Можно миллион раз слышать и соглашаться, что великие изобретения человеческого разума превыше любых чудес, превыше всего, и в то же время не осознать до конца, внутренне, что ли, не прочувствовать значение этих слов. И вдруг приходит понимание. Я случайно стала свидетелем такой сцены. Это было на обратном пути. В каюту капитана тихонько, как может делать только он, вошел Николай Сидорович Хлоп-кин, большой ученый и уважаемый всеми человек. Смутившись, неловко извиняясь за назойливость, которой и в помине не было, он попросил у капитана карту пути «Арктики» к полюсу. Пояснил, что хочет подарить ее институтскому музею.
— Дадим и разрисуем в лучшем виде, — пообещал Юрий Сергеевич. Помолчал секунду, быстро глянул на сувенир в красной пластмассовой коробке, где золотом написано: «Уран-графитовая ячейка из первого в Евразии реактора Ф-1, пущенного И. В. Курчатовым 25 декабря 1946 г.». И вдруг заулыбался радостно, широко. — Дорогой мой человек, вот у меня на переборке карта, — показал в сторону салона. — Уже готовая, самая настоящая, по которой шли. Ее и заберете. Да за то, что вы нам подарили эту энергию, я не знаю, что готов для вас сделать. Как шла «Арктика»! Как она шла! Вы ж видели. Просто прекрасно! Я бы считал себя пропащим человеком, если бы умер и не увидел такой энергии. Всю жизнь мечтал, когда ж не станет судовых кочегаров...
14 августа поздним вечером энергетическая установка атомохода уже работала на полную мощность. ЦПУ, центральный пост управления, — мозг ледокола. Здесь сомкнулось все в едином действии, контроле, каждое движение, каждый винтик увязаны между собой в тугой технический узел. Царство кнопок, регуляторов, пультов. И всем этим сейчас, в данный момент управляет дежурная вахта под руководством старшего механика Юрия Семеновича Пилявца. Несмотря на обилие техники, тонкой и современнейшей, на соседство атомного сердца корабля, обладающего сказочной силой, работается в ЦПУ всем спокойно, я бы сказала, обыденно. Надежность механизмов гарантируется целым комплексом автоматики. Скоростям только позавидуешь. Вот, например, «Полюсу» достаточно лишь пяти секунд, чтобы высчитать больше тысячи параметров. Самая светлая голова не справится с таким потоком информации. Ошибется механик — его обязательно поправит машина и даже сообщит ему об этом, отпечатав ленту красным шрифтом. Как правило, человек не вмешивается в систему, он только настраивает ее.
Солнце, туман и белое раздолье — так встретил «Арктику» совсем не грозный с виду Ледовитый океан.
Идем по 130-му меридиану, вверх. Впереди, будто арка, открывающая полюс, опустила свои края на лед яркая радуга. Игра цветов, контрасты их — этого Северу не занимать. Оранжево-зыбкий диск солнца. Аквамариновое небо. Глыбы зеленого льда — кажется, что их только покрыли свежей сочной краской. Величавое снежное спокойствие... Смотришь — не наглядеться. Стихи вспомнились: «К такой бы палитре — кисть да треножник!»
И слушать хочется тишину, разрываемую ревом льда.
В такие минуты всякое в голову лезет. Где-то вычитала, что рыбы при еде скрежещут зубами. А зубы у них разные, оттого и звуки разные. По этим звукам, оказывается, можно определить породу рыб. По скрежету ледокола, мне кажется, тоже можно узнать его «породу». Вот, к слову, ледокол «Мурманск». Он расправляется со льдом куда спокойнее, аккуратнее. «Арктика» — эта беспощадна, молотит его, колет, крушит. Раскидывает многометровые глыбы по сторонам. Мощь чувствуется!
Лед сопротивляется отчаянно, бьется с «Арктикой» насмерть, выплескивая черные стрелы трещин на сотни метров вперед. Они несутся стремглав — то зигзагами, то прямо, пока не упрутся в очередной торос.
