Стрекозья тень вертолета скользила по разноцветным заплатам тундры. Кто сказал, что тундра однообразна? С высоты виден бархат цвета хаки на нечастых плоскостях и округлостях стираемых временем сопок, бурый мох и густая зелень поднявшегося с теплом стланика. То нежно-голубые, то темные пятна озер и бочажков, синие извилины стариц — речек, давно потерявших себя. Сопки, прорвавшие каменными вершинами зеленую шкуру тундры,— то сглажены ветрами тысячелетий, смирившиеся, то грозят небу оскалом останцов, похожих на древние изваяния. На бархате тундры видны и незарастающие шрамы от гусеничной техники, как от ударов кнутами, и рыжая россыпь ржавых бочек, похожих на болезненную сыпь.
Час летим, два часа — все тундра под нами, цветущая, спешащая выпестовать семена новой жизни, чтобы лечь послушно под глубокие снега, впасть в долгий зимний анабиоз.
Затерялся среди тундр жилой оазис — село Омолон. В годы войны сложился здесь оленеводческий колхоз «Пионер», реорганизованный впоследствии в совхоз «Омолон», и живут здесь чукчи и юкагиры, эвены и русские. Прославился совхоз династиями мастеров оленного дела.
В довоенное время в семье Андрея Тумма родился сын, младшенький, последыш. Хозяйка кочевья Анна кутала малыша в мягкие шкуры, пела ему песни жизни, и он рос, детеныш тундры, сын чавчыва-оленевода.
Где-то далеко грохотала война. До Омолонских тундр донеслись ее железные раскаты — над стойбищем часто пролетали боевые самолеты.
Семья бригадира Тумма кочевала со стадом — больше трех тысяч оленей — в верховьях Большого Анюя. Когда подрос Тынан-
[208]
кергав, его отдали в школу, что находилась на главной усадьбе колхоза «Пионер», и в списки первоклашек внесли его с русским именем Гриша, а чукотское имя стало фамилией.
Директором школы-интерната был Вячеслав Иванович Лобода. Он умел говорить по-чукотски. Учитель Антон Семенович Сульженко знал эвенский. Детишки же говорили и по-чукотски, и по-эвенски, и по-юкагирски, и все учились русскому языку — он их объединял.
Через много лет Григорий Андреевич Тынанкергав рассказывал о школьном детстве:
— Наши учителя были близкими нам всем людьми. Близкими, понимаете? Без отца и старшего брата я остался в четырнадцать лет, умерли они почти в один год. С кем остался? С мамой, учителями, школьными товарищами. Летом — при стаде, с осени и до весны — в школе. Оленеводы учили родовому ремеслу. Школа открывала мир... Я был в шестом классе, когда однажды летом пришли к стойбищу геологи из Сеймчанского райГРУ. Я стал у них частым гостем, они относились ко мне как к взрослому, по головке не гладили. Они сами работали, не считаясь со временем. Пригляделся, решил помогать. Геологи поощрили — объясняли, показывали приемы работы. Видел, труд у них тяжелый и сложный, но был я не хилым и мне было интересно. На следующее лето геологи снова работали неподалеку — и я с ними.
Учитель Антон Семенович, заметив интерес мальчика к геологии, высказался, как бы размышляя вслух:
— Кто лучше чукчи-оленевода знает тундру? Да никто! Знания эти не праздные, делу служат. Тебя заинтересовало, что под тундрой? И это не удивительно — хозяин дома должен знать, что у него в подполе хранится. Естественно, надо учиться, долго, всю жизнь.
Осенью 1954 года Григорий Тынанкергав поступил в Магаданский горно-геологический техникум. Курс был многолюдный, многонациональный. Студенты имели за плечами большой опыт работы в геологических партиях, некоторые уже стали руководителями, и диплом им был нужен разве что для отдела кадров. Единственный чукотский паренек, вчерашний школьник из сельского интерната, не потерялся среди них...
