Шалаурова и переждать там непогоду.

Сквозь туман с трудом выходим на огонек костра. Слабая, дрожащая точка, окрашенная в цвет латуни,— это все, что мы различаем под собой. Очертания берега и сам пролив исчезли из поля нашего зрения.

Летим вдоль невидимого берега на запад. Наконец, внизу слабо темнеет береговая кромка. Ни на секунду не теряя ее из виду, Черевичный совершает посадку.

Во время полета в тумане вдоль линии берега от штурмана требуется предельное внимание. Напрягая зрение, слежу за берегом и жестами сигнализирую пилотам о «доворотах» влево или вправо. За последние дни у меня уже выработалась синхронизация движений: что видит глаз, то. и воспроизводит рука. Итак, «прицепились к берегу».

Вдоль берега самолет по воде рулит к Шалаурову. Убогий костер служит маяком. Вот мы уже почти «дома». Нос самолета медленно утыкается в берег. Два человека встречают нас, подхватывают конец и закрепляют его за камень.

В воздухе мертвая тишина. Вода точно темное полотно, туго натянутое на раму. Неподвижно висит туман.

Слышен глухой монотонный шум передвигающихся в проливе льдов. Порой раздается грохот, он откликается протяжным эхом в крутых берегах. Это обломалась и рухнула в воду очередная глыба льда.

Как далеко от берега происходят подвижки,— неизвестно. Зимовщики говорят, что перед наступлением тумана льды были метрах в пятистах от берега.

Долго стоим у самолета, прислушиваемся к шуму и не знаем, что предпринять, как обезопасить себя от возможной атаки льдов.

События разворачиваются под утро во время моей вахты. Бесконечное число раз я хожу взад и вперед по берегу. На ногах размокшие болотные сапоги. Сырость пронизывает насквозь. Камни скользкие, то и дело спотыкаюсь. Посидеть не на чем, да и нельзя, потому что немедленно уснешь. Попрежнему шумят льды, только шум теперь более громкий и почти непрерывный. Туман сгустился еще сильнее. Находясь у носа самолета, я не вижу хвоста.

Так проходит вахта. Не обладая абсолютным слухом, я все же уловил какое-то изменение в шуме льдов. Поднял с берега небольшой камень и бросил в воду. Раздался всплеск. Второй камень закинул в другом ^направлении. Всплеск повторился — камень упал тоже в воду. Теплая одежда стесняет мои движения, и мне кажется, что камни пролетают не более двадцати метров. Я сбросил шубу и, лихо размахнувшись, как это делают подростки, забросил камень как можно дальше. Раздался глухой удар. Он и послужил сигналом бедствия. Сомнений не могло быть: льды близко, может быть даже чересчур близко от самолета. Шум показывал, что скоро они совсем надвинутся, и тогда... я отлично представлял себе, во что тогда превратится наша машина.

Тотчас же разбудил экипаж. Все бросаются к самолету. У нас уже есть опыт защиты от ледяного наступления, и потому авральные работы идут по четкому плану.

Вначале подносим и сваливаем в кучу обломки досок, куски фанеры, столбы, бревна, ящики. Под днищем выкладываем деревянный настил и продолжаем его дальше на берегу. К жабрам привязываем кранцы из бревен.

Итак, мы подготовились к отражению атаки.

Двое из нас садятся в шлюпку и гребут навстречу неприятелю.

Вскоре из тумана доносится голос:

— Да они совсем близко! Я кричу:

— Зацепите самую большую и тащите ее сюда! Слышатся удары весел. Шлюпка медленно приближается к берегу, волоча за собой на веревке, оканчивающейся «кошкой», большую льдину. Мы подводим ее ровной стороной к самолету и прижимаем к кранцам. Таким образом, авангард врага использован для нашей защиты.

Но основные силы неприятеля не дремлют. Пока мы приспосабливаем к самолету льдину, вся остальная масса льда переходит в наступление. Расстояние между льдами и машиной быстро уменьшается. Ледяная масса угрожающе надвигается на берег. Вот уже и льдина, причаленная к самолету, вздрогнула и сдвинулась с места, Машина медленно ползет по деревянному настилу. Вскоре самолет полностью выжат на берег. Вокруг него растет гряда торосов. На нее лезут новые и новые льдины.

Наступило утро. Температура воздуха упала до минус двух градусов.

В течение трех дней в проливе беспрерывно двигались льды, лезли на берег. Экипаж не отходил от самолета.

Наконец, наступило затишье. Движение льдов замедлилось. Открылись небольшие разводья. Машина была невредима.

