Известия, 1964, № 290 (14760), 7 декабря.ЛЮДИ ИНТЕРЕСНОЙ СУДЬБЫШИРОТЫ И ГОДЫС ПЕРВЫХ ЖЕ слов интервью все оказалось совсем не так, как представляли себе журналисты. В рассказе Юрия Сергеевича Кучиева не было ли «наивных грёз горского мальчика о сказочно далеком море», ни «патриархальных обычаев аула, которые мешали бы юноше выбрать профессию, столь необычную для соплеменников». Начисто отсутствовал литературный реквизит, потребный очерку «Джигит на атомоходе». Представители зарубежной прессы сожалели и о сдержанности капитана. Никто из них так и не узнал, при каких обстоятельствах четверть века назад ступил Юрий Сергеевич на корабельную палубу.
... Была та палуба скользкой от мокрого снега — таков июль в гавани Диксона. Вахтенный у трапа — конопатый помор высокомерно оглядел чернявого юнца в галошах, надетых прямо на носки грубой домашней вязки. Боцман перво-наперво вручил новичку швабру и приказал навести порядок в гальюне. Если что и могло утешить Юру Кучиева — отличника десятилетки, сдавшего конкурсные экзамены во втуз, так, пожалуй, только то, что пароход, в команду которого его приняли, назывался «Василий Молоков». Все подвиги этого полярного летчика, Героя Советского Союза парень знал так же подробно, как биографию своего отца — большевика, красного партизана, организатора МТС в Северной Осетии.
Выбирая депутатов в Верховный Совет СССР первого созыва, Юрий впервые осуществил свои гражданские права. А три дня спустя, придя из школы, застал мать, сестер, братишку в слезах — только что арестовали отца... Легче было вообразить, как плывут куда-то извечно неподвижные снеговые вершины, чем совместить два понятия: отец и враг.
Никто не судил Сергея Тимофеевича Кучиева. Только при посмертной его реабилитации семья узнала о «десятилетнем заключении без права переписки». А тогда, на другой же день после исчезновения отца, на Юрия посыпались пинки. Негостеприимно встретили парня и в московском втузе. Директор, возвращая документы, бубнил:
— С вашей, знаете ли, биографией...
Некто, ведавший набором в летное училище, рубил с плеча:
— Так что, гражданин, Кучиев, не можем доверить вам штурвал самолета.
Юрий морщился, смотрел в окно. На голубом московском небосводе Коккинаки выписывал вензеля высотных рекордов. А ему, Кучиеву, на земле оставалось одно — писать Сталину. И он строчил письма, одно за другим. Ответа, не было.
Может быть, обратиться к депутату? Уж народный-то избранник — авиатор, полярник, герой - должен знать цену жизни... В кабинете Марка Ивановича Шевелева в Главсевморпути и началась для Юрия Кучиева дорога из Москвы, в Арктику. За долгое путешествие совсем развалились поношенные кавказские сапожки. Заменившие их галоши доставили немало веселых минут команде буксировщика «Василий Молоков». Не скучал и Юрий в новой обстановке. Первая его морская практика, носившая гигиенический характер, шла под аккомпанемент топота и ругани. Маленький толстяк шариком катался по палубе, спасаясь от рослого бородача. Как выяснилось, толстячок занимал капитанскую должность, а бородач числился механиком. Принципиальный спор между «отцами-командирами» возник из-за пирога с палтусом.
Вскоре Дмитрий Алексеевич Потылицын, капитан диксоновского порта, выгнал толстячка и сам заменил его. Крутой нравом, скупой на слова, Потылицын быстро пригляделся к матросам, приметил: из кавказца, пожалуй, будет толк.
Не беда, что тот поначалу путает корму с носом, зато новичок — не «сачок».
А Юрий думал: коли уж медведей обучают управлять мотоциклами, то грамотному, выносливому парню не так уж мудрено стоять на руле. Слушай штурмана, исполняй команду. Помни, что на трепетную, будто живую, стрелку влияют не только силы земного магнетизма, но и металл корабельного корпуса, что много слагаемых образуют истинный курс корабля.
Потылнцын не давал Юрия в обиду. Когда начальник порта отказал Кучиеву в зачисления на штурманские курсы, капитан грохнул по столу костлявым кулаком и пошел за справедливостью в политотдел.
А там работали разные люди. Будь вся власть у Константина Алексеевича (не стоит называть его фамилию — дело прошлое! ), не пропустил бы он на учебу Юрия Кучиева. Ведь чернявый нахал ко всему еще часто провожал из клуба Нелю — дочку Константина Алексеевича. К счастью, однако, сей бдительный деятель был лишь заместителем начальника политотдела. Руководил же коммунистами Диксона Михаил Николаевич Лаврушенко — человек иного склада:
— Не анкетами нам Арктику покорять, — резонно заметил он.
