Книга на сайте: http://militera.lib.ru/memo/russian/bes ... index.html
Книга одним файлом: http://militera.lib.ru/memo/0/chm/russi ... yny_ai.zip
Иллюстрации: http://militera.lib.ru/memo/russian/bes ... i/ill.html
OCR, правка: Андрей Мятишкин (amyatishkin@mail.ru)
Дополнительная обработка: Hoaxer (hoaxer@mail.ru)
* * *
Полковой комиссар Л. В. Рузов возглавлял в политотделе 14-й армии отдел по работе среди войск противника. Познакомились мы с ним при таких обстоятельствах. Однажды в типографию из редакции поступила большая партия оригиналов для набора. И все срочные, все в номер. Возникла серьезная проблема. Мы со старшим наборщиком распределили материалы так, чтобы; работа шла без задержки. В первую очередь должны были набирать статьи и информации для второй полосы — это ускоряло верстку.
Только мы все прикинули, как в типографию стремительно вошел невысокий, средних лет полковой комиссар.
— Кто здесь старший? — властно спросил он густым басом.
Я назвал себя.
— Вы меня зарежете! — забегав по комнате, крикнул полковой комиссар. — Где листовки? Когда они будут готовы?
Стараясь понять, в чем дело, припомнил, что часа два тому назад из политотдела действительно принесли для набора тексты листовок. Старший наборщик отдал их на машину. Но когда пришли срочные оригиналы из редакции, он посчитал, что листовки потерпят, и отложил их в сторону. Предпочтение было отдано газете. Теперь надо было как-то оправдываться.
— Простите, — сказал я. — Ведь набор принесли только сегодня. Чего же вы хотите?
— Как чего? — кипятился полковой комиссар. — Хочу получить готовые листовки. Поймите, молодой человек, идет война, и темпы мирного времени теперь совершенно [69] не годятся. Так что прошу поторопиться. Я зайду к вечеру.
Исчез он так же быстро, как и появился. Это был Леонид Владимирович Рузов. Лет ему оказалось гораздо больше, чем мне показалось с первого взгляда. Голова была совершенно седая. Судьба подарила ему жизнь кипучую, нелегкую. Он сражался за Родину еще на фронтах гражданской войны. Но об этом я узнал позже. В тот же момент я не на шутку расстроился. Нельзя было пренебречь заданием политотдела, но в то же время и газета не могла ждать. Выручили, как всегда, наборщики. Они поднажали, и через несколько часов все оригиналы были набраны.
Надо отметить, что задание политотдела оказалось нелегким. Листовки набирались на немецком и финском языках, а никто из наборщиков ими не владел. Приходилось буквально копировать каждое слово, механически составлять строки, не угадывая их смысла. Но бойцы быстро изучили латинский шрифт и с работой справлялись неплохо.
Когда в конце того же дня Рузов снова забежал в типографию, мы смогли показать ему набранные листовки уже на машине. Наш печатник — неутомимый Иван Страхов — делал приправку. Рузов смягчился.
— Это уже лучше, — сказал он. — Поймите, здесь нет моей прихоти. Листовки очень нужны. Иногда они бьют по врагу не хуже снарядов.
В то время никто из нас не придал его словам серьезного значения. Но впоследствии нам пришлось убедиться в том, насколько они верны.
С первого взгляда Рузов производил впечатление человека суетливого и шумливого. Но тот, кто близко знакомился с ним, вскоре узнавал в нем работника делового, знающего, требовательного к себе и другим, честного во всем. [70]
Рузов легко и быстро сходился с людьми. Он частенько заходил в нашу типографию, чтобы узнать, как печатается важная для него продукция. В минуты коротких перерывов вокруг него собирались полиграфисты и с интересом слушали его рассказы.
Как-то вечером Леонид Владимирович задержался в типографии. Листовки мы печатали обычно ночью, после того как выдавали тираж газеты. Вот он и ждал готовую продукцию. Зная, что Рузов человек веселый и остроумный, свободные от работы полиграфисты подошли к нему и попросили поведать что-либо интересное из своей жизни. Леонид Владимирович охотно согласился. Он, в частности, стал рассказывать об участии в знаменитой эпопее — в спасении челюскинцев.
Глаза у наших ребят горели от восторга, когда Леонид Владимирович вспоминал о зимовщиках, о встречах с белыми медведями. Рассказывал он и смешные истории.
Заметив на гимнастерке Рузова орден и две медали, Иван Страхов спросил:
— Леонид Владимирович, этим орденом вас наградили за спасение челюскинцев?
— Нет, — ответил Рузов. — Тогда я ничего не получил.
