Из чтения отчета Н.П.Демме о зимовке 1932-34 гг. [РГАЭ, ф.9570,оп.2,д.3032, л.69-77об] лично я не вынес впечатления о том, что на Домашнем царил "неблагополучный психологический климат". Биографы Н.П.Демме упускают одну деталь: осенью 1932 г. из-за неудачной охоты не удалось запасти достаточно мяса и собаки стали голодать. При отсутствии теплого собачника они могли передохнуть, к тому же в ноябре стали рождаться щенки и в итоге всю свору с потомством пришлось взять в крошечную избу. Всю зиму 32-33 гг. они так и жили - дикая теснота, вонь, влажность из-за постоянной варки корма. Если бы у них еще и отношения хромали, то закончилось бы все драматично.
По поводу пьянства до поросячьего визга - если и было, то один раз. Развлекались по-другому. В отчете Демме говорится:
...Небольшое возбуждение в настроении, возбуждение отрицательного характера, вносили даже ничтожные доли алкоголя, повышая раздражительность и создавая после некоторого подъема длительное упадочное состояние духа сотрудников; поэтому в самое темное время года, длящееся 2 месяца, выдача алкоголя была прекращена совершенно. Веселья было в избытке и без алкоголя, библиотека на станции была достаточно большая и хорошая, и привлекала вынужденно-праздное внимание сотрудников. Иногда, правда, это переходило границы. Вспыхивали настоящие эпидемии чтения. Особенно зачитывались беллетристикой, недосыпали, выполняли только самую необходимую работу, пересказывали друг другу прочитанное, спорили , возмущались и радовались вместе с героями повестей и романов.
За 1932-33 г. на зимовке было всего два случая дисциплинарных взысканий.
Интересный момент - была ли на Домашнем в 1932-34 г. цинга? Демме цинги действительно боялась, т.к. с охотой и свежим мясом у них с самого начала не заладилось. Она пишет:
С осени [1932 г.] некоторые из нас думали поболеть, но каждое заболевание кого-нибудь встречало такое дружное осуждение со стороны остальных, что каждый предпочел следить за всем тем, что бы могло вызвать болезнь, и не болели. К весне, с близостью смены, воля ослабла, к своему здоровью сотрудники стали менее внимательны, стали нередко пить сырую воду, не так тщательно одеваться, похаживать по холодному линолеуму пола босиком и т.д. Появились случаи зубной боли, задувания флюсов. У радиста 55 дней длился изнурительный понос, вследствие которого он сильно похудел и ослаб, развилась угрожающая анемия, стали чувствительными боли в области аппендикса; болезнь ухудшалась еще вспышками ревматизма.
Радист Иойлев впервые заболел в мае 1933 г., когда Демме была на маршруте по о.Октябрьской Революции. Вернувшись, она заподозрила у него брюшной тиф. По радио связались с доктором Б.Д.Георгиевским, который зимовал на м.Челюскин и был знаком с Демме и Иойлевым. Благодаря его консультациям радиста подлечили, но в феврале 34 г. он снова слег с теми же симптомами. Проверив радиокомнату, Демме нашла на уровне рабочего стола едва заметный сквозняк. Иойлев его не замечал, т.к. работал в теплой обуви и при горящей у лица керосинке. В результате ему постоянно продувало поясницу. Стоило утеплить стену, как радист выздоровел, но тут же заболел каюр Мирович. Опять-таки по радио у него определили острое воспаление сердечной мышцы. Весь март 34 г. он пролежал в постели, потом стал вставать и выполнять легкие работы, но 3 июля снова свалился. За две недели до этого опять появились кишечные боли у Иойлева. А 28 июня на зимовку после аварии пришли летчики Линдель и Лавров, которых тоже пришлось лечить - один был простужен, у обоих были проблемы с глазами.
Итог:
...С болезнями, возникавшими весной, болезнями простудного характера справились. На самолет вошли трое здоровых людей и одного внесли тяжело больного, но болезнь (сердечная) последнего не зависела от зимовки и не подлежала никакому лечению в условиях зимовки.
И еще:
...Отсутствие витаминных продуктов компенсировалось разнообразием блюд, возникавшим благодаря изобретательности членов всего коллектива и экономным расходованием свежей провизии, добытой с трудом и в небольшом количестве. А также правильным режимом труда и отдыха людей.
Выходит, не было цинги. Почему в беседе с Канторовичем полярница приписала ее несчастному Мировичу? Это уже на ее совести.