Ширшов Петр Петрович (1905 – 1953)

История высоких широт в биографиях и судьбах.

Ширшов Петр Петрович (1905 – 1953)

Сообщение [ Леспромхоз ] » 13 Июнь 2012 20:01

ПЕТР ПЕТРОВИЧ ШИРШОВ (25.12.1905 – 17. 02.1953)
(К 100-летию со дня рождения)

© Марина Ширшова

 chirchov.jpg
БИОГРАФИЯ П.П.ШИРШОВА. ЖИЗНЬ. СУДЬБА.

ДЕТСТВО. ЮНОСТЬ.

Петр Петрович Ширшов родился в городе Екатеринославе (Днепропетровске) 25 декабря 1905 года. Скорее не в самом городе, а в его рабочем предместье – Чечелевке. Его отец – Петр Петрович Ширшов (старший) - работал печатником в железнодорожной типографии. Мать – Ирина Яковлевна Усевич - вела хозяйство, иногда подрабатывая шитьем. В 1908 году родился младший брат, Дмитрий, впоследствии физик. ПэПэ-старший (ПэПэ-старший и ПэПэ-младший - так для краткости обозначали друг друга отец и сын) на Украине был пришлый, из Моршанска. Бабушка Ира была из местных. ПэПэ-старший смог получить только церковно-приходское образование.Не было денег, но тяга к знаниям была необыкновенная. Поэтому после женитьбы и появления на свет ПэПэ-младшего и Дмитрия все силы молодой семьи были брошены на образование сыновей.
Начальное образование ПэПэ-младший получил в Днепропетровском реальном училище. Сюда же через несколько лет поступит и Митя, подготовленный отцом и братом. После революции братья продолжали учебу, совмещая ее с работой в библиотеках города, в молодежных клубах.
Интерес к естествознанию, а именно к биологическим наукам, у ПэПэ проявился чрезвычайно рано, главным образом благодаря живому уму отца, страстного книголюба, всю жизнь занимающегося самообразованием. К 1915 году настольная книга братьев – “Жизнь животных” Брема. Вместе с родителями они собирают первые гербарии. Отец делает им самодельный микроскоп. Братья, с согласия родителей, оборудуют дома лабораторию, где целыми днями препарируют лягушек и занимаются определением растений. Еще Петрусь собирал по всему городу несчастных покалеченных кошек. Лечил их и, к ужасу матери, оставлял на постоянное место жительства. Близость Днепра, тогда еще без построенного Днепрогэса, то есть огромной реки с живописными и коварными порогами, рождала мечты о путешествиях. Братья собирают неимоверные количества лекарственных трав и на вырученные от их продажи деньги покупают лодку. Назвали они ее “Бобырь”. Начинаются первые “экспедиции“ по Днепру, первые опыты в гидробиологии.
Идут первые послереволюционные годы. Ширшову кажется, что его увлечения недостойны времени. Наука может и подождать. Поступив в 1921 году на биофак Днепропетровского института народного образования, в 1923 году переводится на социально–исторический факультет. В 1923 году вступает в комсомол. В 1926 году он вновь переводится на Биологический факультет, на сей раз Одесского института народного образования. Выбор сделан. Он будет гидробиологом. И в Днепропетровске, и в Одессе ПэПэ работает под руководством крупного украинского гидробиолога, профессора Дмитрия Онасифоровича Свиренко. Потом ПэПэ вновь возвращается со своим профессором в Днепропетровск.
В 1926 году ПэПэ женится на своей детской приятельнице Фаине Евгеньевне Брук. С ней он работал мальчишкой в библиотеках, с ней учился на социально–историческом, с ней уехал в Одессу. Однако Фане также не суждено было стать историком. Она получила диплом преподавателя английского языка.
В 1929 году Фаня и ПэПэ переезжают в Ленинград. Переезд в Ленинград был осуществлен по инициативе Свиренко, который дал ПэПэ рекомендацию к одному из крупнейших исследователей Арктики Владимиру Юльевичу Визе. Ширшов имеет к тому времени диплом Днепропетровского института и кандидатскую диссертацию, защищенную на Днепропетровской биостанции. Я не совсем понимаю, что в те годы значат слова ‘кандидатская диссертация’, потому что по документам ПэПэ защищается как кандидат еще раз, уже в Ленинграде. Итак, молодые Ширшовы селятся при Ботаническом институте, где ПэПэ официально проработал до 1935 года. В 1932 году у них рождается сын Роальд, названный, конечно же, в честь великого Амундсена. К сожалению, в том же году ПэПэ и Фаня разводятся.
Фаина Евгеньевна Ширшова, какой я ее помню, всю жизнь любила Петра Петровича, была ему верным другом, которому доверяешь не раздумывая. Это ей он писал после ареста моей матери: ”Фаня, что мне делать?”. Всю жизнь, до смерти в 1956 году, преподавала английский язык в Макаровке. Роальд Ширшов закончил Ленинградский политехнический институт. После смерти матери переехал в Москву, где проработал до пенсии в Институте прикладной геофизики Госкомгидромета СССР. Умер в декабре 1995 года. Я очень их любила.

ПЕРВЫЕ ЭКСПЕДИЦИИ.

В те ранние годы Ширшов специализировался на пресноводном фитопланктоне. Его первые научные работы относятся к 1928 году. Посвящены они изучению реофильных водорослей Буга и Днепра. В них, как и в последующих работах, продолженных в Ленинградском ботаническом институте при исследовании рек Туломы и Невы, он одним из первых развил эколого-географический подход к изучению распределения водорослей.
Летом 1930 года ПэПэ планирует поход на Кольский полуостров. Но если на Неве он справлялся один, то на Кольский приглашает своего верного спутника в походах по Украине – брата Дмитрия.
Тем же летом 30-го года ПэПэ впервые попадает на Север. Произошло это в значительной степени случайно, по совету академика Евгения Михайловича Крепса, в ту пору аспиранта. Крепс отправляет Ширшова в Архангельск, к Ксении Петровне Гемп. Как раз нужен был человек для работы по составлению гидробиологической карты Новой Земли. Ксения Петровна устроила ПэПэ “большой практикум”, а потом отправила на Новую Землю. “И какой молодец!” – говорила она мне. Ему удалось составить подробную биологическую карту литоральной и сублиторальной растительности Новой Земли. Когда же Ксению Петровну запросили из Арктического института, не могла бы она порекомендовать кого-нибудь гидробиологом в экспедицию Горбацкого, которая отправлялась на шхуне “Ломоносов” на Новую Землю и Землю Франца-Иосифа, она, не колеблясь, назвала “ Петечку”. Надо сказать, что она не ошиблась. Обследование Новой Земли и затем, в том же 1930 году, экспедиция на шхуне “Ломоносов” были первыми знакомствами ПэПэ с Арктикой.
Шаг на Север, сделанный в 30 – 31 годах, показал ПэПэ, что выбор пути в жизни сделан правильно. Дальше был “Сибиряков“.

ЭКСПЕДИЦИЯ НА “СИБИРЯКОВЕ.“

28 июля 1932 г – 01 октября 1932 г.
Экспедиции 1930-1931 годов круто изменили судьбу Ширшова. Он “заболел” Севером. Хотя это увлечение не легко далось ему, южанину, не обладающему крепким здоровьем. Он становится ближе к Арктическому институту. Все дальнейшие гидробиологические работы ПэПэ связаны с изучением морского планктона высоких широт Арктики.
Ему повезло, он попал “в струю”: начинались годы освоения Северного морского пути, годы бурного исследования Арктического бассейна. Опыт работы в 30-31 годах дал право напористому южанину претендовать на участие в 1932 году в экспедиции на “Сибирякове”. Целью экспедиции было впервые пройти весь Северный морской путь северо-восточным проходом в один навигационный сезон. До тех пор все попытки такого рода кончались неудачей.
Ледокольный пароход “ Сибиряков “ был построен в Глазго в 1909 году. Во главе экспедиции стоял профессор О.Ю.Шмидт, научной частью руководил профессор В.Ю.Визе, капитан – В.И.Воронин.В экспедиции принимали участие 10 научных работников. Всего на борту находилось 64 человека, в том числе 4 пассажира.
“Сибиряков” вышел из Архангельска 28 июля 1932 года. 11 августа – остров Диксона, а затем пошли к Северной Земле. Благодаря исключительно удачной ледовой обстановке, по плану Визе, впервые в истории мореплавания Северная Земля была обойдена с севера. Далее в море Лаптевых начались тяжелые льды. Был изменен курс. “Сибиряков“ пошел к устью Лены. С 26 по 30 августа – бухта Тикси. Далее путь к устью Колымы. У Чукотского побережья были встречены наиболее тяжелые льды за все плавание. Пришлось прокладывать путь среди ледяных полей, иногда взрывая перемычки аммоналом. 10 сентября достигли острова Колючин. “Сибирякову” грозила вынужденная зимовка, так как, работая в сверхтрудных условиях, ледокол поломал все четыре лопасти винта. В сплоченном льду судно уже не могло работать. Единственным выходом было поменять лопасти на новые, имевшиеся в запасе. Для этого нужно было приподнять корму. Пришлось перебросить 400 тонн угля и все продовольствие в носовую часть. 16 сентября были поставлены новые лопасти, и ледокол смог продолжать плавание. 18 сентября “Сибиряков“ обломал конец гребного вала и остался без винта, что означало невозможность самостоятельного передвижения.
Невольный дрейф продолжался до 1 октября. 27 сентября на “Сибирякове” были поставлены паруса, сшитые из брезентов. “Сибиряков” под черными парусами стал похож на пиратский корабль. 1 октября он, наконец, вышел на чистую воду к северу от Берингова пролива. Впервые в истории северо-восточный проход был пройден в одну навигацию – в два месяца и пять дней. Далее “Сибиряков“ был отбуксован на Камчатку, а затем на ремонт в японский порт Иокогаму.
“Сибиряков”, Япония, изменили личную жизнь ПэПэ. В Токио он встретил свою будущую жену – Надежду Дмитриевну Теличееву, работавшую в Торгпредстве СССР. Через год она приехала к нему в Ленинград. В 1937 году у них родилась дочь Лора.
За “Сибиряков” Ширшов получил свой первый орден. Это был орден Трудового Красного знамени.

ПОХОД ”ЧЕЛЮСКИНА“.