Курсы штурманов открылись на Диксоне на третий год войны, когда осталось там зимовать несколько кораблей. В промороженных трюмах, служивших классами, едко дымили угольные камельки, слабо мерцали огоньки коптилок. Далеко еще было до летних выпускных экзаменов. Далековато было Юрию топать по сугробам в мороз, в тьмущей тьме полярной ночи от портового общежития к зимующим кораблям. Не спасали ни ватник, ни брезентовый плащ, одолженный Потылнцыным. Но не опаздывал курсант на уроки.
А обратно и вовсе мчался бегом. В поселке ждала его девушка, дружба с которой столь болезненно обострила бдительность заместителя начальника политотдела. Неля, Неленька, Нинель... Светлоглазая москвичка, угловатая в неуклюжем, не по росту, полярном обмундировании. Школьницей эвакуировалась она в Красноярск, там окончила десятилетку. На Диксон к отцу приплыла на барже и тут вскоре похоронила мать.
В поселке с населением менее тысячи человек жители знают друг друга в лицо. Константин Алексеевич, опытный агитатор, упирал на это, беседуя по душам с землячками-полярничками: «Чувство локтя, мол, особо ценно в борьбе со стихией». Однако дружба дружбой, а табачок врозь. Ох как не нравился Константину Алексеевичу матрос, с которым дочка подолгу простаивала у крыльца. Родословная Юрия — вот что особенно не устраивало Константина Алексеевича. Да и строптив оказался парень! Не удавалось отвадить его ни уговорами, ни угрозами...
Константин. Алексеевич вздохнул, лишь спровадив дочку в Москву. Уплыла Неленька по Енисею на юг. Сам же родитель следовал по делам службы в Архангельск. Пассажирских мест на гидрографическом судне «Таймыр» не было, и заместителю начальника политотдела предоставили диван в каюте младшего штурмана Кучиева.
Ни хозяин, ни гость не обрадовались соседству. Впрочем, Юрию тогда было решительно на все наплевать: пусть хоть нерпа спит на диване... Ведь экое счастье привалило — служить у Марышева на «Таймыре», историческом корабле, с палубы которого тридцать лет назад русские моряки впервые увидели берега неведомой Северной Земли.
Константин Алексеевич решил использовать соседство для «проверки кадров» — из чемодана он извлек бутыль.
— Извините, мне скоро па вахту, — уклонился Юрий.
Задуманная «реакция на алкоголь» обернулась против самого инициатора мероприятия. По возвращении штурмана с вахты заместитель начальника политотдела лежал пьянехонек. Потом всю дорогу до Архангельска он точно в рот воды набрал. И только там, когда швартовались к стенке, вдруг предложил:
— Письмо давай уж передам...
— Какое письмо? — Юрий придерживался официальных отношений.
— Ладно придуриваться... Адрес наш московский небось вызубрил.
Да, почтовый адрес Нели Юрий помнил наизусть. Но почему-то во сне та улица в Замоскворечье каждый раз виделась ему в новом обличье. И сны такие снились три года подряд, сначала на Белом море, потом на Балтике.
МУЧИТЕЛЬНО и радостно было переступить, наконец, желанный московский порог...
Через год в том доме появился на свет еще один Кучиев, названный Михаилом, смуглый, черноглазый, курчавый — весь в осетинского деда.
Покойный Сергей Тимофеевич, бесследно исчезнувший в тридцать седьмом, был ближе, роднее внуку, чем благополучно здравствующий Константин Алексеевич. Миша хоть и не разбирался еще в анкетах, но заботу о кадрах флота ощущал в ребячьем своем быту. Вместе с матерью перебрался он к месту службы отца — в Ленинград, точнее на Балтику, — ибо о постоянном жилье на берегу для семьи Кучиевых тогда не могло быть и речи. В тесной штурманской каюте ледокола, проводившего зимние караваны в Ленинград, Таллин, Ригу, вечно стояла влажная духота от сушившихся пеленок. Как ни обожал Юрий Сергеевич своего первенца, не мог же он — моряк — допустить, чтобы бельевые веревки оскверняли спардек или ботдек! При любой качке Миша спал богатырским сном, но во льдах тотчас просыпался от грохота, поднимая рев еще более оглушительный.
Каждый раз, когда после долгой зимы на Балтике ледокол перебазировался в Мурманск, чтобы летом плыть в Арктику, из «судовой роли» (списка команды) вычеркивался штурман Кучиев. И поэтому ехать из Ленинграда в Мурманск надо было поездом.
