Будылин Александр Петрович

[ББК-10]

Вот эта запись не может относиться к Будылину Михаилу Петровичу ? Служба в КБФ 1933 г.

http://www.rgavmf.ru/index.php?option=c ... &Itemid=69

[Сергей Шулинин]

Вот эта запись не может относиться к Будылину Михаилу Петровичу ? Служба в КБФ 1933 г.

Очень интересная информация. Но в поисках ответа на вопрос мне только приходится гадать. Я ведь даже не знаю дату его рождения. У меня есть некоторые документы из ГААО, но я еще не приступал к их обработке.
Может быть, уважаемый Михаил, чем-то сможет помочь. Место рождения известно, а это уже существенно. Я написал знакомому поисковику в Рязань.
Вопросы к Михаилу: Михаил Петрович был старшим братом? Известна ли дата его рождения и где он закончил школу? В деревне Уланово проживают родственники Будылиных?

[ББК-10]

По этой фотографии Михаил Петрович определенно старше.

[ББК-10]

В деревне Уланово проживают родственники Будылиных?

В свое время я пытался это понять. Сделал вывод, что на рязанщине, как у нас: полдеревни Рыжовы, полдеревни Хлупины, и не родня

[ББК-10]

Вот например:

2978765
Информация из донесения о безвозвратных потерях
Фамилия Будылин
Имя Алексей
Отчество Иванович
Дата рождения/Возраст __.__.1914
Место рождения Рязанская обл., Желтухинский р-н, дер. Уланово
Последнее место службы Западный фронт 30 Гв. АП 11 Гв. СД
Воинское звание мл. лейтенант
Причина выбытия убит
Дата выбытия 16.05.1943
Первичное место захоронения Смоленская обл., Думиничский р-н, Бобровский с/с, д. Боброво
Название источника информации ЦАМО
Номер фонда источника информации 33
Номер описи источника информации 11458
Номер дела источника информации 88

http://www.obd-memorial.ru/html/info.htm?id=2978765

---

2850560
Информация из донесения о безвозвратных потерях
Фамилия Будылин
Имя Егор
Отчество Иванович
Дата рождения/Возраст __.__.1917
Место рождения Рязанская обл.
Последнее место службы 26 отд. Гв. ТП прорыва
Воинское звание гв. лейтенант
Причина выбытия убит
Дата выбытия 23.10.1943
Первичное место захоронения Белорусская ССР, Гомельская обл., Ветковский р-н, д. Новоселки, юго-восточнее, западный берег р. Сож
Название источника информации ЦАМО
Номер фонда источника информации 33
Номер описи источника информации 11458
Номер дела источника информации 136
http://www.obd-memorial.ru/memorial/ful ... 000265.jpg

[Сергей Шулинин]

По этой фотографии Михаил Петрович определенно старше.

Да. на первый взгляд, выглядит старше. Выглядит. Как на самом деле...

2978765
Информация из донесения о безвозвратных потерях

Зацепочка. Мне надо было самому посмотреть, да времени не хватает, забиваю информацию из УПК в списки участников конвоя БД-5, делаю 7 версию поисковых списков.
Посмотрел, из Уланово есть и Алексей Иванович и Дмитрий Иванович и Иван кузьмич и Дмитрий Петрович и Степан Лаврентьевич.
Дмитрий Петрович - http://obd-memorial.ru/Image2/filterima ... 9ec1ae659f

[Будылин Михаил]

Добрый вечер,Александр был старше Михаила на год полтора, а вобще в семье их была 9 детей. По словам деда половина Уланова было Будылины, в какайто степени все родственники.

[Сергей Шулинин]

У Михаила Петровича были жена, дети? А Александр Петрович когда родился?

[Будылин Михаил]

Михаил Петрович женат небыл и детей небыло , Александр Петрович родился 25 декабря 1911.

[Сергей Шулинин]

Михаил Петрович женат небыл и детей небыло , Александр Петрович родился 25 декабря 1911.

Отсюда делаем вывод, что Михаил Петрович родился в 1912-1913 году. Это уже кое-что. В 1933 г. ему уже было лет 20, в 1942 г. - около 30.