16 июля 1933 г . – 13 февраля 1934 г.
Идея экспедиции – опытное плавание по Северному морскому пути на неледокольном пароходе, под прикрытием ледокола. Ведь “Сибиряков” не был транспортным судном. А речь шла о налаживании нормальных транспортных рейсов по всему Северному морскому пути, пусть под прикрытием ледокола, в качестве которого было решено использовать “Красин”. То есть идея была совершенно нормальной. Но вот что касается судна… Не даром капитан Воронин, увидав “Челюскин” в первый раз, сказал: “Не счастливый будет корабль!”
Судно выбиралось не долго. Просто не из чего было выбирать. Все имевшиеся у страны подходящие корабли были задействованы на разного рода работах. Пришлось использовать только что построенный в Дании пароход. Помимо сквозного плавания, “Челюскин” должен был снабдить всем необходимым на год зимовку на острове Врангеля, поменять там научный штат и привезти строителей.
Во главе экспедиции – профессор О.Ю.Шмидт, капитан - В.И.Воронин, радист - Э.Т.Кренкель. Экипаж – 52 человека, экспедиционный состав – 29 человек, зимовщики и плотники для острова Врангеля – 29 человек. Среди членов экспедиции было много женщин и один ребенок – Алла Буйко. 31 августа 1933 года в Карском море родилась Карина Васильева.
“Челюскин” вышел из Ленинграда 16 июля 1933 года. Пройдя Маточкин шар, “Челюскин” столкнулся с серъезными льдами Карского моря. Были получены первые повреждения в трюме. Еще оказалось, что судно плохо слушается руля. Чтобы поднять поврежденные, места пришлось частично разгружать и перегружать судно. Был вызван “Красин”, который в это время выводил из ледяных заторов пароходы в дельте Лены. Ледовая обстановка 1934 года была несравненно хуже, чем в 1932 году во время плавания “Cибирякова”. Это подтверждала ледовая разведка, в которой принимал участие и капитан. На борту “Челюскина” имелся небольшой самолет Ш-2, пилотируемый знаменитым летчиком М.С.Бабушкиным. “Красин” пытался вывести “Челюскин” на чистую воду. Но пароход с трудом следовал за ледоколом, мешала ширина. Были получены новые вмятины. Проводка при помощи “Красина” оказалась невозможной. Его пришлось отпустить. Другие ледоколы были либо сами в аварийном состоянии, либо не могли пробиться к “Челюскину”.
Расставшись с “Красиным”, “Челюскин” намеревался пройти в море Лаптевых либо проливом Шокальского, либо обогнув с севера Северную землю. Но ледовая разведка показала, что путь на Северную землю закрыт льдами.
В Восточно-Сибирском море судно получило новые повреждения. Но самый тяжелый период экспедиции наступил в Чукотском море. 18–22 сентября “Челюскин” был зажат льдами. Далее он продолжал дрейфовать во льдах в районе острова Колючин. Взрывали лед, но бесполезно. Продолжался дрейф со льдом к Беринговому проливу. Поговаривали о вынужденной зимовке. Начался петлистый дрейф. Судно то дрейфовало вместе со льдом, то стояло впаянное в лед. А совсем недалеко от него стремительно неслись льдины по направлению к Берингову проливу. “Челюскину” было суждено додрейфовать до Берингова пролива. Он находился там 4-5 ноября у островов Диомида. Чистая вода была в полумиле. Но судно было попрежнему впаяно в ледяное поле. Однако на следующий день все надежды рухнули.Судно, как пробку, вместе со льдиной выбросило опять на север, в Чукотское море. И черех два дня они были уже в 70 милях от Берингова пролива.
В конце ноября начались сильные сжатия. На случай гибели на лед были выгружены запас продовольствия, запасная рация. Все необходимое держали на палубе. Фактически началась замовка в дрейфующих льдах. Наступил новый, 1934 год.
Катастрофа случилась 13 февраля 1934 года в 13 часов. Началось самое сильное сжатие. Корабль просто разрезало льдом. Люди сбрасывали на лед все, что было можно Подрезали веревки, связывающие доски, предназначенные для острова Врангеля. Кренкель дал свою последнюю радиограмму. На всю эвакуацию экспедиции судьбою было отпущено 2 часа. Через 2 часа сжатие сменилось подвижкой льда, и корабль стремительно ушел под лед. Последним с корабля спрыгнул капитан Воронин. Нелепо погиб завхоз Борис Могилевич.
После гибели корабля начался новый этап экспедиции – жизнь на дрейфующих льдах. Очень повезло, что на том самом месте, где погиб “Челюскин”, океан выбросил из своих глубин, как последний дар, массу бревен, деревянных конструкций, бочки, пустые и нет, – то есть все, что просто необходимо, когда после кораблекрушения собираешься строить лагерь, чтобы непременно выжить. И какое счастье, что сохранились продукты и рация!
Строили бараки, ставили палатки, выпускали газету ”Не сдадимся!”. Даже поэму написали. Чем только не занимал Отто Юльевич свои народы. Тут были лекции по диамату, физике, даже немецкий язык, который в те поры пытался освоить и Петр Петрович. Это помимо необходимых работ, которые надо было делать во спасение. Шмидт страшно боялся, что кто-нибудь решит уйти из лагеря на берег самостоятельно.
Помня обо всех просчетах и удачах более ранних экспедиций, в Москве было принято решение спасать людей самолетами. Это было впервые, но, как оказалось, оправдано. Первый, 5 марта, прилетел в лагерь Анатолий Васильевич Ляпидевский. Он смог вывезти в Уэлен 10 женщин и двоих детей. В лагерь прилетел легендарный Георгий Алексеевич Ушаков и привез собак. Опытный полярник понимал, что, когда народу останется мало, то собачки для перевозок ох как пригодятся. Все время продолжались подвижки льда. Все время строились запасные аэродромы, в основном вдали от лагеря. Их строили многие бравые молодые люди под руководством Александра Ервандовича Погосова и Виктора Евсеевича Гуревича. ПэПэ, конечно, был с ними. Беда была в том, что аэродродромы-то строились, но льды смещались и рушили их.
Эвакуация Лагеря Шмидта продолжалась до 13 апреля. Людей вывозили даже в ящиках под крыльями самолетов. Последними покинули лагерь капитан Воронин и Эрнст Теодорович Кренкель, прихватившие с собой всех собак. Перестали звучать в эфире позывные “Челюскина” – “RAEM”. Думал ли тогда Эрнст Теодорович, что отныне и навсегда это его позывные, которые я теперь вижу на памятнике Великому радисту на Новодевичьем кладбище!
Летчики, спасшие челюскинцев, стали первыми Героями Советского Союза.
Ширшов работал на “Челюскине”, как всегда, гидробиологом. Принимал активное участие в угольных и других авралах. В ледовом лагере Шмидта был в команде А.Е.Погосова по постройке ледовых аэродромов.
Следует отметить, что именно в Ледовом лагере Шмидта обрела окончательный вид идея о проведении длительной экспедиции на дрейфующей льдине в Центральном бассейне Арктики. Идея эта была впервые высказана великим Нансеном, развивалась около 30-го года профессором Визе. В Лагере Шмидта находились, среди многих кандидатов, два участника будущей “Папанинской льдины” – радист Э. Т. Кренкель и гидробиолог П.П. Ширшов.

ЭКСПЕДИЦИЯ НА ЛЕДОКОЛЕ “КРАСИН”.

Лето 1935 года.
К сожалению, об этой экспедиции мне ничего не известно. Дневника нет. Сохранился лишь первичный материал.
Основным научным значением работ, выполненных Ширшовым во время экспедиций на “Сибирякове”, “Челюскине”, “Красине” было то, что удалось выявить закономерности в сезонных изменениях планктона. Удалось развить идею о планктоне как индикаторе ледового режима моря. Ширшов работал на рубеже между описательными и экспериментальными подходами к гидробиологическим исследованиям. В океанологическую практику только начинали внедряться количественные методы оценки первичной продукции. Только начинали определять величины биомасс и численности планктона. ПэПэ был одним из первых, кто стал применять эти методы в отечественной морской планктонологии.

ЭКСПЕДИЦИЯ НА СЕВЕРНЫЙ ПОЛЮС. 1937 –1938 ГОДОВ.

Успешной высадке на льды и началу работы СП – 1 предшествовала большая и трудная подготовка. Руководство всей экспедицией 1937-1938 годов осуществлялось О.Ю.Шмидтом. Переброска на Северный Полюс должна была осуществляться самолетами, под общим началом Марка Ивановича Шевелева. Непосредственно летной частью ведал Михаил Васильевич Водопъянов. Предварительно аппаратура, палатка и все оборудование проверялось в тренировочном лагере, который находился в Подмосковье, в Теплом Стане.
 1938_605.jpg
Непосредственно участниками зимовки на СП-1 были: Иван Дмитриевич Папанин – начальник зимовки, Эрнст Теодорович Кренкель – радист, Петр Петрович Ширшов – гидролог, гидробиолог и врач, Евгений Константинович Федоров – физик, метеоролог. Экспедиция вылетела из Москвы 22 марта 1937 года на пяти самолетах, на которых находилось 43 человека. Предстояло перебросить 10,5 тонн груза. Пошли по пути организации промежуточных лагерей. Москва – Холмогоры – Остров Рудольфа – Северный полюс. Бросок на Северный Полюс предстояло совершить с о.Рудольфа, что и произошло 21 мая. Остров Рудольфа покинул флагманский самолет Водопъянова, имевший на своем борту состав экспедиции и О.Ю.Шмидта. В 11.30 приземлились на заранее выбранную льдину. Ее толщина оказалась около 3 метров. Установили 5 палаток, две радиостанции и метеобудку. 25 мая прилетели остальные самолеты.
6 июня 1937 года станция СП–1 была объявлена официально открытой. Кроме четырех зимовщиков, на льдине остался дрейфовать пес Веселый. Научные работы начались 22 мая. 4 июня Федоров сделал первую гравитационную станцию, Ширшов – первую гидрологическую, до глубины 1000 метров. 7 июня Федоров приступил к измерению элементарного земного магнетизма. Работали по 16 часов в сутки. Кренкель и Папанин, помимо своих обязанностей, помогали Федорову и Ширшову. Особенно тяжела была работа с лебедкой, которую ПэПэ использовал для гидрологических и гидробиологических работ. Крутить ее приходилось вручную, периодически меняя друг друга.
Открытий была масса. 1 августа увидели медведицу с двумя медвежатами на 88–й параллели. Это было впервые. Оказалось, что весь Арктический бассейн полон жизни, включая Полюс. Они видели птиц. Биологические ”ловы” приносили планктон. Причем его было очень много до глубины 1000 метров, ниже – беднее. Папанинцы окончательно закрыли вопрос о существовании земли в районе Северного полюса. Наоборот, на дне обнаружилась впадина с максимальной глубиной 4395 метров. Сложной и совершенно необычной была гидрология. Например, удалось зафиксировать в придонном слое приплюснутые сферы, отличающиеся от окружающей воды по температуре и солености. Сейчас мы называем их линзами. ПэПэ исследовал подледные течения, закономерности движения льдов. Словом, экспедиция была “обречена на успех”.
К сожалению, обобщить материалы, полученных в экспедиции СП–1 и более ранних, присовокупив к ним данные 36 года ледокола “Садко” и первой воздушной высокоширотной экспедиции на Н-169 под руководством Ивана Ивановича Черевичного, с высадками на лед для исследования подледных течений, Ширшову и его товарищам по науке удалось только начиная с 44 году. Помешала война.
По свидетельству Александра Федоровича Трешникова, Ширшов был инициатором экспедиции Черевичного. Он сам хотел принять участие во второй такой экспедиции на трех самолетах в 42 году. Он предложил идею “прыгающих отрядов”, но работа министром Морского флота не позволила ему самому лететь. Эти экспедиции были осуществлены уже без Ширшова в 48, 49, 50 годах. Привели они к открытию хребтов Ломоносова, Менделеева и еще много чего другого.
Но вернемся на Северный полюс. Короткое полярное лето принесло солнечный свет – льдина, вопреки всем ожиданиям, таяла и дрейфовала к югу. Схема дрейфа была также необычна, не так все было задумано. 10 сентября впервые пахнуло зимой и полярной ночью. Пришлось зажигать керосиновую лампу. В конце сентября было уже -20С. Льдина подвергалась сжатиям при торошении льда, которое вызывало трещины. Приходилось перетаскивать склады, научное оборудование.
К 1 декабря льдина была уже у берегов Гренландии. Дрейф убыстрялся. Приходилось учащать научные наблюдения. 1 февраля 1938 года размеры льдины были 30 на 150 метров. Оборудование находилось на различных обломках. Передвижение внутри такого “венецианского” лагеря осуществлялось при помощи байдарки. Остро встал вопрос об эвакуации. 19 февраля 1938 года папанинцы были сняты со льдины двумя ледоколами. Это были “Таймыр” и “Муром”.
За экспедицию “Папанинская льдина” участники ее получили Звезды Героев Советского Союза и Ордена Ленина. На материке ПэПэ ждала еще одна награда. 8 августа 1937 года у него родилась старшая дочь Лора – моя сводная сестра.

