"Муссон"(М-39), рейдовый буксир

Списки личного состава, документы, описания судов и кораблей.
Изображение
31 июля 2012 года исключен из Регистровой книги судов и готовится к утилизации атомный ледокол «Арктика».
Стоимость проекта уничтожения "Арктики" оценивается почти в два миллиарда рублей.
Мы выступаем с немыслимой для любого бюрократа идеей:
потратить эти деньги не на распиливание «Арктики», а на её сохранение в качестве музея.

Мы собираем подписи тех, кто знает «Арктику» и гордится ею.
Мы собираем голоса тех, кто не знает «Арктику», но хочет на ней побывать.
Мы собираем Ваши голоса:
http://arktika.polarpost.ru

Изображение Livejournal
Изображение Twitter
Изображение Facebook
Изображение группа "В контакте"
Изображение "Одноклассники"

"Муссон"(М-39), рейдовый буксир

Сообщение [ Леспромхоз ] » 04 Март 2012 09:57

© В. П. ХАРИТОНОВ
ПОСЛЕДНЕЕ ПЛАВАНИЕ "МУССОНА"

Впервые вышел я в морское плавание в навигацию 1942 года на п/х "Лахта" Северного морского пароходства, когда мне еще не исполнилось шестнадцати лет. На смену взрослым кадровым морякам, уходящим на фронт, тогда приходила зеленая молодежь, прибывавшая со всех концов нашей страны. Мне же, архангельскому пареньку, само собой уготована была морская судьба. Трудными и опасными были плавания в те годы, но нас, молодых ребят, это не пугало. Мне и моим товарищам военных лет, кого из них я помню, страстно хотелось найти свое место и вносить посильный вклад в защиту Родины. Пусть не покажутся выспренными эти слова, это было именно так. Я не знал никого из моих сверстников по учебе в школе, в морском техникуме или среди своих дворовых ребят, кто думал бы иначе. Белое и Баренцево море, где проходили наши каботажные плавания, были доступны для вражеских подводных лодок и авиации, и мы всегда были готовы к встрече с опасностями, а без них обходилось редкое плавание. Иногда они заканчивались трагически. В вестибюле управления Северного морского пароходства имеется памятная доска, где перечислены суда, погибшие в период войны, и пофамильно названы имена погибших на них моряков. Есть на этой доске и буксирный пароход "Муссон" и девять членов его экипажа. И когда я прочитал эти строки, передо мной ожили в воспоминаниях мои товарищи, многие из которых разделили судьбу этого небольшого суденышка и вместе с ним погребены в водах Баренцева моря. И мне захотелось поделиться своими воспоминаниями и отдать дань памяти тем, кто погиб на боевом посту, если учесть, что наше судно входило в состав вспомогательных судов Северного флота под номером М-39, имело вооружение и на гафеле несло военно-морской флаг. Всю навигацию 1943 года я проплавал на пароходе "Канин", а в декабре, после передачи судна в Севгосрыбтрест, меня направили матросом на буксирный пароход "Муссон". Отправляясь на Экономию, я никак не предполагал, что буду участвовать в подъеме затонувшего судна, что придется мне жить не в теплой каюте, а в холодном бараке лесозавода № 26, а вместо матросской вахты справляться с почти пудовой пешней, окалывая лед вокруг судна, от которого над водой торчали только мачта, труба и часть верхнего мостика. Как мне помнится, работали все одинаково, без различия на комсостав или рядовой. Небольшой и, как я сразу почувствовал, дружный экипаж правильно понимал задачу-судно должно быть готово к подъему До наступления ледохода. Мы кололи лед, очищали майну от льда, заводили стальные тросы, вокруг корпуса судна и с помощью ручных лебедок поставили судно на ровный киль. Много было вложено труда, тросы рвались, судно снова заваливалось в первоначальное положение, все начинали сначала. Светлого времени было мало, затемно после трехкилометровой ходьбы приступали к работам и с темнотой уходили в барак, где совмещали скудный обед с таким же ужином. Организатором и зачинателем всех работ был наш старпом Андрей Федорович Афонин. Он не чурался никакой работы и был для нас примером в отношении к труду. Нельзя было стоять в стороне, видя, как он трудится, орудует топором или пешней. Небольшого роста, в полушубке, с красным от мороза лицом, он заражал всех трудовым энтузиазмом, и каждый день у нас не проходил даром. Вместе с нами трудился и второй штурман Елисеев, по оплошности которого осенью затонуло судно. Ближе к весне под водой уже стали работать водолазы, обрезая вонзившиеся в днище части затонувших судов, на которых прочно засел наш "Муссон". Водолазы латали днище судна, затыкая отверстия деревянными чопами, а мы как могли им помогали. Над машинным капом был построен из бревен помост, на него мы вручную затащили мощные насосы. И вот настал торжественный день, с носа подошел плавучий кран, через носовые клюзы были заведены подкильные стальные тросы, заработали насосы, и начался подъем, темнокоричневая вода полилась из гофрированных шлангов. И когда судно всплыло с грунта, закачалось на чистой воде, радости нашей не было предела, все кричали "Ура!". И были забыты и суровая зима с морозами и пронизывающими северными ветрами, и все тяготы, перенесенные нами за эти долгие зимние месяцы. Мы уже были экипаж не затонувшего, а плавающего судна. А сколько илистой грязи было вытащено нашими руками из машины, из трюма и жилых помещений. В доке подлатали корпус, перебрали машину и механизмы. Не прошло и двух месяцев, как наш "Муссон", преображенный нашими руками, сверкал свежей краской надстроек и корпуса, и особенно выделялись покрашенное киноварью пожарное оборудование, надраенные медяшки иллюминаторов, рынды и пожарного ствола-как-никак судно имело пожарную специализацию. Боцман Павел Гусев был не равнодушен к внешнему виду нашего "судна и постоянно заставлял матросов что-либо драить, мыть. Он был добродушным симпатичным парнем, высоким, статным, никогда не унывающим, располагающим к себе благожелательной белозубой улыбкой. Он был добрым человеком, и от него ни я, ни кто-либо другой из матросов ни разу не слышали грубости. Он был нашим другом, хотя был значительно старше нас, семнадцатилетних. И мы трудились на совесть, зная, что за нас никто ничего не сделает. В начале навигации 1944 года "Муссон" работал в Кандалакшском заливе на буксировке кошелей леса из Умбы в Кандалакшу. Июль стоял очень теплый, безветренный, море было прямо-таки бирюзовым, на небе ни облачка. "Муссон", работая полным ходом, тащил кошель леса со скоростью одной мили в час. Судно хорошо слушалось руля, и мы, матросы, на верхнем мостике не стояли, как говорится на руле, а лежали на хлебном ящике, загорали на солнцепеке, лишь изредка вставая, чтобы на пару рукояток отвести штурвал, когда нос едва заваливался с курса. Не рейсы это были, а плавучий курорт, хотя бревна мы тащили к прифронтовой Кандалакше, и лес был нужен нашим воинским частям Карельского фронта. Сдав кошель в Кандалакше, мы налегке бежали в Умбу, весь путь занимал пять часов, а потом, взяв очередной кошель, мы снова трое суток тащились до Кандалакши. После нескольких таких рейсов получили приказ прибыть в Архангельск. Тут нас ожидало известие, что "Муссон" вместе с экипажем передают Северному флоту и нам предстоит рейс в Мурманск, где мы будем работать на воинских перевозках. Многих в экипаже, особенно пожилых и семейных, это тревожило. И хотя плавание в Белом море также было небезопасно--встречались плавающие мины, и оно находилось пока в зоне действия вражеской авиации, но суровое Баренцево море было наиболее опасным--это мы хорошо представляли себе. Мы уже слышали о трагической гибели парохода "Марина Раскова", в составе этого экипажа были наши друзья, с которыми приходилось когда-то плавать. Нас же, молодых моряков, предстоящее плавание и не смущало и не тревожило, не тревожила и неизвестность. Нам хотелось более активного участия в той борьбе, которую вел советский народ. По всему фронту шло победоносное наступление нашей армии, и мы понимали, что сами будем участниками освобождения Советского Заполярья, хотя и не представляли, как это все сложится. Знали, что нам предстоят опасные рейсы в районе боевых действий наших войск. Перед началом рейса у нас несколько изменился состав экипажа, так сказать стабилизировался на все оставшееся время, хотя новых лиц на судно не поступило. Пошло в рейс четырнадцать человек.

