Пять шестых площади Гренландии занимает исполинский ледник, уступающий по размерам лишь ледниковому покрову Антарктиды. Лед подступает почти к самому берегу моря, и только узкая полоска [91] прибрежной суши свободна от него. Ледниковые языки круто спускаются к воде, они быстро движутся, и поэтому их прорезают страшные бездонные трещины. Там, где ледяной язык встречается с морской водой, от него откалываются гигантские айсберги. Даже в разгар лютой гренландской зимы передвигаться по морскому льду вблизи фронта ледника крайне рискованно: ледники движутся и зимой, тяжелые айсберги проламывают морской лед, в нем образуются длинные змеящиеся трещины.

Достаточно взглянуть на самую общую карту Гренландии, чтобы убедиться: на всем восточном побережье есть лишь один подходящий обширный участок для высадки тайной экспедиции. Это горно-фиордовое побережье между 70 и 77°{4} .

По протяженности эту горную область можно сравнить с Карпатами, а высота гор здесь много больше. Древние массивы разбиты тектоническими трещинами на многочисленные глыбы, море затопило понижения между ними, образовав гигантскую систему глубоких фиордов, крупнейшую на земном шаре. На десятки километров в глубь Гренландии могут заходить по этим фиордам океанские корабли. Покровный ледник здесь отступает к западу, и к морю выходят лишь отдельные его языки. Обилие фиордов, мелких и крупных островков с уютными потаенными бухточками — все это позволяло выбрать здесь надежный уголок для метеодиверсионной деятельности.

Заместитель главнокомандующего, его полномочный представитель на восточном побережье капитан Ив Паульсен прожил в этом краю несколько лет и прекрасно знал свои владения. Он, как никто другой, понимал всю сложность и опасность порученного ему [92] задания: начиная с весны 1942 года проводить регулярный объезд и осмотр береговой линии между 70-й и 77-й параллелями. По прямой — четыреста с небольшим миль. Но ведь линия берега — не воздушная прямая! Это причудливо изрезанная кривая, то углубляющаяся в «тело» острова, то вонзающаяся в море неуклюжим остроконечным мысом. Это тысячи заливов и заливчиков, проливов, островков. И каждый нужно объехать, обойти, обследовать. Так под власть Паульсена подпало несколько тысяч миль гренландского берега!

Залив Скорсби на юге и остров Иль-де-Франс на севере — вот границы деятельности патруля. А ровно посредине, на берегу острова Клаверинг, основная база отряда Паульсена — Эскимонесс. На протяжении десяти с лишним месяцев в году отсюда будут уходить на север и на юг, вдоль побережья, собачьи упряжки датчан и эскимосов (вынужденных силой обстоятельств так или иначе участвовать в этой странной и, к счастью, пока «заочной» войне людей). И норвежец Хенри Руди, капрал гренландской армии, тоже будет уходить то на север, то на юг. Десять с лишним месяцев на собаках, остальное время — на моторных лодках, вдоль и поперек фиордов, лавируя среди морских льдин и коварных айсбергов.

Крошечный полярный поселок Эскимонесс, в центре которого — высокая мачта с развевающимся датским флагом (хотя в самой Дании реют уже другие, чужие флаги). И от этого поселка — тысячи миль дорог, непрерывные наблюдения. Нужно все время следить, не появились ли в Гренландии враги. Если появились — действовать по собственному усмотрению, в зависимости от обстоятельств. Лучше всего — немедленно уничтожить их. В любом случае — дать знать об этом по рации в Готхоб. Губернатор тотчас свяжется с Исландией, с американцами. Прилетят бомбардировщики, и от пришельцев не останется и следа!

Всю весну, лето и осень 1942 года патруль Паульсена провел в трудах и заботах. По льду фиордов пролегли аккуратные санные следы, были обследованы все укромные бухточки, осмотрены все охотничьи хижины — маленькие, но столь дорогие сердцу каждого полярного промышленника домики, разбросанные по всему побережью через каждые пятнадцать, двадцать, сорок миль. В таких хижинах охотники и участники полярных экспедиций всегда могли найти прибежище [93] на случай непогоды или внезапной болезни. Теплая печка, длинные нары, добротные стены, запас продовольствия, заботливо оставленного кем-то из побывавших здесь прежде, — чего еще желать путнику!

Наступила зима, сгустилась полярная ночь. Патруль работал «вхолостую» почти целый год.