ПОСЛЕ ПОЛЮСА.

В промежуток с апреля 38 по март 39 года, Ширшов был директором Арктического института. Второй его работой до самой войны являлась работа в Управлении Главсевморпути, начальником которого был в ту пору И.Д.Папанин. ПэПэ был его заместителем.
По документам в июле 38 года был принят в члены ВКПб. В 1939 году избирается Действительным членом Академии наук, без защиты докторской диссертации. За докторскую ему были зачтены результаты работы, проделанной на Северном Полюсе. Е.К.Федоров тогда же стал член-корреспондентом АН.
К началу войны ПэПэ, как было сказано выше, был заместителем Начальника Главсевморпути СССР. Наукой он заниматься практически не мог, хотя и мечтал наконец обработать все свои уникальные данные. Он отыскивает ученых, которые могут стать его единомышленниками. И вот в 1941 году одну из комнат в здании Главсевморпути на Варварке отдают ученым. Образуется и оформляется соответствующим приказом Лаборатория океанологии Академии наук СССР. Ее заведующим становится Ширшов. В ней начинают работать гидробиолог Вениамин Григорьевич Богоров, гидробиолог Василий Иосифович Калиненко, океанолог Владимир Борисович Штокман, гидробиологи Петр Иванович Усачев, Апполон Алексеевич Кирпичников, Л.О.Смирнова...

ГОДЫ ВОЙНЫ.

Как я уже писала, война застала ПэПэ в Москве, в должности зам. начальника Главсевморпути. Он одержим желанием уйти на фронт. В результате хватается за первый же случай вырваться “поближе к фронту”. 3 июля 1941 года получает мандат, подписанный Косыгиным: ”Выдан настоящий мандат Уполномоченному Совета по эвакуации тов. Ширшову П.П. на предмет эвакуации Мурманского судостроительного завода Главсевморпути”. Везет в Мурманск 10 Дугласов и 5 тысяч винтовок. Месяц в Мурманске. Переключается на вывод ледоколов из Кольского залива. Потом летит на “Дорнье-Вааль” на Диксон, в пролив Вилькицкого, в море Лаптевых на предмет проверки появления там немецких подводных лодок. Но лодки там появятся только в 42 году. И, «не совершив никаких героических подвигов», возвращается в Москву.
 shirshov.jpg
В октябре 41 года в Москве началась паника, “великий московский драп”. Немцы были на подступах к городу. ПэПэ опять просится в армию. Ему “помогает” всеобщий переполох. Он остается один в Москве. В эвакуацию в Красноярск уезжает Главсевморпуть, его Лаборатория океанологии, его родные.
Случилось так, что в это время киевская киноактриса Женя Гаркуша, моя будущая мама, ехала через Москву на Север во фронтовые бригады. Встретились они случайно на Кремлевской набережной. Я все понимаю. Сложность запутанной личной жизни и его, и ее. Но случилось то, что случилось. Они полюбили друг друга. ПэПэ пишет: ”Полюбил за то, что осталась она со мною, чтобы вместе уйти на фронт…, полюбил за то, что за изящной внешностью я встретил настоящего друга, смелого, жизнерадостного и любящего”.
21-го октября Ширшов получает мандат Сталина, о том, что он назначается Уполномоченным Государственного Комитета обороны на Горьковской железной дороге по делам эвакуации.
В то время создалось крайне тяжелое положение на железных дорогах, идущих на восток из центра страны: на Горьковской, Пермской, Казанской, Рязано-Уральской. Эшелонами с эвакуированными заводами были забиты не только станции, но и перегоны. Приказ Сталина: любой ценой! На Горьковскую Женя едет вместе с ПэПэ.
Огромными трудами ему и его команде удалось расшить пробку на Горьковской первым из всех Уполномоченных к Новому, 42 году. Тогда ему поручили еще и Пермскую. В Горьком до сих пор живет о нем добрая память.

НАРКОМ МОРСКОГО ФЛОТА.

В начале 42 года Ширшову предлагают ехать в Сан-Франциско в составе Закупочной комиссии по Лендлизу. Он отказывается, просится в армию. Неожиданно получает от Микояна предложение стать наркомом Морского флота. Это очень ответственно и страшно. Он не специалист, Наркомат находится в разваливающемся состоянии, и все это в условиях войны. Его уговаривает Женя, ставшая уже его женой. Хотя в Сан-Франциско и ему, и ей было бы лучше и спокойнее. Но они даже не могли себе представить, как можно уехать, когда враг у Волги, когда идет такая война! А ведь если бы уехали, то, вероятно, спасли бы свои жизни! Но она просто сказала тогда, видя его неуверенность: ”Ширш, не надо бояться. Я очень верю в тебя”. И он согласился.
Первое задание новому наркому не заставляет себя ждать. В 42 году, приказом Сталина, - Ширшов, Бакаев, его заместитель по Наркомату морского флота, Шашков, нарком Речного флота, - вводятся в Комиссию, которой руководит Шкирятов, их посылают разобраться с нефтеперевозками на Каспии и на Волге. Шла Сталинградская битва. Поток транспортов из-за границы с танками, боевой техникой, продовольствием шел из Персидского залива на север через Астраханский рейд. Этим же путем вывозилась нефть с промыслов Баку и Грозного. Противотоком к Сталинграду подвозились свежие сибирские войска. Положение было критическим. Существовала возможность захвата немцами Сталинграда и всего Кавказского региона. Рейд Астрахани бомбили днем и ночью. Гитлером была выделена специальная авиагруппа для уничтожения связи Волги с Кавказом. В то же время мы потеряли большую часть портов Черного моря. К июню 42 года здесь погибло около сотни крупнотоннажных кораблей, принадлежащих СССР. Когда читаешь обо всем этом, то становятся понятными слова, сказанные ПэПэ кем-то из Правительства: ”Если с этим делом не справитесь, то лучше самостоятельно выбирайте себе место на Каспии, поглубже, и топитесь!”
Члены Комиссии летают между городами региона, ищя решение, не обращая внимания на бомбежки. Было найдено решение: транспортировать нефть не по Волге, а через Красноводск, а затем по железной дороге вглубь страны. Они вывезли нефть, им удалось переправить из Баку в Красноводск 100 паровозов и 500 цистерн, из Баку в Моздок – 600 танков, следовавших из Ирана. По приказу Сталина были переброшены сибирские воинские части из Красноводска в Моздок.
Только в 43 году после разгрома немцев под Сталинградом Каспий стал нормально работать. После освобождения юга у наркома Морского флота новая задача. Восстановление разрушенных портов. ПэПэ был в заминированном порту Новороссийска уже в день его освобождения. Потом Одесса, потом организация Дунайского пароходства в Измаиле.
К 43 году, еще до освобождения Новороссийска и Одессы, поток грузов, поступающих по Лендлизу, в основном шел через Мурманск, Архангельск, Владивосток. В 43 году Ширшов с командой Наркомата был и в Мурманске. Город был полностью разрушен. Порт бомбили по десятку раз в день. На рейде было около 50 судов с грузом, 70 тысяч тонн груза в порту. Приходилось отправлять по 600 вагонов в сутки в основном ночью.
К концу войны ПэПэ руководит строительством причалов в Петропавловске на Камчатке, реконструкцией порта в Николаевске на Амуре, во Владивостоке. В 46 году идет восстановление Ленинградского порта. В 46 году – приказ Сталина развертывать строительство собственного танкерного флота, полностью потерянного за войну. ПэПэ всерьез думает о передаче Морфлоту всех портов, принадлежащих до войны Главсевиорпути. Научную часть предполагает сконцентрировать в Академии наук. Министр и академик совмещаются в нем.
Еще одна задача, решенная Ширшовым в Минморфлоте, - это реорганизация специального образования и подготовка кадров для флота. Решение о реорганизации системы образования для морского транспорта принимается в марте 44 года. Были созданы мореходные и высшие мореходные училища. По-новому поставлена вся система. ”И если сейчас на флоте каждый третий моряк имеет высшее или среднее специальное образование, то это заслуга Петра Петровича” – пишет Бакаев.
Возвращается из Красноярска и Томска его сложная семья, его друзья по науке и довоенной работе. Приходится налаживать весьма непростые отношения. Женя в войну успела сняться в новом фильме. Это был “Неуловимый Ян”. Успела поработать в Театре Моссовета и с Немировичем–Данченко, поучаствовать в концертных программах и, наконец, в декабре 44 года родить меня. Она подчинилась желанию ПэПэ, и я стала Мариной.
Пока еще все удавалось. Бурлила жизнь. Пусть она временами была невыносимо трудна, но была Родина, любимые люди, любимые дела. Словом, жить стоило!

ЖЕНЯ. АРЕСТ.

Страшное случилось летом 46 года, еще до основания Института океанологии. Его Женю, мою маму, увез с дачи, по приказу Берия, лично сам товарищ Абакумов. Все то же Рублевское шоссе, где и сейчас все они живут. Жена наркома, конечно, была знакома с наркомом МВД. Он запросто заехал и сказал, что маму вызывают в театр, а у нас телефон не работает. Впрочем, он предложил подвезти до Москвы. Как была она на реке в летнем платье, смеющаяся, села к нему в машину, и исчезла навсегда. Это совсем не было похоже на арест, и при этом присутствовали я, в коляске, и мой сводный брат Роальд, который, как всегда, проводил у нас летние каникулы. Отец был в городе, на работе, и до вечера у домашних не было, собственно, повода беспокоиться за Женю.
Женя погибла на Колыме, в поселке Омчак в августе 1948 года. Одна из старейших сотрудниц Института океанологии на вопрос, почему Ширшов умер таким молодым, ответила:”Мы все понимали, что когда погибла Женечка, погиб и Петр Петрович”… Он пытался жить, работать, любить… Но, начиная с 1949 года, его жизнь – борьба с тяжелейшей формой рака, который тогда не умели лечить. Три операции за четыре года, постоянные боли. А нужно было работать, и он работал как одержимый.

ЛАБОРАТОРИЯ ОКЕАНОЛОГИИ. ИНСТИТУТ ОКЕАНОЛОГИИ АН СССР. ИНСТИТУТ ОКЕАНОЛОГИИ РАН.