И хотя я был матросом, но в этом рейсе до Мурманска мне пришлось работать у топок, так как кочегаров не хватало. На рейс мы взяли полные бункера угля, и на палубе все было завалено до самого планширя. И рейс был очень тяжелым. Когда шли Белым морем, то еще куда ни шло, нашего малютку хотя и покачивало, но было терпимо. Но в горле Белого моря нас встретил норд-ост, и судно зарывалось носом по самый полубак, а с носовой палубы не успевала уходить вода. Особенно тяжело было в кочегарке, это я испытал на себе. Начиналась вахта с того, что надо было лезть в бортовые бункера и штивать уголь. В это время кочегар поднимал пар насколько мог, а ты запасал уголек себе на вахту, вернее, на начало вахты, на первое время. Бункер был узкий, приходилось приспосабливаться, кто как мог, стоя в невероятных позах, на качке, при свете тусклой переноски, задыхаясь от жары и угольной пыли, работать лопатой. Приняв вахту, надо было одновременно забрасывать уголь в топки, орудовать тяжеленным ломиком и насыпать шлак в кадку, которую сменившийся кочегар поднимал вручную на палубу и высыпал шлак из кадки за борт. А потом подходило время чистки топки. Ломиком надо было сгрести жар в одну сторону и гребком вытаскивать горячий шлак из топки себе под ноги. Механик в это время заливал шлак струей воды из шланга. В кочегарке стоял смрад и чад, глаза заливал пот, во рту пересыхало. Было такое ощущение, что глотаешь горячую пыль. А тебе предстояло еще сгрести жар в очищенную часть топки и выгрести из топки очередную партию шлака, а в другой топке в это же время поддерживать жар. А стрелка манометра неумолимо ползла вниз. Как я справлялся, даже трудно сейчас себе представить. После чистки только одной топки все дрожало внутри, и ноги не держали и от качки, и от усталости. А предстояло за вахту вычистить еще одну топку и сдать вахту как положено, держать пар на марке. И вот тут я с благодарностью вспоминаю кочегаров, с которыми мне пришлось работать в этом рейсе. Это кочегар Валицкий, белорус по национальности, пожилой плотный мужик. Не знаю уж, как он попал в моряки, не похож он был на моряка, больше смахивал на священнослужителя, у него было круглое оплывшее лицо и короткая шея. Но орудовал он кочегарскими принадлежностями мастерски. С немного ехидной ухмылочкой он степенно, не спеша, не суетясь, выполнял всю последовательность кочегарских работ и еще успевал посидеть и не торопясь покурить. И стрелка манометра у него лезла вверх, даже когда он чистил топки. И бросалась в глаза такая его черта характера, как хозяйственность, он любил порядок во всем и прежде всего на рабочем месте. Без лишних слов, живым примером показывал он, как надо работать. И хотя мы, молодежь, немного подтрунивали над ним за его степенность, это его не обижало, он всегда оставался ровным в обращении к своим младшим товарищам, а механики уважали и ценили его за хозяйственность и умение обеспечивать надежную работу. А вот Саша Ядовин был мой ровесник. Невысокого роста, худощавый, крепкий, как будто собранный из одних мускулов, он не тяготился своей профессией-видно, любил работу и гордился, что он кочегар. Но в работе он был противоположностью степенному Валицкому. Он работал с азартом, движения его были резкие, порывистые. Видимо, иначе и нельзя было, так как, не обладая достаточной силой, он преодолевал сопротивление рывками и этим самым выигрывал в силе. Не желая все-таки показывать, что он очень уставал, он был мрачным, скупым На улыбку и, когда разговаривали с ним, отводил свой усталый взгляд И смотрел куда-то в сторону. Я не был его другом и ничего о нем не занал. Но как и Валицкий, он как мог помогал мне без каких-либо просьб с моей стороны. Просто они знали, что это для меня внове, у меня нет необходимого навыка, мне было адски тяжело, и я не скрывал этого. А может, они уважали меня за то, что я сам вызвался идти в этот рейс Кочегаром. Мною руководило любопытство, смогу ли я осилить, и, мне кажется, это было главным. Может, они воспринимали это как мое стремление разделить с ними тяготы рейса, но во всяком случае я был благодарен им за доброе отношение ко мне, за помощь, и они в моей памяти остались как добрые друзья, готовые прийти на помощь в трудную минуту. Впоследствии я частенько тому же Саше и Валицкому на правах причастности к кочегарской профессии помогал вирать шлак из кочегарки или в чем-то еще помогал, и они дружески принимали эту помощь. Штормовой рейс продолжался, и хотя всем приходилось страдать от качки, но это и успокаивало--не надо было бояться вражеских подводных лодок. Вряд ли на нас стали бы тратить торпеду, нас просто бы расстреляли в упор, такие случаи были. И что мы могли сделать с двумя спаренными "Марлинами", которыми нас вооружили перед рейсом. Может быть, наши опасения были и преувеличены, но на это настраивала обстановка. Было усилено наблюдение за морем и воздухом. Кочегаров не трогали, но матросы постоянно выходили на подвахты и до боли в глазах всматривались в каждый плавающий предмет: не перископ ли или плавающая мина. Встречались и военные корабли, видно--наши, так как все обходилось благополучно. В августе значительно время суток светло, но низкие мрачные облака, штормовое море, тучи брызг, срывающихся с гребней волн, создавали видимость постоянных сумерек, усиливали тревожность обстановки. Мы все время чего-то ждали. Может, конца этого рейса, так как, миновав темную громаду Кильдина и войдя в Кольский залив, почувствовали облегчение, тревогу сменила радость и, хотя для большинства это было впервые, мы почувствовали, что пришли домой. И отныне все возвращения после рейсов в Мурманск - будут возвращения домой, хотя никто из родных нас здесь не ждал. С первых же дней пребывания в Мурманске мы включились в активную работу по переброске наших воинских частей с правого берега залива на левый, от Каботажной пристани на мыс Мишуков. Под бортом мы буксировали понтоны и баржи с танками, артиллерией, лошадьми, повозками, солдатами. Я же не помню, сколько дней мы поддерживали эту переправу. Перерывы были на время бункеровок на угольной базе, в которых приходилось участвовать всему экипажу, мы мешками таскали уголь с берега и ссыпали его в горловины бункеров. Здесь, в Мурманске, мы впервые увидели четырехметровые перепады воды--приливы и отливы. В период полного отлива наш "Муссон" было трудно отыскать у причала: видны были только мачта да часть трубы, а трап с причала почти вертикально устанавливался на верхний мостик. Несколько рейсов у нас было на полуостров Рыбачий в бухту Озерко, куда мы ходили, буксируя баржи с грузом: тут было и сено, и бревна, и ящики с боеприпасами- — в этих случаях на баржах были солдаты. Дневали мы всегда в Порт-Владимире, а с наступлением сумерек выходили в рейс и, крадучись в темноте, без шума шли Мотовским заливом. Как мне помнится, доходили до бухты мы без всяких приключений, целыми и невредимыми уходили мы и от обстрелов вражеских батарей, которые находились под контролем наших пушек Рыбачьего. А иные рейсы были совсем спокойными. Я уже снова был матросом, и случалось почти всегда так, что на вахту я заступал уже в бухте Озерко, когда мы уже стояли у причала. Вахту делил я с Кондратьевым Петром Степановичем, пожилым матросом. Родом он был откуда-то из Карелии, где у него проживала семья. Он был не слишком разговорчивым человеком, и я о нем мало что знал. Когда я поднимался на вахту, он уже был одет, иногда будил меня, но только один раз, тем самым показывая, что уверен, что я встану и меня не придется вновь будить. Он добросовестно делал свою работу, очень серьезно относился к матросским обязанностям. Можно сказать, что у него я научился всегда отдыхать перед вахтой Несмотря ни на что, разве если только требовалось его непосредственная помощь на палубе, он шел поспать перед вахтой хоть пару часов и всегда тянул меня за собой. А на вахте я не видел его где-нибудь прикорнувшим, он всегда был в работе, постоянно что-то делал. Не любил стоять на руле, это его утомляло, и, бывало, я за него стоял всю ходовую вахту на руле. Мне же, наоборот, это очень нравилось, я хорошо делал эту работу, чувствовал судно и понимал значимость работы рулевого, а кроме того очень хорошо думается, когда стоишь на руле--работают руки, а голова свободна для мыслей. Мне помнится, что Петр Степанович не был моряком, а попал на судно случайно из армии. Постоянно носил гимнастерку защитного цвета, такие же брюки, заправленные в кирзовые сапоги. В очень редкие часы, когда нам приходилось коротать вахты вместе, он поддавался лирическому настроению, доставал из кармана гимнастерки фотографии своего семейства и делился со мной воспоминаниями. К сожалению, молодежь серьезно не воспринимает, да и слушает с легкой иронией откровения пожившего человека. Так, видно, и я слушал и пропускал мимо ушей то, что рассказывал мне этот пожилой человек, не проникался настроением. Но в памяти моей он остался- — Кондратьев Петр Степанович, человек, с которым я делил матросскую вахту и с которым мы поделили судьбу: ему выпала смерть, а мне - жизнь. Сколько рейсов мы сделали из Мурманска в Озерко и обратно, я уже не помню. Не думаю, что каждый рейс был похож на другой, просто не все остается в памяти. К опасностям мы привыкли, как видно, привыкают обстрелянные солдаты, находившиеся