Кандидат геолого-минералогических наук Александр Иванович Кисель с первых же дней обратил внимание на молчаливого паренька с вдумчивыми глазами. Не тем Гриша заинтересовал педагога, что был единственным на курсе чукчей, и не тем, что моложе многих. Григорий не задавал вопросов до тех пор, пока не убеждался, что сам понять, разобраться не может. И вопросы его были продуманны, лаконичны. Радовала усидчивость паренька, его стремление к самостоятельным выводам.
[209]
— На первой практике побывал в Ягодном, в одной из старейших геологических экспедиций,— рассказывает Тынанкергав.— Высокая культура исследований, огромный опыт. Работал, приглядывался, понял, что выбрал себе дело очень интересное. Я и по сегодня благодарен Александру Ивановичу за строгую науку, за спрос и советы. На второй практике работал в Сеймчанском райГРУ, пошел в поле дублером коллектора. В пятьдесят восьмом завершил учебу, получил диплом техника-геолога. Принял меня лично Константин Александрович Иванов — он тогда был начальником райГРУ. Вот кто умел выслушать и сказать запоминающееся!
Осенью 1958 года Григорий Тынанкергав стал коллектором геолого-съемочного отряда, которым руководил Петр Петрович Сыркин.
— Ныне Петр Петрович начальник Центральной лаборатории в Магадане, ученый, наставник — таким он был для меня в юности. Он первым посоветовал продолжить образование, добился направления и стипендии — и в шестьдесят втором году я стал студентом Свердловского горного института.
Если вдуматься, студенческие сутки резиновые! Уж сколько вмещается в них часов занятий, увлечений. В комнате общежития висел красочный плакат: загорелый супермен растягивает на размах могучих рук эспандер из пяти строк: с-у-т-к-и — и броская фраза: «Тот, кто считает свое время минутами, имеет его в 60 раз больше, чем считающий часами!»
Студент Тынанкергав занимался самбо, участвовал в межинститутских соревнованиях, в первенстве города. Хорошо учился, его курировал доцент Поскокин — сам завкафедрой! Высокий, гибкий, Григорий сохранял всегда спокойную улыбку в задумчивых прищуренных глазах знающего жизнь тундровика.
После второго курса женился — разгадала его натуру волжаночка Тамара Ланецкая. Вместе окончили институт, вместе выехали на Чукотку.
— За все те годы побывал в Омолоне всего один раз. Приехал искать родню, корень свой. Бродил неприкаянно — сверстники повзрослели, у каждого своя жизнь, родных не нашел.
Вспомнилось, как шел предосенней тундрой у береговой кромки звонкой, прозрачной протоки, и захотелось вдруг снять городскую обувь, ступить на ершистый и кудреватый ковер трав и лишайников. И снял было обувь, но остановился взгляд на обнаженных ступнях, лишенных привычной защиты. Они не ощутили радости касания к жестковатой, влажной и прохладной траве, траве его детства.
Подумал тогда, усмехнувшись: «Вот и сказался в тебе, Тынанкергав, национальный характер. Чукча от веку лишен сентимен-
[210]
тальности, он сын природы. Ахи и охи трогательных встреч с родной землей — это у тех, кто вырос на асфальте. Запах цветов? — трогателен, но в практику жизни не вписан потребностью. Иное дело — запах грибов. У русского человека в крови «грибная охота», у чукчи-оленевода — тревога за стадо, способное на запах лакомства рвануться в возбужденный бег, в откол...»
Супруги получили направление в Провиденскую геолого-поисковую экспедицию, в партию, возглавляемую опытным геологом Е. А. Макаровым. Базировались в Пинакуле, эскимосском селении на берегу залива Лаврентия.
Горный мастер Тынанкергав руководил шурфовкой и проработкой канав на участке, где тремя годами раньше геологи определили перспективы, повышенные концентрации металла. Работа была знакомой еще по Сеймчану, разве что теперь молодой специалист выступал в новом качестве — руководил профессионалами, умелыми и опытными шурфовщиками и промывальщиками.