Лаборатория океанологии была создана в 41 году. В период войны Лаборатория со всеми материалами была эвакуирована с Главсевморпутем в Красноярск.
Но уже в 43 году, находясь в Москве, Ширшов обдумывает дальнейшие “грандиозные” послевоенные планы. Он мечтает о создании Института океанологии. Институт предполагался комплексным: физика, гидрология, биология, геология, химия, морская техника. Причем, пока у будущего Института не было корабля, он ориентирует cотрудников на работы по геологическому обследованию берегов, их размыванию, жизни шельфа Черного моря, Каспия. Эти работы крайне важны для Министерства морского флота. Потом интересы расширяются на Дальний восток. ПэПэ просит своего главного берегового геолога В.П. Зенковича, прочитав его докторскую диссертацию, ”Динамика и морфология морских берегов”, настраиваться на морскую геологию Тихого океана. “В океан я пошлю Вас сразу после победы. Пора готовиться!” - сказал тогда ПэПэ Зенковичу.
Приказ о создании Института был подписан 31.01.46 года. Огромная работа легла на плечи его основателей. После Ширшова я бы назвала Вениамина Григорьевича Богорова. Однако, надо назвать еще многих. Боюсь кого-нибудь пропустить. Трудно сейчас, когда их нет с нами, разделить, кто что придумал. Да и нужно ли? Но, несомненно, Богоров, возросший еще во времена Плавморнина, должен был подсказать Ширшову идею создания “Витязя”, мог подсказать рожденную в 20-е годы идею создания транспортно-географической характеристики морей. Начали они с Дальнего востока. Это было важно и для науки, которую собирались создавать и развивать, и для нужд флота, которому ПэПэ был не чужой. До конца 40-х годов в Институт приходят: А.И.Богоявленский – 47 год, С.В.Бруевич – 46, Н.В.Вершинский – 48, Л.А.Зенкевич – 46, С.К.Клумов - 48, В.В.Лонгинов – 46, О.Б.Мокиевский - 44, К.В.Морошкин - 46, В.Н.Никитин – 46, Е.Н.Невесский – 46, Э.А.Остроумов – 49, И.Д.Папанин – 48, Л.А.Пономарева – 48, Т.С.Расс – 48, Г.И.Семина – 49, Н.Н.Сысоев – 46, Г.А.Ушаков – 45, З.А.Филатова – 45, Т.Ф.Щапова – 46, А.П.Лисицын – 49, Г.Б.Удинцев – 49, А.Б.Ямпольский – 49.
Послевоенные годы для Ширшова чрезвычайно плодотворны. Он вторично избирается Депутатом Верховного Совета на сей раз от Новороссийска, где еще помнят Наркома, бодро шагавшего по заминированному порту. Власти Новороссийска предлагают ему выбрать участок земли на берегу моря. Предполагалось, что Наркому нужна дача. Участок-то он выбрал, но этой земле была суждена необычная судьба. Она стала Южным отделением Института океанологии, знаменитой “Голубой бухтой”.
После совещания с коллегами Нарком решает, что Институту пора обзаводиться своим научным судном. Это была детективная история. Ее можно назвать “историей о том, как академик у министра корабль украл”. Только академик и министр были в одном лице. По окончании войны ПэПэ посылает своего заместителя, тоже человека не робкого десятка, Александра Александровича Афанасьева, в Берлин и в Англию для участия в работе по разделу немецкого флота. Причем среди других заданий Афанасьеву было дано одно тайное. Приглядеть подходящее для переделки в “научник” судно, отобрать его среди прочих, доставить в СССР и хорошенько припрятать. Таким судном оказался банановоз “Марс”. Вот свидетельство самого Александра Александровича Афанасьева, проработавшего с ПэПэ весь его “наркомовский срок” первым замом:
“Возвратившись в Москву (из Берлина и Англии), я узнал, что Ширшов назначен Директором Института океанологии. Поздравляю его, а он протянул мне руку и говорит: “А где подарок, что ты мне привез?” Минуту подумав, я ответил: ”Отличное морское судно для проведения исследовательских работ в океане”. “Серьезно? Вот это настоящий подарок, а как же его получить”. (Надо отметить, что уже к концу войны ПэПэ начал вести разговоры с Афанасьевым - Сашей, как он его называл, - что пора ему передавать дела Саше, а самому садиться за книгу, тем более, что вот-вот организуется Институт океанологии).
“Тайный план” был осуществлен. Но дальше – больше: без разрешения верховных властей “Марс” очень скоро стал «научным “Витязем”» на деньги Минморфлота. Растрата была так велика, что решений могло быть только два и оба - на уровне Политбюро. Или сажать (что могло означать и “стрелять”), или говорить “какой молодец”. Эту ситуацию я помню уже сама, несмотря на малость лет. Неделю отец уходил на работу, прощаясь со всеми домашними и со сменой чистого белья в портфеле. Стоял конец сороковых годов. Уже свершилась его личная трагедия. Может, поэтому ничего не было страшно. Самое страшное случилось. Возможно, в последний раз повезло ему в жизни – через неделю сказали “молодец”. Интересно, сколько нервов он потратил тогда?
Послевоенные годы были не только плодотворны. Они были трагичны для ПэПэ. В 47 его сняли с поста Министра Морского флота. Сняли за маму. Еще бы не снять, когда министр запросто может назвать представителя Комитета Государственной безопасности “гестаповцем”, а такое было. Бывало и похуже.
И вот я в Минморфлоте, в архиве. Читаю и ксерокопирую личные дела своего отца (это было еще до пожара. Но, говорят, что архив сохранился). И не знаю, плакать мне или смеяться. Вот характеристика на ПэПэ до ареста мамы: все хорошо, все замечательно. Просто лучше руководителя не бывает! Вторая – после ареста жены, примерно через полгода. Да его снимать надо! Министерство развалил, кадры подбирает плохо и так далее.
Но, конечно, наверху понимали, что такого работника им еще поискать! Он не имел никакого отношения к аресту мамы, и “зацепить” на крючок, как это Лаврентий Павлович обычно делал, его не собирались. Он был нужен режиму как рабочая лошадь, которая все вынесет. Арест мамы - это, к сожалению, ее личные отношения с Берия. Она была слишком красива и слишком несговорчива. Поработав в архиве КГБ, я точно представляю себе эту историю.

ПОСЛЕДНИЕ ГОДЫ 1949 – 1953.

 co0050.jpg
В Институте дела шли хорошо. По итогам первых рейсов “Витязя” (49-50 г.г.) девяти сотрудникам Института была присуждена Госпремия. Первым стояло имя Ширшова. Он сам писал представление на премию. Себя вычеркнул.
В те годы ему очень хотелось создать транспортно-географическую характеристику морей, в первую очередь Дальневосточных. Его интересует экономическая сторона развития Севера. Он вникает в проблемы ледовой разведки, ледового флота, комплектации караванов судов, идущих Северным морским путем, строительства и работы портов в Арктике: Диксона, Провидения, Тикси. Много он размышляет над подводкой железных дорог от Транссиба к судоходным частям Лены, Индигирки, Яны. А как построить железную дорогу до Якутска?
Размышления эти не праздные. У него так не бывало. Он становится Председателем бюро по транспорту при Совмине СССР, причем теперь у него в подчинении находятся Минморфлот и Главное управление Севморпути. В Институте он организует сектор Севера с уклоном в экономические исследования и становится его заведующим. Надо отметить, что еще при работе в Минморфлоте он создает в его системе Институт по экономике морского флота. А сейчас он сам разрабатывает детальный план по транспортному освоению Крайнего Севера, с учетом различных видов транспорта.
Ему было предложено Несмеяновым, который был ректором МГУ, организовать и возглавить на Географическом факультете Кафедру полярных стран. Президент Вавилов видел в нем вице-президента. Увы, на это уже не было отпущено времени!
Изо всех сил он пытался жить, работать, даже любить. В конце 1949 года он, понимая, что срок ему отпущен недолгий, женится, чтобы оставить мне мать.
Болел отец долго и страшно. Это был рак, хотя и безметастазный, но в те годы его не умели лечить. Диагноз поставили поздно. Боли были дикие, до потери сознания. Много раз его увозили с работы на скорой в больницу. Болезнь вначале то подступала, то отступала. Когда отпускало - работал как сумасшедший. Потом было три операции. Все бесполезно!
Он очень беспокоился за всех нас, за свою работу. Последнюю свою записку Сталину “О развитии транспорта на Крайнем севере”, написанную под его диктовку, он подписал за два дня до смерти. Умер он 17 февраля 1953 года, прожив всего два месяца в своем сорокавосьмилетии.
Чем дальше уплываю я по течению жизни, тем больше моя горечь, что не совпали мы с ПэПэ и с мамой по времени. Поговорить не успели!


© Музей "ДОМ НА НАБЕРЕЖНОЙ"
http://museumdom.narod.ru/bio05/shirshov.html
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

Ширшов Петр Петрович (1905 – 1953)

Сообщение [ Леспромхоз ] » 10 Май 2014 20:23

РЕЦЕНЗИЯ

© Зубрева М.Ю.
Жить ради чести

 untitled.jpg
М.П.Ширшова
ЗАБЫТЫЙ ДНЕВНИК ПОЛЯРНОГО БИОЛОГА
М.: АВАНТИ, 2003. 184 с.


Человек, скромно названный в заголовке книги полярным биологом, хорошо известен в нашей стране. Петр Петрович Ширшов (1905-1953) - участник самых знаменитых полярных экспедиций 30-х годов на судах “Сибиряков”, “Челюскин”, “Красин”. Дрейфовал на станции “Северный полюс-1” в составе легендарной папанинской четверки, Герой Советского Союза, действительный член Академии наук СССР. Во время войны - нарком, а потом министр Морского флота СССР, основатель и первый директор Института океанологии АН СССР.

Однако кроме этой парадной была и другая сторона жизни полярного исследователя. В небольшой книжке, написанной его дочерью Мариной Петровной, приоткрывается завеса над трагическими деталями последних лет жизни самого ученого и его жены, Евгении Александровны Гаркуши-Ширшовой (1915-1948), актрисы театра и кино: она снялась в нескольких фильмах, работала в провинции и в Москве.

Петр Петрович, или, как дома его называли, ПэПэ, родом из рабочего предместья Екатеринослава (Днепропетровска), образование получил в реальном училище, особый интерес проявлял к зоологии и ботанике. Вместе с братом Дмитрием, купив на вырученные от продажи собранных своими руками лекарственных трав лодку, пустился в первую экспедицию по Днепру. Вот его запись, свидетельствующая о незаурядной жизненной силе:

“В пятнадцать лет я твердо определил свою <…> дорогу. Даже завидно сейчас читать, с какою страстью мечтал тогда о научной работе, сколько пыла было в стремлении скорее добиться права работать в лаборатории. А ведь я был очень болезненным мальчиком, и постоянные боли в груди плюс голод мало содействовали сохранению жизнерадостности. И все-таки, после очередного упадка настроения, брал себя в руки и писал в такие минуты: «Эх! Плюну на все, буду жить, пока живется, работать, пока есть силы, может быть что-нибудь сделаю, чем заплачу за право жить!»”
В 1921 г. Ширшов поступает на биофак Днепропетровского института народного образования и впоследствии становится гидробиологом, работая в этом качестве в Днепропетровске, затем в Одессе и снова в Днепропетровске. В 1929 г. со своей первой семьей (личная жизнь ученого была непростой) поселяется при Ботаническом институте в Ленинграде, где защищает кандидатскую диссертацию и работает до 1935 г.
В ранние годы ПэПэ специализировался на пресноводном фитопланктоне. Объекты исследований - водоросли Буга и Днепра, Туломы и Невы. Летом 1930 г. опять вместе с братом Дмитрием он путешествует по Кольскому п-ову, обследуя здешние реки. В том же сезоне Ширшов впервые попадает на Север - сначала в Архангельск, а затем для составления гидробиологической карты на Новую Землю. Дело в том, что будущего академика исключили из комсомола за “морально-бытовое разложение и пьянство” (как он впоследствии отмечал в своих записках, “выбирать собутыльников никогда не умел”). Добрые люди посоветовали ему спрятаться в какой-нибудь глуши, пока все забудется. Карту литоральной и сублиторальной растительности архипелага Ширшову удалось составить, и впоследствии его рекомендовали гидробиологом в экспедицию, которая отправлялась на шхуне “Ломоносов” снова на Новую Землю и на Землю Франца-Иосифа. После этого ПэПэ буквально заболел Севером, и последовали уже упомянутые экспедиции, на которых мы не будем подробно останавливаться - об этом много написано.