ближе к врагу. И в то же время из общения с солдатами, которым приходилось идти с нами в рейс, мы знали, что они очень неуютно чувствовали себя на нашем суденышке. Их угнетала мизерность жизненного пространства и постоянная близость (с нашего судна протяни руку, чуть нагнись через план-ширь и достанешь воду) таинственной, кажущейся бездонной, морской пучины. Мы только посмеивались над этими их ощущениями, не понимая их боязни, а в их глазах мы, спокойно и деловито выполняющие свою работу, были прямо-таки чуть не герои. Но когда мы были в Озерко на берегу, нас несколько удивляла обыденность и налаженность фронтовой жизни, спокойствие обстановки и уверенность солдат. Где-то почти рядом была линия фронта, размежевавшая наши и вражеские войска, но напряженности не чувствовалось. А это было затишье перед нашим наступлением. Как обычно, ночью мы пришли из Мурманска в Порт-Владимир и пришвартовались к барже. Я спал после вахты, но был разбужен грохотом артиллерийской стрельбы, выскочил на палубу, где уже были все члены нашего небольшого экипажа. Стоял беспрерывный грохот артиллерийской канонады, в утренних сумерках на западе полыхало небо огненными вспышками и на фоне их явственно рисовались громады скал бухты. Мы понимали, что это началось долгожданное наступление советских войск, ради которого два месяца наше судно утюжило воды Кольского и Мотовского заливов, доставляя к фронтовой полосе боеприпасы, питание, топливо и прочие грузы, даже дрова и сено. С рассветом нам был дан приказ - следовать в Озерко. Это был первый рейс в дневное время суток. Мы шли вдоль берегов не скрываясь, в бинокль разглядывали вражеские артиллерийские батареи, которые несколько ночей назад могли отправить нас на дно Мотовского залива. В этот день, кажется, мы не дошли до Озерко, а пришвартовались в освобожденной Титовке. Отсюда в Мурманск отбуксировали баржу с пленными немцами. Следующий рейс у нас был вокруг полуострова Рыбачий. В Лиинахамара, куда мы пришли спустя несколько дней после Разгрома немецкого гарнизона нашими десантниками, у причалов стояли наши транспортные суда, как мне помнится- — "Пролетарий" и "Спартак", Доставившие подкрепления и боеприпасы нашим войскам. Мы же поступили в распоряжение Военно-транспортной службы. Здесь для нас наступила относительно спокойная жизнь, мы обеспечивали помощь в швартовке транспортам и военным кораблям. У нашего борта всегда стояло по несколько катеров-охотников и торпедных катеров, моряки с которых с удовольствием пользовались нашей небольшой баней. В свободное время ходили по окрестным сопкам, смотрели разбитые блиндажи, доты и укрепления, которые приходилось брать нашим солдатам и десантникам. Перед нашими глазами предстали картины недавних боев. Около блиндажей валялись трупы вражеских солдат, в основном это были рослые молодые белокурые егеря, нашедшие гибель на чужой для них земле. Встречались нам и наши погибшие солдаты, временно положенные в скалистые углубления, заложенные камнями и ветками, сверху лежали солдатские каски. Мы молча наблюдали эти печальные картины, о чем я думал--не помню, но в памяти это запечатлелось. Помню случай, когда мы бункеровались с угольного причала в Лиинахамари. У одного из матросов лопата звякнула о металл, и мы откопали противотанковую мину. Пришли саперы, обезвредили мину, нашли еще, обследовали штабель в том месте, откуда мы брали уголь, и лишь после всего этого мы продолжили бункеровку. Между прочим, механики и кочегары хвалили уголь, которым мы бункеровались в Лиинахамари. Освобождение Советского Заполярья подходило к завершению, и, как мы слышали, наши войска уже перешли границу Норвегии. В порту Лиинахамари у причалов постоянно разгружались и грузились транспорты, приходили в порт и уходили военные корабли и катера, мы работали в заливе, не выходя в море. Лишь в начале ноября покинули Лиинахамари, вышли в Баренцево море и легли курсом на запад. Пунктом нашего назначения был Киркенес — военно-морская база фашистского флота. Киркенес был освобожден нашими войсками 25 октября. Мы шли в видимости берегов, которые уже были покрыты снегом, время от времени ветром несло снег, судно носом зарывалось в серо-свинцовые волны. На этот раз мы шли в конвое, с нами шли еще какие-то суда и сопровождали нас небольшие сторожевые корабли. Мало впечатлений у меня осталось от Киркенеса. Когда мы пришли в порт, мне почему-то запомнилась хорошая солнечная погода и деревья--березки и рябинки, еще не сбросившие свою золотисто-красную листву. На деревянных причалах лежали груды ящиков с боеприпасами, минами, ручными гранатами, все это было немецкого производства. В прозрачной воде залива у свай лежали корпуса больших бомб со стабилизаторами. В воде над. ними плавала мелкая треска и еще какие-то рыбки. Мы на стоянках иногда ловили треску и пикшу прямо с борта ниточными лесками и самодельными крючками на кусочки той же рыбки. Это было не только развлечение, уха из свежей трески была очень вкусная. Сами мы ее не варили, этим занималась наша повариха Наталья Малышева, веселая, никогда не унывающая женщина, плававшая с нами с момента подъема судна, никогда не считавшаяся со своим личным временем. Она хорошо понимала, что ее задача кормить экипаж, и делала все, чтобы все были сыты. У нас на борту были две женщины; кроме Натальи Малышевой, была буфетчица Истомина Анна. Обе они наравне со всеми делали все тяготы морской жизни. Нам случалось прогуливаться по городу, от которого, можно сказать, на восемьдесят процентов были одни развалины, иногда попадались уцелевшие аккуратные домики. Встречались норвежцы, работавшие на расчистке развалин небольшими группами. Мне они запомнились какими-то настороженными, правда, и мы не проявляли желания с ними разговаривать. Киркенес на меня не произвел большого впечатления, очень небольшой городок, ни одного примечательного места я не запомнил. Запомнилась только хорошая осенняя погода, когда мы туда пришли. Иногда погода резко менялась, с моря дул порывистый ветер, над заливом нависали тучи, несло мокрый снег. Вот в такую-то погоду мы и получили приказ--следовать в рейс с баржей на один из бывших опорных пунктов военно-морской базы. Так как плавание должно было проходить в момент малой воды, а в фиорде хотя и был протраленный фарватер, но существовала минная опасность, с нами в рейс отрядили два катерных тральщика. Они шли впереди нас и протраливали фарватер. По настроению нашего командования мы понимали, что рейс был очень опасным; но приказ есть приказ, хотя мы и сомневались, была ли в этом необходимость. На верхнем мостике собрались все, кому положено тут быть. Капитан Власов Николай Савватьевич ежился в своем меховом полупальто, ежеминутно поднося к глазам бинокль, смотрел вслед идущим с тралом КТЩ. Чувствовалось его волнение, так как и фиорд был не знакомым для плавания, да и погода не благоприятствовала, вот-вот мог накрыть заряд и тогда можно потерять ориентировку и идущие впереди КТЩ. Старпом Афонин Андрей Федорович в неизменной своей черной шинели следил, чтобы рулевой не отвлекался и точно держал по курсу, время от времени сам заглядывал на картушку компаса. Тут же был и второй штурман Елисеев Григорий Кириллович, фактически это была его вахта, но сложность обстановки требовала, чтобы на мостике находились все, имеющие отношение к судовождению, а может быть, тут проявлялось, чувство солидарности- — в трудной обстановке находиться всем вместе. На руле стоял я, крепко держась за рукоятки штурвала и широко расставив ноги. Судно плохо слушалось руля, так как шли мы умеренным ходом, да на буксире рыскала во все стороны порожняя баржа. Оба штурмана с неудовольствием посматривали на меня, а я изо всех сил старался держать судно в кильватерной струе тральщиков, но это мне плохо удавалось. На мостике, облокотившись на реллинги и кутаясь в бушлат, стоял и наш сигнальщик Валя (я не запомнил его фамилии, так как его все звали просто по имени). Он был моложе всех нас, да и ростом очень невелик. Прибыл он в состав нашего экипажа в Мурманске вместе с машинистом и кочегаром, все они были работниками Отдела вспомогательных судов и гаваней Северного флота (ОВСГ). Валя вроде бы числился у нас юнгой, но выполнял роль сигнальщика, так как окончил школу юнг по специальности рулевых. Он быстро освоился в экипаже — и оказался хорошим товарищем, хотя детства в нем было значительно-больше, чем у нас. Он участвовал вместе с нами во всех работах, хотя был освобожден от вахт и состоял, как говорится, при капитане. К тринадцати часам на мостике появился мой напарник по вахте-матрос Кондратьев и сменил меня. Я был на мостике в ватнике, но достаточно продрог на ветру и с удовольствием скатился по трапам вниз и заскочил погреться в носовой кубрик, где мы, матросы и кочегары, размещались. На своей верхней койке лежал Володя Попов, еще один наш матрос, мой ровесник, и читал книгу. Он отложил книгу, спросил меня, что там наверху. Всего минут десять я пробыл в кубрике и вдруг раздался дребезжащий звук взрыва. Я мигом выскочил на палубу. Оказалось, что в трале у КТЩ взорвалась вытраленная мина. Издалека было видно, что оба тральщика на плаву. Нам просигналили флажным семафором, чтобы мы застопорили ход и легли в дрейф. Об отдаче якоря не могло быть речи, так как под килем