Лайус Ю. А. Ученые, промышленники и рыбаки: научно-промысловые исследования на Мурмане, 1898–1933 // Вопр. истории естествознания и техники. 1995. № 1.
Начало научно-промысловых исследований: учреждение Комитета для помощи поморам и организация Мурманской экспедиции
Первой вехой в истории научно-промысловых исследований на Мурмане можно считать создание Мурманской научно-промысловой экспедиции, начавшей свою деятельность в 1898 г. Образованная под эгидой благотворительной организации - Комитета для помощи поморам Русского Севера, экспедиция первоначально существовала на частные пожертвования, а затем стала получать и значительные государственные субсидии. В этом разделе я хочу остановиться не столько на деятельности этой экспедиции, сколько на истории ее организации, которая важна для понимания того, как возникал сам образ «научно-промысловых исследований», призванных (по замыслу их инициаторов) указать путь к улучшению экономической жизни края.
В жестокие осенние штормы 1894 г. на Белом море погибло 25 возвращавшихся с промысла поморских судов. Много рыбацких семейств осиротело и лишилось источников существования. Санкт-Петербургское отделение Императорского Общества для содействия русскому торговому мореходству[3] образовало из среды своих членов Комитет для помощи поморам Русского Севера. По докладу министра финансов С. Ю. Витте государь император Николай II разрешил открыть повсеместно сбор пожертвований для пострадавших поморов, а также распорядился отпустить на их нужды 5 тыс. руб. из Государственного казначейства. Средства поступали в распоряжение Комитета (во главе которого стоял великий князь Александр Михайлович), и уже к концу 1895 г. общая сумма сбора составила 50 тыс. руб.[4] Поначалу Комитет действовал как сугубо филантропическая организация, занимаясь выплатой пенсий семьям поморов и организацией страхования поморских судов. Он поддерживал тесную связь с Обществом для содействия русскому торговому мореходству: так, один из наиболее активных деятелей Комитета, его член-докладчик Михаил Федорович Мец являлся одновременно и председателем названного Общества.
65
Именно на заседании этого Общества в ноябре 1896 г. прозвучал доклад специалиста по рыбному хозяйству (будущего заведующего морскими рыбными и звериными промыслами Архангельской губернии) Николая Аркадьевича Варпаховского «О рыбацких школах для нашего Севера»[5], вызвавший оживленную дискуссию, следствием которой было и расширение сферы деятельности Комитета, и начало систематических научно-промысловых исследований на Мурмане. Дело в том, что по итогам дискуссии было решено образовать специальную Северную комиссию для разработки возбужденных докладом вопросов, и в первую очередь - вопроса о необходимости научно-промысловых исследований в северных водах. Особое впечатление на участников дискуссии произвело выступление представителя поморского населения Мурмана С. В. Постникова.
Совершая в течение почти полувека плавания по северным морям, он не раз видел экспедиции, снаряженные для изучения побережий, и пришел к следующему заключению. «Не касаясь целесообразности и плодотворности этих исследований в научном или каком-либо другом "теоретическом" отношении, - говорил Постников, - он... не может умолчать о том, что, в "практическом" отношении, никаких результатов от всех этих исследований он не замечал, - и несомненно, что, благодаря этим исследованиям, ни один спрос местной промысловой жизни, во всей суровой ее обстановке, не был удовлетворен... В Норвегии и у других народов - это не так. Там, на помощь темному трудовому населению, являются просвещенные люди, вооруженные знаниями, наукой. Они делают исследования там, именно, где надлежит - в море - и дознаются, например, откуда, как и когда приходит рыба? - где и почему она останавливается? - после чего уже, темному промышленнику остается, лишь, следовать точным их указаниям, не теряя бесполезно времени и не затрачивая напрасно труда. Совсем иначе это у нас. Доныне никому не известно, откуда и как приходит к Мурманскому берегу треска? - и правда ли, что ее нет тут же поблизости, в то время, когда съехавшиеся на Мурман ловцы подолгу пребывают в томительном бездействии? Доныне неизвестно, также, находится ли она у берегов Мурмана зимой. Желая посильно содействовать решению этих вопросов, - продолжал Постников, - он пробовал... пуститься на лов далее в море. Попытка его увенчалась успехом... но он сознавал, что здесь требуется не частная, единичная попытка, ... но серьезно и разумно обставленное исследование... И если Комитет для помощи поморам Русского Севера, - поставивший себе, в своем призыве о помощи, более широкие задачи, чем призрение осиротевших семейств, - желает оказать самую существенную помощь всему поморскому населению, то поистине он и окажет таковую, если ему удастся осуществить исследование... самого моря»[6].