Война застала Ширшова в Москве, он тогда был заместителем начальника Главсевморпути. Одержимый желанием уйти на фронт он пишет 13 октября 1941 г. своему коллеге-океанологу в Красноярск:

“Пытаюсь смыться в армию, но пока ничего не выходит из этого. Я ведь сплю и вижу предмет моих вожделений - танки, танки и еще раз танки! Во флот я ни за что не пойду - там нечего делать, - а вот комиссаром танковой дивизии, это вещь, о которой я только и думаю”.
В своих записях он вспоминает еще об одном весьма важном для него событии:
“В эти тяжкие дни, когда враг был у самой Москвы и над Арбатом дрались истребители, а по Садовому кольцу уныло брели голодные стада эвакуированного скота <…> в эти дни я полюбил Женю <…>, за то, что осталась она со мною, чтобы вместе уйти на фронт <…>, полюбил за то, что за изящной внешностью я встретил настоящего друга, смелого, жизнерадостного и любящего”.
Киевская киноактриса Е.А.Гаркуша ехала через Москву на Север во фронтовые бригады, - они случайно встретились на Кремлевской набережной. Кстати сказать, это событие запечатлено на одном из смешных и трогательных рисунков Ширшова - нарком в облике пумы, актриса - зайца. Их в книге целая серия - “из жизни зверей”.

На Горьковскую железную дорогу, куда Ширшов был назначен уполномоченным Государственного комитета обороны по делам эвакуации, они поехали уже вместе. Ему удалось почти невероятное - ликвидировать пробку из эшелонов с эвакуированными заводами к 1942 г. И в начале того же года Ширшову предлагают ехать в Сан-Франциско в составе закупочной комиссии по ленд-лизу. Он отказывается. Просится на фронт. И неожиданно получает назначение… в Наркомат морского флота. Здесь работы невпроворот: регуляция потоков грузов своих и поступающих по ленд-лизу, восстановление разрушенных портов, строительство новых причалов, собственного танкерного флота, полностью потерянного за войну.

В одном из писем он замечает:

“<…> что за каторга быть наркомом. Работать с утра до следующего утра, никогда не принадлежать себе, ни минуты, вечно быть в постоянном напряжении и всегда чувствовать, что что-то недоглядел, что-то упустил”.
И все же в ту тяжелую военную пору они были счастливы. В декабре 1944 г. родилась дочь, названная по желанию отца Мариной, что в переводе с латинского означает “морская”. Летом 1946 г. нарком МГБ Абакумов “по-дружески” заехал к Ширшовым на дачу на Рублевском шоссе, чтобы подвезти Евгению Александровну в театр. Но это была дорога совсем в другое учреждение.
Центральная часть книги, которую можно действительно назвать дневником, - это записи, сделанные Петром Петровичем от момента исчезновения его жены 29 июля 1946 г. до 29 декабря того же года, когда во внутренней тюрьме МГБ на Лубянке был выписан официальный ордер на арест. Все это время министр Морского флота СССР ничего не знал о ее судьбе. В своих записках он обращается к двухлетней дочери:

“Маринка моя! <…> Я знаю, что нет у меня другого выхода, что должен я жить ради тебя, ради твоей мамы, ради своей чести <…>. Я держусь изо всех сил, я буду держаться, чего бы мне это ни стоило. Но пусть никогда в жизни тебе не придется узнать, какой муки может стоить удержаться от самого простого, самого желанного выхода, такого быстрого и ясного <…>. Пусть никогда не узнаешь ты, как трудно оторвать руку от пистолета, ставшего горячим в кармане шинели <…>. Помоги мне, моя маленькая, удержаться на ногах. Дай мне говорить с тобой, как с большой”.
Он не застрелился, смог пережить поток бессовестной лжи, вылившейся на его семью, работал. Его жену, несговорчивую актрису, держали и мучили в тюрьме, а народного героя оставили на свободе, хотя в присутствии большого количества людей он назвал Берию гестаповцем.
Послевоенные годы, несмотря ни на что, были для него чрезвычайно плодотворными. Был создан Институт океанологии, давно им задуманный и выросший из небольшой лаборатории, он остался его директором, когда был снят с министерской должности в 1947 г. Начал бороздить океаны знаменитый “Витязь” - бывший немецкий банановоз “Марс” отобрал и припрятал для переделки в научное судно института заместитель Ширшова, в бытность его наркомом, - А.А.Афанасьев. Детективная история о том, “как академик у министра корабль украл”, вошла в анналы океанологии - академический “Витязь” был переоборудован на деньги Морфлота. По итогам первых научно-исследовательских рейсов судна девяти сотрудникам института была присуждена государственная премия, себя Ширшов из списка вычеркнул. Под его руководством создается транспортно-географическая характеристика морей, директор Института океанологии, он еще и председатель Бюро по транспорту при Совмине.

Петр Петрович был человеком многосторонним: умел общаться с детьми, любил животных, строил самые “настоящие” парусники, делал все сам, начиная от чертежей и кончая пушками, выточенными из бронзы (одна из таких моделей ныне в Музее Мирового океана, в Калининграде, на его любимом “Витязе”). Потом тяжелая продолжительная болезнь и смерть 17 февраля 1953 г. - он прожил всего 48 лет.

Марина Петровна связала себя с Институтом океанологии им. П.П.Ширшова, музеем которого ныне заведует. Свою мать не помнила, довольно долго ей говорили, что она на гастролях. “Крутой маршрут” молодой, красивой и талантливой жены ответственного работника сталинской эпохи не единичен. А фраза хозяина - “мы найдем ему другую жену”, по слухам, относилась не только к П.П.Ширшову. Однако от приведенных в книге документов из архива Лубянки берет оторопь. Жену министра не расстреляли, а “всего лишь” отправили на поселение - работать на фабрике Берия (!) Тенькинского горнопромышленного управления Дальстроя. Это за Омчаком, что в 800 км от Магадана. В 1948 г. она покончила с собой и похоронена на “привилегированной” части кладбища для ссыльных с фамилиями (на другой стороне сопки - зеки под номерами). Только в перестроечное время дочери удалось побывать на могиле матери и бросить горсть земли с отцовской могилы. В этой небольшой и очень скромно изданной книжке они вместе вполне зримо - на замечательных фотографиях 40-х годов и рисунках “полярного биолога”. Символично, что на обложке “Забытого дневника” книжный экслибрис П.П.Ширшова на фоне самодельной карты колымских лагерей.
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

Ширшов Петр Петрович (1905 – 1953)

Сообщение [ Леспромхоз ] » 10 Май 2014 20:48

«Днепр вечерний», 25 декабря 2009
© 2008–2012 Днепр Вечерний


 1.jpg
Звезда и смерть Петра Ширшова

Судьба легендарного полярника определилась в Днепропетровске

Два Пэ-Пэ

Дочь Марина, от брака Ширшова и актрисы Евгении Горкуши, в книге «Пётр Петрович Ширшов» (2005 г.) по архивным документам сконструировала биографию своего отца, которую дополнили сотрудники Днепропетровского исторического музея имени Яворницкого.
Выяснилось, что отец полярника Петр Петрович приехал в Екатеринослав из Моршанска (север Тамбовской области). И пленился тут Ириной Яковлевной Усевич. Вздохи, ахи закончились тем же, чем и в большинстве случаев – венцом. Петр устроился печатником в железнодорожную типографию, жена взялась за шитье. А когда появились дети (Петр в 1905 году, Дмитрий – в 1908-м), твердо решили воспитать из них, говоря современным языком, вундеркиндов.
Пэ-Пэ-старший (так для краткости называли в семье ее главу) собственноручно смастерил микроскоп, пристрастил ребят к собиранию гербариев, а дома оборудовал лабораторию, где они препарировали лягушек и занимались определением растений.
Как рассказала заведующая отделом истории Украины 1917-1945 гг. днепропетровского исторического музея Людмила Маркова, после революции Ширшовы с Чечеловки переехали в дом № 74 по улице Комсомольской, расположенный над парком Глобы в виде каре и возведенный в 1911 году самими жильцами (в 1918 году, кстати, в нем родился Александр Галич. Возможно, эти семьи хорошо знали друг друга).
Петрусь (Пэ-Пэ-младший), любуясь из окна видом Днепра, так мечтал о путешествиях, что однажды, выручив от продажи лекарственных трав деньги, купил с братом лодку, назвал ее “Бобырь” и пустился по реке изучать водный мир.
“В 15 лет я твердо определил свою дорогу, - писал он в дневнике. - А ведь я был очень болезненным мальчиком, и постоянные боли в груди плюс голод мало содействовали сохранению жизнерадостности».
Дмитрий выбрал стезю физика, а Петр до конца дней остался верен детским увлечениям.

Бедная Фаина

Первая любовь настигла юного Пэ-Пэ тоже в Екатеринославе. С Фаиной Евгеньевной Брук он дружил с детства, с ней они вместе подрабатывали, а затем учились в реальном училище. И так привязался, что когда она поступила на социально-историческое отделение Екатеринославского института народного образования, он, уже три года обучавшийся на биологическом факультете, тут же поменял научную ориентацию.
В 1926-м молодые скрепили свою дружбу более прочным узами, нежели учеба, - браком.
Но, скажите, какой историк может получиться из человека, увлеченного водным простором и живущими в нем обитателями? И Петр рассудил здраво, в полном соответствии с песней из кинохита тех лет «Небесный тихоход»: «Первым делом, первым делом - самолёты, Ну, а девушки, а девушки – потом». Только слово «самолеты» заменил на «работу».
И, бросив терзать старушку-историю, перевелся на биофак Одесского института народного образования. А чтобы прокормить семью, устроился на Днепропетровскую гидрологическую станцию, на материалах которой защитил кандидатскую «Водоросли рек Украины», актуальную и по сей день.
Ну а потом, как обычно бывает в жизни: уехал с женой в Одессу, затем в Ленинград и - закружила его судьба так, что стало уже не до родного города.
А что же Фаина? Знать бы ей, что ее суженому предстоит вскоре стать наркомом, возможно, берегла бы союз с ним пуще собственного ока. Но не заладилось что-то в Ленинграде. Не помогло даже рождение в 1932 году сына Роальда, названного в честь известного полярного исследователя Амундсена. А пожалуй, лишь ускорило дело, ибо в том же году ПэПэ и Фаня расстались. Хотя, что случается не столь уж часто, дружить продолжали до самой смерти, и Фаина (всю жизнь преподававшая английский язык в Макаровке) пережила своего любимого всего на 3 года.

Роковая страсть

В свое время общество потряс роман Петра Ширшова с известной в 30-40-е годы актрисой Евгенией Горкушей, бывшей родом из Киева (она снялась в кинолентах «Пятый океан» (1940) в образе подруги боевого летчика, и «Неуловимый Ян»). Но самую главную драматическую роль ей было суждено сыграть в реальной жизни. Вот как передают суть дела официальные источники:
«Первая семья Ширшова была эвакуирована из Москвы в 1941 году (на самом деле это был его второй брак, в котором родилось двое детей. А 4-й раз, после Горкуши, он женился в 1949-м - авт.). Оставшись один в городе, он встретился с актрисой Московского Театра имени Моссовета Евгенией Горкушей. Это была роковая встреча для обоих. Будучи наркомом морского флота, Ширшов много ездил по служебным делам, и повсюду его сопровождала Евгения. Когда прежняя семья Ширшова вернулась из эвакуации, Евгения уже родила ему дочку, и он остался с ней. В 1946 г. на одном из приёмов молодую жену Ширшова заметил Лаврентий Берия и сделал ей непристойное предложение. Евгения прилюдно ответила пощёчиной. 28 июля 1946 г. к Ширшовым на дачу заехал их знакомый и заместитель Берии Виктор Абакумов. Он сказал: “Что это у вас телефон не работает? Вас ведь в театр вызывают”. И Евгения Горкуша села в машину, чтобы исчезнуть навсегда… В ноябре 1947 г. по сфабрикованному обвинению в шпионаже Евгения Горкуша была осуждена на 8 лет лагерей, которые отбывала в лагере посёлка Омчак Магаданской области, на золотых приисках. 22 августа 1948 г. она покончила с собой, приняв смертельную дозу снотворного».
Марина Ширшова в своей книге всю эту историю обрисовала тремя фразами:
«Арест мамы - это, к сожалению, ее личные отношения с Берия. Она была слишком красива и слишком несговорчива. Поработав в архиве КГБ, я точно представляю себе эту историю».
Несчастный нарком, потеряв любимую женщину, хотел застрелиться, однако сотрудники министерства привели к его кабинету двухлетнюю дочь, и рокового выстрела не последовало. В 1948 году Ширшова сняли с должности министра, а в феврале 1953-го, за месяц до смерти Сталина, он скончался в возрасте 47 лет от рака.
Интересно, что первым человеком, к которому он после ареста жены письменно обратился с вопросом «Что мне делать?», была Фаина, его первая екатеринославская любовь, до конца своих дней сохранившая ему верность.