была большая глубина, но это было мое предположение. На мостике второй штурман брал пеленги. Капитан и старпом в бинокли рассматривали, что делалось на тральщиках. Вроде бы у них взрывом повредило трал и они устраняли неисправность. Валя тоже смотрел в сторону тральщиков, из-за отворотов его-бушлата торчали флажки. Я спустился на палубу, почти вся наша команда собралась на палубе с правого борта, ближе к надстройке около машинного капа. С правого борта быстро стали спускать шлюпку, и вот она уже закачалась на волнах. С мостика увидели, что от взрыва мины недалеке от тральщиков всплыло много рыбы и, как видно, от капитана последовало распоряжение собрать рыбу на ужин, а то и впрок. В шлюпку уселись старпом Андрей Федорович, боцман Павел Гусев и матрос Смирнов. Боцман и матрос быстро разобрали весла, старпом сел на руль, и шлюпка стала удаляться в сторону тральщиков. Около борта нашего судна тоже стали появляться отдельные всплывшие кверху белым брюхом рыбины - треска и сайда. Мы начали вылавливать их. Появилась и селедка, тут уже потребовались ведра. На привальном брусе с правого борта ведром черпал рыбу второй механик Фохт Юрий Густавович. Одет он был налегке — в одной хлопчатобумажной серой робе и ботинках на босу ногу, он был на вахте и, увидев всплывшую рыбу, не вытерпел, выскочил из машины и принялся черпать рыбу. Он передавал ведро с рыбой мне, а я ее либо вываливал на палубу, либо высыпал в кастрюлю, которую подносила повариха. Тут же собирала с палубы рыбу буфетчица. В дверях кочегарки на решетках, опершись о косяк двери, с неизменной своей трубочкой во рту стоял старший механик Парфенов Михаил Павлович. На голове у него была надета также неизменная при нем морская фуражка-мичманка с красным совторгфлотовским вымпелом на околыше. Тут же, засунув руки в карманы зеленой робы, накинутой прямо на тельняшку, стоял Володя Попов и смотрел, как мы вылавливали рыбу из-за борта. Постояв на ветру некоторое время, он ушел в кубрик вместе с поварихой, которая также была одета легко и, видно, побежала на камбуз погреться. На корме на деревянном банкете стоял второй штурман и наблюдал за баржей. На мостике оставались только трое: капитан, матрос Кондратьев и сигнальщик Валя. В кочегарке орудовал своими кочегарскими принадлежностями Саша Ядовин. Он только один раз показался на палубе, осмотрелся и снова нырнул в свою кочегарку к топкам. Время шло, и надо было сменять Кондратьева. Я приоткрыл одну из крышек машинного капа и взглянул на часы, висевшие на переборке машинного отделения. Было четырнадцать часов без пяти минут. Я отошел от капа, рассчитывая через пару минут подняться на мостик. И тут вдруг ногами почувствовал сильнейший толчок, я не устоял на ногах и повалился на палубу и только тогда услышал взрыв и увидел взметнувшийся над мостиком огромный черный водяной столб. Взрыв меня оглушил, и я вначале только слышал звон в ушах и странную тишину, но я сразу же понял, что произошло, и сразу же сориентировался, когда увидел, что на меня скользит бухта стального буксирного троса, а корма стала медленно задираться вверх. Я быстро вскочил, перемахнул через фальшборт на привальный брус и, держась за планширь, выбрался на плетеный кормовой кранец. Думать было некогда, корма все выше поднималась над водой, и я сиганул в воду с единственной мыслью-как можно быстрее отплыть от судна, чтобы не засосало в воронку. Еще на кранце я сбросил с себя ватник и, отчаянно работая руками, саженками отплывал от судна. Оглянувшись, я увидел только трубу да за ней на гафеле развевающийся темно-синий военно-морской флаг. Приподнятая корма с проворачивающимся винтом медленно уходила в воду. Невдалеке на волнах качалась баржа, ее мотало как ваньку-встаньку, оттуда мне кричали и махали руками. В нескольких метрах от себя я увидел плывущего к барже второго механика Фохта, мы даже перекинулись с ним какими-то словами. Я подумал, что баржа тоже может подорваться на мине и что лучше плыть к берегу. Но берег был все-таки далеко, да и в волнах тяжело было держаться на воде, когда оказывался на подошве волны, то видел только небо, и я повернул к барже. С баржи молча наблюдали за мной и, когда я подплыл, бросили конец и вытащили меня на палубу. Следующим поднялся на палубу Юрий Густавович. С меня стянули сапоги, ватные штаны, и я спустился в кубрик, где было тепло от горячей печки. И только тут меня стал одолевать озноб и я осознал случившееся. Позднее спасшихся прибавилось, к борту баржи подошла наша шлюпка и доставила с места гибели судна второго штурмана Елисеева и буфетчицу Истомину. От нашего небольшого экипажа чудом уцелело восемь человек. Это те трое, кто был на шлюпке-старпом Афонин, боцман Гусев и матрос Смирнов. На их глазах "Муссон" уходил в воду. Они поспешили к месту гибели, где среди плавающих предметов обнаружили и вытащили из воды в шлюпку второго штурмана Елисеева и буфетчицу Истомину. Второй механик Фохт, как и я, сам добрался до баржи. Остался в живых и кочегар Валицкий, который не пошел с нами в этот рейс, так как стармех отправил его на берег собирать трофейные инструменты. Погибли девять человек и среди них все, кто оставался на верхнем мостике-капитан Власов, матрос Кондратьев, сигнальщик Валя. Остался в кочегарке Саша Ядовин. Не мог, как видно, выбраться и стармех Парфенов. Остались в носовых помещениях матрос Володя Попов и повариха Наталья Малышева. Уже после взрыва я видел бегущего на корму машиниста, а вот про кочегара не помню, где он был в тот момент. Оба они, и машинист, и кочегар, прибывшие к нам в Мурманске, погибли. На следующий день нам сообщили, что на берег в районе взрыва выбросило два трупа. Я с Андреем Федоровичем, был и еще кто-то, долго шли по урезу воды, пока не наткнулись на вытащенные на песок тела нашего капитана и сигнальщика. Оба они были в той же одежде, в которой я видел их в последний раз на мостике "Муссона", трупы были распухшими. Мы их доставили в порт. Вот так закончил свои плавания буксирный пароход "Муссон" под военным номером "М-39", окончательно затонувший в водах Ярфиорда недалеко от норвежского города Киркенес. Первый раз он тонул в Кандалакшском заливе, второй раз на Экономии в устье Северной Двины. Дважды его поднимали и он продолжал свои плавания, а здесь уже было его последнее пристанище. "Муссон" погиб, а оставшуюся команду как ветром разнесло. На военной машине отправили нескольких человек, в том числе и меня, в Лиинахамари. В кузов мы погрузили и капитана с сигнальщиком, а потом похоронили их в одной могиле и на месте захоронения оставили надпись. В порту я увидел стоящий у причала п/х "Спартак" и в надежде переночевать на нем поднялся на борт и встретил Юру Терентьева, с которым в сорок втором году мы плавали на п/х "Лахта". Оказалось, что капитан на "Спартаке" его отец, а он здесь третьим помощником. Юра затащил меня в капитанскую каюту, где я поведал им о своих скитаниях. Они шли в Мурманск и взяли меня с собой. Из вещей у меня ничего не было. Еще в Киркенесе кто-то мне дал брюки, ботинки и бушлат. Из документов--одна справка, подписанная капитаном 2-го ранга Митрофановым о том, что я являюсь сотрудником Отдела вспомогательных судов и гаваней Северного флота. Эта справка сохранилась у меня до сих пор, датирована она 21-м ноября 1944 года. А "Муссон" погиб 15 ноября. Устроился я в каюте у Юры на диване. На палубе погрохатывали лебедки, матросы устанавливали полубимсы, лючинами закрывали трюмы, на люки натягивали брезенты. В ночь мы и отплыли из Лиинахамари на Мурманск. Плавания в этот период были в этих районах очень опасными из-за немецких подводных лодок, которые подкарауливали наши суда у выходов из фиордов и не брезговали никакой добычей. Но мы на этот раз проскочили удачно, нам предстоял относительно далекий рейс вокруг полуостровов Средний и Рыбачий, но все закончилось хорошо. И вот уже мы идем Кольским заливом. Снова вижу знакомые места, от которых уходили мы всего два месяца назад. Но тогда, хотя и была осень, нас провожала прекрасная погода. А сейчас нас встречали неприветливые заснеженные сопки, промозглый ветер и осенние сумерки. Отшвартовались мы у Каботажной пристани. В Мурманске я пробыл недолго, всего один день. В военном порту явился я к начальнику ОВСГ, но видно, здесь я был не нужен никому, мне прямо заявили, что судно архангельское и поезжайте откуда прибыли. В штабе получил я проездные документы и поездом выехал на Архангельск. В Архангельсле я был уже 28 ноября и, заявившись домой, наделал переполоху и своим видом удивил и перепугал маму, особенно когда сообщил, что "Муссон" наш погиб. Явился я в отдел кадров пароходства на следующий день и сообщил о своем прибытии. Сразу же меня повели к начальнику пароходства Новикову, которому в присутствии еще двух-трех каких-то начальников я обстоятельно доложил о гибели "Муссона" и части его экипажа, рассказал и о гибели капитана Власова, который приходился начальнику пароходства тестем Меня поставили в резерв, а спустя некоторое время, где-то в середине декабря, я уже ехал поездом в" составе команды капитана В. О Закаржевского в Ленинград на приемку финских судов. Постукивали колеса на стыках рельсов, поезд из Архангельска уносил меня в неизвестную, подаренную судьбой жизнь.
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

