ВСТРЕЧА В АНТАРКТИЧЕСКОЙ НОЧИ(Окончание. Начало на 1-й стр.).На связи — корреспондентский пункт «Известий» в Мапуту. Только что здесь состоялся радиотелефонный разговор с ледоколом «Владивосток» и дизель-электроходом «Михаил Сомов».ТУТ ТАКАЯ кромешная тьма, что «Владивосток» и «Сомов» чуть было не разминулись, — кричит в микрофон Артур Николаевич Чилингаров, начальник специальной экспедиции. И в его голосе чувствуется не только радость от успешного начала по выполнению правительственного задания — освобождению научно-исследовательского судна, почти пять месяцев зажатого в антарктических льдах, но и еще неостывшее возбуждение от встречи с товарищами-полярниками, с которыми он, сам бывалый зимовщик, провел не один год на обеих шапках планеты.
Еще неделю назад, переговариваясь с ледоколом по рации, трудно было представить себе возможность столь стремительного продвижения в торосах и айсбергах сквозь тысячекилометровое ледяное поле. После выхода «Владивостока» из Веллингтона, после шумной пресс-конференции на борту для новозеландских журналистов и присущей бывалым полярникам в таких случаях осторожности в прогнозах, ледокол, пройдя три сотни миль, попал в сильнейшие шторма и в такую качку, какую это судно не знало еще. Пришлось три дня отстаиваться под прикрытием небольшого островка, затерянного в океане. Тогда «Известия» получили от Чилингарова переданную по радио короткую записку: «Ревущие» и «неистовые» широты оправдали свое название. Но будем что-то предпринимать. Сомовцы ждут».
Уже 8 июля была установлена телефонная связь между «Владивостоком» и «Сомовым», и на ледоколе знали, что сомовцам тоже достается в непрекращающихся штормах. В районе дрейфа судна давление опустилось до 608 миллиметров, такого низкого давления прежде не знали наши полярники. Во всяком случае, надо было торопиться на выручку, и чуть поутихли ветры — ледокол вышел в открытый океан. 18 июля он достиг кромки льда, где нес страховочную вахту теплоход «Павел Корчагин», отлично поработавший в этой антарктической экспедиции. У корчагинцев взяли их вертолет, пожелали счастливого возвращения домой, в Архангельск, и на всех парах пошли таранить молодые льды. А за ними распласталось дрейфующее ледяное поле, где в 600 милях от кромки вмерз «Сомов».
НЕСКОЛЬКО раз поднимался с палубы вертолет, кружась в полярной ночи над льдами, выискивая для ледокола удобный путь. Дули юго-западные ветры, температура воздуха за бортом была до минус 34 градусов. Ледокол распарывал молодые льды и крушил ударами перемычки из старых многолетних льдов. Так продвигался вперед, оставляя за собой сигарообразный проход, забитый ледовым крошевом и снегом. В тяжелых льдах скорость снизилась до одного узла, но едва попали в благоприятные условия, как набрали ход в 10—12 узлов. Огни «Сомова» увидели в координатах 74° 23 мин. южной широты и 153° 3 мин. западной долготы. Это было море Росса, те антарктические воды, где в свое время пробивались Амундсен, Скотт, Росс...
— Как показал себя наш ледокол в Антарктике? — спрашиваю я. Чилингаров смеется.
— Если бы не надобность остановки, пробился бы до Южного полюса!
Перехожу на связь с «Сомовым». В радиорубке капитан Валентин Филиппович Родченко:
— Хотя шторма напоследок были отчаянные, весть о приближении ледокола так радовала, что экипаж с удесятеренной энергией готовился к встрече: перебрали все главные двигатели, проверили гребную установку, набор технических средств. Машина почти все время работала, чтобы крошить лопастями льды, тем самым отводя угрозу от винта и от руля, чтобы их не сломало тяжелыми глыбами. Все бы ничего, если бы не давящая на душу беспросветная круглосуточная ночь. Светает буквально на несколько минут. По нашим расчетам, первое солнышко появится шестого августа.
— Как встретили сомовцы ледокол?