Председатель Общества М. Ф. Мец, «признавая всю убедительность доводов почтенного моряка-помора»[7], обратился к группе молодых санкт-петербургских зоологов, обладавших знаниями в области биологии промысловых рыб (а именно к Н. М. Книповичу, А. М. Никольскому, Н. А. Варпаховскому, А. А. Бялыницкому-Бируле и И. Д. Кузнецову). Совместно обсудив вопрос, они подтвердили необходимость научно-промысловых исследований. Собрав необходимые материалы, Мец представил их Комитету, также признавшему эти исследования совершенно необходимыми — как для успешной колонизации Мурмана, так и для развития самих промыслов.
26 ноября 1896 г. под председательством все того же Меца состоялось первое заседание Северной комиссии. Комиссия обратилась к зоологам Н. М. Книповичу, А. М. Никольскому и Н. А. Варпаховскому и к капитану А. И. Одинцову с просьбой разработать план научно-промысловых исследований и представить по этому поводу свои доклады Обществу, что и было ими сделано 7 февраля 1897 г. Первым был заслушан доклад Н. М. Книповича под названием «Проект научно-промысловых исследований у Мурманского берега»[8].
Он был дополнен докладом А. М. Никольского[9],[10]. Затем Н. А. Варпаховский выступил с докладом «О научно-промысловых морских исследованиях заграницей»[11]. А. И. Одинцовым был представлен перечень необходимого для экспедиции оборудования (в первую очередь — судна, снаряжения, гидро- и метеоприборов) и первоначальная смета расходов[12].
Николай Михайлович Книпович был к тому времени известен главным образом своими исследованиями в Белом и Баренцевом морях на крейсере «Наездник», а также двумя отчетами Министерству земледелия о морских рыбных и звериных промыслах Архангельской губернии[13]. Как и в этих отчетах, в своем докладе по «Проекту» Книпович подчеркивал, что необходимым условием для развития и расширения промыслов является знание промысловых вод[14]. Также и несколько позже, размышляя о задачах Мурманской научно-промысловой экспедиции, он писал, что «меры для развития промыслового лова должны опираться на естественно-историческую основу»[15], полагая, что «главная сила человека, главный залог и основа его прогресса власть его над природою, а для достижения этой власти есть одно только средство — глубокое знание природы, знание ее законов»[16].
Надо отметить, что не только Книпович, но и большинство участвовавших в заседании Общества 7 февраля 1897 г. считали научные знания важнейшим фактором в развитии промыслов. Показателен в этом отношении был доклад Н. А. Варпаховского, начинавшийся тезисом: «Успехи промышленности тесно связаны с прогрессом научных знаний»[17]. Сравнивая положение промыслов на севере России и за рубежом, Варпаховский акцентировал разницу уровней научных знаний в гораздо большей степени, нежели разницу уровней экономического развития. Иллюстрируя свой исходный тезис, он остановился, в частности, на примере Дании, где, по его словам, «рыболовство упало почти совершенно в середине настоящего столетия и поднялось вновь, благодаря некоторым мероприятиям, а главное, производству научно-промысловых исследований»[18]. «Нельзя не отметить еще, — обобщал Варпаховский в заключение своего доклада, — что почти везде заграницей, начало и инициатива научно-промысловых исследований рыболовства принадлежали или ученым обществам или частным лицам. Правительства, видя результаты работ, их влияние на усиление рыболовства и улучшение его, приходили затем на помощь делу... Нам теперь, после прекрасных результатов, полученных заграницей, идти медленными шагами в деле постановки научно-промысловых исследований, конечно, не следует, а напротив, должно приступить и, чем скорее, тем лучше, к всестороннему и полному исследованию, как это выяснил Н. М. Книпович. Не следует останавливаться перед расходами на это народное дело, ибо перед нами деятельность в этом направлении почти всех государств Европы, давшая там благие для народа результаты»[19].