"Муссон"(М-39), рейдовый буксир

Сообщение [ Леспромхоз ] » 04 Март 2012 10:00

Рейдовый буксир М-39 б. "Муссон", (моб.22.06.1941-20.11.1941; моб.вторично 31.08.1944-15.11.1944)
Подорвался на мине 15 ноября 1944 г. в Ярфиорде.
Погибли 9 человек:
(по публикации Харитонова В.П.)

    1. Власов Николай Савватьевич, капитан М-39
    2. Кондратьев Петр Степанович, матрос, (из Карелии)
    3. Попов Владимир Егорович, матрос
    4. Малышева Наталья Филипповна, повар
    5. Власов Петр Никанорович,кочегар
    6. Ядовин Александр Васильевич, кочегар (из Мурманска), ОВСГ СФ
    7. Быковский Мечислав Иванович, машинист (из Мурманска), ОВСГ СФ
    8. Парфенов Михаил Павлович, старший механик
    9. Захаров Дмитрий Александрович, матрос
    ?. Валентин ??, сигнальщик (из Мурманска), ОВСГ СФ
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

"Муссон"(М-39), рейдовый буксир

Сообщение [ Леспромхоз ] » 04 Март 2012 10:05

© Сомкин А. Мы помним вас… Архангельск, изд-во «Родина Ломоносова», 1995 г.
 079.jpg
 086.jpg

 080.jpg
 081.jpg
 082.jpg

 083.jpg
 084.jpg
 085.jpg
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

"Муссон"(М-39), рейдовый буксир

Сообщение ББК-10 » 10 Декабрь 2024 19:13

В декабре 1935 года была авария буксира:

Правда Севера, 1935, №295, 25 декабря

 Правда Севера, 1935, №295, 25 декабря АВАРИЯ МУССОН.jpg
АВАРИЯ "МУССОНА"

Вблизи мыса Могильного у острова Кильдина в Баренцовом море потерпел аварию буксирный пароход Северного морского пароходства «Муссон». Застигнутый густым снегопадом, пароход налетел 23 декабря на камни и получил пробоину, вследствие которой оказались затопленными машинное отделение и кочегарка. Команда высадилась на берег и частью принята на борт парохода «Северянин».
Вчера в Мурманск для руководства спасением «Муссона» выехал Н. Н. Песков, руководивший съемкой «Ускваллея».
Аватара пользователя
ББК-10
 
Сообщения: 10361
Зарегистрирован: 05 Ноябрь 2014 17:53

"Муссон"(М-39), рейдовый буксир

Сообщение ББК-10 » 10 Декабрь 2024 19:17

© Сомкин А. Мы помним вас… Архангельск, изд-во «Родина Ломоносова», 1995 г.

 СОМКИН - 0001.jpg
 СОМКИН - 0002.jpg
Глава 11.
Взрыв в Бек-фиорде

В ОДИН из последних ноябрьских дней сорок третьего года по заснеженному берегу Экономии растерянно бродил паренек в кургузом бушлатике. Он вглядывался в хмурую серую даль Двины, туда, где за Березовым баром она вливается в Белое море, оборачивался назад, на излучину реки, словно ожидая, что сейчас оттуда, где раскинулись лесозаводы Архангельска, выскочит ожидаемое им судно. Но река была холодной и пустынной.
С моря дул пронзительный ветер, нес над водой мелкую снежную крупу, засыпая ею низкий болотистый лес на правом берегу устья Кузнечихи. ржавые обломки взорвавшихся на Экономии еще в первую мировую войну судов, запушенные дощатые причалы.
Поеживаясь от попадающего за воротник снега, паренек спросил торопившихся куда-то мастеровых:
- Эй, мужики, вы тут случайно "Муссон" не видели?
- А ты кто будешь - водолаз?
Почему водолаз? - удивился парень. - Матрос я. Харитонов. Вот, направили на "Муссон", сказали, что на Экономии должен быть, да не пришел еще, наверное.
- То и спросили, не водолаз ли, что пришел твой "Муссон", да вон у причала и утонул. На железо напоролся.
Только тут Харитонов обратил внимание, что у самого берега около ржавых останков торчала из воды надстройка небольшого судна. На берегу копошились люди...
Так семнадцатилетнему Славе Харитонову пришлось начинать свою службу на "Муссоне" с профессии судоподъёмника и судоремонтника.
Буксирный пароход "Муссон" с первых дней войны выполнял незаметную, но трудную работу но буксировке различных объектов на акватории Архангельского порта. Экипаж почти не сходил на берег. Вместе с буксирами "Соломбала", "Северолес-18", "Норд", "Пурга" и другими "Муссон" в октябре 1941 года был передан Северным морским пароходством на время войны в подчинение УБЛО - управления беломорскими ледовыми операциями.
Работы было много, но моряки работы не боялись, весь экипаж трудился с пашой отдачей, не считаясь со временем, не жалуясь на усталость.
Еще в самом начале войны, узнав о вероломном нападении фашистской Германии на Советский Союз, экипаж "Муссона" направил в пароходство следующую радиограмму:
"Единодушно присоединяемся к всеобщему негодованию советскою народа, вызванному варварским нападением зарвавшихся гитлеровцев, протянувших фашистскую лапу на советскую территорию. Экипаж парохода "Муссон" с еще
[156]

 СОМКИН - 0003.jpg
большей энергией будет бороться за выполнение возложенных на него задач. Заверяем партию и правительство, что в любую минуту готовы встать на защиту социалистической Родины".{*}
Слово свое моряки подтверждали делом. Неутомимо сновал "Муссон" по широкой глади Северной Двины, иногда выходил в море, выполняя различные задания УБЛО.
И вот нелепый случай...
Чтобы понять и объяснить его, нужно вернуться на полвека назад...
... 11 января 1916 года у причала Экономии ошвартовался ледокольный пароход "Семен Челюскин". В его трюмах находилось 2200 тонн взрывчатки. А на берегу, в складах, в это время скопилось еще около сорока тысяч тонн взрывоопасных грузов: бездымный порох, динамит, ящики с патронами, снарядами, минами...
На рассвете 13 января неимоверной силы взрыв потряс окрестности. Это взлетел в воздух "Семен Челюскин", сдетонировали хранившиеся в складах боеприпасы. Чудовищная взрывная волна снесла на берегу все живое, все строения, разломала и опрокинула стоявшие на Экономии пароходы "Кильдин", "Каменец-Подольск", "Красноярск", "Бонг Невид". Огромный британский транспорт "Байронеа" приподнялся над водой, разломился пополам и рухнул обратно в реку. {**} Куски взорванных судов разбросало далеко в окрестностях Экономии, и наткнуться на них можно было везде. Сама Экономия надолго перестала функционировать как погрузочно-разгрузочный район Архангельского порта.
На один из обломков, остатков диверсии германской агентуры в первой мировой войне, и наткнулся "Муссон".
Двое суток, нt обращая внимания на пургу, леденящий ветер, моряки и водолазы поднимали судно со дна реки.
Время не ждало. Мощный gо тем временам буксир (около 700 лошадиных сил. водоизмещение 320 тонн) до зарезу необходим был для военных нужд. И люди подняли его за короткий срок, хотя сделать это было очень и очень нелегко. Подъемные средства на Экономии в nо время были не ахти какие - один пятидесятитонный плавкран, два катучих и один гусеничный.
Но энтузиазм и ноля людей победили. Проявляя выдумку, комбинируя имеющиеся грузоподъемные мощности, спасатели подняли аварийное судно на поверхность, и через два дня "Муссон" стоял уже в Соломбальском затоне.