Любовь РОМАНЧУК
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

Ширшов Петр Петрович (1905 – 1953)

Сообщение [ Леспромхоз ] » 10 Май 2014 21:17

«Собеседник», 1987 № 23

Марина Ширшова

«Пусть никогда в жизни тебе не придется испытать этого»

Петр Петрович Ширшов родился 25 декабря 1905 года в городе Днепропетровске. Гидробиолог. Начиная с 1930 года работал в Арктике: участвовал в экспедициях на «Сибирякове», «Челюскине», «Красине». После гибели «Челюскина» работал в ледовом лагере О. Ю. Шмидта. В 1937 году дрейфовал в составе папанинской четверки на станции «Северный полюс-1». В 1939 году избран действительным членом Академии наук СССР. С 1942 по 1946 год — нарком Морского флота СССР. Основатель и первый директор Института океанологии АН СССР. Герой Советского Союза, депутат Верховного Совета СССР двух созывов. Умер в 1953 году в возрасте 48 лет. Евгения Александровна Гаркуша-Ширшова родилась 8 марта 1915 года в Киеве. Актриса театра и кино. Снялась в 1939 году в фильме «Пятый океан», в 1943 году в фильме «Неуловимый Ян». Последние годы жизни работала в Театре им. Моссовета. Умерла в 1948 году в Магаданской области в возрасте 33 лет.

Эти два человека — мои отец и мать. Отец и мать по всем законам жизни должны быть у каждого человека. Отец был моим другом, собеседником, наставником до моих восьми лет, когда его не стало. Я хорошо помню совсем седого, улыбчивого человека с молодым лицом. От него я узнавала много интересного. Он научил меня любить стихи. С ним можно было отправиться по Москве-реке на байдарке. С ним было весело и не страшно. Правда, времени у него всегда было мало. Была какая-то загадочная страна «работа», куда он все время от меня исчезал. А я ждала и ждала тех его часов, которые мои.

У всех детей, окружавших меня, были матери, мамы.
У меня — нет. Была ее фотография, с которой мне задорно улыбалась молодая женщина. Я не помню ее, так как, когда ее арестовали, мне было немногим больше года. Подрастая, я спрашивала, где она? Мне отвечали, что она уехала на гастроли с театром. Кроме фотографии, были красивые концертные платья, коробки с гримом и всякой театральной мишурой. Это был мамин волшебный мир театра, в который, как мне тогда казалось, она от меня спряталась.

Потом, не дома, а во дворе, мне объяснили, что ждать мне некого. Я узнала о ее смерти очень рано, но еще долго продолжала подыгрывать взрослым. Только удивлялась их наивности на мой счет.

Я становилась старше. По мере того как я взрослела, трагедия моих родителей по-иному представлялась мне. С тем, что произошло с ними в 1946 году, я живу всю жизнь и буду жить до конца моих дней. От этого никуда не деться.

В 1956 году, когда отца уже не было в живых, маму реабилитировали. О ней стало можно говорить вслух. На экране кинотеатра повторного фильма появились картины с ее участием. Я впервые увидела ее как бы живой. Спасибо кино за это чудо! Мне очень хотелось стать актрисой, как мама. Но судьбе было угодно иное. Я работаю в Институте океанологии, который основал мой отец. Я сталкиваюсь с очень многими людьми, в той или иной мере знавшими его или знавшими о нем. Всегда одни и те же вопросы: «Почему он умер таким молодым? Почему о нем так мало написано?»

На первый вопрос ответила одна из старейших сотрудниц нашего института: «Мы все понимали, что, когда погибла Женечка, погиб и Петр Петрович!» Он пытался жить, работать, любить... Но, начиная с 1949 года, его жизнь — это борьба с тяжелейшей формой рака, который тогда не умели лечить. Три операции за четыре года, постоянные боли. А нужно было работать, и он работал. Я это знаю точно.

Ответ на второй вопрос. Я всеми силами сопротивлялась написанию и изданию книги о моем отце. Я ни разу не разрешила это. Вышла только одна небольшая книжка — лакированная и лживая. Это нечестно и неблагородно — писать подстриженную биографию «национального героя», замазывая те страницы его судьбы, где перед нами человеческая трагедия. Я счастлива, что дожила до того времени, когда можно говорить правду. И если появится книжка о Петре Петровиче Ширшове, то это должен быть рассказ о человеке ярком, талантливом, наделенном сполна всем, что может быть отпущено человеку. Это должен быть рассказ о судьбе большой и необычной во всем — и в счастье, и в человеческом горе. Записки, которые вы прочтете ниже, были написаны после ареста моей матери, но до ее гибели. Евгению Александровну Гаркушу-Ширшову арестовали в 1946 году. Ордера на арест не было. Отец год не знал, где она и что с ней. Мне известно, как он искал ее, пытался спасти. Даже до Сталина достучались. Тогда была произнесена знаменитая фраза Сталина, попавшая впоследствии в западную прессу: «Мы найдем ему другую жену». Через год тюрьмы моя мать была выслана на 8 лет в Магаданскую область, где умерла в августе 1948 года.

Мне говорили, что в Магадане до сих пор помнят красивую актрису, работавшую на золотых приисках. Она домывала золотые шлихи бромоформом. Работа, на которую из-за ее вредности женщин обычно не ставили. Говорят, что сохранилась ее могила. Может быть, эта публикация поможет мне, наконец, найти мою мать? В заключение я хотела бы сказать, что понимаю: история моих родителей не исключительна для тех лет культа личности, которые пережила наша страна. Эта трагедия исключительна для меня, для моих близких.

К сожалению, те страшные годы — были. Их не вычесть из истории нашей страны. Этого нельзя забывать. История все расставит на свои места, как ни лакируй действительность. Надо иметь мужество признать это.

Скоро утро 29-й годовщины Октября...

Три месяца, зная, что дело очень плохо, что ничего хорошего ожидать нельзя, я все-таки на что-то надеялся... на чудо? на большое великодушие? не знаю... Не признаваясь себе, я ждал: вернется Женя!.. и праздник почему-то казался тем днем, который нужно только дождаться, как бы тяжко ни было бы ждать, и Женя будет с нами, будет дома, и весь этот ужас останется только страшным кошмаром позади.

Сколько раз, в часы самого отчаянного состояния, когда только ценой невероятного усилия воли удавалось сохранять внешне спокойный вид, ибо так надо было, сколько раз очередной звонок вертушки тревогой предчувствия сжимал сердце: «Женя! Женя звонит из дому... отпустили...»

Сколько раз, вернувшись ночью домой, осторожно входил в спальню: «А вдруг чудо?! Вдруг она дома, просто мне не сказали...» И снова одинокая комната, где каждая вещь помнит и молчит о Жене, и снова безысходная тоска, такая, что не знаешь, куда броситься, что сделать, чтобы хоть на минуту уйти от нее, хоть минуту не думать, не чувствовать ничего... И снова страшные мысли все о том же, снова во власти ужаса, который давно понял и осознал, но поверить в который не могу и сейчас. Три месяца я добивался, чтобы мне хоть что-нибудь сказали о ней, о ее судьбе, и каждый раз натыкался на стену молчания. Никто ничего не говорит и, видимо, не скажет...

Как голодный роется в мусорной яме, чтобы найти гнилую корку хлеба, рылся я в невероятной грязи московских сплетен, щедро вылитых московскими святошами на наши головы, чтобы найти хоть какое-нибудь зерно правды о Жене. И, кажется, я нашел... Еще в начале сентября поползли слухи о восьми годах за спекуляцию. (Версия о «спекуляции» была выдумкой. На самом деле, по достоверным свидетельствам, Е. А. Гаркуша-Ширшова стала жертвой беззакония, поплатилась за то, что без оглядки отстояла свое человеческое достоинство перед домогательствами одного высокопоставленного лица. — Ред.) Не мог я поверить, что это правда, не укладывалось в сознании, что могли так решить. Я понимал, что не дадут ей вернуться в дом, не дадут быть вместе, но ждал, что вышлют ее куда-нибудь, в другой город, и отпустят с запрещением возврата в Москву. Как ни тяжко думать об этом, но это был бы какой-то выход... Я мог бы заботиться о ней, мог бы чем-то помочь ей, и если бы даже мне не дали права переписки с нею, все-таки я знал бы, где она, здорова ли, и, самое главное, она была бы на свободе, с ней были бы близкие люди, сначала мать, а потом и Маринка бы поехала к ней. И пусть разлука была бы на годы, она знала бы, что никогда еще не любил я ее так, как люблю сейчас, когда столько «заботливых ртов» поливают ее грязью, чтобы очернить ее в моих глазах.

Я ждал, что до праздника решится ее судьба и мне скажут об этом.

И мне сказали... Когда секретарь принесла конверт с билетами на Красную площадь, я не решился сразу открыть его. И только оставшись один, получил ответ: ее уже вычеркнули из жизни — в конверте были билеты только для меня.

С праздником вас, товарищ Ширшов, с тюрьмой для любимого человека, для вашей Жени!..

Зачем я все это пишу? Не знаю... Времени у меня впереди более чем достаточно... За восемь лет «Войну и мир» можно написать, даже не имея никаких к тому данных. Лишу, чтобы сжечь эти листки. Пишу потому, что стук машинки разгоняет проклятую тишину ночи, когда после четырнадцати часов работы остаешься один и не знаешь, куда деваться от самого себя, когда пуля в голову кажется самым желанном, самым простым и бесспорным выходом из кошмара, воплотившегося в словах: Женя в тюрьме... А может быть, я сохраню эти листки, чтобы прочитала их Маринка через много лет, когда будет большой, и, если меня не хватит до того времени, пусть эти листки расскажут ей правду. Через восемь лет, если Женя выдержит и не погибнет раньше, ей будет 38 лет. Лучшие годы, надежды на успех в работе, оставшиеся годы молодости — все погибло. Впереди страшные годы одиночества, унижения, собачьей жизни среди чужих и враждебных людей, одной, без близких людей, не зная даже, что с ними, помнят ли они о ней...

Восемь лет для меня — восемь лет тоски по любимому человеку, восемь лет страха за ее жизнь, восемь лет изо всех сил держать себя в руках и не пустить себе от отчаяния пулю в голову, не выброситься из окна, не разбиться «нечаянно» на машине. За что? Я не могу сейчас говорить об этом. Не имею права... Времени впереди еще очень много, и пусть будущее поможет мне правдиво ответить на этот вопрос.

Но один итог мне хочется подвести уже сейчас, и, пожалуй, он мне даже нужен именно сейчас, когда надо начинать какую-то новую страницу жизни.