Даже канадский пак — самый злой враг ледокола — и тот сдается.
— Пошли холмы «сибиряка», — подмечает Романов из Арктического института. — Значит, наш, российский ледок, от материка вынесло. А это — «канадец».
«Ледовые» специалисты заступили на круглосуточную вахту. Когда спал сам Романов, одному богу известно. Зайдешь в рубку днем, ночью — все стоит у иллюминатора, выглядывает что-то, пишет. Если нас интересовал лед, подробности о нем, мы обращались с вопросами только к Илье Павловичу — он, как ледовая энциклопедия, Рассказывает интересно, с примерами из собственной практики — на полюсе уже был, последний раз весной 1977 года, на «СП» дрейфовал, и полетать над Полярным бассейном довелось немало.
Слушаешь Романова, смотришь на белый хаос, и представляется он совсем иным, чем казался раньше. Даже симпатию начинаешь чувствовать к этой неуютной холодности. Что-то есть во льдах от живого. Возраст — молодость и старость, род, характер и вечное движение. Мы идем, и лед движется, только медленнее нас. И это только на первый, неопытный взгляд кажется, что льды похожи. Похожесть эта обманчива, они очень разные. Специалист глянет, и по легкому, едва уловимому оттенку назовет происхождение ледовой глыбы, ее родину.
Не шутка — ведь морские льды занимают почти пятую часть поверхности Мирового океана, а всего в океане почти 38,7 тысячи кубических километров льда. Километров! Одной из крупных «фабрик льда» считают моря, омывающие наш сибирский материк. Правда, нрав у этого льда гораздо миролюбивее, спокойнее, чем, скажем, у канадского пака. Канадский лед и сибирский («канадец» и «сибиряк», как называет их Илья Павлович) встречаются, соседствуют, вместе путешествуют по Центральной Арктике. Вкрапливаются друг в друга, как одна каменная порода в другую, но никогда крови своей не смешивают — и у льда, оказывается, гордый характер.
Из судового журнала:
«Северный Ледовитый океан. 15 августа. 08.50. Прошли торосистый участок. Местами включения пакового льда. Работая ударами, прошли торосистую гряду. Заклинило. Используя дифферентную систему, вышли из заклинивание...
19.50. Застряли в торосе, отходим назад...
22.00. Замерили осадку ледокола со льда. Ось гирокомпаса приведена в плоскость квазимеридиана. Угол перехода равен 125 градусам 27 минутам.
22.48. Дали полный ход вперед».
Полюс ближе, работы больше. Чаще, чем раньше, склоняются над картами штурманы, навигаторы, сверяют показания разных курсоуказателей, дотошно считают. Атомоход разменивает последние градусы на пути к полюсу. Меридианы все ближе жмутся друг к другу, чтобы встретиться в одной точке на вершине Земли. Бывшие до сих пор надежными, наши путеводители— компасы стали безбожно врать. И если верить их сиюминутным показаниям, можно забраться куда угодно, но не на полюс. Пусть простят меня специалисты за столь свободное изложение данной ситуации, но, видно, только им дано точно и безошибочно разбираться в этих сложных и хитрых «квазикоординатах», «квазимеридианах», «квазиширотах» и «квазиэкваторе». А в том, что они — люди знающие, хорошо разбирающиеся в этом, — не было сомнения еще до начала рейса. Предвидели, готовились, знали: мало достичь полюса, надо еще доказать, что его достигли.
Меня развеселила команда Кучиева:
— Остановите движение, чтобы привести в чувство наши гирокомпасы!
Чем ближе полюс, тем чаще приходилось «приводить в чувство» гирокомпас. А он, как растеряха, не мог найти свой направляющий момент.
Теперь наш курсоуказатель — гироазимут. Ладно, нам, непосвященным, непривычно. Но и опытные штурманы порой искренне удивлялись (им еще не приходилось плавать в таких широтах), почему мы идем в сторону, забывая, что карта пути повернута на 90 градусов.