— Почему?
— Э... Да зачем вспоминать... Послал одного бюрократа-начальника куда подальше.
— Ну извинились бы.
— А зачем извиняться, если я был прав. И потом, послал я его туда не в личном разговоре, а в телеграмме. В таких случаях извинения редко помогают. В Москве, правда, удивились такому посланию. Запросили подтверждение. Ну я и подтвердил... Так-то, брат.
Когда мы узнали Рузова поближе, поняли, что рассказывал [71] он нам не байки, а сущую правду. Человек он был смелый, твердый и самостоятельный в своих суждениях. Если в чем-либо считал себя правым, то никогда и ни перед чем не отступал.
Мы знали, что листовки, которые заказывает Рузов, всегда срочные. Поэтому старались заполучить их тексты пораньше, в те дни, когда типография была меньше загружена. Я частенько наведывался к Леониду Владимировичу, чтобы ненароком разведать, не готов ли у него материал для набора.
В этот раз я без стеснения вошел в маленькую комнатку Рузова. Там кроме хозяина увидел пленного немецкого летчика, которого допрашивал Леонид Владимирович, и корреспондента «Красной звезды» писателя К. М. Симонова, с которым поутру я уже виделся. Он заходил к нам в редакцию. Поздоровавшись, я сразу понял, что Рузов очень занят, и стал потихоньку ретироваться к двери.
— Проходи, садись, — заметив мое замешательство, сказал Рузов. — У меня как раз дело к тебе. Я сейчас закончу допрос.
Я сел на стул, а он продолжал допрашивать пленного.
В комнате было холодно. Видно, Леонид Владимирович только недавно затопил печку. Дрова в ней, разгораясь, весело потрескивали. Пленных фашистов Рузов часто допрашивал сам. Ему важно было из первых рук получить сведения, которые можно использовать для пропаганды среди войск противника. Он отлично знал несколько иностранных языков, немецким владел в совершенстве. Допрос он вел, как мне показалось, несколько странно. Пленный летчик сидел, поеживаясь от холода. А Рузов торопливо ходил по комнате. Все говорило о том, что он недавно пришел с мороза и теперь [72] старался поскорее отогреться. Но при его подвижности он не мог все время стоять у печки, излучающей приятное тепло.
Видя, что допрос затягивается, я поднялся и сказал:
— Может, лучше я потом зайду?
— Погоди, — опять остановил меня Рузов. — Сейчас закончу. Мне важно дополнить уже готовую листовку теми сведениями, которые я от него получу, — кивнул он в сторону пленного.
Вскоре он действительно закончил допрос, отправил пленного и дописал несколько абзацев в лежавший перед ним листок. Константин Симонов задал ему несколько вопросов. Как мне показалось, Леонид Владимирович отвечал корреспонденту сухо, без обычной своей доброжелательности. Он отдал мне готовый текст листовки и сказал, что в конце дня зайдет в типографию. Я тут же ушел, а вечером мы снова встретились. Думая, что Леонид Владимирович недостаточно осведомлен о том, кем является К. Симонов, я стал осторожно говорить ему, что Константин Михайлович — специальный корреспондент газеты «Красная звезда», видный писатель, что ему нужен материал для очерков.
— Знаю, знаю, — остановил меня Рузов. — Читал его сочинения и пьесы смотрел.
— Но мне показалось, — осмелел я, — что сегодня утром вы принимали его не очень радушно. Он может обидеться.
— Понимаешь, — сказал доверительно Рузов, — подвел тут меня один корреспондент. Попросил материал. Я к нему отнесся со всей душой. Отдал интересные документы. А он... Понимаешь, переврал все. Все у него получилось шиворот-навыворот. Обидно. Такое настроение и довлело надо мной сегодня, когда пришел Константин Михайлович. Но ничего. Исправим как-нибудь. [73]
Действительно, надо уметь держать себя в руках и не винить в грехах из-за одного человека всю писательскую братию.
Леонид Владимирович сумел переломить свое настроение. Это подтверждает и К. М. Симонов. Он пишет в своих воспоминаниях, что уже к вечеру Рузов «сменил гнев на милость». Они еще несколько раз встречались и подолгу беседовали, надо думать, не без пользы для обоих.
Мы, молодые работники редакции и типографии, всегда с нетерпением ждали появления Рузова в нашей подвале. А он неизменно требовал: «Давай, давай скорее листовки». Если у него выдавалось свободное время, он рассказывал наборщикам и печатникам забавные истории из фронтовой жизни. Человек он был смелый, часто выезжал на передний край, вел радиопередачи, адресованные противнику, прямо из передовой траншеи. Обычно по машинам с громкоговорящей установкой фашисты вели огонь с особым ожесточением. Но Рузов всегда возвращался с передовой в приподнятом настроении, с чувством выполненного долга.