[Будылин Михаил]

Ещё фото дед и бабушка, у бабушки на руках мой отец а у деда моя тётка , о.Андрея.

[ББК-10]

Известия, 1970, № 198 (16508), 21 августа.

ВСТРЕЧИ С ИНТЕРЕСНЫМИ ЛЮДЬМИ
ТЕПЛАЯ АРКТИКА

— С ПРИЕЗД0М! — радушно приветствовал нас хозяин. — Проходите, у нас как раз на стол накрывают.
В жарко натопленной «гостиной» было светло и уютно. К обеду собрались все обитатели дома.
— Рыбки, рыбки отведайте, — потчевал Александр Петрович. — Которая красная — кумжа, а вот сиг малосольный собственного приготовления.
Любовь Степановна хлопотала у печи, на столе появился какой-то изысканный суп, от которого веяло летним укропным духом, затем явились шипящие, только со сковороды, котлеты с поджаристой картошкой, затем выставили гору румяных пышек, разнесли компот.
К концу обильной трапезы мы (два журналиста и летчики, которые по пути забросили нас к гостеприимным хозяевам) с трудом отваливались от стола, отдуваясь и отирая потные лбы.
— Погостишь у вас с недельку — дома не узнают, — сказал кто-то со смехом. — Ни в одном санатории так не раскормят.
— Приспосабливаемся помаленьку, — отозвался Александр Петрович. — Рыбки насолили, грибов намариновали, мясом запаслись. Жить-то надо.
На его крестьянском лице — добрая улыбка, от прищурых глаз разбежались лукавые морщинки.
— Это я в первую зимовку наголодался. В 1936 году строили радиометцентр в Тикси. А повариха попалась из какого-то глухого якутского поселка. Брат Миша все над ней подтрунивал. выдумывал всякое. Картошку, мол, на деревьях рвут и капусту тоже, потому и мало ее. Молодые были, не унывали! После, на мысе Шалаурова, еще крепче досталось. Пароход привез продукты, а выгрузил за 150 километров от зимовки — льды не пустили. И вот я всю зиму за ними на собаках катался. Так-то ничего, только кончилось худо. Ружье на нарте тряхнуло, оно и влепило мне пулю в колено... Ночь, мороз 40 градусов. Чуть не пропал! Добрался до фактории и задумал сам себе делать операцию, чтобы заражение не получилось. Все приготовил, но характера не хватило. Как увидел развороченное мясо и белые кости, потерял сознание. Вызвали самолет и увезли в Тикси.
С улицы вошел Василий Георгиевич Исаченко, розовый и весь слегка дымящийся от мороза. Сначала приколол на дверном косяке объявление: «Завтра состоится профсоюзное собрание. Об итогах и задачах по... », потом сказал, обращаясь ко мне:
— Хотите на полярное сияние полюбоваться? Пойдемте, как раз играет.
Я торопливо натянул шубу, унты. За дверью охватил сухой, чуть опаляющий студеный воздух. Было, кажется, около двух часов пополудни. Кругом лежала призрачно светящаяся снегами ночь. Сколько мы ни задирали головы, сияния не было видно —оно уже померкло. Только едва заметный отблеск таял, словно улетающий в глубину звездного пространства луч выключенного прожектора.
— Не повезло, — сказал Исаченко, — Еще будет. Тут такие сполохи разыгрываются, сами дивуемся.
Ночь! Мерцающая звездным светом снежная равнина тундры. Она лежит вокруг без пределов. Где-то рядом, под невысоким пологим спуском берега, задавлено толщей льда. великое Таймырское озеро — его сейчас ничем не отличишь от окружающей тверди. Какая бескрайняя мертвая пустошь! Как ничтожна на ней черная точечка бредущего человека! »
Мы покурили на крыльце. Звезды слабо и мутно светились над нами, над темными домиками полярной станции.
— Тоскливо тут у вас, — тихо сказал я.
— Что вы! — изумился Исаченко. — У нас такая красота! Особенно летом. Озеро плещется, тундра зеленеет. Даже грибы есть. Тут неподалеку «роща» березовая, так грибы вырастают выше деревьев — березки-то карликовые. Сбегаешь на час, а наберешь столько, что потом всю ночь разбираем да чистим. Хорошо, что в эту пору солнце не заходит. К тому же здесь медведей нет, спокойно. Тут дача, а не зимовка.
В больнице на Тикси Александр Петрович Будылин пролежал после ранения в колено до середины лета. Только выписался, пришла весть: война. На зимовку не вернулся, укатил в Красноярск проситься добровольцем, но на фронт его не взяли. Обидно было. Казалось, какой еще более глубокий тыл можно придумать по сравнению с арктическим побережьем Таймыра? Но это только казалось.
Две трудные военные зимовки прошли на острове «Правды». Осенью стали готовиться к смене. Имущество упаковали, собрались к отправке. Однажды днем сидели с напарником в кают-компании, Будылин расшифровывал радиограмму, Иван Яковлевич расставлял на столе шахматы. Земля дрогнула от грохота, стол подпрыгнул и перевернулся в воздухе, печка рухнула, дверь и тамбур вспыхнули пламенем.
Все произошло так неожиданно, что не успели даже растеряться. Выбили топором оконную раму, выпрыгнули на улицу.
— Ложись!
По крыльцу стегали трассирующие пулеметные очереди. Зимовщики втиснулись в камни. Охваченная пламенем крыша обрушилась, станция полыхала, горел ветряк, медленно вращая языками огня. В семидесяти метрах от берега чернела подводная лодка, методично расстреливая постройки зажигательными снарядами. С лодки доносились команды на чужом языке.
Сентябрь в Арктике — начало зимы. Когда пираты скрылись, считая, что с полярниками покончено, те выбрались из-под валунов. Будылин был в рубахе и ватных брюках, товарищ — в белье. От станции осталось пепелище. К счастью, уцелела привязанная в камнях шлюпка. На ней добрались до ближайшего острова, где были свои.