Только тогда мы почувствовали, как нестерпимо хочется спать. Но разве можно упустить благоприятное затишье? Черевичный решает взлетать.

С помощью бревен, превращенных в рычаги, самолет столкнули в воду. Пилот медленно рулит по узкому фарватеру к разводью. Этот короткий путь оказывается очень длинным. Несколько раз машина налезает носом на льдины. Пилот выключает моторы, а экипаж сталкивает самолет. Через две минуты история повторяется. Пока мы добрались до разводья, его успело затянуть, о взлете нельзя и мечтать. Но для отступления путь тоже отрезан — дорожек среди льда больше не существует. Корабль, уткнувшись носом в льдину, дрейфует в открытое море.

У нас остается единственный выход — подтащить самолет к берегу. Хватит ли у нас сил и ловкости? Вооружившись баграми, веслами, обрывками каната, прыгаем с льдины на льдину, отвоевывая сантиметры пути.

Наконец, самолет водворен на старое место у деревянного настила. Нам удается несколько часов отдохнуть.

К вечеру передвижка льдов возобновилась. Самолет по знакомой дорожке быстро вполз на берег. Вокруг, сколько хватает глаз, лед. Рассчитывать на скорое освобождение не приходится. А штаб проводки ждет нашей разведки.

Мы изобретаем способы освобождения из плена. Что ж, если поблизости нет разводьев, нужно сделать их самим.

На утро туман рассеивается. Прекращается нажим льда на берег. Мы можем приступить к выполнению плана своего освобождения. С помощью тех же багров и весел подводим большие глубоко сидящие льдины к мелким местам, превращая их в стамухи,—ледовая плотина окружает маленькую прогалину чистой воды. С намеченной площадки все льдины отведены на восток, по направлению течения. Только одна громадная стамуха застряла на середине «взлетной дорожки». Черевичный решает обогнуть ее при взлете.

Пока мы расчищаем «аэродром», механики готовят моторы и греют воду. Надо вырваться отсюда любой ценой и лететь в Тикси, куда командование настойчиво нас вызывает.

Столкнув машину в воду, запускаем моторы. Пилот рулит в самый конец площадки. Полный газ моторам,— и самолет мчится по воде.

Проклятая стамуха посредине летной дорожки портит все дело. Летчик сбавляет обороты, чтобы ее обогнуть. А когда, миновав стамуху, самолет снова набирает скорость, необходимую для взлета, перед нами уже граница «аэродрома»— непреодолимая стена торосистых битых льдов.

Я показываю пилоту руками «крест», и тотчас же глохнут звуки моторов. Пилот сбавляет газ и, развернувшись, рулит обратно.

Подвижка льдов быстро уменьшает нашу площадку. Еще несколько минут, и наша затея будет обречена на полный провал.

Неужели сигнал о невозможности взлета был подан мной необдуманно? Я обвиняю себя и решаю во время следующего старта предоставить пилотам самим решать вопрос, можно взлетать или нет.

В таких условиях всегда бывает трудно найти ту точку, о которой можно сказать: здесь выдержали нервы и не опоздало благоразумие. Если поднять руку до этой «критической» точки, то последует определение: «не выдержали нервы»; если же этот жест сделать за точкой, то вообще будет поздно решать столь сложный вопрос.

Самолет снова в конце площадки. Моторы выключены. Мы разворачиваем самолет и ставим хвост на большую льдину. Зимовщики удерживают машину за хвост.

Запущены моторы. Почти не уменьшая скорость, самолет огибает «камень преткновения» и выходит на редан. Скорость шестьдесят, семьдесят, восемьдесят километров в час. Сейчас мы будем в воздухе.

Сижу в своей кабине, высоко поднявшейся над водой. Всем корпусом я делаю рывок вперед, точно в самом деле можно этим помочь машине «выскочить» из воды.

Трудно сказать, сколько секунд или, быть может, десятых долей секунды необходимо, чтобы пилот совершил то, что совершают все пилоты, когда другого выхода нет. Черевичный «насильно» — это слово здесь уместно — вырывает машину из воды. В следующее мгновение машина падает на битый лед — серия слабых ударов. За ударом следует быстрое скольжение. Сбоку под плоскостью проносится большой острый торос. Скорость нарастает. Еще один сильный удар, за которым следует много толчков со скольжением. Наконец, оттолкнувшись в последний раз, самолет оказывается в воздухе.

После того как установлен нормальный режим полета, Иван Иванович влезает в баковое отделение к механикам и вместе с ними приступает к осмотру повреждений.