29 лет существует Советская власть, и 29 лет своей сознательной жизни, с тех пор, когда одиннадцатилетним мальчиком, захлебываясь от восторга, я бегал в семнадцатом году по всем митингам послушать большевиков-ораторов с Брянского завода, я всегда был безупречно честен. Мне не за что краснеть перед Советской властью!..

В пятнадцать лет я твердо определил cboio жизненную дорогу, и даже завидно сейчас вспоминать, с какой страстью мечтал тогда о научной работе, сколько пыла было в стремлении скорее добиться права работать в лаборатории.

22 июня 1941 года... В половине девятого настойчиво-требовательный звонок телефона: «Товарищ Щиршов! Говорит дежурный. Приезжайте немедленно в Управление. Папанин звонил с дачи, едет в город и велел немедленно разыскать вас и других замов!» Быстро одевшись, сунул голову под кран, выбежал во двор и, не попадая сразу ключом, завел мотор машины. Так началась для меня война... Очень скоро стало ясно, что делать мне в Главсевморпути нечего. Уже через неделю после начала войны крупный разговор с Папаниным, кончившийся честным предупреждением с моей стороны, что я все равно добьюсь ухода в армию, сколько б Папанин не мешал мне в этом.

Почти разругавшись с Папаниным, ухватился за первый подвернувшийся случай выскочить из Москвы «поближе к фронту»: 3 июля Косыгин подписал короткий мандат, гласивший: «Выдан настоящий мандат Уполномоченному Совета по эвакуации тов. Ширшову П. П. на предмет проведения эвакуации Мурманского судоремонтного завода Главсевморпути».

Месяц в Мурманске. Красная Армия отстояла подступы к городу, и доки взрывать не пришлось. Переключился на вывод ледоколов «Сталина» и «Ленина» из Кольского залива. Две недели прожил на «Сталине», три раза пытались выйти из залива, но редкая в тех краях ясная погода так и не дала выйти в море. Две недели пришлось маяться по заливу, укрываясь от зорких глаз немецких летчиков да стреляя из четырех старинных 76-миллиметровок по «Юнкерсам», регулярно летавшим на бомбежку Ваенги и других пунктов.

Потом Иван Дмитрич вытащил меня в Москву и послал на Диксон спасать суда от подводных лодок, появившихся в Карском море... Снова началась торговля с Папаниным, кому раньше уходить в армию.

Наконец мне это надоело, и я написал письмо Маленкову с просьбой отпустить меня из Главсевморпути, где мне просто нечего делать, и направить в армию, комиссаром в какую-либо формирующуюся танковую дивизию.

Ответа я так и не дождался.

15-го октября, около восьми вечера, Папанин вернулся из Совнаркома и, взволнованный, сообщил, что дано указание немедленно приступить к эвакуации центральных учреждений. По его словам, тов. Молотов велел первых заместителей направить немедленно в пункты, избранные для эвакуации, чтобы на новом месте развернуть работу наркоматов и других учреждений. Это означало: вместо фронта оказаться в самом глубоком тылу, в Красноярске! Но мне помог всеобщий переполох: в тот же вечер отправил в Красноярск Рябчикова и Кренкеля, а сам остался в Москве. Вспоминать об этих днях не любят некоторые москвичи — куда приятнее, получив три года спустя медаль на муаровой ленте с тремя зелеными и двумя красными полосками, забыть о некоторых деталях своего поведения в эти дни... Но мне нечего краснеть за себя в эту страшную осень, и всю жизнь буду помнить: в эти тяжкие дни, когда враг был у самой Москвы и над Арбатом дрались истребители, когда все привокзальные площади были забиты паническими толпами людей и машин, а по центральным улицам, по Садовому кольцу уныло брели голодные стада эвакуированного скота, когда одна тревога сменяла другую, а по городу ползли черные слухи, что немец уже перерезал Северную дорогу и скоро обойдет кругом Москву, когда на окраинах города начались грабежи, когда Микоян, Косыгин и другие члены правительства выезжали на заводы, чтобы убедились рабочие, брошенные своими директорами, что правительство в Москве, что Сталин вовсе не собирается отдавать немцам Москву, вот в эти суровые дни, когда с предельной ясностью обнажилось подлинное существо многих людей, в эти дни я полюбил Женю, с которой уже встречался почти каждый день. Полюбил за то, что плакала она от негодования, рассказывая, до какой низости потеряли облик человеческий некоторые знакомые от страха за свою благородную шкуру, полюбил за то, что беззаботно щебетала она, когда над головой все небо расцвечивалось огоньками разрывов, смеясь над моим желанием поскорее закончить не вовремя затянувшуюся прогулку, полюбил за то, что на мои настойчивые уговоры уехать из Москвы, она отвечала: «А мне с вами хорошо и не страшно, и я поеду с вами!» Полюбил за то, что ей единственной показал, перед тем как отправить, записку товарищу Сталину, в которой снова просил направить меня в армию, полюбил за то, что не уехала она в Алма-Ату сниматься в новой картине, но осталась со мною, чтобы вместе уйти на фронт, полюбил за то, что под изящной внешностью избалованной «фифки», как сама себя называла она в шутку, я встретил настоящего друга, смелого, жизнерадостного и любящего... 18-го октября я позвонил Микояну, сообщил ему, что эвакуацию Главсевморпути заканчиваю и в Красноярск не собираюсь. Он согласился со мной, что ехать в Красноярск не нужно, и посоветовал написать товарищу Сталину.

В тот же день я отправил записку, о которой только что говорил.

19 октября схлынула «драповая волна» с московских улиц и площадей. Строгой и чистой стала Москва в эти дни, словно гроза пронеслась над ней и прочь унесла все трусливое, омерзительно дрожащее за свою шкуру. Выпроводив на восток остатки Главсевморпути, я не выдержал и позвонил Поскребышеву и, видно, попал под горячую руку: «Ну чего звоните, записку вашу получили, сидите и ждите! Скажут, когда надо будет...» 21-го днем мне позвонили, и через полчаса я расписался в получении мандата за подписью товарища Сталина: «Выдан сей мандат тов. Ширшову П. П. в том, что он назначен Уполномоченным Государственного Комитета Обороны на Горьковской железной дороге по делам эвакуации. Тов. Ширшову поручается обеспечить бесперебойное продвижение маршрутов по Горьковской железной дороге и срочную разгрузку вагонов в пунктах назначения грузов. Все партийные, советские и хозяйственные организации должны оказывать т. Ширшову необходимую помощь и содействие в выполнении возложенного на него поручения».

Не дописал я это письмо, и не хочется дальше писать... Зачем писать? Разве это кому-нибудь нужно?

И все-таки я пишу... Пишу потому, что нет больше сил терпеть этот ужас, пишу потому, что кончилась очередная суббота, и в четыре часа ночи я просто не могу придумать себе работу в Наркомате и поневоле иду домой, зная, что заснуть я все равно не могу... Я держусь изо всех сил. 13—14 часов на работе, притом честных часов, за вычетом времени на дорогу, на обед... Ну, а дальше что? Куда мне деться, когда остаюсь один, куда мне деться от самого себя? Силы мои что-то начали сдавать... Вначале думал, что удастся заполнить время наукой, и даже архивы свои привел в порядок. Но не лезет ничего в голову, как только останусь один, вне работы... Женя, моя бедная Женя! Ну, что я ною? Что стоит мое горе? Только ничтожная песчинка перед тем, что свалилось на твою бедную головку, моя любимая...

Как и сейчас, было воскресенье... Последнее счастливое воскресенье... Какой хорошенькой, веселой и жизнерадостной ты вернулась со мной из города ласковым июльским вечером, когда ни одним листочком, словно боясь спугнуть тишину, не смели пошевелить березки, тесно обступившие дачу. И стремительно выбежав на балкон, ты вдруг притихла, прижавшись ко мне, и только озорным весельем искрились твои глаза в надвигавшихся сумерках. И долго еще над верхушками заснувшего леса догорали последние лучи заката, словно не хотел уходить этот день, словно боялся он уступить место страшной ночи, уже вползавшей в дом, в нашу жизнь, в мое счастье. Но не поняли мы, почему так медлил закат, почему так не хотелось ему прощаться с нами, и, провожая глазами его гаснувшие лучи, в задушевной тишине я слушал твои неторопливые слова о большом человеческом счастье жить и работать, любить и быть любимым и радоваться ясному летнему дню, звонкому смеху над тихой рекой, нежному лепету Маринки, безмятежно заснувшей внизу, в своей коляске, уже становившейся для нее короткой. И с ласковой улыбкой ты уже шептала мне: «Ширш! Мы скоро заведем себе еще одну Маринку. Только пусть это будет мальчик!» И целуя твои встрепенувшиеся вверх ресницы, я возражал: «Нет! пусть это будет вторая Маринка. Маринки у нас хорошо получаются!»

А потом ты говорила, как чудесно будет нам вдвоем на юге, в отпуске, когда не нужно будет провожать с грустью каждое воскресенье, прощаясь с ним на целую неделю. И от избытка радости у тебя не хватало дыхания, когда ты снова и снова говорила: «Ширш! Ты только подумай! Целый месяц вдвоем, на юге, на море... И тебе никуда не надо спешить, ни о чем беспокоиться, ни о чем не думать... Нет! Не могу даже представить себе, что это правда, что скоро мы поедем с тобой! Давай поедем поездом, не самолетом, самолетом слишком скоро, а я очень люблю ехать вместе с тобой, куда-нибудь далеко». А потом я говорил тебе, с какой энергией буду работать после отпуска, говорил о своей мечте построить эту пятилетку на морском флоте, строить не жалея сил и создать умное и образцовое хозяйство, чтобы не краснеть больше торговому флоту за свою многолетнюю отсталость. И, слушая меня, о вещах, казалось бы, далеких тебе, ты верила в романтику механизированных причалов, стройных очертаний корпусов новых заводов, огромных доков, верила в романтику широких морских просторов, покоренных творческим трудом человека.

Уже совсем стемнело, когда мы поднялись с балкона, и, уходя, ты доверчиво прижалась ко мне и, подняв глаза, от темноты ставшие особенно большими и глубокими, ты сказала: «Ширш, если бы ты знал, как хорошо мне с тобой!» Так ушел этот последний день...

С утра снова обыденная горячка рабочего дня. Звонки телефонов, люди, бумаги, опять звонки, опять люди, опять шифровки, телеграммы.

Половина пятого... До перерыва еще далеко, еще много нужно успеть сделать. Но безотчетной тоской и тревогой заполнился просторный кабинет. Не понимая, в чем дело, выругал распустившиеся нервы, пытался взять себя в руки.

И не сумел. Бросил работу, чего никогда не бывало, и поехал домой. Позвонил на дачу, но телефон упорно был занят. Полчаса спустя заставил себя вернуться на работу.

А в семь вечера меня вызвали, и я узнал: Женя арестована и уже находится в городе...

Веселую, смеющуюся, ее ждали на берегу реки. И такой же оживленной и веселой она села в машину, в одном легоньком летнем платье. Среди чужих и враждебных людей... Такой ее запомнил Ролик (сын П. П. Ширшова. — Ред.), в недоумении оставшийся один на берегу реки...

Словно осатанев, свистит ветер за окном. Когда-то, на льдине, в палатке, затерявшейся в пурге и полярной ночи, прислушиваясь к завываниям ветра, я мечтал о большой научной работе и большой любви, которую я рано или поздно найду; я всегда верил в это и всегда ждал ее... Вот и домечтался, седой дурак, в сорок с лишним лет сохранивший наивность пятнадцатилетнего мальчишки!..

