ДАЛЕКОЕ - БЛИЗКОЕЧЕРТЫ ФАМИЛЬНЫЕОТЕЦ И СЫН Наливайко — оба моряки, строители, инженеры, — словно братья: сразу и не скажешь, который старше. Оба — коренастые, плечистые, седые. У обоих светлые глаза зорки и внимательны к собеседнику. Очень похожи. Александр Георгиевич выглядит, пожалуй, плотней, кряжистей. Зато у Георгия Яковлевича шевелюра малость погуще, да и щеточка коротких усов резче оттеняет линию рта. Кого же все-таки: отца или сына повстречал я мельком в Ленинграде на недавнем съезде Географического общества?
— Родителя, конечно, — отвечает Александр Георгиевич на мой вопрос, — он у нас ближайший соратник Миклухи-Маклая и академика Шокальского.
Поглядываю на обоих собеседников, отмечая про себя: насчет Миклухи Наливайко-младший, конечно, загнул, а вот Юлий Михайлович Шокальский — долголетний старейшина русских географов, тот действительно знал Наливайко-старшего и так высказался о печатном его труде: «Эту книгу следует рекомендовать всем интересующимся нашим Севером...».
Что же это за книга, однако? Речь о ней пойдет позднее. А пока напомним: в ту пору, когда она была издана отцом, сын еще школьником бегал по этой вот набережной Северной Двины, где нынче прогуливаемся мы втроем.
Итак: Наливайко... Непривычная среди поморских фамилия. Откуда бы взяться украинцу меж потомков новгородских ушкуйников — исконных аборигенов Зимнего и Летнего берегов? Не одно поколение лоцманов и капитанов, рыбаков и зверобоев дали Воронины, Пономаревы, Бурковы, Буторины, Хохлины. Откуда же все-таки появиться среди портовиков-путейцев династии Наливайко? Уж не от казачьего ли атамана Северина Наливайко, возглавлявшего украинскую и белорусскую голытьбу, восставшую против польских панов, и жестоко казненного в Варшаве?
С подобными вопросами не раз бывало обращались к юному, Георгию однокашники по Санкт-Петербургскому институту инженеров путей сообщения. Это старейшее в России высшее техническое учебное заведение выпускало питомцев своих только на чиновничьи казенные должности. Студенты-белоподкладочники воротили носы от разночинцев, «кухаркиных детей». Естественно было какому-нибудь Вяземскому или Остен-Сакену, кичащемуся принадлежностью своей к Бархатной книге или Готскому альманаху, спросить, этак барственно грассируя: — А вы, коллега Наливайко, наверное, в Малороссийском родословнике записаны?
Коллега Наливайко в таких случаях отмалчивался, ибо род свой знал лишь по отцу — сельскому приказчику да деду — полтавскому казаку. На медные деньги заканчивал реальное внук — мещанин Днепровского уезда Таврической губернии. По строжайшему конкурсному отбору прошел экзамены. А дальше уж положение обязывало. Хоть и впроголодь живи, столуясь в сомнительных кухмистерских, а мундир шей из тончайшего сукна, шинель носи касторовую. Да при знакомстве не забывай вручать визитную карточку.
ТАКОЙ листок картона, давно пожелтевший, Георгий Яковлевич хранит как некий раритет вместе с массивным двуглавым орлом — знаком, удостоверявшим вступление его в привилегированную касту путейцев. И демонстрируя все это, рассказывает с улыбкой, как неловко чувствовал он себя на институтском вечере, получив замечание инспектора за какую-то погрешность в парадном костюме.
О той давней поре напоминает и серенький выцветший снимок с чертежа дипломной работы студента Г. Я. Наливайко: «Проэктъ железнаго подъемнаго моста под железную дорогу». (Правописание сугубо старорежимное.) Но я, глянув на снимок, ахаю совсем по иной причине:
— Погодите, да это как две капли воды нынешний мост через Двину!..
