Отряхнув пыль далеких лет Когда пришла пора выбирать тему дипломной работы, я остановился на названии, понятном лишь немногим посвященным: «Сравнительное вычисление высоты и азимута светила по мореходным таблицам МТ-43 и МТ-53».
Получив от руководителя задание на выполнение работы, отправился искать рекомендованную им литературу.
Первой в списке стояла «Мореходная астрономия» Н.Н. Матусевича.
О Матусевиче я уже кое-что знал из толстой книги «Русские мореплаватели», которую еще на втором курсе купил не без колебаний: ведь она стоила половину моей стипендии, точнее, той ее части, которая оставалась после вычета из нее добровольно-принудительной подписки на очередной заем развития народного хозяйства.
В книге было сказано:
«Николай Николаевич Матусевич (1879 – 1950) – инженер-вице-адмирал, советский гидрограф-геодезист, исследователь Арктики, профессор, доктор физико-математических наук, заслуженный деятель науки и техники, вице-президент Географического общества Союза ССР. Окончив Морской корпус, плавал в конце XIX – начале XX в. в Черном море и Тихом океане. Окончив затем гидрографическое отделение Морской Академии, участвовал в 1904 – 05 гг. в русско-японской войне старшим штурманом на крейсере "Терек", присоединившемся к эскадре вице-адмирала Рожественского у о. Мадагаскар. После войны окончил Петербургский университет, снова зачислен во флот и прикомандирован к Пулковской обсерватории для усовершенствования в геодезии и астрономии. В 1911 г. назначен начальником отдельной съемки (позднее преобразованной в экспедицию) Белого моря и с этого времени в течение двадцати лет руководил – главным образом в Белом и Баренцовом морях — гидрографическими работами… в 1923 г. был начальником Северного гидрографического отряда; метеорологическая станция на Новой Земле, созданная им у восточного входа в пролив Маточкин Шар, была развернута в постоянную полярную геофизическую обсерваторию, в то время самую северную в мире. Из обширных работ, в которых он принимал личное участие, выделяются систематические детальные гидрографические исследования Мурманского побережья и особенно Белого моря, в частности – исследования течений в Горле Белого моря. Всего за свою службу на флоте Н.Н. Матусевич прошел около 160 тыс. морских миль».
«Странно, – удивился я, перечитывая эту короткую справку. – Здесь даже не упомянуто, о чем говорил кто-то из преподавателей, – что Николай Николаевич многие годы преподавал в Ленинградском университете, в гидрографическом институте – предшественнике нашего училища, в военно-морской академии, где и получил адмиральское звание, а в конце жизни возглавлял кафедру у нас, в Высшем арктическом морском училище имени адмирала Макарова. Не зря же в кабинете астрономии висит его большой портрет».
Н.Н. Матусевич
Художник изобразил профессора в адмиральской форме, старательно выписав на погонах по две больших звезды и поперечный зигзаг, который тогда полагался для офицеров в отставке. Привлекало благородство интеллигентного лица, высокий чистый лоб, взгляд через крупные очки, обращенный на удерживаемый в руке звездный глобус, и ироничная улыбка, значение которой я разгадал не сразу. По-видимому, художник попросил адмирала взять устаревшую модель глобуса, которая смотрелась более выигрышно. Современный же глобус, который является составной частью штурманского вооружения любого морского судна, снабжен нехитрым приспособлением для отыскания положения светила относительно горизонта. Это приспособление состоит из латунного кольца и двух полуколец, перпендикулярных по отношению к кольцу и друг к другу, так что получается конструкция, как бы изображающая каркас шапки Мономаха. Вряд ли и тогда, и вплоть до наших дней, и в будущем найдется курсант, который при изучении звездного глобуса не примерил бы эту «корону» на свою голову. Наверное, эту неписаную традицию вспоминал Николай Николаевич, позируя художнику в заданной позе с глобусом в руке.
В библиотеке мне уважительно вручили увесистую книгу, напечатанную на пожелтевшей бумаге, напоминающей оберточную. Я невольно взглянул на номер последней страницы – ого, там стояло число 779! Место и год издания – Петроград, 1922-й. Вспомнилось прочитанное где-то: «Год большого голода, холода, разрухи во всем». И в этой разрухе выходит солиднейший труд Николая Матусевича, предназначенный не столько для современников (какой тогда флот был у истерзанной гражданской войной страны?), сколько для будущих поколений капитанов и штурманов.