Жестокая обида забывалась лишь на корабле. Там — на мостике, в рубке, в кают-компании он был равным среди равных. И всегда подмечал в обращении товарищей к себе какое-то особое дружелюбие, особую, свойственную грубоватым мужчинам душевную нежность. Разве можно забыть, как на «Сибирякове» Николай Павлович Жирнов, нелегкий по характеру, узнав, о болезни Мишки, предоставил всему кучиевскому семейству свои капитанские апартаменты.
А Михаил Яковлевич Сорокин — патриарх ледокольного флота, штурман легендарной «Авроры» в Цусимском бою, рекордсмен свободного плавания в высоких широтах, ветеран обороны Ленинграда.
Не раз слышал Кучиев в кают-компании, такой рассказ. Вот служит с Михаилом Яковлевичем Величкин — второй механик. Души не чает в своем капитане — знакомы-то, давным-давно. А началось это знакомство прелюбопытнейшим образом...
Как-то, году, в 18-м, матрос Величкин вел под конвоем в Чека офицера Сорокина. На Гороховую шли ночью по Дворцовому мосту. И вот не понравилось конвоиру, что больно уж надменно держится арестованный. Сгоряча, по молодости лет, собрался лихой браток пустить в расход ненавистного золотопогонника. Да вовремя повстречались на мосту другие матросы — соратники Михаила Яковлевича по недавнему Ледовому походу, вместе уводили они корабли революционного Балтфлота из Гельсингфорса от наседавших вильгельмовских полчищ...
Когда рассказывалось все это, Михаил Яковлевич пофыркивал из-под пушистых усов, помалкивал. Но иной раз Юрий ловил на себе стариковский прищур: «Так-то, молодой человек... Штормовая волна может и с палубы смыть... Держись, не сбейся с курса...».
НЕТ, ОН не собьется. Не заблудится в тумане, не сядет на мель. Яркими маяками светят ему в море глаза друзей. Надежными причалами встречают в гавани мускулистые плечи товарищей.
Разве не лестно получить приглашение на ледокол «Красин» в старшие помощники? Приглашает то кто? Тот самый капитан Макаров, щепетильный, суховатый Борис Николаевич, который когда-то на Диксоне - придирчиво экзаменовал курсантов.
И с другим Борисом. Макаровичем по отчеству, Соколовым по фамилии, породнила Юрия судьба.
Ясна, как погожее утро, стремительна, как полет ракеты, карьера Соколова: из школы — в Высшее мореходное училище, оттуда — на мостик. Будучи на восемь лет моложе Кучиева, он начинал штурманом на небольшом балтийском ледоколе в подчинении у Юрия Сергеевича. А потом, владея судоводительским инженерным дипломом, пошел все в гору, в гору... И вот уж, глядите, — капитан! Да еще где, на первом в мире атомоходе!
Кучиеву инженерный диплом достался на одиннадцать лет позднее, уже после XX съезда партии.
Отлично завершив заочный курс, инженер-судоводитель Кучиев стал дублером капитана Соколова на ледоколе «Ленин».
Все дальше и дальше — в высокие широты! В дни работы ХХII съезда партии моряки атомохода создали дрейфующую станцию «СП-10» за 76-й параллелью. А три года спустя — в октябре 1964-го «Ленин» привез груз для зимовщиков к далеким островам за 80-м градусом!
Так блистательно завершил Юрий Сергеевич первую свою капитанскую навигацию на атомоходе. Да и открыта она была не менее успешно. Ведь нынче вначале июля — на месяц раньше обычного срока — пришли иностранные лесовозы в Игарку; канал во льду Енисейского залива пробил для них Кучиев. А в августе чудо-корабль крушил зимний ледяной припай вдоль всего Западного Таймыра, и в архипелаге Норденшельда, и у Северной Земли! Говорю об этом как очевидец — в те дни из кабины самолета-разведчика я впервые увидел Юрия Сергеевича на мостике ледокола «Ленин».
Личное наше знакомство состоялось совсем недавно в лиловых сумерках зимнего Мурманска, в Кольском заливе, окутанном низкими снеговыми облаками. В капитанском салоне атомохода навстречу мне шагнул коренастый, рано поседевший брюнет:
— Так, значит, вы летали тогда с Масленниковым и Ероховым?.. Толковая была разведка... Вообще, знаете, всю жизнь завидую летчикам.,.
С. МОРОЗОВ,
спец. корр. «Известий».
КАРСКОЕ МОРЕ — МУРМАНСК.
.jpg)
.