Мною, знающим Архангельск давным-давно, приехавшим сюда после двенадцатилетнего перерыва, эта невиданная прежде деталь городского пейзажа воспринимается особенно радостно. Проплавав в былые годы сотни раз на пароходах между городом и старым вокзалом, что был на левом берегу, скажу без преувеличения: новый мост для Архангельска, пожалуй, не менее важен, чем метро для Москвы.
Георгий Яковлевич смеется. И добавляет: если серьезно говорить, то между студенческим чертежом и воплощенным в металл творением многотысячного коллектива строителей дистанция такая же, как между ракетой Цандера и космическими кораблями Королева. А я, соглашаясь, думаю: все это так, но дорога верность технической идее, выдержавшая испытание временем. Видно, мужем зрелым был вступавший в жизнь инженер-путеец Наливайко, видно, тогда уже сердцем проникся он — южанин к суровому полуночному краю.
Впрочем, виноват. Насчет сердца надо поделикатней. О здоровье Георгия Яковлевича начинаю расспросы лишь после того, как супруга его и ровесница Людмила Никифоровна, участвовавшая в нашей беседе, выходит в соседнюю комнату на голос проснувшейся правнучки Маши. А Георгий Яковлевич вспоминает свадьбу — не серебряную, не золотую (с которыми супругов Наливайко поздравляли все северяне). Нет, самую первую, когда в бревенчатой церквушке на берегу Екатерининской гавани стояли под венцом молодой путеец и дочь пароходного машиниста. В ту пору в незамерзающем Кольском заливе строились первые причалы для военных транспортов. От дощатой, наспех сколоченной станции с громкой вывеской «Романов на Мурмане» товарные составы уходили на юг к Петрограду, к фронтам первой мировой войны.
Но и августейшая царская фамилия не помогала новорожденному порту справляться с растущим грузооборотом. Каждую зиму, проводя караваны к Архангельску, ледоколы расталкивали дрейфующие льды в Белом море, ломали береговой припай в заливе и дельте Двины. Транспорты выгружались у лесозаводов, на пристанях, оторванных от железной дороги, которая заканчивалась на левом берегу реки. Чтобы связать воедино громоздкое и разрозненное портовое хозяйство, требовались и глубокие инженерные изыскания, и хозяйская сметка, и умение рисковать. Рельсы укладывали прямо на лед, по ним пускали тяжеленные составы. Ошибись инженер в расчете — проломится лед, и все, с таким трудом доставленное из-за тридевяти морей, окажется на дне реки. Не легче было перевозить вагоны и на паромах. А в паводок каково? Не предусмотришь заранее возможный подъем воды — затопит Двина портовые склады.
Да и за глубинами надо было следить, чтобы не заносило фарватер песком, не засоряло «топляками», — оторвавшимися от плотов, отяжелевшими от сырости и затонувшими бревнами.
Северу России требовался еще один — новый — порт с более благоприятными условиями зимнего плавания, чем Архангельск. Летом 1918 года инженер Наливайко готовился к изысканию в устье Индией. Но вместо плавания туда пришлось пешком уходить от вторгшихся в Архангельск интервентов и белогвардейцев, через фронт пробираться к Питеру.
Индигская экспедиция состоялась два года спустя. Шестерых инженеров и техников, пятнадцать рабочих и пятерых моряков взял на борт парусник размерами с Колумбову каравеллу и почти такой же древний по возрасту. Ненцы на индигском берегу вначале прятались от пришельцев с моря, опасаясь: не белые ли это каратели. Но потом, получив керосин и муку, доставленные из Архангельска, поняли: «свои», и начали помогать изыскателям и в промерах глубин, и в установке створов на берегу.
Еще сложней, чем сама экспедиция, оказалось издание отчета о ней, той самой книги, которую впоследствии похвалит академик Шокальский.
СХЕМАТИЧЕСКАЯ карта Индигской экспедиции любопытна приметами времени, Пунктиром показана на ней железная дорога, полвека назад проектировавшаяся от Северного Урала к Баренцеву морю, и сплошной черной линией — Печорская магистраль, построенная много позднее, связавшая Котлас с угольной Воркутой и низовьями Оби.