— Напишите: трудовыми успехами. Я не шучу, сомовскому морскому отряду в эти дни удалось сделать, как у нас говорят, две глубоководные гидрологические станции. Одну опустили на 1.500 метров, другую — на 3.600. Полагаю, что для исследователей Антарктиды это очень важно, поскольку зимой такие эксперименты здесь не проводились.
Я не спрашиваю Валентина Филипповича об экипаже по той причине, что и сам он и все на борту сейчас заняты неотложной работой. В пятницу 26 июля (в Москве было утро) «Владивосток» ходил вокруг «Сомова», обкалывал льды, теперь продвигается галсами, а за ним на расстоянии 150—200 метров (где-то в двух кабельтовых) двигается «Сомов». Но можно еще потому не отнимать у капитана время, что за последние дни в мозамбикском корпункте «Известий» скопились заметки или письма, даже не знаю, как определить жанр этих коротких текстов, написанных самими сомовцами и переданных ими по радио для читателей нашей газеты. И хотя старпом Масленников сделал в своей передаче приписку: «Просьба текст не исправлять», я все же вынужден просить у старпома прощения, предлагая газете пока только отрывки.
Старший помощник капитана Масленников: «Нам часто задают вопрос, какие были опасные моменты. И мы обычно отвечаем, что таких моментов пока не было. Но по правде говоря, любое плавание в Антарктиду — предприятие небезопасное. От четырех до восьми раз приходится пересекать «сороковые ревущие», где волны могут играть огромным теплоходом, как мячиком. А плавание вблизи берега в поисках подходящей для выгрузки льдины, пересечение ледовых массивов, нашпигованных айсбергами, движение которых непредсказуемо. А выгрузка тяжеловесных грузов на лед, которая, по мнению специалистов, не подходит для этой цели, и тогда пускается в ход изобретательность людей, и вся операция проходит, как у нас говорят, на грани фола. А швартовка при сильных ветрах, когда длина швартова 400 метров и когда под напором усиливающегося к ночи ветра вытягиваются в струнку и рвутся эти толстые концы...»
Матрос первого класса Ходкевич: «Я три десятилетия в море, это моя девятая экспедиция к берегам Антарктиды. Казалось бы, трудно чему-нибудь удивляться. Всякое пришлось повидать, но тут надо быть всегда готовым к неожиданностям: наши причалы — льдины и айсберги, наши краны — вертолеты. Однажды при выгрузке на лед откололась льдина с контейнером ценного груза. Перепрыгнув через трещину на эту льдину, я стал ждать вертолет. И вот он появился. Я застопорил контейнер, а сам на страховочном тросе, медленно поднимаемом вертолетной лебедкой, повис над Антарктидой. Можете представить, что я чувствовал, когда увидел, вися в воздухе на тонком тросе, далеко внизу родной «Михаил Сомов».
НИ СОМОВЦЫ, никто другой не могли бы предугадать, как будут разворачиваться события. Памятуя об историях полярников старшего поколения, они разработали план высадки на дрейфующую льдину, собрали на этот случай продовольствие и теплую одежду, поставили на палубе дом для ледового лагеря. И если судно запорожской постройки выдержало подвижки льдов, какие были, и критической ситуации удалось избежать, то воздадим должное самой готовности полярников к такому испытанию, естественному для профессии, которую они предпочли всем другим.
Каждый раз, когда удавалось выйти на связь с ними, затерянными в далеких льдах, слышались неизменно бодрые голоса, часто шутили, и это не была «игра в героев», не было ничего от той неестественности, какую наблюдаешь иногда, беседуя с человеком уже осведомленным о том, что о нем будут писать в газете. И напишут непременно хорошо. Тут была, я думаю, уверенность друг в друге и надежда на опыт, накопленный ими самими и всей школой советских полярников.
...Выстукиваю на телетайпе эти строки, когда «Михаил Сомов» уже уверенно идет в разводьях по каналу, прокладываемому в ледяном поле «Владивостоком». В антарктической полярной ночи был один островок огней, теперь их два. Они, продвигающиеся вперед к чистой воде, все ближе к Родине. Из головы не выходят слова, которые только что сказал капитан Родченко:
— Скорее бы увидеть семьи, друзей, товарищей по работе. Передайте через «Известия»: мы волнуемся за них.
«Сомов» — кусочек Родины в далеких льдах...
Л. ШИНКАРЕВ.
