Баренбойм Е.Л. Погибаю, но не сдаюсь. // В конвоях и одиночных плаваниях: сборник/Вступительная статья Ю.Н. Кучепатова, с. 33-42: сост. В.В. Колт. Архангельск: Северно-Западное книжное издательство. 1985. С. 93-104.
Погибаю, но не сдаюсь
В годы Великой Отечественной войны Северный морской путь стал важнейшей транспортной магистралью. По этой трассе с запада на восток и обратно шли караваны судов. Чтобы подорвать судоходство на этой линии, гитлеровское командование решило направить в Арктику рейдеры. Тяжелые надводные корабли должны были уничтожать ледоколы и транспортные суда, в их задачу входило и разрушение заполярных портов Амдерма и Диксон. Операция получила условное наименование «Вундерланд» (страна чудес).
В середине августа 1942 года тяжелый крейсер «Адмирал Шеер» вышел из военно-морской базы в Нарвике в Карское море. В это время к проливу Вилькицкого приближался третий арктический караван, благополучно прошедший в сопровождении наших эскортных кораблей от Архангельска до новоземельских проливов и оттуда следовавший уже самостоятельно, под проводкой линейных ледоколов «Ленин» и «Красин». Он держал путь на восток.
На «Адмирале Шеере» знали об этом караване и готовили план нападения. Но случилось непредвиденное – потерпел аварию самолет-разведчик, наводивший крейсер на караван. К тому же на пути «Шеера» встала ледяная преграда. Оставалось одно – хитростью или силой добыть информацию, необходимую для удара по конвою, у советского судна, любого, которое встретится на пути к Диксону.
Двадцать пятого августа в 11 часов 45 минут вахтенные рейдера заметили на горизонте ледокольный пароход «А. Сибиряков»…
Уполномоченный Государственного Комитета Обороны на Севере прославленный полярник Иван Дмитриевич Папанин стоял у окна своего кабинета в Архангельске. Он ждал вызванного на прием капитана ледокольного парохода «Сибиряков» старшего лейтенанта Качараву. Тот явился минута в минуту.
– Садись, Анатолий Алексеевич,– сказал Папанин.– И слушай приказ. Пойдешь на остров Тыртов, затем на остров Русский. Выгрузишь там людей, оборудование и продовольствие. Будем открывать новые полярные станции. Затем следуешь на мыс Правды и остров Уединения, где сменишь зимовщиков. И обратно на Диксон. Там станешь ждать дальнейших распоряжений. На всю операцию даю тебе... – Папанин на минуту задумался, подсчитывая, – три недели.
Сидевший до этого молча Качарава, услышав о трех неделях, запротестовал.
– Чем недоволен? Мало времени даю? Так ведь война. Везде нужно спешить. – Иван Дмитриевич встал, подошел к Качараве, потрепал его по волосам. – Мы ведь именно тебе, Толя, поручили это важное дело. Помним о заслугах «Сибирякова». И как тюленей промышлял в тяжелые годы, снабжая людей мясом и жиром. И как хлеб из Сибири в голодную Россию возил. И как первым под парусами прошел Северным путем. Все помним. – Папанин вздохнул, потом продолжал: – И о твоих заслугах не забыли. Парень ты молодой, боевой и капитанствуешь хорошо. Перебрали многих и решили остановиться на тебе. Так что не возражать и кривиться, а радоваться надо, гордиться доверием.
– Сэрдэчно благодарю – гордиться. А чэм тут гордиться? – нервно, с легким грузинским акцентом повторил Качарава. – Идет война. Люди сражаются, гибнут. А мы... Раньше хоть войска перевозили, и то команда чувствовала, что занимается настоящим делом. А сейчас в кого превратились?