ПОСЛЕ обеда народ разбрелся по комнатам. Кто читал, кто писал письма, чтобы использовать оказию, кто отправился на дежурство. Александр Петрович все ходил по станции. Были у него какие-то дела по хозяйству: то льду на кухню принести, то собак подкормить. К ужину снова собрались в кают-компании. Ели неторопливо, основательно — всего хотелось испробовать.
— Может, кино покрутим? — предложил Будылин. — Вечер длинный.
С механиком Славой Бандеричем мы пошли в кладовку выбирать фильмы. Попалось что-то о жарких странах.
— Так и живем, тихо, мирно, словно старосветские помещики. Если о романтике нацелились писать, не знаю, как и выкрутитесь, — усмехнулся Александр Петрович.
— А знаете, сколько у нас зайцев! — ахнула Галина Васильевна Шапиро. — Мы с Ниной Ивановной Исаченко пошли проверять песцовые ловушки, поднялись на холмик, а там, честное слово, стадо зайцев! Сидят и ушами, двигают. Кажется, тундра шевелится. — Она поднялась, посмотрела на часы. — Пора в радиорубку, сводку передавать.
Мы пошли с Галиной Васильевной снимать показания приборов.
На десяти тысячах станций и постов Гидрометслужбы СССР в эту минуту к своим приборам вышли рабочие погоды. Это бывает восемь раз в сутки, в точно назначенное время на всей необъятной шири страны, что бы ни случилось вокруг. Это — как смена караула у знамени. Ради этого все: арктические зимовки, жизнь в пустынях и в диких горах рядом с ледниками, трудности, лишения, нередко героизм, когда окаянная пурга стонет в растяжках мачт и снежные вихри сшибают с ног. Но сегодня тихо, ночная мгла прикрыла тундру и совсем потеплело — термометр показывал минус 28. Когда мы вернулись в кают-компанию, там слышался веселый смех, кто-то деланно возмущался:
— Это ты, значит, трефового короля зажимала! Ладно, припомню!
Вот такая текла на зимовке жизнь, спокойная и неторопливая. Приезжему и впрямь могло показаться: не житье здесь, а сплошное благолепие. Это если не знать о постоянной, скрытой готовности к любой неожиданности, на которые щедро Заполярье, если не понимать, что добрый, семейный, почти патриархально-крестьянский характер взаимоотношений не сам по себе образовался. Не всегда так складывается в маленьких коллективах, надолго оторванных от мира. Там все друг о друге знают до мелочей, изучают друг друга настолько, что, бывает, смертельно надоедают друг другу. Начинаются мелкие стычки, глупые ссоры кончающиеся и драматическими развязками. Будылин видел, как от искры вспыхивал пожар вражды. Он лучше других знает, что от начальника станции, от его склада зависит многое. Сам он спокоен, покладист и мягок к людям, хотя и не в ущерб службе. Это не просто качества натуры — это профессиональные качества начальника полярной станции. Не знаю, был ли он таким смолоду или характер сложился за десятилетия полярной жизни...
Чего только не было за эти годы! Зимовал на Диксоне и Земле Франца-Иосифа, на Вайгаче и Новой Земле. На острове Андрея познакомился с будущей женой Юлией Ивановной, здесь же родились сын и дочь («Аленка теперь студентка, а уж десять лет полярного стажа», — шутит Александр Петрович).
В бухте Тихой в группе оказался товарищ Н. со слабой нервной системой. На «материке» оно не так заметно, а на полярной станции — все на виду. Зимовку лихорадили ссоры. Однажды этот человек встретил Будылина у крыльца и наставил в грудь пистолет. Глаза на сером лице чужие, руки,, трясутся...
Накануне они мирно разговаривали о страхе смерти.
— Всю жизнь боюсь ее, — признался Н.
— Как же тогда жить? — усмехнулся Александр Петрович.
— А вы хотите сказать, что не боитесь!
Будылин ответил спокойно:
— Так ведь не раз ей в глаза заглядывал.
Но, как после оказалось, не спал всю ночь. Ему было стыдно признание в трусости, не хотелось оказаться слабее других. Бессонница распалила его, и вот он с пистолетом в руке вскочил, чтобы уравнять себя с человеком, который не боится смерти.
— Становитесь на колени, — с лихорадочным блеском в глазах тихо сказал Н. и вдруг заорал: — Становись на колени!
«Психоз! — промелькнуло в сознании у Будылина. — Может выстрелить... »
— Ребята! Идите сюда! — он махнул рукой, будто подзывая кого-то за спиной у Н. Тот на миг обернулся. Этого было достаточно, чтобы выбить у него оружие...
— Подлечили человека, пришел в себя, — вспоминает Александр Петрович. — Зимовать он, правда, больше не стал.
А еще было — вернулся Александр Петрович с охоты, навстречу бежит собачка. Будылин ее потрепал по загривку, а она его — цап! Через два дня собака взбесилась. А сыворотки против бешенства на станции нет, и самолеты из-за непогоды не летают. В словаре прочитал: инкубационный период длится сорок дней...
— Худые, думаю, твои дела, товарищ начальник! Начнешь теперь людей кусать...
Сорок дней прошло словно в кошмаре. Никому он, конечно, ничего не сказал, однако записку заготовил. Еще через три дня во сне у него вдруг стало судорогой сводить челюсти. Проснулся, полежал... Вытащил пистолет из-под подушки и тихо, чтоб никого не разбудить, вышел в тундру.
А была весна. Солнце уже играло, ручьи сверкали. Шумная птица валила с юга. Он остановился, обвел все это глазами, и так стало человеку горько! А тут белый куропач с коричневой шеей и малиновыми бровями подлетел, уселся на камень и нахально загоготал:
— Ха-вей, ха-вей, ха-ха-ха-ха! Будылин посмотрел на пистолет, посмотрел еще раз вокруг...
— Ну, думаю, пить-то ведь я должен бояться. Водобоязнь это называется. Ну-кась, попробую: прилег к ручью — холодна была водица! — и выдул одним духом с полведра, ей-богу! Ну и обрадовался. Погоди, мол, мы еще попробуем пожить! Так и не заболел. Правда, года три потом по ночам душили кошмары и челюсти сводило. Однако обошлось.

