Памяти Саввы Михайловича Успенского
9 декабря 2020 г.исполнилось сто лет со дня рождения выдающегося зоолога, полярного исследователя, сотрудника нашего института Саввы Михайловича Успенского. Об этом неординарном человеке вспоминает старейший сотрудник «ВНИИ Экология» Станислав Егорович Беликов, проработавший вместе с ним многие годы.
***
16 апреля 1996 года в одной из московских больниц скоропостижно скончался Савва Михайлович Успенский. С его именем связаны многие славные страницы изучения и сохранения природы Арктики. Большую роль сыграл Савва Михайлович и в моей жизни. Он терпеливо приобщал меня к работе в Арктике, ему я во-многом обязан тем, что «арктический вирус» навсегда поселился в моей душе.
Оглядываясь назад и вспоминая Савву Михайловича, я хотел бы в представленных ниже кратких заметках отметить не его научные заслуги и достижения (об этом прекрасно написал В.Е.Флинт в некрологе, посвященном памяти Саввы Михайловича Успенского. См. ж-нал «Орнитология», вып. 28, 1998), а поведать о том, сколь одержимым и противоречивым был этот человек и каким он был в минуты, когда не надо было поддерживать привычный для окружающих имидж знаменитого полярного исследователя. Право на это мне дает многолетнее общение с Саввой Михайловичем и в стенах лаборатории, которой он руководил, и в полярных экспедициях.
Мое первое знакомство с Саввой Михайловичем произошло, когда я был студентом географического факультета МГУ. В тот памятный день на кафедре биогеографии проходила защита курсовых работ. Одну из них защищала Юлия Жаркова. Работа была посвящена растительности одного из районов Большеземельской тундры. Полевой материал Юлия собрала, находясь в составе комплексной экспедиции, начальником которой был Савва Михайлович Успенский. Защита проходила успешно и в конце ее слово попросил Савва Михайлович. Я уже не раз слышал от Юлии и от своих преподавателей о нем. Но впервые увидел так близко. Помню, на меня произвело неизгладимое впечатление прежде всего внешность этого человека: ладно скроенный, высокий, широкоплечий мужчина, с волевым мужественным лицом. Само олицетворение полярного исследователя. Тогда я еще не предполагал, что через несколько лет судьба надолго сведет нас вместе.
Вторая моя встреча с Саввой Михайловичем состоялась в маленькой комнатке, расположенной на хорах верхнего зала Зоологического музея МГУ. Я пришел сюда с тайным желанием во чтобы то ни стало стать сотрудником отдела охраны природных комплексов Арктики Центральной лаборатории охраны природы, которым в то время руководил Савва Михийлович. Хотя меня и рекомендовали на кафедре, тем не менее Савва Михайлович хотел поближе познакомиться со мной. Принял он меня благожелательно. Внимательно выслушал и заканчивая разговор сказал, что принимает меня в отдел, но при этом добавил, что через день-два я должен активно включиться в подготовку к экспедиции в Большеземельскую тундру.
Тогда в мои планы не входило скорый отъезд на полевые работы. Я только что приехал из Азербайджана, где около года работал в Кызыл-Агачском заповеднике орнитологом, и после многомесячной разлуки с семьей рассчитывал хотя бы на недельный отпуск. Я робко намекнул на это Савве Михайловичу, но он сразу же и решительно отверг саму мою мысль на отдых.
Не сразу ко мне пришло понимание того, что мой новый руководитель почти никогда не отступает от своих решений, даже когда они явно противоречат логике жизни, и что к достижению поставленной цели он идет, подчас жертвуя отношениями близких ему людей. Я приписываю эту черту его характера природному упрямству, которое по-видимому усилилось многолетней работой в экстремальных условиях Арктики. Нередко случалось, что при принятии какого-то решения, он игнорировал желание и личные планы сотрудника руководимого им отдела и не шел на компромисс. Мне кажется, что нежелание Саввы Михайловича идти на компромисс послужило главной причиной ухода из отдела нескольких способных и энергичных специалистов, уже «заболевших» Арктикой. Увы, видимо и этот умный и образованный человек, не осознавал разрушительности подобного подхода к людям. Справедливости ради следует сказать, что и мы -– сотрудники отдела, не всегда объективно оценивали высокую требовательность Саввы Михайловича к выполнению того или иного задания, порученного им.
Понимание сложного, во-многом противоречивого характера Саввы Михайловича также пришло значительно позже, а в 1970 году во время подготовки к моей первой экспедиции в Большеземельскую тундру я старался неукоснительно следовать всем его указаниям, хотя и не всегда внутренне был с ними согласен. Хорошо помню, как Савва Михайлович въедливо вникал во все детали подготовки полевого снаряжения и оборудования. При этом он не уставал повторять, что в Арктике не бывает мелочей. В справедливости этих слов я убеждался не раз, проводя полевые работы в высоких широтах.