На последних милях перед полюсом использовалось все, что достигнуто наукой и практикой, в том числе и спутниковая навигационная система. Да, нам путь указывал и спутник. Павел Семенович Волосов, опытный навигатор, заметил по этому поводу: «Он знает, где пролетает, и нам расскажет». Не пренебрегали и старым, дедовским «компасом» — астрономией, молили погоду, чтобы слала не туман, а чистое небо со светилами.
Жизнь пошла в каком-то ином измерении — полюсном, далеком от земных привычных представлений. Под ногами — около четырех километров студеной бездны с неведомым ранее людям рельефом, с острыми пиками своих «эльбрусов» и «казбеков» — такими нарисовала контуры океанского ландшафта подводная карта.
Мы смирились с тем, что уйдут в «никуда» меридианы. Но жить без времени?! Такое, в наш цивилизованный век, вряд ли кому и приснится. Оказывается, придется. Потому что земное понятие «время» чуждо полюсу. У каждого меридиана оно свое, но меридианов не станет — значит, и времени — тоже. Не менее удивительно, что день и ночь здесь равны году. Выходит, из ста дней и ночей получается век. Не признавая никакого безвременья, все наши часы упорно показывали московское. И от этого радостно. Благо оспаривать первенство прибытия в часах и минутах будет некому.
Вдобавок ко всему, человека, попавшего на полюс, не станет мучить вопрос, где запад, где восток. Все направления слились в одно, все дороги отсюда ведут на юг, и только туда.
Вот такой ждет нас — удивительный, самый северный пик Земли.
...16 августа. 18 часов 30 минут. До полюса осталось тридцать миль. Белая загадка Севера совсем рядом. Но для атомохода плаванье здесь — уже не плаванье, а сплошные удары о ледовые преграды.
Тревожно. Радостно. И какое-то особенное чувство гордости. Гордости за то, что сбывается мечта наших смелых предшественников. Быть может, и они испытывали подобные чувства, отправляясь к полюсу. Обратите внимание, сколько веры и силы звучит в этом последнем приказе Г. Я. Седова:
«2 февраля, бухта Тихая.
... Итак, в сегодняшний день мы выступаем к полюсу. Это событие — для нас и для нашей Родины.
Об этом деле мечтали уже давно великие русские люди — Ломоносов, Менделеев и другие. На долю же нас, маленьких людей, выпала большая честь осуществить их мечту и сделать посильные научные и идейные завоевания в полярных исследованиях на пользу и гордость нашего дорогого Отечества».
Идея похода к Северному полюсу созрела у Седова в 1910 году. Через два года после этого он представил в Главное гидрографическое управление проект экспедиции. «Первыми пионерами в Северном Ледовитом океане, — писал в рапорте Седов, — были промышленники, устремившиеся туда за богатою добычей морского зверя, а затем путешественники с научной целью. Многие из путешественников плавали сюда для отыскания свободного морского пути на восток, многие — для открытия новых земель и физического изучения океана вообще и, наконец, многие для открытия Северного полюса, чтобы разъяснить мировую загадку как со стороны научных полезнейших наблюдений, так и со стороны открытий. Человеческий ум до того был поглощен этой нелегкой задачей, что разрешение ее, несмотря на суровую могилу, которую путешественники по большей части там находили, сделалось сплошным национальным состязанием. Здесь, помимо человеческого любопытства, главным руководящим стимулом еще безусловно являлись народная гордость и честь страны. В этом состязании участвовали почти все культурные страны, и только не было русских, а между тем горячие порывы у русских людей к открытию Северного полюса проявлялись еще во времена Ломоносова и не угасли до сих пор».
Однако нужной поддержки идея Седова не нашла. Ему государство отказало в финансовой помощи. Средства, собранные благодаря добровольным пожертвованиям, были ничтожно малы. Но от экспедиции Седов все-таки не отказался. Друг Седова, художник Пинегин, который был ее участником, в своих воспоминаниях с горечью отмечает то, что они никогда «не ощущали так сильно косности и тупого, непроходимого бюрократизма царской России, как в дни перед уходом экспедиции».
