Иван Кукушкин пишет:Alexander Belov пишет:И спорить не буду. Более того, "14й" специально поставлен так, чтобы не было видно дефектов модели. На все рук не хватает, увы.
Насколько я видел по Вашему форуму - энтузиастов вроде хватает, делатся будет.
В 1-й КАЭ был только один Ил-12 Н-476, окрашен традиционно для тех лет - серебрянка.
Снова непонятки...
В воспоминаниях Лебедева "Испытано для полярной авиации" фигурирует Ил-14 Н-476.
http://www.ivki.ru/kapustin/liter/polar/arctica24.htm"Тогда, в Антарктиде, я не думал, конечно, что несколько лет спустя мне самому придется испытывать многое из того, о чем мы мечтали К тому времени я перешел работать в ГосНИИГА (Государственный научно-исследовательский институт гражданской авиации) Испытывал реактивные самолеты, которые только начинали поступать, оформлял многочисленные документы — летчикам тоже приходится заниматься канцелярской работой А о наших разговорах в бойлерной и не вспоминал. Выэов к руководству был для меня неожиданным.
Александр Евгеньевич Голованов был в это время заместителем начальника по летным испытаниям ГосНИИГА. Меня он знал по высокоширотной экспедиции, так что новое назначение я получил, можно считать, “по блату”.
— Появилась для тебя работенка, Лебедев. К-хм! — Александр Евгеньевич по привычке то и дело откашливался в разговоре. — Так вот, ты опытный полярный летчик К-хм! А работенка связана с Севером.
— Всегда готов, Александр Евгеньевич!
— Так вот, Управление полярной авиации предъявило нам для испытаний Ил-14.
— Чего ж они изобрели?
— Изобрели то, чего самолету не хватало К-хм. Лыжное шасси, пороховой ускоритель, устройство аварийного слива топлива. Тебе не нужно объяснять — в Арктике, в Антарктиде давно все это ждут."
"Было начало марта, но весна в том году выдалась поздняя В аэропорту Шереметьево на обочинах бетонных взлетно-посадочных полос лежало еще до сорока сантиметров снега Посоветовавшись с экипажем, я принял решение прямо в Шереметьеве переобуться на лыжи и взлетать с обочины Однако уже на рулежке понял, что с лыжами что-то ре так Приходилось давать моторам почти номинальный режим, но все равно самолет по глубокому снегу рулил тяжело.
Что ж, на то мы и называемся “испытатели”, надо попробовать взлететь.
— Шереметьево, я борт 476 Прошу взлет.
— Взлет разрешаю
Оглядевшись последний раз, даю команду бортмеханику Подколзину
— Максимыч! Взлетный режим!
Разбег начали очень тяжело, скорость возрастала медленно, а через несколько секунд, судя по ощущениям, вообще перестала увеличиваться — установилась.
— Штурман! Скорость?
— Восемьдесят!
Бежим еще несколько секунд. Я держу штурвал полностью “на себя”, чтобы как можно раньше поднять нос, создать взлетный угол. Но скорости явно не хватает, руль высоты неэффективен.
— Штурман! Скорость?
— Восемьдесят!
Так и есть, никакого прироста Граница аэродрома уже приближается, и я убираю газ обоим двигателям Заруливаю снова на старт, размышляю, как быть.
— Как ты смотришь. Лев, — обращаюсь ко второму пилоту, — если попробовать разбег на номинале? На меньшей мощности передний лыжонок будет меньше зарываться, а когда поднимем его, дадим взлетный режим. А?
— Давай попробуем — Пекарский соглашается явно без энтузиазма.
— А ты, Максимыч, как думаешь?
— Чего думать, согласен.
— Шереметьево, я борт 476 Прошу взлет!
— Взлет разрешаю.
— Максимыч, номинал!
Опять разбегаемся крайне медленно, словно нехотя.
— Скорость?
— Восемьдесят. И не растет!
Штурвал взят полностью на себя, но ни малейшего стремления поднять нос самолет не проявляет Делать нечего, убираю газ и заруливаю на стоянку Можно считать, что часть испытаний мы уже провели. С отрицательным результатом, к сожалению."