В экспедиции Савва Михайлович совершенно преображался. Жесткость и требовательность, присущие ему в период подготовки к полевым работам, сменялись на доброжелательность и мягкость в обращении к коллегам по полевой работе. Во время чаепитий он часто шутил и развлекал нас занимательными рассказами и байками. Знал он их превеликое множество. Но и немало поучительного и полезного доводилось слышать от него. Эти первые зачатки знаний об Арктике и суровой ее природе пригодились мне уже на следующий месяц после возвращения из поездки в Большеземельскую тундру. В этот раз я отправился в свою первую самостоятельную экспедицию на остров Врангеля. С нее и начались мои многолетние исследования по белому медведю, в которых Савва Михайлович был моим научным руководителем.
Еще во время первой экспедиции в Большеземельскую тундру в поведении Саввы Михайловича многое казалось непонятным для меня. Почему, например, в разгар полевых работ он вдруг бросал все и брался за мольберт. Или начинал долгие диспуты с известными зоологами-охотоведами Борисом Лебле и Василием Макридиным. Позже я понял, что истоки столь неординарного поведения Саввы Михайловича лежали в его многогранной натуре. Он увлекался живописью и хорошо рисовал, был страстным охотником, великолепно знал природу и животный мир многих удаленных уголков Советского Союза.
Особое внимание Савва Михайлович Успенский уделял изучению арктических видов птиц. Но его профессиональные интересы не ограничивались орнитофауной. Немало сил и времени он потратил на акклиматизацию в нашей стране овцебыка. Успешная акклиматизация последнего на о.Врангеля и на Таймырском полуострове во многом состоялась благодаря его инициативе и заинтересованного участия. Но любимым «детищем» Саввы Михайловича на протяжении последних 30-ти лет его жизни несомненно был белый медведь. Из его поля зрения не ускользало все, что было связано с изучением и охраной этого вида. Он активно участвовал в организации на о.Врангеля вначале республиканского заказника, а затем государственного заповедника, призванных, в числе прочего, обеспечить охрану «родильного дома» белых медведей. Множество статей и научно-популярных очерков, написаны им по результатам исследований по белому медведю. И совершенно закономерным было признание его заслуг в деле изучения и сохранения вида отечественными, и зарубежными териологами. Именно Савва Михайлович Успенский стал первым председателем Международной группы специалистов по белому медведю. Группа сыграла выдающуюся роль в подготовке «Соглашения по сохранению белого медведя», подписанного в 1973 году представителями пяти арктических стран Канады, США, Норвегии, Дании и СССР. Соглашение стало мощным стимулом организации научных исследований и выработки новых предложений по охране и восстановлению популяций белого медведя в этих странах.
Савва Михайлович был организатором и участником нескольких экспедиций по белому медведю в разные районы Российской Арктики. Но особенно интенсивно исследования по этому виду развернулись на острове Врангеля. Они начались во второй половине 1960-х годов. В них в разные годы принимали участие такие известные ученые, как А.А.Кищинский, Ф.Р.Чернявский, Б.В.Новиков. В 1970 году Савва Михайлович подключил к этим исследованиям и меня.
Большое внимание в исследованиях по белому медведю на острове Врангеля уделялось изучению экологии размножения и поведения самок и молодых, их мечению, учетам численности берлог. Результаты работ подтвердили исключительную значимость острова Врангеля и расположенного в 60-ти километрах от него острова Геральд в воспроизводстве чукотско-аляскинской популяции белого медведя. Были получены уникальные сведения о некоторых, совершенно не известных науке, сторонах жизни белого медведя. И, что не менее важно, эти исследования помогли специалистам разработать бескровный способ отлова медвежат для нужд зоопарков.
Полевой сезон 1973 года мне особенно запомнился. В состав экспедиции помимо Саввы Михайловича и меня, входили еще два сотрудника Центральной лаборатории охраны природы и два временных рабочих. С одним из них – Сергеем Хариным я познакомился годом раньше, зимой 1972 года, когда я проводил в горах Дрем-Хед вместе со своим приятелем, бывшим сотрудником полярной станции «Остров Врангеля» Виталием Шенталинским, наблюдения за поведением белых медведей. В ту зиму Сергей возглавлял группу уральских туристов, прилетевших на остров для прохождения сложного маршрута. Примерно за три недели до их прибытия у нас с Виталием кончился уголь, которым мы отапливали балок, и на пределе были последние продукты. Приходу туристов мы очень обрадовались! Еще бы, теперь мы уже не чувствовали себя забытыми всем миром, да и ребята постарались на славу: за ужином угостили нас необыкновенно вкусным соленым омулем и спели несколько трогательных туристских песен. А на следующий день, покидая Дрем-Хед, продемонстрировали нам свое искусство строить снежную «иглу» (снежное жилище, которым до сих пор иногда пользуются гренландские эскимосы), которое очень помогло мне в последующих экспедициях по белому медведю. Мы же в знак благодарности показали им одну из занятых медведицей берлог. Прощаясь, Сергей Харин попросил взять его на следующий год в экспедицию. Я пообещал ходатайствовать перед Саввой Михайловичем. И в 1973 году Сергей принял в ней участие.