Начинался март 1943 года. Все дольше и ярче сияло арктическое солнце, зарождался многомесячный полярный день. Самое приятное время на Севере! На морском льду возле лунок нежатся тюлени, оживают, становятся драчливыми ездовые собаки, подолгу стоит ясная спокойная погода. И до чего же славно промчаться в нартах по гладкому, утрамбованному зимними пургами снежному насту и голому ровному льду! Сейчас бы только охотиться, промышлять морского зверя, бить мускусных быков… Но у патруля иные задачи.

8 марта Паульсен собрал всех обитателей Эскимонесса и прочертил на карте несколько маршрутов предстоящих весенних рейдов. Один из них петлей охватывал небольшой островок Сабине, лежащий милях в семидесяти от Эскимонесса. Маленький крепыш Мариус Иенсен не скрывал недовольства, узнав, что именно ему предстоит отправиться к Сабине. Он уже бывал в тех краях — ничего хорошего, одни неприятности! Восточно-гренландское морское течение становится там особенно интенсивным, лед у островка всегда изломан, охоты нет вообще — зверь не хуже человека понимает, что такое «плохо»!

— Послушай, Паульсен. Мы же с Ольсеном были там совсем недавно, за это время ни одно судно не могло туда подойти. Да ты лучше меня знаешь, что только круглому идиоту придет в голову устраивать станцию на Сабине!.. Курт, помнишь, как мы едва не утонули там в октябре? Знаешь что, Паульсен, давай я лучше съезжу на Иль-де-Франс, а? По крайней мере не вернусь порожняком, мяса для собак раздобуду, если уж не найду твоих распроклятых немцев! Ты совсем на них помешался, должен тебе сказать. И нас заодно с ума сводишь. Ну, договорились? Беру пару эскимосов, Эвальда и Томаса, и…

— Хватит, Мариус. Поедешь к Сабине. Ты и в прошлый раз увиливал, ты всегда увиливаешь от Сабине. Три года мы с тобою зимуем, вроде бы ты и не трус, а вот спорить любишь. Я знаю, что там тяжело, но зато тебе знакомы все подходы к острову. А на [94] Иль-де-Франс кто-нибудь другой поедет. У нас, ты же видишь, совсем нет людей, а самая работа сейчас и начинается. Словом, не теряй времени, собирайся. Бери своих эскимосов, и поживее, пока не запуржило.

…Три упряжки медленно огибали остров Сабине. Как и предвидел Иенсен, здесь было невероятное ледяное крошево. Битый лед дышал, его кружило, быстро уносило на юг, и не успел Иенсен крикнуть своим спутникам, что нужно бы забрать подальше в открытое море, как сани Эвальда зацепились полозьями за ребристую льдину, опрокинулись, собаки рванули, понесли и, не сбавляя скорости, влетели в ледяную кашу. Прыгая со льдины на льдину, люди вытягивали из воды полузахлебнувшихся животных, одновременно стараясь удержать тонущие сани.

Им удалось выбраться из опасного места, но теперь нужно было спешить к домику на берегу острова, чтобы обогреться, обсушиться, успокоить собак. Этот домик стоял на южном берегу острова Сабине, в бухте, носящей зловещее наименование — гавань «Германии» (в 1869 — 70 году здесь зимовал экипаж немецкого судна «Германия», потерпевшего неудачу при попытке пройти напрямик к Северному полюсу). Иенсен и оба его спутника устремились к домику, как вдруг…

Прямо перед ними, шагах в пятидесяти, у порога хижины застыли две человеческие фигуры. В первое мгновение Иенсен подумал, что кто-то из товарищей по патрулю опередил его и завернул к Сабине. Сейчас один из них радостно бросится навстречу приятелям, а второй, конечно же, поспешит в дом — готовить чай. Однако уже в следующее мгновение произошло нечто непостижимое: две фигурки ожили и бросились бежать прочь от хижины. Иенсен даже не успел окликнуть их. Вот они уже карабкаются по крутому утесу, торопятся, скользят, срываются, но продолжают лезть все выше и выше. Еще несколько секунд — и они исчезают, перевалив через гребень!

Иенсен ошеломлен. Эскимосы — еще более. Оружие так и не снято с плеч, они стоят, словно зачарованные, не в силах поверить, что перед ними только что были враги. Еще не до конца осмыслив случившееся, не позаботившись принять хотя бы самые элементарные меры предосторожности, они кинулись к домику, вбежали в распахнутую дверь. [95]

В хижине было пусто. На столе дымился открытый термос, рядом стояли две кружки с недопитым кофе. На нарах валялась портупея с кобурой, в кобуре был револьвер. На спинке легкого складного стула аккуратно висел китель непривычного покроя. Справа, на груди красовалась какая-то диковинная эмблема. Что-то вроде черного паука с переломанными под прямым углом лапами…

Был полдень 11 марта 1943 года.

дальше >>