Большинство участников заседания, убежденные в необходимости «всестороннего и полного исследования», были не слишком внимательны к отдельным скептическим ноткам, прозвучавшим, например, в выступлении русского вице-консула в Финмаркене В. А. Березникова. Последний, в частности, предлагал отделить требующие много времени биологические исследования от насущных практических — таких, как исследования дна моря, «которые необходимы сейчас же, чтобы промышленники могли знать, где им следует промышлять, без чего им не следует заводить дорогие промысловые суда»[20]. Далее он отметил также, что, говоря об усовершенствовании судов, надо иметь в виду и характер берегов: «у нас они открытые, а в Норвегии фьорды, в которых можно ставить суда на якорь; шняку же просто вытаскивают на берег»[21]. Известный ихтиолог И. Д. Кузнецов, подчеркнув, что, по его мнению, проект составлен с полным знанием дела, высказал, однако, и скепсис иного рода, нежели Березников: не может ли получиться так, что исследования принесут пользу только «нашим конкурентам», поскольку поморы не имеют хороших промысловых судов? На это Мец возразил, что поморы настолько срослись с морем, что едва ли возможно сомневаться в их способности немедленно воспользоваться всеми плодами исследований. Присутствовавшие на заседании представитель поморского населения и промышленник из числа постоянных жителей Мурмана единодушно заявили, что самое главное — это указать, где находится рыба, и, как только такие места будут указаны, промысловики тотчас же пойдут туда[22].
По окончании обсуждения Общество постановило: «Представить Министрам Земледелия и Государственных Имуществ, Финансов и Морскому о необходимости произвести научно-промысловые исследования у берегов Мурмана». Министр финансов С. Ю. Витте, «относясь с неизменным сочувствием к деятельности Комитета, категорически выразил готовность содействовать в таком деле»[23]. Затем проект научно-промысловых исследований был обсужден в Комитете для помощи поморам Русского Севера, где также был одобрен. Книпович, назначенный начальником планируемой экспедиции, в 1897 г. был командирован в поездку по странам Западной Европы с целью обучения современным методам исследований. Дабы иметь возможность осуществить разработанную программу исследований, Комитет повторно обратился к общественности и уже к 1898 г. получил почти 150 тыс. руб. Впоследствии Комитет стал также получать и значительные государственные дотации.
В качестве начальника Мурманской научно-промысловой экспедиции Книпович выдвинул на первое место в ее работе чисто научные задачи, полагая, что только после глубокого и всестороннего изучения объектов промысла можно будет переходить к собственно практическим вопросам. Он сознательно отказывался от прямых исследований промысла, считая, что исследования не должны «тащиться на буксире у рыбаков»[24], как это было, скажем, во времена промысловых исследований К. М. Бэра или Н. Я. Данилевского. По мнению Книповича, было бы эффективнее сначала вывести законы, управляющие распределением рыб в море, и затем организовать промысел на основании этих законов, нежели проводить непосредственную разведку рыбных скоплений. Для того чтобы знать, когда, где, какую рыбу ловить, необходимо знать условия жизни рыбы в море, — и в своей далеко идущей программе он начал с гидрологии. «Для познания биологии промысловых рыб мы должны изучить и биологию всех остальных обитателей моря, а чтобы ее изучить, надо изучить всю совокупность физико-географических условий во всех пунктах изучаемой области и во всякое время»[25].