Я спрашиваю: «А какие еще книги Матусевича есть в библиотеке?». Мне приносят справочник штурмана по математике; первый выпуск, изданный в 1948 году, включает формулы элементарной и высшей математики, а второй, вышедший посмертно, в 1951 году, – формулы практической математики, в том числе теорию ошибок и приближенные вычисления – как раз то, что мне нужно для дипломной работы. Но это еще не всё. Мне подают свеженькое, еще, казалось бы, пахнущее типографской краской издание – «Основы мореходной астрономии» Н.Н. Матусевича!
В предисловии читаю, что Николай Николаевич работал над новой книгой по мореходной астрономии для готовившегося к изданию «Курса кораблевождения», но успел написать вчерне только первую часть. Профессор
Артемий Павлович Ющенко, возглавляющий нашу кафедру судовождения, собрал и отредактировал подготовленные Н.Н. Матусевичем материалы, равно как и завершил подготовку к изданию второго выпуска «Справочника штурмана по математике».
Следующим в списке значился журнал «Записки по гидрографии», кажется, за 1936-й год. Конечно, в училищной библиотеке его не было, но доброжелательный старичок-заведующий подсказал мне: «А вы обратитесь на кафедру гидрографии, туда передана библиотека профессора Максимова».
Георгий Сергеевич Максимов, скончавшийся в прошлом году, при жизни был училищной достопримечательностью. Пока еще существовали персональные звания Главсевморпути, он носил китель с нашивками, соответствующими званию «генерал-директор второго ранга» – самому высокому из всех преподавателей и сотрудников училища. Профессор, похожий на грузного моржа, крохотными шажками семенил вдоль коридора, вызывая почтительный шепот старшекурсников: «Отец русской гидрографии…».
Конечно, у него были основания по праву носить этот негласный титул.
Он был сыном Сергея Васильевича Максимова, известного писателя-этнографа второй половины 19-го века. Почему сын писателя, медика по образованию, решил стать моряком? Может быть, известную роль сыграло то обстоятельство, что отец участвовал в этнографической экспедиции на Север, организованной морским ведомством? Как говорится в биографии писателя, «он побывал на берегах Белого моря, добрался до Ледовитого океана и Печоры. Его статьи, рассказывавшие о жизни и быте северного края, печатались во многих журналах. В 1859 году он выпустил объемистую книгу "Год на Севере", принесшую широкую известность автору. Географическое общество удостоило его золотой медали».
А Георгий Максимов, начавший свой путь на флоте мичманом, служил на кораблях и в гидрографических экспедициях и на Дальнем Востоке, и на Севере, и на Балтике так, что в начале Первой мировой войны за отличие был произведен в полковники корпуса гидрографии и назначен на ответственный пост начальника отдела Главного гидрографического управления. После октября 17-го был директором учреждения со странно звучащим для современного уха названием Убекобалт – Управление по обеспечению безопасности кораблевождения на Балтийском море. Уже работая в Высшем арктическом морском училище, Максимов закрепил свой многолетний опыт и профессиональные воззрения в трудах «Гидрография как наука» и «Морская опись».
К тому времени, когда я мог видеть Георгия Максимовича, он, доктор технических наук, заслуженный деятель науки и техники, уже не читал лекций, а только консультировал аспирантов, приобщая их к высотам своей науки.
В библиотеке, завещанной им кафедре, которую он возглавлял много лет, я быстро нашел нужный номер журнала. Искомая статья была подписана двумя фамилиями: Прейпич и Мусселиус. «Интересно, – подумал я, – кто же эти люди со столь необычными фамилиями?».
Ответ на заданный самому себе вопрос я получил только через много-много лет.