Папанин недовольно хмыкнул, быстро заходил по кабинету, затем с силой хлопнул ладонью по столу:
– Надоели вы мне все вот так! – он выразительно показал себе на шею. – У меня и без вас голова пухнет. Кадров нет. Скоро плавать будет некому. На курсах плавсостава двадцать матросов учатся, из них восемнадцать баб. Из двух десятков машинистов – семнадцать в юбках. А тут, кто ни придет из капитанов, одни и те же глупые разговоры. Что ж, по-твоему, дурья твоя башка, Великий Северный путь теперь и отношения к фронту не имеет? Будто газет не читаешь, обстановку не понимаешь? Не ожидал от тебя таких разговор, Анатолий.
– Все ясно, товарищ адмирал. – Качарава встал, по-военному вытянулся. – Газэты, действительно, в море читаем нерэгулярно, так как не получаем. Но радио слушаем.
– Вот так-то лучше, – улыбнулся Папанин. – Если уразумел – хорошо. Запомни сам и людям объясни еще раз – мы большое и наиважнейшее дело делаем. Почему, спрашивается, немцы в этом году здесь активничать начали? Хотят побольше наших сил отвлечь с сухопутных и морских фронтов, нарушить снабжение. Поэтому нам и приходится укреплять оборону, пушечки устанавливать в опасных местах, новые полярные станции открывать. Понял? А сейчас, браток, иди и не задерживайся. Желаю успеха.
Этот рейс оказался для «Сибирякова» особенно тяжелым. Около острова Правды попали в мощный паковый лед. Восемь дней вырывались из ледового плена, прокладывая себе путь аммоналом. Каждый час над безмолвной белой пустыней раздавались оглушительные взрывы, и в ушах еще долго отдавалось протяжное эхо. Только тогда, когда вахтенный на формарсе радостно завопил: «Голомя!» – экипаж с облегчением понял, что выбрались наконец на чистую воду. На Диксон вернулись только восемнадцатого августа. После долгого плавания в одиночку среди тяжелых льдов и неспокойного моря даже маленький, по-военному суровый Диксон показался команде землей обетованной. Здесь можно было встретить друзей, узнать новости, помыться в настоящей бане, получить и отправить письма, прочесть скопившиеся за время плавания газеты, сходить в кино. Некоторых счастливчиков на Диксоне ждали жены и дети. Таких моряков можно было отличить сразу. Перед приходом в порт они особенно яростно надраивали ботинки и утюжили брюки, тщательно подстригали бороды и усы, терпеливо дожидались очереди у самодеятельного судового брадобрея. Команда не сомневалась, что после такого трудного похода начальство даст им какое-то время отдохнуть. Но на этот раз в штабе морских операций Западного сектора рассудили по-другому. Начальник морских операций, выслушав доклад Качаравы о выполненном задании, сразу подозвал его к карте.
– Пойдете к мысу Оловянному на Северной Земле, а затем на остров Домашний. Высадите там по смене зимовщиков. Оттуда пробьетесь к мысу Арктическому.
– Куда? К Арктическому? – переспросил уже привыкший ничему не удивляться Качарава. Он знал, что к этому мысу, одному из самых северных и труднодоступных мысов на земле, не могли пробиться даже мощные линейные ледоколы. Только один раз у мыса побывал ледокольный пароход. Это было десять лет назад, и пароходом тем был «Сибиряков».
– Да. Нужно постараться любыми путями пробиться к нему и высадить там смену полярников. В крайнем случае, сделаете это на острове Визе. Времени на отдых и раскачку нет. Погрузку начинайте немедленно...
Двадцать четвертого августа, загрузив в свои трюмы топливо и более трехсот тонн различных грузов, «Сибиряков» сбросил с кнехт швартовые концы, тихоходный портовой буксир «Молоков» развернул его и медленно вывел из порта. Вскоре за кормой заплескалась вода Карского моря.