Постоянную деловую помощь получала от Рузова и наша редакция. Ведь в его руках был очень интересный материал: протоколы допросов пленных, их рассказы. Леонид Владимирович часто выступал в газете. Его статьи, построенные на показаниях пленных и разоблачающие гитлеровский режим, помогали воинам лучше увидеть настоящее лицо врага.
Запомнилась большая его статья «Батальонный поп». В ней рассказывалось о том, как гитлеровцы оболванивают своих солдат, заставляют их вести несправедливую, грабительскую войну.
Когда статья Рузова стояла в номере, подготовленном к печати, он всегда заходил в типографию. [74]
— Ну, как тут? — спрашивал. — Не набрали мой опус?
Потом вычитывал гранки, внимательно и аккуратно правил.
Нередко он предоставлял материалы допроса пленных в распоряжение наших сотрудников. Результатом такого содружества были интересные выступления в газете. Так появились статья Б. Григорьева «Пленные» и его же обличительное выступление «Лейтенант Хорст Вильнер на очной ставке».
Некоторые сатирические стихи Б. Кежуна тоже не обходились без подсказки Рузова. Он помогал поэту выбрать злободневную тему. Так появились в газете стихи Б. Кежуна «Кровавая дорога Гитлера — «заместителя» господа бога».
Уже много лет спустя после войны я, будучи в Ленинграде, случайно встретился с полковником в отставке Леонидом Владимировичем Рузовым. Он сильно постарел, но выглядел еще очень энергичным и деятельным. Те же быстрые, стремительные движения, острая заинтересованность во взгляде, живая, умная речь. Из его рассказа я понял, что он занимается историей города Гатчины, где много лет жил, что у него уже готова рукопись книги.
— Сейчас изыскиваю возможности для ее издания, — сказал Леонид Владимирович и пошутил: — Вот когда пригодилась бы наша армейская типография. Хотя подгонял я ваших наборщиков и печатников, но дело делали они быстро. Молодцы!
Из беседы с Рузовым я узнал, что в годы войны из Заполярья он был переведен на юг.
— Есть что вспомнить, есть что порассказать, — с гордостью говорил он. — Думаю написать об этой работе еще одну книгу. [75]
К сожалению, выполнить эту свою задумку Леонид Владимирович не успел.
Полковой комиссар Л. В. Рузов возглавлял в политотделе 14-й армии отдел по работе среди войск противника. Познакомились мы с ним при таких обстоятельствах. Однажды в типографию из редакции поступила большая партия оригиналов для набора. И все срочные, все в номер. Возникла серьезная проблема. Мы со старшим наборщиком распределили материалы так, чтобы; работа шла без задержки. В первую очередь должны были набирать статьи и информации для второй полосы — это ускоряло верстку.
Только мы все прикинули, как в типографию стремительно вошел невысокий, средних лет полковой комиссар.
— Кто здесь старший? — властно спросил он густым басом.
Я назвал себя.
— Вы меня зарежете! — забегав по комнате, крикнул полковой комиссар. — Где листовки? Когда они будут готовы?
Стараясь понять, в чем дело, припомнил, что часа два тому назад из политотдела действительно принесли для набора тексты листовок. Старший наборщик отдал их на машину. Но когда пришли срочные оригиналы из редакции, он посчитал, что листовки потерпят, и отложил их в сторону. Предпочтение было отдано газете. Теперь надо было как-то оправдываться.
— Простите, — сказал я. — Ведь набор принесли только сегодня. Чего же вы хотите?
— Как чего? — кипятился полковой комиссар. — Хочу получить готовые листовки. Поймите, молодой человек, идет война, и темпы мирного времени теперь совершенно [69] не годятся. Так что прошу поторопиться. Я зайду к вечеру.
Исчез он так же быстро, как и появился. Это был Леонид Владимирович Рузов. Лет ему оказалось гораздо больше, чем мне показалось с первого взгляда. Голова была совершенно седая. Судьба подарила ему жизнь кипучую, нелегкую. Он сражался за Родину еще на фронтах гражданской войны. Но об этом я узнал позже. В тот же момент я не на шутку расстроился. Нельзя было пренебречь заданием политотдела, но в то же время и газета не могла ждать. Выручили, как всегда, наборщики. Они поднажали, и через несколько часов все оригиналы были набраны.