Максимилиан Максимилианович Мусселиус происходил из служивой дворянской семьи, предки которой были выходцами из Швеции. Получив прекрасное образование в Царскосельской гимназии и Санкт-Петербургском университете, астроном-геодезист участвовал в экспедициях на севере Сибири, служил в царской, а потом в Красной армии, в промежутке между этими армиями успел поработать астрономом в обсерватории Казанского университета, а в 1920-м году был переведен в Убекобалт, где линия его жизненного пути пересеклась с линией Георгия сергеевича Максимова. Так Мусселиус стал «воемором» на должности «стапро» (ну и аббревиатуры того времени!) – старшего производителя гидрографических работ. Тогда же он начал работу по вычислению таблиц астрономического ежегодника, необходимых для определения точного местоположения по наблюдениям небесных светил. А с 1925 года Мусселиус работает в Пулковской астрономической обсерватории, где занимается созданием и наладкой установок Службы времени, надзором за ходом часов и передачей сигналов времени.
В этом качестве он не мог не поддерживать постоянный контакт с Николаем Христофоровичем Прейпичем, который с начала 20-х годов вплоть до смерти в 1946 году возглавлял лабораторию времени Главной Палаты мер и весов, преобразованной позже в институт метрологии, и был в стране, так сказать, главным человеком по определению и хранению точного времени.
В 30-е годы Мусселиус читал курс мореходной астрономии в ленинградском военно-морском училище. в этом качестве он не мог пройти мимо проблемы, заинтересовавшей меня двумя десятками лет спустя. В апреле 1936 года он прочитал на преподавательском семинаре доклад «Точность вычислений при решении задач Сомнера», то есть, в сущности, на ту тему, которая стала темой моей дипломной работы. Коллеги Максимилиана Максимилиановича по кафедре отметили, что этот вопрос «неоднократно обсуждался в различных учреждениях, но какого-либо определенного решения нет. В военно-морском училище этот вопрос преподавателями толкуется различно. Необходимо установить определенную точность вычислений, которой необходимо будет руководствоваться. доклад, сделанный преподавателем Мусселиусом, очень ценен по содержанию, дает оригинальное исследование этого вопроса». Мусселиусу было предложено обработать материал и опубликовать о соответствующей литературе.
Вот тогда, по-видимому, Максимилиан Максимилианович и обратился за помощью к Прейпичу, который был не только автором многих изобретений в своей сфере деятельности, но и выдающимся специалистом в области теории ошибок. результатом их сотрудничества стала статья, опубликованная в «Записках по гидрографии».
Судьба Максимилиана Максимилиановича трагична, как судьбы многих выдающихся людей своего времени. Как раз тогда, когда он делал доклад в Военно-морском училище, в недрах НКВД приступили к разработке сценария так называемого «пулковского дела», коснувшегося астрономов, геологов, геофизиков и математиков Ленинграда, Москвы, Киева, Ташкента и других городов. Среди ученых началась волна арестов. Их обвиняли в «участии в фашистской троцкистско-зиновьевской террористической организации». Среди прочих обвинений астрономам вменялось в вину вредительство в форме саботажа наблюдений солнечных затмений.
Осенью 1936 года были арестованы несколько ведущих пулковских астрономов, в том числе ученый секретарь обсерватории. Мусселиус занял его место, но в феврале 1937 года он и сам был арестован. Кого-то из осужденных астрономов приговорили к расстрелу, кто-то умер в тюрьме, а Мусселиус получил 10 лет заключения. Однако в тюрьме он не просидел и года: 17 января 1938 года «тройкой» НКВД он был приговорен к расстрелу с формулировкой «за систематическую контрреволюционную троцкистскую агитацию среди заключенных Вологодской тюрьмы».
Когда я приступал к сбору материалов для дипломной работы, Мусселиус еще не был реабилитирован.
Последней в моем списке рекомендованной литературы значилась недавно защищенная кандидатская диссертация Хурсина. «А кто такой этот Хурсин?» – спросил я своего научного руководителя. «Офицер, преподаватель Калининградского военно-морского училища». Вот как. Значит, нет надежды встретиться с ним лично и проконсультироваться за время, оставшееся до ухода на преддипломную практику. Снова иду в библиотеку. Диссертации на дом не выдаются, с ними можно работать только в читальном зале.
Ого! Ну и понаписал этот Хурсин! Я даже прочесть-то все не успею, не то, чтобы толком разобраться. Однако, несомненно, тема моей дипломной работы вплотную примыкает к теме его диссертации. Собственно говоря, мне надлежит опытным путем проверить, соответствуют ли результаты практических наблюдений и вычислений теоретическим выводам Прейпича, Мусселиуса и, в особенности, Хурсина.
