ЭНЕРГО-АРКТИКА
— Арсеньев, Сергей Петрович, геолог из Оленекской геолого-раэведочной экспедиции. У нас сборный пункт в Булуне. Еще не все приехали, тронемся в дорогу не раньше чем через месяц. Вот я и решил разведку в горы сделать. Любопытные торы!
— Чорт ногу сломит! Мусорные кучи. Сплошной обвал. Как будто нарочно дробила их армия каменщиков сто лет назад, — ворчит Парфенков.
— А! Не любите! Это. вам не ровный пол, как на пароходе.
— На пароходе — полов нет: есть палуба.
— Ну, извините, ха-ха! Одним словом, не понравились горы?
— Нет.
— А горы — стоящие внимания, — серьезно говорит Арсеньев. — Подождите-ка! Время делать отсчет термометрам. Я сейчас вернусь.
На берегу реки установлены четыре термометра. Один на склоне горы, другой в земле около воды, третий и четвертый — под водой на различных уровнях. Арсеньев тщательно осматривает свои приборы, записывает отсчеты, удовлетворенно качает толовой.
— Горы очень показательные, — налегая на последнее слово, говорит Арсеньев, вернувшись. — Обратили внимание на формацию? Раздробленные горные породы. Известняки, гнейсы и сланцы. Есть сапропелевые угли, есть графит... Есть очень ценная красящая глина. А глазное в том: кто их раздробил?!
— Ветер, дождь, ну от солнца потрескались...
— И от мороза. Да? — спрашивает геолог, как заботливый школьный учитель. — Теперь остается эти явления соединить в одно: кто раздробил?! Нет, вы послушайте, товарищи, это же — мировое дело!
[408]
Геолог вскакивает и, блестя глазами, взволнованно кричит:
— Разница температур! Понимаете, товарищи? Вот главный двигатель целой серии взаимно связанных процессов, летопись которых мы читаем на склонах этих гор. Разница температур — основная первопричина бесчисленного множества силовых установок, существующих на земном шаре. В этих установках разница температур есть дело человеческих рук. Здесь, в Арктике, мы имеем чудовищной мощности природную силовую установку. Вот она напоминает о себе каждым обломком породы, валяющимся под ногами! Надо уметь только ухватиться за основу явления. Полярный холод буквально движет горами — холод разрушает их и сбрасывает обломки в долины! Полярный холод — явление мирового значения! Позвольте! Я, кажется, увлекаюсь. Давайте разберем вопрос детально, — останавливает себя Арсеньев, задумывается на минуту и продолжает более спокойно. — В Советском Союзе около половины территории приходится на северные, безлюдные окраины. Царство холода. Здесь нет городов, нет промышленности. И едва ли одна сотая доля естественных богатств севера обследована и взята на учет. Что тормозит освоение Севера?! Нет технической базы. Это понятно?! Нет электростанций, нет путей сообщения, нет топлива в тех местах, где оно необходимо. Но везде есть холод. Арктический холод. Все связывающий и убивающий. Это понятно? Так... Пойдем дальше. Вы, моряки, — народ политехнически образованный. У вас на кораблях имеются силовые установки. Большею частью — паросиловые. Что их приводит в движение?!
Парфенков морщит лоб,стараясь уловить мысль геолога:
— Движет пар. А пар — от испарения воды. А вода испаряется под влиянием тепла. Нужно топливо: уголь или нефть. Конечно, и уголь есть в этих торах...
— А никакого угля не надо! — победоносно вскрикивает Арсеньев. — Никакого топлива! Это понятно?
— Нет. Это уже совсем непонятно!
— Ах! Да ведь так просто: что движет любую турбину, любую поршневую машину?! Разность температур! Перепад тепла! Только наличие разности температур является единственным необходимым требованием.
[409]
— Ну?
— Подождите. Это понятно?
Мы оба честно сознаемся:
— Не очень!
— Сейчас я вам объясню. Это же очень просто, — торопится Арсеньев. — Как работает паровая машина? Котел нагревается, получается пар, пар идет в цилиндры, движет поршень и переходит в конденсатор. Это понятно? В конденсаторе пар опять охлаждается. Вот этот температурный перепад между паровым котлом и конденсатором фактически движет машину. Теперь слушайте дальше: сколько градусов холода здесь бывает зимой?