Экспедиция получила в свое распоряжение здания для лаборатории, причал и склады в городе Александровске, арендовала помещения в Териберке — самом крупном становище Восточного Мурмана. Книпович сумел оснастить экспедицию новейшими по тому времени приборами и орудиями лова, а также добился постройки (первого в мире!) специального научно-исследовательского судна «Андрей Первозванный», которое послужило образцом для подобных судов в западноевропейских странах. Большим преимуществом судна был установленный на нем трал новейшей конструкции. В мае 1899 г. было проведено первое траление, а впоследствии возможность тралового лова была доказана для разных районов Баренцева моря. Были проведены детальные исследования гидрологии Баренцева моря: определены разветвления Гольфстрима на пространстве между Мурманом и Новой Землей, установлена связь распределения рыб с теплыми струями этого течения, впервые установлен ход изменений температуры на различных глубинах в разных частях моря, собраны богатейшие зоологические коллекции. Благодаря этим исследованиям как экспедиция, так и ее начальник вскорости получили международное признание. В 1901 г. был основан Международный совет по исследованию морей (Conseilpermanentinternationalpour ľexplorationdelamer), в который в качестве представителя от России вошел Книпович. В том же году Мурманская экспедиция приступила к выполнению международных исследований в рамках обязательств, принятых Россией на конференции в Христиании (Осло), где на встрече представителей восьми стран Северной Европы «были выработаны общие положения для совместных и вполне однородных физических, биологических и промысловых исследований европейских морей»[26],[27].
Параллельно, однако, развивался конфликт между Книповичем и Комитетом для помощи поморам Русского Севера, руководство которого выказывало все большее недовольство выбранным (Книповичем) направлением в развитии исследований, полагая, что сделан крен в сторону «чистой науки» и что работы Мурманской экспедиции мало что дают практике промысла. Вдобавок, в 1900 г. в газете «Новое время» появилась заметка, написанная на основании письма в редакцию помора Кочина (бывшего капитана парохода «Андрей Первозванный»), в которой, под выразительным заголовком «Жалобы поморов», Мурманской экспедиции, в частности, вменялось в вину то, что, в угоду иностранной науке, ею забыты повседневные местные нужды поморов[28]. Надо сказать, что в этой ситуации Комитет выступил в защиту Книповича. Обращают на себя внимание следующие строки из официального отклика Комитета на страницах журнала «Русское судоходство»: «что касается обвинения экспедиции в том, что она за весь промысловый сезон установила только положение теплых течений и связь с ними распределения рыбы, то господин автор заметки, сам того не понимая, высказал, в сущности, величайшую похвалу экспедиции»[29]. На фоне столь недвусмысленного одобрения Комитетом «гидрологической программы» Книповича может показаться странным говорить о том, что в то же самое время конфликт между ними все более обострялся. Тем не менее так оно и было. «Дела в экспедиции идут неладно, — писал Книпович в письме к А. А. Бялыницкому-Бируле. — На меня ведут в Комитете поход (именно Мец) с целью выжить из экспедиции, и возможно, что через несколько дней я откажусь наотрез иметь какое-либо дело с Комитетом и экспедицией. Мецу удалось втравить в это дело и Великого князя, и я не знаю, удастся ли установить такой modusvivendi, при котором я найду возможным оставаться на службе Комитета, не поступясь своим достоинством...»[30]. Связь между изучением гидрологии моря и практической пользой для промысла оставалась непонятной не только узкому кругу малообразованных промышленников далекого северного края, но и «широкой общественности», на которую ориентировался Комитет. Как писал позднее ассистент Книповича по экспедиции Всеволод Феликсович Држевецкий, «приходилось много бороться с влиятельным скептицизмом, с которым относились в Петербурге к широкой программе работ экспедиции»[31]. Стратегия Книповича — сначала «всестороннее и полное исследование», затем практические нужды — оказалась неподходящей как для местных условий, так и для руководства Комитета. В 1902 г. Книпович был отстранен от заведования Мурманской экспедицией. В то же время исследования Книповича были высоко оценены научным сообществом: в этом же году он был удостоен золотой медали Русского Географического общества, а в 1903 г. — золотой медали Академии наук. Тогда же им был написан ставший классическим труд «Основы гидрологии Европейского Ледовитого океана» (издан в 1906 г.)[32].