Надо отметить, что задание политотдела оказалось нелегким. Листовки набирались на немецком и финском языках, а никто из наборщиков ими не владел. Приходилось буквально копировать каждое слово, механически составлять строки, не угадывая их смысла. Но бойцы быстро изучили латинский шрифт и с работой справлялись неплохо.
Когда в конце того же дня Рузов снова забежал в типографию, мы смогли показать ему набранные листовки уже на машине. Наш печатник — неутомимый Иван Страхов — делал приправку. Рузов смягчился.
— Это уже лучше, — сказал он. — Поймите, здесь нет моей прихоти. Листовки очень нужны. Иногда они бьют по врагу не хуже снарядов.
В то время никто из нас не придал его словам серьезного значения. Но впоследствии нам пришлось убедиться в том, насколько они верны.
С первого взгляда Рузов производил впечатление человека суетливого и шумливого. Но тот, кто близко знакомился с ним, вскоре узнавал в нем работника делового, знающего, требовательного к себе и другим, честного во всем. [70]
Рузов легко и быстро сходился с людьми. Он частенько заходил в нашу типографию, чтобы узнать, как печатается важная для него продукция. В минуты коротких перерывов вокруг него собирались полиграфисты и с интересом слушали его рассказы.
Как-то вечером Леонид Владимирович задержался в типографии. Листовки мы печатали обычно ночью, после того как выдавали тираж газеты. Вот он и ждал готовую продукцию. Зная, что Рузов человек веселый и остроумный, свободные от работы полиграфисты подошли к нему и попросили поведать что-либо интересное из своей жизни. Леонид Владимирович охотно согласился. Он, в частности, стал рассказывать об участии в знаменитой эпопее — в спасении челюскинцев.
Глаза у наших ребят горели от восторга, когда Леонид Владимирович вспоминал о зимовщиках, о встречах с белыми медведями. Рассказывал он и смешные истории.
Заметив на гимнастерке Рузова орден и две медали, Иван Страхов спросил:
— Леонид Владимирович, этим орденом вас наградили за спасение челюскинцев?
— Нет, — ответил Рузов. — Тогда я ничего не получил.
— Почему?
— Э... Да зачем вспоминать... Послал одного бюрократа-начальника куда подальше.
— Ну извинились бы.
— А зачем извиняться, если я был прав. И потом, послал я его туда не в личном разговоре, а в телеграмме. В таких случаях извинения редко помогают. В Москве, правда, удивились такому посланию. Запросили подтверждение. Ну я и подтвердил... Так-то, брат.
Когда мы узнали Рузова поближе, поняли, что рассказывал [71] он нам не байки, а сущую правду. Человек он был смелый, твердый и самостоятельный в своих суждениях. Если в чем-либо считал себя правым, то никогда и ни перед чем не отступал.
Мы знали, что листовки, которые заказывает Рузов, всегда срочные. Поэтому старались заполучить их тексты пораньше, в те дни, когда типография была меньше загружена. Я частенько наведывался к Леониду Владимировичу, чтобы ненароком разведать, не готов ли у него материал для набора.
В этот раз я без стеснения вошел в маленькую комнатку Рузова. Там кроме хозяина увидел пленного немецкого летчика, которого допрашивал Леонид Владимирович, и корреспондента «Красной звезды» писателя К. М. Симонова, с которым поутру я уже виделся. Он заходил к нам в редакцию. Поздоровавшись, я сразу понял, что Рузов очень занят, и стал потихоньку ретироваться к двери.
— Проходи, садись, — заметив мое замешательство, сказал Рузов. — У меня как раз дело к тебе. Я сейчас закончу допрос.
Я сел на стул, а он продолжал допрашивать пленного.
В комнате было холодно. Видно, Леонид Владимирович только недавно затопил печку. Дрова в ней, разгораясь, весело потрескивали. Пленных фашистов Рузов часто допрашивал сам. Ему важно было из первых рук получить сведения, которые можно использовать для пропаганды среди войск противника. Он отлично знал несколько иностранных языков, немецким владел в совершенстве. Допрос он вел, как мне показалось, несколько странно. Пленный летчик сидел, поеживаясь от холода. А Рузов торопливо ходил по комнате. Все говорило о том, что он недавно пришел с мороза и теперь [72] старался поскорее отогреться. Но при его подвижности он не мог все время стоять у печки, излучающей приятное тепло.
Видя, что допрос затягивается, я поднялся и сказал:
— Может, лучше я потом зайду?
— Погоди, — опять остановил меня Рузов. — Сейчас закончу. Мне важно дополнить уже готовую листовку теми сведениями, которые я от него получу, — кивнул он в сторону пленного.