В один из мартовских дней мы обнаружили занятую медвежьей семьей берлогу с тонким потолком. Проводить обездвиживание самки и последующее мечение ее и медвежат было небезопасно. Тем не менее, посовещавшись. мы все же решили начать работу. Как и на предыдущих берлогах, роли были заранее распределены. Я должен был проводить обездвиживание медведицы, а Сергей помогать мне. Савве Михайловичу отводилась особо ответственная роль по страховке людей. Борису Крамаренко и Володе Мазневу предписывалось вести киносъемку.
В какой-то момент, обследуя с помощью металлического щупа место, где по моим расчетам должна была находиться камера берлоги, я увидел перед собой взлетающие в воздух куски снега и вслед за ними морду разъяренного зверя.
Секунда, и я несусь вверх по снежному склону. И почти одновременно слышу звук первого выстрела, а через некоторое время второго — рокового для медведицы, после которого ее бесчувственное тело покатилось вниз по склону.
Трудно передать словами чувства, охватившее участников работы. Понимая умом, что подобная трагедия не исключена и что, в случае попытки нападения зверя на человека, решение будет не в пользу первого, мы все же не верили, что это может когда-либо случиться. Понимали и то, что вины страхующего в трагедии с медведицей нет. Фактически, он спас жизнь человека. Но в тот момент потрясение от случившегося было столь велико, что мы даже не попытались объясниться с Саввой Михайловичем. Весь последующий день мы старательно избегали какого-либо общения с ним.
Савва Михайлович также переживал гибель медведицы. Но особенно болезненно он воспринял нашу, в общем-то несправедливую по отношению к нему позицию.
Чтобы как-то отвлечься от невеселых мыслей, он часто прогуливался с оставшейся сиротой самочкой-медвежонком, которая вскоре получила имя «Маша». В одну из таких прогулок он и был с ней сфотографирован. Каждый раз, просматривая фотоснимки прошлых лет, я не могу остановиться на том из них, где Савва Михайлович запечатлен на прогулке с медвежонком. Он предстает здесь в не привычном для многих знавших его людей облике простого, далекого от мирской суеты человека.
Арктика неудержимо влекла Савву Михайловича даже тогда, когда он перешел 70-летний рубеж. Он старался изыскать любую возможность, чтобы побывать в Арктике. Последняя его экспедиция в высокие широты связана с Новой Землей. С нее началось его вхождение в науку. В 1948-1950 годах под руководством Г .П.
Дементьева он собирал здесь материал по биологии морских колониальных птиц.
А через год на базе этих материалов им была успешно защищена кандидатская диссертация. Следующий шаг в своей научной карьере Савва Михайлович Успенский сделал в 1963 голу, когда защитил докторскую диссертацию «Экология и география птиц Советской Арктики и Субарктики». Она послужила основой для написания известной многим зоологам и географам страны монографии «Жизнь в высоких широтах на примере птиц».
Творческое наследие Саввы Михайдловича огромно. Им опубликовано более 350 работ, многие из которых актуальны до сих пор. Не перестают радовать читателей его научно-популярные книги: «На пределе жизни», «На родине белых медведей», «Живущие во льдах», «Живая Арктика». В них с любовью, живо и увлекательно передана природа Арктики.
За многие годы общения с Саввой Михайловичем не раз бывало, что я не находил с ним общий язык. Временами между нами возникали резкие споры, иногда переходящие в ссору. Оба мы, упрямые от природы, в таких ситуациях были излишне радикальны в оценке тех или иных событий. С годами несдержанность в наших отношениях стала все чаще проявляться. Мы, что называется, «устали» друг от друга. Я вынужден был перейти в другую лабораторию. Это был разумный шаг.
Не будучи связанными служебным соподчинением, мы постепенно начали восстанавливать те мостки уважения и понимания, которые многие годы служили фундаментом в наших взаимоотношениях. Неожиданная смерть Саввы Михайловича прервала этот процесс примирения.
Хоронить Савву Михайловича на кладбище отправились лишь его ближайшие родственники и несколько бывших коллег по работе. Тогда странным мне показалось, что проститься с ним не пришли многие из тех, кто считался его соратником или другом. И до сих пор я не могу ответить на вопрос, почему же это произошло. Может быть, современная жизнь так ожесточила людей и приглушила у них естественное желание проводить в последний путь человека, с которым когда-то их связывали если не дружеские, то приятельские отношения? Но я не исключаю и того, что для большинства из них Савва Михайлович Успенский никогда не был по-настоящему близким человеком. Как никогда не был он и для меня. Но я пришел поклониться и почтить память человека, который был великим в своей глубокой преданности Арктике и делу спасения ее от людского равнодушия и жестокости.
В.Степаницкий
http://внииэкология.рф