Погода отличная. Мы держим курс на Тикси.

Второй пилот — молодой человек, начинающий полярник, — старается вести машину с точностью до одного градуса. Это удается ему ценой огромного напряжения. У него на висках вздулись вены, на лбу выступили капли пота. Может быть, эти росинки на лбу остались еще от взлета? Я ощупываю свой лоб — он сухой. Но меня сильно обдувает, и, возможно, ветер успел осушить мой лоб, если он вспотел при взлете.

Связываюсь по радио с Тикси и принимаю сводку погоды. Непрерывно наношу на карту ледовую обстановку.

Из бакового отделения вылезает Черевичный и, улыбаясь, показывает мне большой палец. Я улыбаюсь тоже, хотя не совсем понимаю его жест. Сквозь тесный люк, соединяющий штурманскую кабину с пилотской, я протискиваюсь к Ивану Ивановичу. Оказывается, полученные при старте повреждения по сравнению с тем, что можно было ожидать, — пустяки. Они могут быть отремонтированы в Тикси за сутки.

Через четыре часа мы в Тикси. Оставлять самолет в воде с поврежденным днищем опасно. Его подводят к лихтеру и с помощью Лебедочной стрелы поднимают на палубу.

Неутомимые механики при участии всего экипажа занимаются клепкой днища. Заклепаны не только явные пробоины, но и все «подозрительные» места. На следующий день самолет полностью подготовлен к дальнейшим полетам. Ни одна капля не проникла в лодку.

И вот мы снова входим в рабочий ритм. Будни ледовых разведок продолжаются. Мы стартуем со своей базы, бороздим пространство над морем Лаптевых, зарисовываем и наносим на карту льды и разводья. Через пять-шесть часов полета возвращаемся в Тикси, составляем донесение, заряжаем самолет, устраняем мелкие неполадки.

Продолжительность отдыха регулируется погодой. Если погода хорошая, то после возвращения с разведки спим всего три-четыре часа и торопливо, боясь потерять погоду, вылетаем. В ненастные дни отдыхаем больше, иногда целые сутки. Однако такой отдых всегда омрачается мыслями о потере времени.

Все дальше и дальше забираемся мы на север. Все шире на восток и запад простираются наши ледовые разведки. Все меньше на нашей карте необследованных участков. Еще несколько полетов, и весь район, который мы называем «нашим морем», будет полностью освоен.

Мы привыкли уже к этим необозримо обширным ледяным пространствам. Еще недавно мы смотрели на них и не могли избавиться от неприятной мысли: «А что может случиться с нами при вынужденной посадке?» Теперь нас интересует только один вопрос, основной в работе ледовых разведчиков: какие возможности имеются в данном районе для прохода ледоколов, лидирующих караваны судов?

Наступает вторая фаза разведки. Теперь нужно следить за изменением ледовой обстановки. Работа захватывает весь экипаж. Никто не чувствует усталости и всех мелких бытовых неудобств, неизбежных в Арктике.

Мы снова повторяем ледовую разведку Тикси — бухта Нордвик — Тикси.

Продолжительность «цикличного» полета, включая короткую посадку для зарядки, — восемнадцать часов. Отдельные беспосадочные полеты длятся десять часов.

Все дни погода благоприятствует нам.

В Тикси жарко. Местные жители купаются в пресноводных озерах.

У побережья лед быстро разрушается, но далеко в море он еще крепок и сильно препятствует движению судов.

В «нашем море» появляются ледоколы. Они медленно движутся среди льдов, и кажется, что черный дым их труб исходит из неподвижной точки где-то далеко на горизонте. Иногда w дыму примешивается светлое, быстро тающее облако пара. Это ледокол сигналит гудками. Из-за шума моторов мы не слышим гудков.

Вслед за ледоколами идут морские суда. Они тяжело нагружены и сидят в воде по самую ватерлинию. Палубы также использованы для груза.

Навигация в разгаре...

Ледовая обстановка в море Лаптевых остается тяжелой, и ни один ледокол не решается без помощи самолета форсировать льды. Мы летаем к караванам и указываем им наиболее легко преодолимые участки...

После возвращения из таких полетов обычно получаем приказание тотчас же отправиться к другому каравану или пароходу.

Первые суда уже бросили якорь в обширной заполярной бухте. Много судов еще на пути в Тикси.

Вместе с моряками мы одерживали победы над льдами моря Лаптевых. Свидетельство этому — большие океанские пароходы, стоящие на рейде, а заметные даже издали царапины на их бортах говорят о тяжести борьбы.

далее: На Аляску