Торопливо переписываю страницы громоздких формул диссертанта, не особенно вдаваясь в их обоснование – время не ждет! Начала-то у всех одни и те же – от Матусевича, а его книги я беру с собой.
Дипломную работу я защищал не в училищной аудитории, а на борту экспедиционного судна, когда то проходило туманным Английским каналом – так моряки обычно называют пролив Ла-Манш. Моя работа, в основном, подтвердила соответствие практике выводов Хурсина, с небольшим уточнением, которое мне удалось обосновать.
Два десятка лет спустя я попал в город Киев, на семинар, посвященный психологическим проблемам коллективной деятельности. В ту пору я занимался проблемами оценки профессиональной готовности моряков, и на семинаре рассчитывал услышать что-нибудь полезное для своей работы. Проглядывая программу, я обратил внимание на знакомую фамилию последнего докладчика – Хурсин. «Надо же, – подумал я, – такая редкая фамилия, никогда после выполнения дипломной работы мне она не встречалась. И инициалы – Л.А. – помнится, у "моего" Хурсина были такие же. Впрочем, каких только совпадений не бывает».
Но червь сомнения продолжал подтачивать мое воображение, и я с нетерпением ждал последнего доклада.
Леонид Александрович (так звали Хурсина) чем-то был похож на сказочный персонаж – Оле-Лукойле или папу Карло, как мы себе обычно их представляем. В отличие от предыдущих докладчиков, он говорил так, как обычно разговаривают с друзьями или родственниками, делясь с ними впечатлениями. Он словно удивлялся сам тому, что хотел донести до слушателей, и сообщал совершенно необычные вещи, имевшие, как мне казалось, отдаленное отношение к теме семинара. Он рассказывал, что рассматривает развитие техники как информационный процесс; что разрабатывает теорию систем общественного и физиологического типа; что ему удалось вывести формулу многообразия Мира (да, да, Мира с большой буквы). С позиций своей теории он доказал, что для полноценного усвоения новой информации необходимо ее воспроизведение 6,44 раза; впрочем, поскольку дробное число раз воспроизвести информацию невозможно, на практике следует использовать семикратное воспроизведение, но не просто талдыча одно и то же, а каждый раз представляя объект с разных сторон и на разном уровне познания. Бурный поток неожиданных сведений смутил слушателей, по преимуществу управленцев, занимающихся на производстве кадровыми вопросами; ничего не понимая, они из вежливости делали вид, что внимательно слушают.
В перерыве я подошел к Леониду Александровичу. Как он был обрадован тем, что нашелся человек, помнящий его труды прежних лет! Капитан 1 ранга Хурсин давно демобилизовался, вернулся в город своего детства и здесь, оставив в прошлом мореходную астрономию, занялся новомодными науками – теорией информации, общей теорией систем и новой, им самим созданной наукой – соционикой. Я, признаться, подумал, не отдают ли исследования моего собеседника шарлатанством, но он поспешил подарить мне свои брошюрки, изданные солидным институтом, и оттиски статей, опубликованных в серьезных Трудах Академии наук.
Несколько лет мы неспешно переписывались, поздравляя друг друга с новогодними праздниками; потом, из-за моих переездов, переписка как-то сама собой оборвалась. Но я продолжал следить за сообщениями о новых книгах и научных публикациях Леонида Александровича. Они поражали широтой его научных интересов; вот заголовки некоторых из них: «Об информационном подходе к проблеме моделирования структуры биополя»; «Информационные характеристики фонемных систем»; «Информационная структура общества»; «Закономерности исторического развития общественных систем»…
Научные результаты моей дипломной работы были более чем скромными, да и те пропали втуне: работу из архива кафедры астрономии выкрал мой земляк, учившийся курсом младше, и беззастенчиво передрал ее выводы, не заботясь о доказательной базе. Не помню, какую оценку он получил; кажется «отлично».
А я, благодаря своей дипломной работе, познакомился с замечательными людьми – пусть даже не со всеми лично, и извлек их имена из хартий, отряхнув пыль теперь уже далеких лет.