Слушай же теперь, как свистит ветер в тюремных решетках, как беснуется он, налетев на забор из колючей проволоки, опутавшей безвестный лагерь, где-то в бескрайних просторах Сибири. Слушай же, как воет он над крышей тесного барака, куда заперли твою Женю, верившую в справедливость и в тебя. Слушай же теперь, какими проклятиями на твою голову стонет ветер Жене, за то, что не сумел ты уберечь ее от этого ужаса... Беги же прочь из дома, туда, где беснуется снежный буран, по кривым московским улицам... Беги от самого себя, беги, пока есть еще силы держать себя в руках... Беги, потому что ты не имеешь права убить себя, пока еще есть надежда хоть чем-то помочь Жене, пока есть вера, что она жива и будет на свободе...

Мне хочется ответить на этих страницах на один вопрос, который с такой страшной беспощадностью задала мне жизнь: неужели нельзя работать изо всех сил, отдавая работе всю свою энергию, все способности, и наряду с этим любить женщину, любить большой настоящей любовью, лелея эту любовь, как большую драгоценность, данную тебе судьбой, любить всей душой, без оглядки, нравится ли это другим или нет?

16 декабря... Маринке два года, и в день рождения дочери разрешили отправить матери в тюрьму продуктовую посылку... Лучший подарок к семейному торжеству! От этого совпадения места себе не нахожу... Все мои планы продержаться, заполнить время, помимо работы, наукой, все пошло насмарку, и, боюсь, что это письмо останется недописанным: меня уже не хватает даже для работы... Только бы продержаться, не сойти с ума... А я, кажется, на пути к этому... Не могу я писать о главном, но когда на страницах «Огонька» веселые, улыбающиеся коллеги Жени распинаются о блестящих победах советского кино на кинофестивалях и меньше всего думают о том, что в судьбе Жени они сыграли известную роль, когда я слышу, что в доме модной московской портнихи Елены Алексеевны почтенные жены министров и их заместителей обсуждают «преступления» Гаркуши и аккуратно расплачиваются за туалеты продуктами из «государственного лимита», когда сталкиваешься с десятками подобных «мелочей», я не знаю, надолго ли хватит моих нервов...

Не знаю, Ролик, не знаю, Маринка, допишу ли эти страницы, одно только хочу сказать: что бы вам ни говорили о Жене, как бы ни расписывали ее грехи, все это чепуха по сравнению с тем ужасом, который свалился на нее, и, как бы ни кончилось все это, тебе, Марина, стыдиться своей матери нечего... И нечего вам стыдиться своего отца, чем бы все ни кончилось. Святым я никогда не был, тем более до встречи с Женей. Но я всегда много работал, и краснеть за работу во время войны мне нечего. Сейчас я не верю в себя, в то, что я гожусь для работы в министерстве, и работаю только потому, что иного выхода у меня нет, и буду работать изо всех сил до тех пор, пока не подохну, потому что не могу быть трусом. Но брался я за эту работу, потому что встреча с Женей, любовь к ней дали мне веру в себя, в свои силы, и с этой верой я работал всю войну, собирался строить четвертую пятилетку...

Не дай бог, если эти странички попадутся по неосторожности в чужие руки! Сколько умных слов будет сказано по моему адресу! Каким дураком и мальчишкой меня постараются сделать: не понимает, мол, человек простых вещей и носится со своими переживаниями. Спорить я не буду. Одно только скажу: всю жизнь к делу я относился честнее, чем многие вполне нормальные люди, у которых и любовь, и чувство ответственности за близкого человека, и все прочее разложено по полочкам в строгом порядке и в размерах, положенных по штату, не больше и не меньше... Постарайтесь хоть вы быть умнее своего отца...

Я пишу эти страницы только для того, чтобы уйти хотя бы на несколько часов от кошмара, от которого уже не спасает ничто. Пишу потому, что самому себе я могу сказать, не боясь встретить иронически-сочувствующего взгляда: свое настоящее счастье нашел я осенью 41-го года, большая настоящая любовь вошла в мою жизнь в ту суровую зиму. И чем бы все это ни кончилось, до самой смерти буду, как святыню, хранить в душе каждый день, каждый час, проведенный вместе с нею, полный ею... Мы часто ссорились с Женей. Нередко ссоры были очень бурные, но всегда кончались так же быстро и неожиданно, как и начинались. Первое время я не понимал, в чем дело: было ясно, что оба любим друг друга, дорожим любовью, и все-таки ссорились из-за таких пустяков, что на другой день не могли даже толком вспомнить, из-за чего сыр-бор загорелся. Недоумевала и Женя: «Ширш! Почему мы с вами так легко цепляемся друг к другу? Видимо, вы мало любите меня...»

В том-то и дело, ссорились мы потому часто, что любили по-настоящему.

Долгое время, хотя уже не могли быть один без другого, мы не решались сказать окончательное «да». Твердо рассчитывая уйти в армию, я боялся за Женю, зная, что она пойдет вместе со мною.

И только в конце декабря мы решили, что будем мужем и женой, решили сказать об этом окружающим.

Еще одна неделя осталась позади... И в два часа ночи, в субботу, уже нечего делать... Завтра снова привычная колея работы со всеми ее треволнениями. Но это завтра... А куда деться сегодня, куда деться от этого ужаса, с которым остаешься один, каждую ночь?

Свистит над высоким обрывом западный ветер, быстро несутся рваные клочья черных облаков, и заунывно шелестят внизу, под ногами, голые сучья деревьев. За замерзшей рекой широко раскинулись огни огромного города. Ровной цепочкой ярких фонарей вытянулся мост через реку. Блестят огни на улицах, площадях, и высоко над ними, то там, то здесь темнеют громады новых домов, приветливо светясь окнами москвичей, засидевшихся в субботний вечер. И вдали, в городской дымке, мерцают алыми рубинами Кремлевские звезды...

Сотни тысяч людей в этом Великом Городе, честных, хороших и очень плохих... Для всех есть в нем место... Не нашлось в нем только места для моей Жени, для моего счастья...

И снова глухие переулки Замоскворечья вьются под ногами...

Маринка моя! Маленькая щебетунья моя! Я знаю, что нет у меня другого выхода, что должен я жить ради тебя, ради твоей мамы, ради своей чести... Я держусь изо всех сил, я буду держаться, чего бы мне это ни стоило. Но пусть никогда в жизни тебе не придется узнать, какой муки может стоить удержаться от самого простого, самого желанного выхода, такого быстрого и ясного... Пусть никогда не узнаешь ты, как трудно оторвать руку от пистолета, ставшего горячим в кармане твоей шинели...

Помоги же мне, моя маленькая, удержаться на ногах.
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

Ширшов Петр Петрович (1905 – 1953)

Сообщение [ Леспромхоз ] » 11 Май 2014 09:04

Красный Север 1938 № 049 (5629)

Автобиография.
 Красный Север 1938 № 049(5629) Автобиография Ширшова ПП.jpg
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

Ширшов Петр Петрович (1905 – 1953)

Сообщение fisch1 » 05 Январь 2016 16:00

 Курс - океан.jpg
Сузюмов Е. Курс - океан: жизнь и деятельность П.П. Ширшова.М. : Мысль, 1983 . — 128 с. — (Замечательные географы и путешественники).
Эта книга — рассказ о жизни и деятельности Героя Советского Союза академика П. П. Ширшова — знаменитого полярного исследователя, видного ученого и организатора советской океанологической науки.

Содержание:
Путь в науку
Три исторические экспедиции
На дрейфующей льдине
Восхождение
Народный комиссар - министр морского флота
Академик
Примечания



Сузюмов Е. Курс – океан - 1983.rar [392.61 КБ Скачиваний: 673]


fisch1
 
Сообщения: 2867
Зарегистрирован: 13 Ноябрь 2014 19:59

Ширшов Петр Петрович (1905 – 1953)

Сообщение SVF » 06 Июнь 2016 14:45

 600x600,fs-YSTINOV-02,25,Ust-2457(2)_2.jpg

Москва, Кремль. Первое награждение медалью "Золотая Звезда". Михаил Калинин вручил медаль №74 Герою Советского Союза полярнику станции "Северный Полюс-1" Петру Ширшову. 4 ноября 1939
Фотограф Устинов Александр (1909-1995) - Москва
http://www.fotosoyuz.com/ru/catalog/pic ... Ust-2457(2)_2.jpg&cat=&search=
SVF
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 4400
Зарегистрирован: 23 Июль 2008 20:20

Ширшов Петр Петрович (1905 – 1953)

Сообщение fisch1 » 02 Март 2018 15:03

«ПРОФЕССОР ПО ВСЕМ БОЛЕЗНЯМ»

Среди нас был и доктор, он же заведующий аптекой, и медицинская сестра, и профессор по всем болезням. Это был Ширшов.
Петр Петрович учился «на доктора» всего лишь несколько недель. Перед полетом на полюс он ходил в больницу — смотрел, как делают операции.
Петр Петрович был сердитым «профессором». Поэтому болеть мы опасались и почти не болели. «Доктору» пришлось нас лечить всего два-три раза.
Однажды Женя Федоров плохо себя почувствовал. Ширшов стал его выслушивать, как настоящий профессор. Мне даже надоело смотреть.

— Дышите!
Женя усердно задышал.

— Не дышите!
Женя замер.

— Скажите «а-а».

— Покажите язык!

Женя показал.

— Ну-с, так, — сказал «профессор», — одевайтесь. Всё ясно. Надо банки. Немедленно.

А банки нам дали огромные, в стакан величиной.

«Профессор» развел страшный факел, чуть не спалил палатку. Сунул факел в банку и приложил ее к спине Жени. Кожа у бедного Федорова втянулась до самого дна банки. «Профессор» поставил вторую. А на третью у Жени кожи на спине нехватило: она вся втянулась в банки.
Как-то у меня заболела спина.
Я говорю:

— Профессор Ширшов, что-то мне трудно дышать.

Петр Петрович взял докторскую трубку, послушал с важным видом.

— Иван Дмитриевич, у тебя внутри что-то хрипит. Надо натереться скипидаром.

Раз доктор говорит, значит, — надо. Я разделся, лег на оленьи шкуры. Ширшов налил себе на руки скипидару. А руки у «профессора», признаться, были не первой чистоты — в копоти, в масле… Вот он стал растирать меня. Что такое? От скипидара руки у «профессора» стали чистые, зато у меня спина стала полосатая, как у зебры.

Все-таки он меня вылечил.



Когда нас выбирали в Верховный Совет СССР, ребята на родине Ширшова, в городе Днепропетровске, распевали:

Все большие, детвора,
Голосуйте за Петра,
За Петра Петровича,
За Ширша Ширшовича.

Нам рассказали об этом по радио, и мы стали величать Петю по-новому: «профессор Ширшович».

Папанин И.Д. На полюсе. М.-Л.: Издательство детской литературы, 1939.
Вложения
 Огонек 1938 №6 с.9.jpg
fisch1
 
Сообщения: 2867
Зарегистрирован: 13 Ноябрь 2014 19:59

Ширшов Петр Петрович (1905 – 1953)

Сообщение fisch1 » 14 Май 2019 18:13

Сузюмов Е.Полярник,академик,министр//Морской флот №1 1976 с.20-22

 № 1  1976 с.20.png
 № 1  1976 с.21.png

 № 1  1976 с.23.png
fisch1
 
Сообщения: 2867
Зарегистрирован: 13 Ноябрь 2014 19:59


Вернуться в Персоналии



Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 5

Керамическая плитка Нижний НовгородПластиковые ПВХ панели Нижний НовгородБиотуалеты Нижний НовгородМинеральные удобрения