В ЯНВАРЕ в тундре удивительный снег. Твердый, как пол, и певучий, как арфа. Ты идешь, а он поет, звенит, стонет — за километр, наверное, слышно. Утром (по часам было утро, но все такая же темень на улице) мы с Будылиным поехали на собаках проверять песцовые капканы. Он оседлал нарту, взял в руки хорей и... преобразился. Куда девалась крестьянская неторопливость в движениях!
— У-лю-лю-лю-лю-ууу, собаченьки! Усь, Рекс, усь! Эге-ге-ге-геее! (Усь — команда собакам).
Нарта бешено скакала по застругам, упряжка летела по насту, жарко дыша, и за нами в неподвижном каленом воздухе оставался след морозного пара — хоть домой по этому следу возвращайся. «И ему-то, этому тундровому волку, коротать годы на подмосковной даче, ковыряться в морковных грядках? — подумал я в этот момент. — Разве такой усидит!.. »
Пришло время идти на пенсию. Распрощался Александр Петрович с Арктикой и поселился в собственной даче под Москвой. Есть такая станция Опалиха, на ней отводят участки бывшим полярникам. Купил кое-как старенький «Москвич», посадили садик. По вечерам собирались старые друзья-соседи. Знаменитый в свои годы летчик Иван Черевичный, не менее известный в Арктике Филипп Еременко (который Будылина когда-то раненого на Тикси вывозил).
— Помнишь, как впервые на острове Генриетты сел?
Как не помнить! Восемь кругов сделали — нет площадки! А тут туманчик накрыл остров — или садись, или поворачивай обратно. Пошли на посадку. Самолет бежит, а перед носом вырастает скала под 60 градусов. С ходу на нее на лыжах заскочили и на площадке перед обрывом замерли. Цирк! Потом люди кое-как взобрались, машину на месте развернули, газ до упора — и стали с той скалы падать. Однако вырулили, успели оторваться.
— А помнишь, как Чкалов в Америку летел? А как «седовцев» спасали?
Как не помнить!
А яблони и крыжовник у него на участке что-то плохо приживались. Видно, земля была не та.
Но вот полетели весной на Север гуси. Будылин долгим взглядом провожал их, потом понуро брел в распускающийся садик. Однажды начальник отдела кадров прислал ему телеграмму: вот, мол, ты на пенсии, а навигация-то в Ледовитом снова начинается... Так и кончилась его пенсионная жизнь. Нынешняя зимовка на Таймыре — это, так сказать, второе пришествие Будылина в Заполярье.