{*} Ю. Н. Кучепатов. Огненные мили. Арх. С-З. изд., 1978. стр 7.
{**} Архангельск 1584-1984, фрагменты истории Арх. С-З. изд. 1984, стр. 119-121.
[157]

 СОМКИН - 0004.jpg
Самоотверженно трудились судоремонтники и моряки над восстановлением "Муссона". Силами экипажа было выполнено более 20 процентов ремонтных работ. Благодаря ударному труду плановая продолжительность ремонта была сокращена на 24 процента, и в мае 1944 года "Муссон" вновь встал в строй. {*}
... Передо мной лежит судовая роль "Муссона" за 16 августа 1944 года. В графе "прибыл на судно" (была тогда такая графа в судовой роли, кстати, очень удобная для дела) против фамилий почти всех членов экипажа проставлена дата 1.05.1944. Видимо, в этот день "Муссон" вышел из ремонта.
Судовая роль оставалась неизменной до 15 ноября (ушел за это время только третий механик Н. Шспетов), когда война внесла свои коррективы в список и жизнь членов экипажа... {**}
Слава Харитонов совсем освоился на "Муссоне", считая его своим домом. Еще бы: первый в жизни пароход, которому ты же и дал "путевку в жизнь" (конечно, не самолично, а вместе со всеми) еще до выхода в плавание, облазил и изучил каждый закуток. Молодой матрос радовался выходу судна из дока, переживал волнение первых вахт на руле, когда "Муссон" послушен твоим, именно твоим рукам, лежащим на штурвале, привык к глухому ритму работающих мотылей и поршней, шипению воды, разрезаемой форштевнем, строгому порядку морских вахт.
Одно только огорчало парня - море по-прежнему оставалось где-то там, за Березовым баром, куда "Муссон" выхолил редко.
Правда, летом "Муссон" сделал несколько рейсов по Кандалакшскому заливу, буксируя кошели леса из Умбы в Кандалакшу, но для Славы Харитонова, ждавшего встречи с "настоящим" морем, это было не то.
Вячеслав Павлович Харитонов вспоминает: "Июль стоял очень теплый, безветренный, море было прямо-таки бирюзовым, на небе ни облачка. "Муссон", работал полным ходом, тащил кошель со скоростью одной мили в час. Судно хорошо слушалось руля, и мы, матросы, на верхнем мостике не стояли, как говорится на руле, а лежали на хлебном ящике, загорали на солнцепеке, лишь изредка вставая, чтобы на пару рукояток отвести штурвал, когда нос едва заваливался с курса.
Не рейсы это были, а плавучий курорт... Сдав кошель в Кандалакше, мы налегке бежали в Умбу, весь путь занимал пять часов, а потом, взяв очередной кошель, мы снова трос суток шли до Кандалакши".

{*} Ю. Н. Кучепатов. Огненные мили. 1972. стр. 104.
{**} Архив АМП, д. 12, лл. 71 - 72, судовые роли судов мор. пароходства за 1944 г.
[158]

 СОМКИН - 0005.jpg
Наступила осень сорок четвертого года. На крайнем Севере у полуострова Рыбачий нарастал накал сражения, готовилось решительное наступление наших войск. А здесь, в Архангельске все было по-прежнему. По Северной Двине поплыла шуга, утрами у берегов нарастала хрупкая молодая наледь, которую с хрустом обламывали мелкие злые волны.
И вдруг новость: "Муссон" переводят в Мурманск, будем работать во вспомогательном флоте!
- Ну и что ж, что вспомогательный! - горячился Слава, хотя в общем-то никто с ним и не спорил. - Зато к фронту ближе. А там...
Что "там", толком не знал ни Харитонов, ни его товарищи. Но то, что работать у линии фронта это не вдоль Соломбалы бегать, понимал каждый.
На переходе в Мурманск Слава наконец-то узнал что такое "настоящее” море. В горле Белого моря в лоб "Муссону" ударил жестокий осенний норд-ост, и маленький буксир мотался в толчее волн то взлетая на гребень, то зарываясь в воду до самой надстройки. К тому же на судне не хватало кочегаров, и молодому матросу пришлось временно сменить профессию - стать к топкам. Это был адский труд; нынешнее поколение моряков не знает, что это такое. Харитонов вспоминает: "Начиналась вахта с того, что надо было лезть в бортовые бункеры и штивать уголь. Кочегар поднимал пар насколько мог, а ты запасал уголек себе на вахту, вернее, на начало вахты, на первое время. Потом приходилось еще не раз лазить в бункер. Бункер был узкий, приспосабливались кто как мог. Стоя в неимоверных позах, на качке, при свете тусклой переноски, задыхаясь от жары и угольной пыли, работали лопатой. Приняв вахту, надо было одновременно забрасывать уголь в топки, орудовать тяжеленными ломиками, подрывая спекшийся в топке шлак и насыпать шлак в кадку, которую сменившийся кочегар еще выталкивал вручную на палубу и высыпал шлак за борт. А потом поднимать шлак наверх было некому. И когда подходило время чистки топки, ломиком надо было сгрести жар в одну сторону и гребком вытаскивать горячий шлак из топки прямо себе под ноги. Механик в это время заливал шлак струей воды из шланга. В кочегарке стоял смрад и чад, глаза заливал пот, во рту пересыхало. Было такое ощущение, что глотаешь горячую пыль. А тебе предстояло снова и снова сгребать жар в очищенную часть топки и выгребать очередную порцию шлака, в то же время не забывая и вторую топку... Стрелка манометра неумолимо ползла вниз... После чистки одной только топки "все дрожало внутри, и ноги не держали и от качки, и от "удовольствия..."
[159]

 СОМКИН - 0006.jpg
С приходом и Мурманск "Муссон" получил имя, вернее номер "М-39", на нем был поднят флаг вспомогательных сил ВМФ - темно-синее полотнище с изображением военно-морского флага в углу. Задача была та же, что и дома -буксировка барж и понтонов, но условия уже были не те. Военную обстановку экипаж "Муссона", то есть теперь уже корабля "М-39", почувствовал сразу.
В светлое время суток работа моряков ничем не отличалась от той, к которой они привыкли в Архангельске. Днем "М-39" усердно таскал через Кольский залив от Каботажной пристани до мыса Мищуков баржи и понтоны с танками, артиллерией, солдатами и... лошадьми. В скалах Заполярья лошади проходили лучше, чем машины.
Но с наступлением темноты экипаж подтягивался - начиналась настоящая работа...
Мотовский залив в годы войны приобрел грозную известность. Почти четыре гола на его берегах стояли друг против друга две противоборствующие силы, наши и гитлеровские войска. Фашистские батареи с мыса Пикшуев держали под обстрелом вход в Мотовский залив. А нашим судам во что бы то ни стало нужно было прорываться туда: сражающаяся армия ждала подкреплений, и помочь ей можно было только по морю...
Все годы войны не стихал на берегах залива артиллерийский гром; немцы не жалели снарядов по любой цели, появившейся здесь. Наши, защищая прорывающиеся сквозь огонь суда, били по фашистским батареям. Навсегда запомнились морякам-северянам брызжущие смертью скалистые берега Мотовского залива...
(В мае 1984 года, будучи в немецком порту Висмар, я с удовлетворением увидел у достроечной стенки судостроительного завода "Матиас Тезен" воплощение памяти грозных военных лет Заполярья - только что спущенную на воду красавицу-плавбазу "Мотовский залив").
Особенно трудно приходилось буксировщикам, у которых за кормой тянулась одна, а то и две баржи, затрудняющие маневрирование. Именно такой работой занимался теперь по ночам экипаж "М-39". (Все же буду называть его и дальше “Муссоном", как-то привычнее...).
Вечером, взяв на буксир одну-две баржи с военными грузами, экипаж отправлялся в опасный рейс. Шли медленно, тормозили ход тяжелые баржи, к тому же уголь был низких сортов, nак что кочегары выбивались из сил, стараясь держать пар на марке при таком топливе. В наступающих сумерках, прижимаясь ближе к своему берегу, под нависающими скалами моряки вели свой небольшой караван в бухту Малое Озерко.
[160]