Вскоре он действительно закончил допрос, отправил пленного и дописал несколько абзацев в лежавший перед ним листок. Константин Симонов задал ему несколько вопросов. Как мне показалось, Леонид Владимирович отвечал корреспонденту сухо, без обычной своей доброжелательности. Он отдал мне готовый текст листовки и сказал, что в конце дня зайдет в типографию. Я тут же ушел, а вечером мы снова встретились. Думая, что Леонид Владимирович недостаточно осведомлен о том, кем является К. Симонов, я стал осторожно говорить ему, что Константин Михайлович — специальный корреспондент газеты «Красная звезда», видный писатель, что ему нужен материал для очерков.
— Знаю, знаю, — остановил меня Рузов. — Читал его сочинения и пьесы смотрел.
— Но мне показалось, — осмелел я, — что сегодня утром вы принимали его не очень радушно. Он может обидеться.
— Понимаешь, — сказал доверительно Рузов, — подвел тут меня один корреспондент. Попросил материал. Я к нему отнесся со всей душой. Отдал интересные документы. А он... Понимаешь, переврал все. Все у него получилось шиворот-навыворот. Обидно. Такое настроение и довлело надо мной сегодня, когда пришел Константин Михайлович. Но ничего. Исправим как-нибудь. [73]
Действительно, надо уметь держать себя в руках и не винить в грехах из-за одного человека всю писательскую братию.
Леонид Владимирович сумел переломить свое настроение. Это подтверждает и К. М. Симонов. Он пишет в своих воспоминаниях, что уже к вечеру Рузов «сменил гнев на милость». Они еще несколько раз встречались и подолгу беседовали, надо думать, не без пользы для обоих.
Мы, молодые работники редакции и типографии, всегда с нетерпением ждали появления Рузова в нашей подвале. А он неизменно требовал: «Давай, давай скорее листовки». Если у него выдавалось свободное время, он рассказывал наборщикам и печатникам забавные истории из фронтовой жизни. Человек он был смелый, часто выезжал на передний край, вел радиопередачи, адресованные противнику, прямо из передовой траншеи. Обычно по машинам с громкоговорящей установкой фашисты вели огонь с особым ожесточением. Но Рузов всегда возвращался с передовой в приподнятом настроении, с чувством выполненного долга.
Постоянную деловую помощь получала от Рузова и наша редакция. Ведь в его руках был очень интересный материал: протоколы допросов пленных, их рассказы. Леонид Владимирович часто выступал в газете. Его статьи, построенные на показаниях пленных и разоблачающие гитлеровский режим, помогали воинам лучше увидеть настоящее лицо врага.
Запомнилась большая его статья «Батальонный поп». В ней рассказывалось о том, как гитлеровцы оболванивают своих солдат, заставляют их вести несправедливую, грабительскую войну.
Когда статья Рузова стояла в номере, подготовленном к печати, он всегда заходил в типографию. [74]
— Ну, как тут? — спрашивал. — Не набрали мой опус?
Потом вычитывал гранки, внимательно и аккуратно правил.
Нередко он предоставлял материалы допроса пленных в распоряжение наших сотрудников. Результатом такого содружества были интересные выступления в газете. Так появились статья Б. Григорьева «Пленные» и его же обличительное выступление «Лейтенант Хорст Вильнер на очной ставке».
Некоторые сатирические стихи Б. Кежуна тоже не обходились без подсказки Рузова. Он помогал поэту выбрать злободневную тему. Так появились в газете стихи Б. Кежуна «Кровавая дорога Гитлера — «заместителя» господа бога».
Уже много лет спустя после войны я, будучи в Ленинграде, случайно встретился с полковником в отставке Леонидом Владимировичем Рузовым. Он сильно постарел, но выглядел еще очень энергичным и деятельным. Те же быстрые, стремительные движения, острая заинтересованность во взгляде, живая, умная речь. Из его рассказа я понял, что он занимается историей города Гатчины, где много лет жил, что у него уже готова рукопись книги.
— Сейчас изыскиваю возможности для ее издания, — сказал Леонид Владимирович и пошутил: — Вот когда пригодилась бы наша армейская типография. Хотя подгонял я ваших наборщиков и печатников, но дело делали они быстро. Молодцы!
Из беседы с Рузовым я узнал, что в годы войны из Заполярья он был переведен на юг.
— Есть что вспомнить, есть что порассказать, — с гордостью говорил он. — Думаю написать об этой работе еще одну книгу. [75]
К сожалению, выполнить эту свою задумку Леонид Владимирович не успел.