На борту «Сибирякова» людей было много – больше сотни человек команды и пассажиров, среди них семь женщин. Некоторые из них попали на Север впервые. Особенно много хлопот с ними у комиссара Элимелаха. Сейчас он стоял рядом с Качаравой на мостике, коренастый, большеголовый и с наслаждением вдыхая живительный морозный воздух, говорил капитану:
– Мы с тобой, Толя, от этого воздуха должны прожить лет сто, не меньше. Я недавно читал, что если в одном кубическом сантиметре воздуха крупного города содержится от трехсот до четырехсот тысяч пылинок, то здесь, над морем, их всего двести штук. Улавливаешь разницу?
Комиссар любил выписывать из книг и журналов всякие цифры и курьезы, а потом пересказывал их матросам.
– Лично я согласен вдыхать воздух, где много пылинок, – смеялся Качарава, разжигая погасшую трубку. – Мне пылинки не мешают.
На следующее утро пассажиры и экипаж наблюдали потрясающее по своей красоте и величию зрелище – сжатие льдов. Огромные льдины налезали друг на друга, переворачивались, разбивались, поднимая фонтаны воды. Треск стоял такой, будто в бурю ломался целый лес. Осколки льда переливались на солнце, искрились словно гигантские бриллианты.
Те, кто видел это впервые, стояли молча, как завороженные, потрясенные суровым величием и красотой открывшейся картины.
Около полудня в бинокль уже можно было рассмотреть голые, низменные, будто уходящие прямо в воду берега острова Белуха с одиноко возвышавшимся на них географическим знаком...
– Справа семьдесят силуэт большого военного корабля! – как гром среди ясного неба прозвучал голос вахтенного сигнальщика.
Еще утром капитан «Сибирякова» получил шифровку с Диксона с предупреждением о возможном появлении в наших водах вражеского рейдера. Эта радиограмма не очень встревожила Качараву. Относилась она ко всем судам и полярным станциям в Западном секторе Арктики. Сектор этот огромен, и вряд ли предупреждение имело к «Сибирякову» прямое отношение. Тем более что пароход уже входил в полосу дрейфующих льдов, о чем свидетельствовало заметно побелевшее небо и все чаще встречающиеся на пути огромные айсберги. За всю войну в этот район еще не решался входить ни один вражеский корабль.
И вдруг такое сообщение сигнальщика! В него не хотелось верить. Может быть, произошла ошибка, обман зрения?
Качарава и Элимелах почти одновременно вскинули бинокли. Из-за горизонта поднималась широкая конусообразная башня с марсом, смутно просматривались надстройки.
– Боевая тревога!
Колокола громкого боя вызвали команду резким продолжительным звуком. Личный состав, который по распорядку всех военных и торговых судов свято соблюдал послеобеденные часы отдыха, быстро занял боевые посты. Теперь, прильнув к окулярам дальномера, уже без труда можно было рассмотреть стремительно приближающийся пересекающим курсом корабль. Острый, хорошо заметный на светлом горизонте силуэт, носовая и кормовая орудийные башни не оставляли сомнений, что перед ними крупный военный корабль, возможно крейсер или даже линкор. У Качаравы все оборвалось внутри. Близкие льды, всего десять миль до острова Белуха и такая встреча! На миг какая-то отрешенность, чувство безысходности, безвыходности положения овладели им. Он понимал, что встреча с таким могучим быстроходным кораблем не оставляет «Сибирякову» на спасение ни одного шанса, ни единого. Почему-то на мгновение пришла в голову недавно услышанная история с капитаном американского судна «Уинстон Сейлем», обезумевшим от страха перед лицом опасности, потерявшим человеческий облик. Нет, он никогда не был и не будет трусом. Придется умереть, и он сумеет принять смерть Достойно. Но пока об этом думать рано. Нужно принимать решение. А решение в данной ситуации может быть единственное – выиграть время, попытаться избежать боя. Идти к острову Белуха и там выброситься на берег и спасти людей.
– Полный вперед!
Капитан взял на штурманском столе телеграфный бланк и быстро написал текст первого донесения: «Заметил иностранный вспомогательный крейсер. Следите за мной».