 СОМКИН - 0007.jpg
Иногда удавалось проскочить незамеченными, но чаше фашисты, заметив движение под берегом, открывали огонь, и тогда снаряды буравили воду, с грохотом и визгом рвались на берегу, взметая в воздух обломки прибрежных скал. Однажды разъяренные фашисты продолжали обстрел даже вслепую, когда буксир уже укрылся в бухте. Посланные науuаl, через сопки, снаряды были не менее опасны: они рвались в бухте рядом с причалом, на берегу, и никто нt мог быть уверен, что очередной снаряд не угодит в судно...
Но моряки "Муссона", дорвавшиеся наконец до настоящей боевой работы, не сетовали на опасность и трудности. Небольшой сугубо гражданский экипаж чувствовал себя воинской частью, сплоченной крепкой дисциплиной. Да так оно фактически и было - буксир выполнял боевые задачи в составе военно-морского флота, а его капитан Николай Савватьсвич Власов и старший механик Михаил Павлович Парфенов умели поддерживать на судне воинскую дисциплину Оба они были подстать друг другу: умудренные жизнью, битые морем, заботливые и требовательные командоры.
В походах и тревогах шло время. В октябре 1944 года наши войска, развивая наступление в Заполярье, неудержимо пошли вперед.
12 октября советские торпедные катера высадили десант в Лиинахамари, а 18 октября 1944 года в 13 часов 50 минут бойцы 45-й стрелковой дивизии перешли советско-норвежскую границу и через неделю советские войска при поддержке десанта Северного флота с боями освободили норвежский город Киркенес. {*}
Начало советского наступления застало экипаж "Муссона" в Порт-Владимире. Грохот артиллерийской подготовки разбудил моряков. Небо на западе полыхало ярче, чем во время полярного сияния, огненные переливы причудливо освещали гребни скал. Настроение моряков было праздничное - наши пошли вперед!
Вскоре и "Муссон" последовал за наступающими войсками. Сначала буксир работал в Лиинахамари, а затем перешел в Киркенес.
...Над Бек-фиордом, в глубине которого раскинулся небольшой городок Киркенес, занимался запоздалый ноябрьский рассвет. На фоне начинающего светлеть неба вырисовывались контуры высоких скал, окружающих залив. А внизу, над водой, было еще совсем темно, чуть угадывались у подножья скал дома Киркенеса. Изломанной грудой железа чернел над причалом обгоревший остов большого фашистского транспорта,
{*} История второй мировой войны, т. 9. М., Воениздат, 1978 г., стр. 152.
[161]

 СОМКИН - 0008.jpg
недавно потопленного нашей авиацией прямо в порту. Днем когда ребята ползали по нему в поисках разных деталей и инструмента, он не казался таким огромным.
Утром 15 ноября капитана Власова разбудил рассыльный начальника киркенесской базы и вручил предписание: взять в порту баржу и поставить ее на якорь у острова Реноё, после чего буксиру возвратиться в Киркенес.
Задание привычное, расстояние небольшое, всего три с половиной МИЛИ’ остров днем четко виднелся на выходе из Бек-фиорда.
Но сейчас эти три с половиной мили пройти было не так-то просто. Киркенес был только-только освобожден, и подходы к нему не были полностью очищены от немецкого минного заграждения.
Поэтому Власову пришлось дожидаться двух тральщиков которые вскоре пришли и, развернув стою снасть вроде бредня, самым малым ходом двинулись впереди буксира с баржой. Предосторожность была нелишней: накануне две мины взорвались в 50 - 60 метрах от "Муссона".
С моря дул порывистый ветер, над заливом нависли мрачные тучи, несло мокрый снег. На руле буксира сначала стоял Слава Харитонов, давно уже вернувшийся из кочегарки на палубу, но судно плохо слушалось руля на малом ходу, и Слава с трудом удерживал "Муссон" в кильватере за тральщиками. Его сменил Петр Кондратьев, пожилой уже далеко за сорок, мужчина. На судно он был послан в июне прямо И3 армии и до сих пор носил защитные гимнастерку и брюки, заправленные в кирзовые сапоги. Однако, несмотря на свой сухопутный вид, Кондратьев быстро стал одним из лучших рулевых "Муссона".
Медленно двигались тральщики и "Муссон" с баржой на буксире. Напряженная тишина стояла на мостике; капитан Власов поеживаясь в своем неизменном меховом полупальто, подносил к глазам бинокль; старший помощник Афонин следил за правильностью курса, время от времени заглядывая в катушку компаса. На крыле мостика стоял, кутаясь в бушлат наблюдатель, шестнадцатилетний сигнальщик, только что присланный из школы юнг Дима Захаров.
Рассвело. Остров Реноё приблизился настолько, что уже ясно различимы были каменные складки его берегов. До постановки баржи осталось с десяток кабельтовых, когда между идущим впереди тральщиками вырос пеннозеленый столб воды и в уши ударил грохот взрыва. В воздух взлетели обрывки трала.
- Стоп машина! - скомандовал Власов.
С тральщика засемафорили: "Лечь в дрейф, минное поле..."
[162]

 СОМКИН - 0009.jpg
- Теперь надолго, пока они там трал починят... - выходя с биноклем на крыло мостика, сказал старпом. - А остров-то совсем рядом.
Он повел биноклем по скалистому берегу острова, затем перевел взгляд на воду.
- Батюшки, рыбы-то сколько наглушили! Сайда...
На том месте, где мина разорвала трал, белея животами, колыхалось множество крупных рыбин.
- Николай Савватьсвич, - загорелся старпом, вечно озабоченный проблемой питания команды. - Разрешите спустить шлюпку, съездить за рыбой. Такая уха пропадает!
С питанием на "Муссоне" действительно было неважно. Да и у кого в военные годы с этим делом было хорошо? Повар Наталья Филипповна Малышева постоянно сетовала, что нечем кормить команду, и сейчас свежая рыба была бы очень кстати.
Власов подумал, что остров рядом, если даже тральщики быстро починят трал, то шлюпка и сама дойдет до якорной стоянки, и согласно кивнул головой.
- Боцман! - обрадованно закричал Афонин. - Спускай шлюпку, на рыбалку поедем!
Слава Харитонов, помогая товарищам спускать шлюпку на воду, с завистью смотрел на их веселые лица. Ему самому дозарезу хотелось бы сейчас подразмяться, навалившись на валёк весла, гнать шлюпку, подхватывать тяжелые скользкие тела рыбин, переваливать их через планширь.
Но нельзя. Через несколько минут заступать на вахту, менять Кондратьева.
Шлюпка, в которую сели старпом Афонии, боцман Гусев и матрос Смирнов, ходко пошла к россыпи глушеной рыбы.
- Берите только крупную! - весело кричала вслед рыбакам Наталья Филипповна. - Возни с ней меньше!
Она стояла у машинного капа рядом с Харитоновым и буфетчицей Аней Истоминой и, прикрыв глаза козырьком ладони, смотрела, как сноровисто старпом с боцманом выхватывают из воды слабо сопротивляющуюся рыбу. Тем временем глушеная сайда и треска стала всплывать и у самого борта "Муссона". Выскочивший на палубу в одной хлопчатобумажной робе и ботинках на босую ногу второй механик Георгий Фохт, перелез на привальный брус и стал ловить рыбу, зачерпывая ее ведром на коротком шкертике. На палубе рыбу принимала повариха. Набрав кастрюлю, Наталья Филипповна, довольная, сказала:
- Пойду-ко я сковородки готовить.
И спустилась вниз, к камбузу, закрыв за собой дверь.
Дальше предоставим слово Вячеславу Павловичу Харитонову:
[163]