Седовская экспедиция вышла в море 10 сентября 1912 года на старой зверобойной шхуне «Святой мученик Фока», явно не рассчитанной на такие рискованные путешествия. Очень быстро начались трудности. Вынужденная зимовка у северо-западных берегов Новой Земли, 352 дня в ледовой ловушке. Затем трудный бой со льдами на пути к Земле Франца-Иосифа. К этому времени топливо и продукты были на исходе. И снова зимовка, в бухте Тихой, только еще более тяжелая и изнурительная. Многие участники экспедиции заболели цингой. Не миновала она и Седова. Но никакая, даже эта, преграда не могла заставить его отступить, он принимает решение идти к полюсу пешком.
15 февраля 1914 года, взяв с собой двух попутчиков, матросов-добровольцев Линника и Пустотного, Седов покинул бухту Тихую. Но путь его был недолгим. Болезнь взяла свое: ноги опухли от цинги, появилась боль в груди, оставляло сознание. Он шел, пока мог идти, потом его везли на нартах. 5 марта Седова не стало. Пустотный и Линник похоронили его на мысе Аук острова Рудольфа. Над могилой из камней, самой северной на Руси, был поставлен крест из лыж и рядом— флаг, который отважный русский исследователь хотел водрузить на полюсе.
...16 августа. 23 часа. До полюса — десять миль. Корпус ледокола натужно гудит. Удар за ударом. Семиметровые пирамиды не сдаются. Атомоход ползет на торосистую гряду. Трясется. Отступает. Судоводители приняли решение действовать по принципу: «Умный в гору не пойдет».
— За рулем смотреть! — командует Кучиев. — Право на борт!
«Арктика» пошла в обход. Наползая на очередную гряду, задрала нос. Теперь задрожала ледяная гора, но с места не сдвинулась...
И вдруг тишину, которая в эти минуты казалась почти священной, нарушил звон колокола. Все невольно вздрогнули — так он был неожиданно, да и не вовремя. Но ничего не поделаешь, колокол исправно следует старой морской традиции: звонит в положенное ему время.
А между тем ледяная гора, на которую влез атомоход чуть не до половины, начала помалу сдаваться.
— Наконец-то пошли вперед! — проговорил Василий Александрович Голохвастов, дублер капитана.
— Хорошо, — облегченно вздохнул и Кучиев. — Так держать! — И заходил по рубке.
17 августа. 3 часа 30 минут. «Арктика» в двадцати кабельтовых от полюса. Каждый кабельтов — это сто восемьдесят пять и две десятых метра...
Кучиев пошутил:
— Самых нетерпеливых можем пустить пешком! По соседству кто-то замечает:
— Один рекорд уже поставлен. В ходовой рубке тридцать два человека. Такого еще не бывало.
Вертолет, который указывал в последние предполюсные часы атомоходу каждый шаг, попросилпосадку. «Сильное обледенение». — сообщил с борта гидролог Валерий Лосев.
Минуты тянутся будто часы. Начинается самое ответственное — определение заветной точки.
— Гарантирую точность — два-три корпуса, — пообещал капитан. (Это он о полюсе). И продолжил: — Когда Скотт пришел на Южный полюс, он увидел там палатку Амундсена. Вот что такое точность.
И улыбнулся, потирая руки. Куда девались усталость, напряжение! Буквально через несколько минут все — и в ночь на 17 августа
никто не соглкнул глаз, боясь проспать торжественный момент, — услышали по судовому радио голос Павла Ивановича Ню, четвертого помощника:
— Наш ледокол в четыре ноль-ноль по московскому времени вышел на Северный географический полюс!
— Стоп, машина! С приходом! Что, моряки?! Поздравляю! —крикнул капитан.
Ждали с нетерпением и... растерялись. На одну секунду. И вот — «ура!» Рукопожатия, объятия, поцелуи...