– Юра! Быстро в радиорубку! – сказал он юнге Прошину. – Передать на Диксон немедленно!
Первый шок от внезапности встречи с противником начал проходить. Качарава овладел собой, снова раскурил погасшую трубку. Но рука, державшая зажигалку, противно дрожала. «Решение принято, – подумал он. – Теперь его надо выполнять».
Старенькая паровая машина «Сибирякова», питаемая низкосортным малокалорийным углем, буквально задыхалась, но больше семи узлов дать не могла. Деревянную палубу трясло, как при малярийном приступе. Артиллеристы из военной команды корабля под руководством младшего лейтенанта Никифоренко изготовили к бою все свое хозяйство – два орудия на корме и две «сорокапятки» на носу, предназначенные для противовоздушной обороны.
Неизвестный корабль приближался быстро. Сейчас до него оставалось меньше пятидесяти кабельтовых. Все явственнее в окулярах дальномера проступали его грозные очертания; длинное хищное тело с острым форштевнем, наклоненная назад конусовидная мачта, высокие надстройки.
Внезапно с мостика корабля замигал прожектор.
– Что он пишет? – спросил Качарава у сигнальщика.
– Просит сообщить состояние льда в проливе Вилькицкого.
– Ишь, чего ему надо, – возмутился комиссар. – Караванов захотелось гаду.
– Запроси его название, национальность, – приказал Качарава.
С корабля ответили послушно и сразу: «Тускалуза» {1}. И тотчас же на его гафеле заполоскался хорошо видный в бинокль звездно-полосатый американский флаг.
– Товарищ командир! – закричал вбежавший на мостик старпом Сулаков. – Это американец!
Действительно, один из прилетевших на Диксон из Мурманска капитанов рассказывал Качараве, что туда еще тринадцатого августа прибыло американское легкое соединение в составе крейсера «Тускалуза» и двух эскадренных миноносцев. Оно доставило авиационный персонал и снаряжение для предстоящего базирования двух эскадрилий торпедоносцев «хемпден». Капитану была известна даже фамилия командира соединения – коммодор Норманн Жиллет. Поэтому в глубине души Качаравы, после того как он увидел американский флаг, появилась крохотная надежда, что перед ними не фашистский рейдер, а союзник, случайно забравшийся в наши воды. Тем более что грозный противник вел себя пока миролюбиво – не стрелял, отвечал на вопросы. Но полученная в ответ на донесение «Сибирякова» радиограмма с Диксона отмела последние сомнения. В ней говорилось: «В данном районе никаких американских кораблей быть не может. Корабль считать противником».
А с мостика «американца» снова настойчиво мигал прожектор: «Сообщите ледовую обстановку в проливе Вилькицкого, координаты караванов».
– Курс – пролив между островами. Право руля! – скомандовал Качарава стоявшему у руля матросу.
«Сибиряков» уходил к острову. Но рейдер тоже изменил курс, явно показав, что намерен преследовать пароход.
– Думаешь, успеем спрятаться? – спросил комиссар капитана.
– Нет. До острова далеко, не успеем. Придется принимать бой. По местам!
В этот момент все на мостике, у кого были в руках бинокли, отчетливо увидели, как у противника медленно сполз вниз американский флаг и на гафель полезло развеваемое ветром бело-красное полотнище с фашистской свастикой.
– Приказывает остановиться! – крикнул сигнальщик. Над рейдером поднялось серое облачко, и почти тотчас же перед носом «Сибирякова» из воды вырос огромный белый столб от взрыва гигантского снаряда.
– Одиннадцатидюймовый, – мрачно прокомментировал артиллерист. – Этими пушками в ютландском бою немцы потопили три английских линейных крейсера. Не иначе, товарищ командир, перед нами «карманный» {2} линкор.
Больше вражеский линкор пока не стрелял. Вместо этого с него снова замигал прожектор: «Застопорить ход. Немедленно прекратить всякие переговоры. Спустить флаг!» – приказал он.