— До шестидесяти градусов. В прошлом году чуть ноги себе не отморозил, — говорит Николай Александрович.
— Прекрасно! Нет, не ноги, а мороз! Ну, даже если только сорок градусов мороза. А сколько температура воды подо льдом? Ноль градусов. Понимаете — ноль градусов, даже немного теплее, во всяком случае: ни тепла — ни холода. А по сравнению с наружным воздухом ведь это же горячая вода!
— Здорово! У нас в Павлове на Оке находились любители купаться зимой в проруби. А ведь и правда: похоже, что они теплую ванну брали, — удивленно говорит Парфенков.
— Конечно теплую. Горячую ванну! Теперь вы понимаете, в чем дело? В Арктике около любого водоема — реки или озера — можно строить энергетическую станцию. Всегда есть температурный перепад в сорок градусов. Значит, есть электроэнергия, есть тепло и свет, движутся станки, работают машины...
— Слушайте! Товарищ Арсеньев! Ведь если это удастся технически оформить,— вы перевернете всю экономику Арктики! Это ж гениальная идея!
— Идея не моя, — спокойно отвечает геолог: — Иностранные ученые лет пять уже работают над этим вопросом. Все дело только в том, что капиталистический мир, охваченный неизбежным кризисом, не в силах поднять расходы на массовое строительство таких установок. Французские ученые Клодт и Бушеро еще в 1926 году предложили использовать для силовых установок разность температур
[410]
между верхними — нагретыми слоями морской воды и глубинными — холодными.
В 1930 году канадский инженер Баржо разработал проект использования температурного перепада арктического воздуха и воды арктических водоемов. В Канаде уже строится первая температурная установка, рассчитанная на 70 000 киловатт.
— Энерго-Арктика! Составляйте проект организации Советского Э н е р г о-А р к т и к-С т р о я! — восклицает Парфенков.
— Знаете, тут нет ничего фантастического. Такая установка, Энерго-Арктика, как вы говорите, обойдется много дешевле, чем старая, паросиловая. Я — немножко химик. Знаете: ничего особенно сложного не потребуется. Вот примерно, — Арсеньев берет лист бумаги и начинает рисовать: — Котел, турбина и конденсатор — как в обыкновенной установке. Водяной пар здесь не годится. Мы воду используем в качестве своего рода резервуара тепла. Теплохранилища. Берем какой-нибудь газ, не растворимый в воде. Например: бутан или пропан. Углеводород. Знаете — из тех, что горят на болотах. Болотные газы. Теперь вливаем в котел жидкий охлажденный углеводород и ледяную воду. Углеводород — температура ниже нуля. Вода — «горячая», — она испаряет углеводород. Получается газ, он идет к турбине и движет турбину. В котле образуется лед: как шлак от сгорания угля. Лед выбрасывают. И снова повторяется весь процесс. Теперь нужно конденсировать, сгущать наш пар — углеводород. Для конденсации будет использован полярный холодный воздух. Газ снова обращается в жидкость и снова идет в котел. Здесь, вероятно, надо будет ввести какой-нибудь промежуточный охладитель,— например, замороженный соляной раствор. Но это уже дело конструкторов. Главное в арктической силовой станции — это ее простота. Не надо топлива! Не надо транспорта! Можно строить установку в любом месте тундры. Сразу, в любом месте для этой установки есть все необходимые материалы!
Огромная энергетическая база! Для всей Арктики! И подумайте, — какой мощный рычаг для социалистического освоения Арктики. — Арсеньев кончил говорить и теперь смотрит в костер, как будто в переливах оттенков углей
[411]
ему видится будущее «Э н е р г о-А р к т и к и». Действительно, картина, нарисованная геологом, подавляет своей простотой и в то же время грандиозностью.
— Здорово, — говорит после долгого молчания Парфенков, — здорово придумано! Вы, собственно, по специальности кто — геолог?
— Геолог. Два года назад институт окончил.
— Да... а химию где изучали? А механику?
— Химия у нас попутный, так сказать, предмет. Механика? Так ведь советскому технику надо все знать понемногу и всем интересоваться. Сейчас время — политехнически образованных людей.
Арсеньев улыбается, продолжает немного смущенно:
— Вот, знаете, со мной какой забавный случай был этой зимой: стекольщиком пришлось сделаться... чинить сломанный капкан.