Попытки реорганизации экспедиции и упразднение Комитета для помощи поморам
Преемником Книповича на посту начальника экспедиции стал Леонид Львович Брейтфус, получивший, в качестве напутствия при вступлении в должность, категорическое требование Председателя Комитета, великого князя Александра Михайловича, «чтобы характер и направление деятельности экспедиции строго согласовались бы с теми научно-промысловыми целями.., для достижения коих она была организована»[33].
Брейтфус избрал новую стратегию соотношения науки и практики в деятельности экспедиции. Стремясь сохранить приоритет за научными (преимущественно гидрологическими) исследованиями, — причем сосредоточенными, главным образом, вне основных промысловых районов Мурмана (отчасти это было связано с выполнением международных программ), — он в то же время всячески старался выставить на передний план практические мероприятия экспедиции, чтобы сделать «фасад» ее деятельности угодным общественному мнению и тем самым оградить ее от критики. При этом он пытался охватить множество разнообразных вопросов, как крупных, так и мелких, и в конце концов сложилось странное положение, когда научное предприятие, организация которого потребовала значительных научных сил и дорогостоящего специального оборудования, занялось... постройкой на Мурмане бань и школ для детей колонистов. Подобные «культмассовые мероприятия», требуя затраты средств и человеческих сил, шли вразрез с научно-промысловыми задачами экспедиции. В итоге за следующие 6 лет своей работы (до 1908 г.) ученые экспедиции оказались не в состоянии выполнить сколько-нибудь последовательного исследования промысловых рыб; все полученные ими данные были отрывочны, к тому же большинство из них подолгу не обрабатывались, и из них невозможно было извлечь никакой реальной пользы для практики промысла. Располагая, хотя и первоклассным, но единственным судном (все малые суда экспедиции были постепенно распроданы по указанию Комитета), ученые не могли проводить одновременно работы в разных районах, что было совершенно необходимо для изучения перемещений рыбы. Между тем все эти годы экспедиция служила «крышей» для ряда талантливых ученых, работавших по интересовавшим их лично темам (А. К. Линко исследовал планктон, Б. Л. Исаченко — бактерий озера Могильное, В. К. Солдатов — биологию семги), про которые, однако, едва ли можно было сказать, что это были самые насущные исследования с точки зрения развития промысла.
Но, по-видимому, как раз сам Комитет, — все больше сворачивавший свою деятельность и перекладывавший на экспедицию «культмассовую работу», — во многом способствовал явному удалению экспедиции от тех научно-промысловых целей, «для достижения коих она была организована»[34]. Во всяком случае, именно к такому заключению пришел Брейтфус, указывая, в частности, что Комитет, «будучи учреждением закрытым и не подчиненным какому-либо контролю ни со стороны Общества Судоходства, ни отпускавшему ему средства Министерства, функционировал по-дилетантски, без определенного плана.., без всякой ответственности и каких-либо обязательств»[35].
Для такой оценки и в самом деле имелись основания. Так, к 1907 г. финансовые дела Комитета оказались совершенно запутанными: для покрытия долгов пришлось заложить в Норвегии пароход экспедиции «Андрей Первозванный», и даже «неприкосновенный» пенсионный фонд был частично растрачен. Для покрытия убытков Комитет организовал несколько коммерческих рейсов на промысел морского зверя на судне «Св. Фока» (прикрываясь необходимостью изучения этого вида промысла), однако и это не поправило даже его собственного финансового положения, не говоря уже об экспедиции.