– Нет, сволочь, этого не увидишь! – закричал Качарава и со странно изменившимся от возбуждения лицом, блестя расширенными зрачками глаз, скомандовал в мегафон неожиданно высоким голосом:
– По фашистскому бандиту – огонь!
С короткими интервалами выстрелили все четыре орудия «Сибирякова». Уже после второго залпа всем стоящим на мостике стало ясно, что трехдюймовые гранаты не долетают до противника и рвутся далеко от него в воде. И тогда Качарава принял новое дерзкое решение – идти на сближение! «Сибиряков» развернулся и пошел навстречу вражескому линкору! Видимо, в первые минуты на фашистском рейдере были ошеломлены неслыханной отвагой старенького ледокольного парохода, потому что орудия, угрожающе нацеленные на него, не стреляли.
Второй залп рейдера сбил только фор-стеньгу. Зато третий страшный удар тяжелого снаряда потряс судно. Качарава увидел крутящиеся в воздухе ящики, бревна, переломленный надвое вельбот. На палубе ярко вспыхнули языки пламени, умолкли оба кормовых орудия. «Сибиряков» потерял управление и беспомощно закрутился на месте.
От какофонии звуков звенела и туманилась голова. Высоко и часто тявкали уцелевшие на носу «сорокапятки», истерически лаяли привязанные к ограждению собаки, жалобно и испуганно мычали коровы, метались в загоне свиньи. Радист в рубке торопливо выстукивал очередное донесение на Диксон: «Нас обстреливают... Горим...»
Едкий дым стал заполнять радиорубку. Через несколько минут удалось перейти на ручное управление. «Сибиряков» снова повернул к острову, поставив дымовую завесу.
Очередной залп обрушился на носовую часть судна, заставленную бочками с бензином. Огненные потоки потекли по палубе, стали стекать за борт и в трюм. Между носовой батареей и мостиком образовалась стена огня. Горели надстройки. Одна за другой со страшным грохотом взрывались железные бочки с горючим. Матрос Малыгин упал в бензин и сейчас, в пылающей одежде, пытался сбросить за борт вот-вот готовые взорваться ящики с боеприпасами. Палуба представляла собой груду развороченного дерева и металла. Тут же лежали растерзанные тела членов экипажа. С оглушительным шумом полетела на борт труба.
Качарава видел, как немногие оставшиеся в живых матросы на кормовой палубе предпринимали героические, но безуспешные попытки спасти пароход. Ледяная вода через пробоины рвалась в машинное отделение, в трюмы и каюты. Старпом Сулаков с несколькими матросами под разрывами снарядов среди дыма и пламени старался спустить на воду шлюпки. Но сделать им это не удалось – шлюпбалки были перебиты, сами шлюпки изрешечены осколками.
Ветеран Арктики отважный «А. Сибиряков» погибал. Объятый огнем и дымом, потерявший скорость, осевший на корму, он был прекрасной мишенью для артиллеристов рейдера, и те хладнокровно и методично расстреливали беспомощный пароход. Упрямо продолжала стрелять единственная уцелевшая на борту ледокола носовая пушка. Чудом, оставшись в живых среди моря огня, взрывов, потоков ледяной воды, рева обезумевших животных, стонов и проклятий, командир орудийного расчета старшина Дунаев и кочегар Вавилов посылали в сторону врага из горячего, с облупившейся шаровой краской ствола «сорокапятки» снаряд за снарядом.
Качарава рванул ручку машинного телеграфа. Она пошла неожиданно легко. Не было и звонка. Стало ясно – связь с машиной прервалась, телеграф тоже не работал. Тогда старший лейтенант закричал в трубу что было сил:
– Эй, в машине!
Оттуда еле слышный голос старшего механика ответил:
– Машину заливает. Котлы потушены. Жду приказаний.
– Выводи людей. Открывай кингстоны. Будем топить корабль.