 СОМКИН - 0010.jpg
 СОМКИН - 0011.jpg
"... Тут же собирала с палубы рыбу буфетчица. В дверях кочегарки, на решетках, опершись о косяк двери, с неизменной своей трубочкой во рту стоял старший механик Михаил Павлович Парфенов. На корме, на деревянном банкете стоял второй помощник (Г. К. Елисеев. - А. С.) и наблюдал за баржой. На мостике оставались только трое: капитан, матрос Кондратьев и сигнальщик Дима. В кочегарке орудовал Саша Ядовин, он только один раз показался на палубе, осмотрелся и снова нырнул к топкам. Время шло и надо было менять Кондратьева. Я приоткрыл одну из крышек машинного капа и взглянул на часы, висевшие на переборке машинного отделения. Было четырнадцать часов без пяти минут. Я отошел от капа, рассчитывая через пару минут подняться на мостик, и тут вдруг ощутил сильнейший толчок в ноги. Я повалился на палубу и только тогда услышал взрыв и увидел взметнувшийся над мостиком огромный черный водяной столб. Взрыв меня оглушил и я вначале слышал только звон в ушах. Почувствовав, что палуба подо мной быстро кренится, я вскочил на ноги и увидел, как прямо на меня скользит бухта стального буксирного троса. Корма задиралась вверх. Спасаясь от надвигающейся бухты троса, я перемахнул через фальшборт на привальный брус и держась за планширь выбрался на плетеный кормовой кранец. Раздумывать было некогда - "Муссон" тонул, корма все круче шла кверху, и я сиганул в воду с единственной мыслью: как можно быстрее отплыть от судна, чтобы не засосало в воронку. Еще стоя на кранце, я сбросил с себя ватник и, отчаянно рабочая руками, поплыл. Оглянувшись, я увидел только трубу, да за ней развевающийся на гафеле темно-синий военно-морской флаг. Приподнятая корма с проворачивающимся винтом медленно уходила в воду. На волнах качалась баржа, ее мотало как ваньку-встаньку, оттуда мне кричали и махали руками. В нескольких метрах я увидел плывущего к барже второго механика Фохта. Мы даже перекинулись с ним какими-то словами (я уже опять слышал). С баржи бросили конец и вытащили меня на палубу. Следом поднялся Георгий Густавович...".
... Довольные, на шлюпке, наполненной отборной сайдой, возвращались к судну моряки. Старпом сидел на руле, лицом к "Муссону", боцман с матросом - на веслах.
Откинув носком сапога крупную сайду, мешавшую упереться ногой в рыбинсы, Гусев мечтательно начал:
- Эх, и ушку сейчас Филипповна за...
Грохот, обрушившийся на шлюпку, заглушил конец фразы.
Изумленный старпом увидел, как в дыму и воде вздыбился "Муссон".
- Ребята, судно наше подорвалось!
[164-165]

 СОМКИН - 0012.jpg
На глазах моряков вместе с опадающей водой тяжело осел их "Муссон" и не задерживаясь медленно ушел под воду...
Через минуту над водой колыхалось только облако мелкой угольной пыли да покачивалась на поверхности в окружении обломков баржа с оборванным буксирным тросом...
- А Володька Попов в кубрике лежит... лежал, книгу читал... - растерянно произнес к чему-то Гусев, ошалело глядя на то место, где только что был "Муссон".
- На весла, быстрей, может, кого подберем! - опомнился первым Афонин. Моряки налегли на весла. Через несколько минут Гусев с матросом уже втаскивали в шлюпку второго помощника капитана Г. Елисеева. Затем подобрали буфетчицу Аню Истомину. Ноги скользили, мешала рыба...
- Да выбросьте ее к чертовой матери, какая тут рыба! - со злостью закричал старпом. Он напряженно всматривался в плавающие обломки, надеясь увидеть еще хоть кого-нибудь. Но никого на воде больше не было...
Подгребли к барже. На ее палубе растерянный, мокрый, стоял Слава Харитонов. Рядом с ним стоял и второй механик Георгий Фохт, вытирая струящуюся по лицу кровь. Во время взрыва механика ранило чем-то в левую ногу и взрывной волной выбросило за борт. Вынырнул он под самой кормой буксира, погружавшегося носом. Над головой Фохта угрожающе вращался на малых оборотах винт "Муссона". Механик в сторону, но не заметил, что над его головой оказался туго натянутый буксирный трос, связывавший баржу с "Муссоном". Когда "Муссон" пошел ко дну. трос не выдержал, лопнул и его конец вскользь хлестнул Фохта по голове. Георгий Густавович снова погрузился в воду, а когда вынырнул, увидел, что баржа по инерции идет прямо на него...
Больше в тот день в Бек-фиорде не обнаружили никого.
что же случилось с "Муссоном"? Объяснение может быть такое: когда "Муссон" лег в дрейф, его, возможно, чуть снесло с протраленной полосы, ведь дул ветер, и когда судно дало ход (Фохт вспоминает, что с мостика была дана команда "малый вперед"), сработала оказавшаяся под бортом мина...
Пострадавших при взрыве второго механика Г. Фохта, штурмана Г. Елисеева и буфетчицу А. Истомину на тральщике увезли в Киркенес в госпиталь. Остальные оставались пока не барже.
Прошел день, второй... Оставшиеся без теплой одежды моряки мерзли. Кто-то подал мысль: после взрыва обломки, вещи могло выбросить на остров Реноё. Надо насобирать там топлива, а заодно может найдется что-нибудь из одежды.
Перебрались на берег и разбрелись в разные стороны.
Плавник на берегу был, попадались кое-какие предметы и с "Муссона". Не было только носильных вещей.
[166]

 СОМКИН - 0013.jpg
Перепрыгивая с камня на камень, шурша галькой, Слава Харитонов пробирался по узкой прибрежной полоске, внимательно осматривая берег.
Впереди что-то завиднелось. Вроде кучка одежды, вынесенной приливом на берег, застряла между двух валунов. Слава обрадованно побежал к камням. "Хорошо бы вахтенный полушубок, что всегда висел в рулевой!" Но, подбежав ближе, в оцепенении остановился: прильнув щекой к гальке и неудобно подвернув под себя руку, на берегу лежат капитан "Муссона" Николай Савватьевич Власов... Легкая прибойная волна, набегая, подкатывалась ему под бок, приподнимая тело, но капитан не торопился вставать...
Вскоре на берегу нашли еще одного - бывшего юнгу Диму Захарова. И больше никого обнаружить не удалось...
Погибших перевезли в Киркенес. Когда тела выносили на причал, суровые молчаливые норвежцы обнажили головы. Глядя на застывшее тело шестнадцатилетнего моряка, тихо плакали женщины...
Было решено похоронить советских моряков на русской земле. Начальник Киркенесской базы выделил автомашину, на которой тела Власова и юнги перевезли через границу в Лиинахамари. Там и лежат они рядом - повидавший виды капитан и едва хлебнувший соленого морского ветра мальчик...
Указом Президиума Верховного Совета СССР капитан буксирного парохода "Муссон" Н. С. Власов и старший механик М. Н. Парфенон были награждены орденом Красной Звезды - посмертно...
В разных местах оказались после войны бывшие моряки "Муссона". В Архангельске - старпом А. Ф. Афонин, боцман П. Я. Гусев, буфетчица А. С. Истомина, в Северодвинске, механик Г. Г. Фохт, работал до недавнего времени в Мурманском рыбном порту, матрос В. П. Харитонов, далеко в Белоруссии - машинист Н. А. Валицкий...
Идет время, но бессильно оно стереть в памяти этих людей годы войны, скалистые берега Бек-фиорда, буксир "Муссон" и пятнадцатое ноября сорок четвертого года, когда смерть взмахнула над их головами ледяным смерчем минного взрыва.
И когда понадобилось рассказать об этом осеннем дне, им не пришлось долго вспоминать: они его никогда не забывали. Потому так подробны до мелочей письма и рассказы Афонина, Фохта, Харитонова, Истоминой. Благодаря им и появился этот очерк.
[167]

 СОМКИН - 0014.jpg
ВО ВРЕМЯ ВЗРЫВА В БЕК-ФИОРДЕ ПОГИБЛИ:

Власов Николай Савватьевич - капитан,
Парфенов Михаил Павлович - старший механик, Кондратьев Петр Степанович - матрос,
Попов Владимир Егорович - матрос,
Власов Петр Никанорович - кочегар,
Ядовин Александр Васильевич - кочегар,
Быковский Мечислав Иванович - машинист,
Захаров Дмитрий Александрович – матрос,
Малышева Наталья Филипповна - повар.
Аватара пользователя
ББК-10
 
Сообщения: 10361
Зарегистрирован: 05 Ноябрь 2014 17:53

"Муссон"(М-39), рейдовый буксир

Сообщение ББК-10 » 11 Декабрь 2024 19:32

Исторической точности ради.
© Сомкин А. пишет:
Указом Президиума Верховного Совета СССР капитан буксирного парохода "Муссон" Н. С. Власов и старший механик М. П. Парфенов были награждены орденом Красной Звезды - посмертно...

Капитан буксирного парохода "Муссон" Н. С. Власов и старший механик М. П. Парфенов были награждены орденом Отечественной войны 2 степени.
 1.jpg
 47.jpg
 48.jpg
 49.jpg
 229.jpg
 230.jpg
 231.jpg
Аватара пользователя
ББК-10
 
Сообщения: 10361
Зарегистрирован: 05 Ноябрь 2014 17:53


Вернуться в Потери кораблей и судов в Арктике во время Великой Отечественной Войны 1941-1945



Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 2

Керамическая плитка Нижний НовгородПластиковые ПВХ панели Нижний НовгородБиотуалеты Нижний НовгородМинеральные удобрения