В 1907 г. специальное межведомственное совещание категорически высказалось против «дальнейшего оставления экспедиции в руках частного учреждения, каковым является Комитет», указав, что «для осуществления мероприятий, в которых так нуждается Северное Поморье, нужны органы более к тому приспособленные, лучше вооруженные и ответственные»[36].
В октябре 1908 г. Брейтфус выступил в Промысловом отделе Общества Судоходства с докладом, посвященным десятилетию экспедиции[37]. Не скрывая отдельных недостатков в работе экспедиции, он в то же время положительно оценивал ее деятельность и предлагал расширить район исследований на Белое и Карское моря. Доклад этот послужил поводом для критики деятельности экспедиции в целом. На сей раз в качестве главных критиков выступили ученые: Сергей Васильевич Аверинцев (приват-доцент Санкт-Петербургского университета, бывший заведующий Мурманской биологической станцией) и Всеволод Феликсович Држевецкий (бывший ассистент Книповича, вышедший из состава экспедиции в 1899 г.). Они изложили свои соображения сначала в Промысловом отделе Общества судоходства[38], а затем (в начале 1909 г.) также на заседаниях недавно созданного Архангельского Общества изучения Русского Севера[39] и Архангельского Общества моряков торгового флота. Цель этих выступлений они видели, с одной стороны, в повышении внимания университетских и академических кругов к развитию научно-промысловых исследований, а с другой — в развитии интереса русских промышленников к северным промыслам. «Неужели, — говорил Држевецкий, — раздававшиеся голоса поморов за прекращение деятельности экспедиции могли быть истолкованы в том смысле, что экспедицией уже выяснены пути к удовлетворению промысловых нужд мурманских рыбопромышленников»[40]. Критикуя деятельность экспедиции за прошедшие годы, Аверинцев и Држевецкий в то же время настаивали на продолжении и углублении научно-промысловых исследований, а также на необходимости их переориентации на удовлетворение непосредственных нужд промысла. Они предложили соответствующую программу исследований и заявили о своем желании быть одними из руководителей такой реорганизованной экспедиции. Одним из условий успешной деятельности экспедиции они считали привлечение квалифицированных специалистов, ставя в упрек предшествовавшему руководству то, что экспедиция «располагала большими
средствами, но не создала кадра лиц, ведущих ее исследования»[41], и то, что ее «работа была не по плечу тому персоналу, который взялся за ее выполнение». «Продолжать такие исследования и прибавлять к ним такие же работы в области Белого и Карского морей, — считали они, — значит подрывать в населении... престиж науки, колебать веру в достоинство и могущество научных предприятий»[42]. В своей программе они предлагали ограничить исследования промысловым пространством Баренцева моря. Планируя работать преимущественно с небольших судов, Аверинцев и Држевецкий выдвигали в качестве основных задач изучение биологии как промысловых рыб (трески и пикши), так и наживочных (песчанки, сельди, мойвы), на исследование которых до этого не обращалось никакого внимания[43]. Аверинцев и Држевецкий предлагали также поручить обработку материалов экспедиции группе сведущих лиц, которые бы делали это сразу же после их получения. Наконец, они стремились полностью освободить экспедицию от заботы о культурных мероприятиях Комитета. Последний тезис, однако, был высказан ими уже не столь категорично на заседании в Архангельске: «Культурные мероприятия слишком долго ждали внимания к себе и, являясь безусловно полезными, не могут быть бесповоротно заброшены — в предположении, что это внимание откуда-то сразу появится помимо экспедиции»[44]. Таким образом, программа работы новой экспедиции не была достаточно определенной, еще менее были определены методы ее работы. В ряде выступлений на заседании Архангельского Общества изучения Русского Севера подчеркивалось, что «экспедиции грозит повторение грехов прошлого, той же бессистемности, разбросанности и непрактичности»[45].