В ту же минуту новый залп накрыл «Сибирякова». Высоко взлетели обломки деревянной палубы, фальшборта, остатки последнего носового орудия. Старпома Сулакова сбросило за борт. Старшину Дунаева швырнуло в открытый люк носового погреба. Качарава стоял в правом крыле рубки, тяжело прислонившись к обвесу. Он был в тельняшке, с наганом на поясе. В окровавленной, висевшей как плеть руке зажата погасшая трубка. Еще один шрапнельный снаряд разорвался над самой палубой – и Качарава, схватившись за живот, рухнул в беспамятстве на подставленное рулевым плечо.
В единственную чудом уцелевшую, заваленную обломками шлюпку, которая лежала на ботдеке, спустилось человек двадцать. Туда же перенесли и тяжелораненого командира. Комиссар Элимелах и старший механик Бочурко остались на судне.
На волнах рядом со шлюпкой покачивалось тело. Оно держалось на воде лишь благодаря образовавшемуся в одежде воздушному пузырю. Его подняли в шлюпку. Моряк был мертв. За пару десятков минут пребывания в воде тело его стало твердым, как лед.
Капитан 1-го ранга Больхен смотрел, как беспомощно вертится на месте, потеряв ход и накренившись, гибнущий «Сибиряков». «Адмирал Шеер» медленно подходил к нему. Густой черный дым, перемешанный с облаком относимой ветром дымзавесы, скрывал от столпившихся на палубе тяжелого крейсера матросов последние минуты жизни ледокольного парохода.
Больхен был раздосадован, что снова остался ни с чем – ни сведений о ледовой обстановке, ни данных о месте нахождения караванов, ни карт, ни кодов получить, он понимал, так и не удастся. А потопление старого пароходика не принесет ему славы. Было совершенно очевидно и другое. После боя с «Сибиряковым» о появлении «Адмирала Шеера» в Карском море стало известно всей Арктике. Ни о какой неожиданности для русских сейчас не могло быть и речи. Перестали быть тайной и его координаты. Но, странное дело, сейчас он думал больше не об этом. За свою многолетнюю службу на флоте Больхен успел повидать немало морских сражений. От очевидцев он слышал много рассказов, как спускали флаг и сдавались, покидая судно и садясь в шлюпки, моряки не только быстроходных транспортов и хорошо вооруженных вспомогательных судов, но и экипажи настоящих военных кораблей, едва «Адмирал Шеер» делал предупредительный залп из орудий главного калибра. А этот старенький русский пароходик, полузатопленный, горящий, обреченный на верную гибель, ни за что не хотел сдаваться. Будто люди на его борту не понимали, что, очутившись в ледяной воде с температурой не выше двух градусов тепла, они, спустя десять минут, окоченеют и пойдут на дно. Будто они твердо знали, что впереди у них есть еще одна, другая и лучшая жизнь. Нет, честно говоря, он не понимал их. И все же в глубине души Больхен не мог не преклоняться перед мужеством русских.
– Спустите вельбот с вооруженными людьми и подберите всех уцелевших {3}, – приказал он старшему офицеру.
Тот удивленно взглянул на командира, но, ничего не сказав, отдал необходимые распоряжения.
Едва вельбот отошел от борта «Адмирала Шеера», как «Сибиряков» стал сильнее и сильнее оседать па корму и, задрав кверху нос, быстро ушел под воду.
{1} По некоторым документальным источникам – «Сисияма». – Прим. ред.
{2} «Карманными» линкорами называли небольшие по водоизмещению (не свыше 12 тыс. т.), но вооруженные броней и артиллерией линкоров корабли. – Прим. ред.
{3} Из ста четырех человек в живых осталось только восемнадцать. Семнадцать попали в плен, а одному, кочегару П.И. Вавилову удалось выбраться на пустынный остров Белуха, где прожил месяц, пока не был снят оттуда самолетом полярной авиации. – Прим. ред.