Дед...
С позволения местных корифеев позволю себе дополнять эту страничку теми данными что есть у меня.
Журнал Кругозор 1970г. №6
НА ЗЕМЛЕ, В НЕБЕСАХ И НА МОРЕ
РАССКАЗЫ ПОЛЯРНИКА БУДЫЛИНА
— Ты все просишь, друг, чтобы, как мы с Иваном Яковлевичем Ковалёвым по снегу бежали босиком, на магнитофон записать? Я не против.
Хоть время то и давнее, всё помню: и как пушка с подводной лодки стреляла, и как сейф с документами я в огонь бросил. Было дело. На острове «Правда» в сорок втором было. Но только на памяти-то и другого много. Ведь двадцать пять в Арктике!
Ты не спеши, всё, что надо, всё запишем — ночь впереди. Утром, как откроют аэропорт, так и полетим. Ты — на север, я — на юг. К семье. В Подмосковье. Надо побаловать себя и теплом и семейной заботой. Женился-то я поздно, и с женой познакомились здесь — радисткой она была на станции, на острове Андрея, и дочка, Елена, здесь родилась в пятьдесят первом году, и Петька, сын, в пятьдесят третьем, а я — вместо повитухи. А что сделаешь? Санрейс-то, если вызовешь, пошлют, нарядят.
Но пробьётся ли самолет? Иной раз так переметёт, перепуржит... Да только мы, полярники, всё умеем. В тридцать шестом нам основательно науку дали. Да ведь и условия не те были, что сейчас, снабжение хуже. А мы умели и рацию починить и аппендицит, если надо, вырезать. Вот в пятьдесят девятом году грузин у меня один зимовал. Затосковал парень и по небрежности прострелил себе ногу из охотничьего ружья. Кровь хлещет, вижу, дело плохо, пришлось мне самому палец ему на ноге ампутировать. Залил рану перекисью, стрептоцидовой мазью замазал, шлю телеграмму в Амдерму, врачу-хирургу Кравченко. Так и так, нужен санрейс. Он мне в ответ: «Какие приняты меры?» Я опять телеграмму даю: так и так, всё по науке. Кравченко мне снова телеграммит: «Обработали рану правильно, необходимости в санрейсе не нахожу».
Это все несложно. Ответственность на себя принять, за людей, за дело — это тяжело. Помню, в сороковом году на
мысе Шалаурова я впервые за начальника зимовал. Шесть человек да четырнадцать собак. На собаках уголь от выгрузки возили. И вот несчастье: побесились собаки, людей покусали — Лузгарева, Лёшу Заболоцкого и брата моего Михаила. Я уже рассказывать не буду, как самолёт трудно сел: четырёхмоторная махина — на наклонную площадку. Забрали людей. Остались мы втроём. А я не сказал, что и меня собака цапнула: больная ли, здоровая? А разве мог я улететь? А станция? А дело? Одна надежда — на породу нашу крепкую. Отец рассказывал, что в империалистическую, чтобы демобилизоваться, он во всех тифозных бараках ночевал — ничего не пристаёт. А в энциклопедии я вычитал: болезнь на 41-й день проявляется. На 41-й всё вроде обошлось, но месяца через два вдруг рано просыпаюсь: судорога в горле, и кусаться хочется. Ну, думаю, пропал! Взял пистолет, пошёл в дизельную стреляться. И тут опять мысль: выстрелю, всех разбужу. Вышел из дома. Солнце! А на пороге петух-куропатка токует, перья, хвост распустил. Жалко мне жизнь стало. Проверю, думаю, себя ещё и на водобоязнь. Если бешенство, человек пить хочет, а не может: горло сводит. Вернулся, из ведра попил. Ничего. Но со своими все же опасаюсь оставаться. Продукты взял и ушёл. Три дня потом в охотничьей избушке отсиживался. Да мало ли Арктика нам проверок задаёт?
У меня — четверо: две дочери и сына два. Младший, Алёша, в третий класс перешёл, а старшая дочка уже взрослая, закончила техническое училище. Зарплата у полярника, конечно, с выслугой и северными, но ведь и своих хочется побаловать. Потому во время зимовок на охоту хожу, капканы на песца ставлю. И вот как-то на Диксоне белый медведь на меня из пурги вылез. Хорошо, собачка предупредила, да и случилось всё возле дома. Я карабин с плеча сорвал, выстрелил, а медведь меня валит. Я думаю: лишь бы сознание не потерять. Тут собачка медведя отвлекла. Дотянулся я до ножа, вытащил из валенка, пырнул. Тот заревел, вроде отскочил. На выстрел напарник из дома выскочил. Темно, метель. Он сразу вверх ракету: стрелять-то нельзя, ещё своего поранишь. А медведь опять на меня, видно, голодный. И опять я ножом отбился. В тамбур отскочил, схватил карабин и снова ракету. Опять медведь из пурги идёт. Живучий. Мы по нему залпом. А утихло на дворе, отдышались, взяли фонари, пошли по следу. Оказалось, не один медведь в гости приходит — два. Обоих застрелили. Когда с медведей шкуры снимали, и на одной и на другой порезы от моего ножа.
По мне — так Арктика для любого проверка. И женщине здесь мужественное сердце иметь надо. А вообще-то любая женщина проявляет своё мужество. Разве жена моя не скучает?! А я вот думаю: пойду на пенсию, цветы буду разводить. Я каждый год говорю: последний сезон, последний. И снова еду.
Записал С.ЗИНИН,
специальный корреспондент «Кругозора»
поселок А м д е р м а
Фото автора
Также к данному журналу шла пластинка с интервью. Оцифрую, выложу.
Постараюсь также его судьбу осветить более подробно позже.