— Тогда, в двадцатых годах, о Воркуте и слуху не было, да и Нарьян-Мара, нынешней столицы Ненецкого национального округа, не существовало, — говорит, разглядывая карту, Наливайко-сын.
И после паузы обращается ко мне с упреком:
— А вы так и не довезли ко мне отцово письмо...
Претензия справедливая, хоть и большой давности. Назад тому годов тридцать шесть, когда Александр — выпускник Архангельского техникума, строил Нарьян-Марский порт, я отправлялся в журналистскую командировку в те края. И вот зайдя за напутствием в Архморпуть к главному инженеру Г. Я. Наливайко, получил от него небольшой пакет в адрес сына. Но не повезло мне. Горючего на самолете хватило только до Усть-Цильмы. А Нарьян-Мар так и остался для меня чем-то вроде «тэрра инкогнита», хоть весь наш Север излазил я с той поры, весь — от Печенги до Чукотки.
Мы с Александром Георгиевичем перебираем в памяти места и годы возможных наших встреч. Ленинград перед войной? Нет, пожалуй... Действующий флот? Тоже нет — я служил в Заполярье, артиллерист Наливайко воевал сначала на «Ораниенбаумском пятачке», потом в Прибалтике. Значит, — в Архангельске в самом конце войны — и там успел потрудиться недавний артиллерист по гражданской своей специальности путейца-портовика. Трудился вместе с отцом, обеспечивая круглогодовую работу замерзающего порта.
И, наверное, встречались мы с Александром Георгиевичем в мирные годы на Севере. Куда только не заходил, где только не работал землечерпательный снаряд и сопровождающий его караван, которыми командовал инженер А. Г. Наливайко. Могла наша встреча произойти и в Мурманске на Петушинке, когда строился там новый рыбный порт, и в Игарке, где моряки-дноуглубители прокапывали канал к судоремонтному затону. Вспоминаю, как, будучи на Балтике, в Клайпеде, слышал я рассказы о свирепом шторме, едва не потопившем какой-то большой земснаряд.
— Так это наша «Двина» была! — подтверждает Александр Георгиевич. И добавляет, что хоть понадобился кораблю-работяге капитальный ремонт, но он и нынче трудится по-прежнему.
— Такая уж служба у путейцев-строителей. Без углубления фарватеров и возведения новых причалов не может развиваться морской флот, — заключает Наливайко-младший.
— Нет, не только флоту наша помощь нужна. — А энергетика, а гидростроительство? — добавляет Георгий Яковлевич.
Тут и я могу сказать несколько слов. Хорошо помню, как общий наш друг Лев Борисович Бернштейн еще перед войной, только задумывая строить опытную станцию на энергии океанского прилива, обращался за советом и консультацией к Наливайко-старшему. И знаю, сам видел, как тридцать лет спустя в Кольском заливе сооружался железобетонный блок будущей ПЭС, как помогали его строителям портовики-путейцы во главе с Наливайко-младшим. Добрым словом поминали путейцев в Кислой Губе Бернштейн и его помощники, пуская в эксплуатацию первую опытную турбину, движимую силой прилива.
За развитием этой новой отрасли, гидроэнергетики, перспективы которой столь ярко обрисовал недавно в «Известиях» министр П. С. Непорожний, отец и сын Наливайко следят внимательно, как и подобает морякам, северянам. Правда, они не строят особых иллюзий на сей счет, зная, что крупная приливная станция близ Мезени — стройка не сегодняшняя и даже не ближайшего пятилетия.
— Но все-таки... — улыбается Георгий Яковлевич, — все-таки, если мы с Александром не поспеем на Мезень — староваты, то для Володи и Сережи — Сашиных сыновей — там работа найдется...
С. МОРОЗОВ,
спец. корр. «Известий».
АРХАНГЕЛЬСК.