НА ТЕМНОМ снегу оранжевыми мечущимися языками полыхала в ведрах солярка, обозначая взлетную полосу. Вот факелы побежали назад все стремительнее, вот, взревев, самолет вырвался из освещенного круга и нырнул в предрассветную зимнюю темь. Завалясь на крыло, мы облетели круг над кучкой домиков, черневших на карте тундры, прощально подмигивающих желтыми оконцами. Я смотрел в иллюминатор и думал... Нет, в этот момент я подумал не об Александре Петровиче Будылине.
Первое время, приезжая на Север, я всех спрашивал:
— Почему вы здесь живете? Холод, пурга, ночь полгода, десять месяцев зима, даже цветы без запаха.
Отвечали по-разному, но для человека, свалившегося в Заполярье с «материка», все как-то не очень вразумительно.
— Шесть лет прожил, осталось четыре до северной пенсии...
— Так ведь теперь надо с насиженного места подниматься, да все как-то не соберешься...
— Черт его знает, этот Север тянет, ну, тянет и все тут!
О деньгах почти никто не говорил, хотя и не отрицают, что во многом жизнь в Заполярье проще: ни тебе очередей, ни многих «материковских» бытовых забот. Люди на Севере приживаются только хорошие, характеры складываются чистые, как воздух Арктики.
Александра Петровича Будылина я тоже спросил: что же его тут привязало, в этом холодном и нелегком крае? Он ответил без улыбки:
— Вы свою работу любите?
— По-моему, интереснее нет.
— А вот и не так. Моя лучше. Понимаете? Работа моя здесь. Земля моя здесь. Жизнь здесь прожита. Сколько этому Северу моего тепла отдано — мне теперь тут и не холодно вовсе.
Он был последним, кому я задал этот вопрос про жизнь в Заполярье.

Б. ПЕТРОВ,
соб. корр. «Известий».

ТАЙМЫР — КРАСНОЯРСК.