Отношения с рабочими сложились с первых дней. Энтузиазм и настырность молодого мастера они восприняли как должное, бригады отозвались добросовестным, вдумчивым отношением к заданиям мастера.
Проработали на участке сезон, и как ни старались, но не подтвердились перспективные концентрации. В камеральных работах геологи проанализировали результаты «поля», наметили новые направления.
Коллеги оценили молодого специалиста высоко: собранный, несуетливый, вдумчивый. И отметили скромность его.
А ведь был у молодого специалиста Григория Тынанкергава повод, скажем, для завышенного самоосознания: в те годы он был единственный геолог-инженер чукча. Единственный дипломированный специалист из всей народности. Не малый повод для иного молодого человека требовать от окружающих какого-то особого отношения к себе.
«Вы думали об этом, Григорий Андреевич?» — надо бы спросить у него при встрече. Как он ответил бы?
А ответил бы он так:
— Конечно, думал. Не хотелось, да пришлось, говорили об этом часто — не коллеги, а журналисты и, простите, обыватели. Ответить помогло простое: школьные знания арифметики. Нас, чукчей, чуть больше десяти тысяч. Парней, уходящих в «нетрадиционные профессии», примерно вчетверо меньше — и инженером-геологом стал из них один. А как в других районах страны? Разве в Москве или Свердловске больше, чем один из десяти тысяч молодых людей, выбирает для себя профессию геолога? Десятки чукчей стали врачами, учителей и того больше, есть художники, есть писатели и поэты. В Пинакуле, а позже в Лаврентия, встречал
[211]
Маргариту Глухих, науканскую эскимоску,— она заслуженный работник культуры РСФСР. Из науканцев — эскимосская поэтесса Зоя Ненлюмкина, большой артист Нутетеин — я его видел в танце «Полет чайки против ветра» — он был уникальным танцором... Вот этим и стоит гордиться — многими из немногих! А тем что я геолог — чем гордиться? Учился, выучили, работаю. Не горжусь тем, что единственный, скорее сожалею...
Работал Григорий Тынанкергав горным мастером, стал старшим геологом отряда, потом начальником. Участвовал в процессах познания недр огромной территории — от Инчоуна на севере до бассейна реки Курупкан на юге, западнее эскимосского села Сиреники. Работал в тундре, в горах, на скалах и на побережье двух океанов. Его работы неизменно получали высокую оценку. Он приобрел ценнейший опыт в горных работах, в шлиховом и литогеохимическом опробовании.
В начале 1973 года на Северо-Востоке произошла реорганизация геологической службы. Провиденская экспедиция стала партией, партии — отрядами. Начальник отряда Григорий Тынанкергав понимал, что и от него зависит глубина, доскональность геологических знаний этой самой восточной окраины евро-азиатского материка. Его знания отложились в отчетах, в проектах будущих работ. Его отчеты легли в основу составлявшейся Государственной геологической карты — в новейшую геологическую карту Северо-Востока страны.
И вновь воображаемый диалог:
— Вы отличный специалист, Григорий Андреевич!
— У меня были отличные учителя!
В ряды КПСС Григорий Андреевич Тынанкергав вступил в тридцать восемь лет. И в этом сказалась зрелая творческая натура, дотошная самокритичность в оценках личностной значимости и... скромность.
В 1976 году подразделения провиденских геологов были включены в состав Восточно-Чукотской геологоразведочной экспедиции. Здесь, в Эгвекиноте, давно сложившемся центре геологических исследований Иультинского узла, известного сосредоточением оловянных и вольфрамово-молибденовых месторождений, работает Григорий Андреевич и ныне. Он руководил отрядом групповой геологической съемки, завершил большой объем исследований и признан соавтором научной работы, содержащейся в последнем томе «Стратиграфического словаря». В том же словаре использованы материалы прошлых работ Григория Андреевича. Он автор и другой чрезвычайно важной статьи, опубликованной в коллективной монографии, посвященной мезозойскому периоду развития нашей планеты. Специалисты отметили, ученые утвердили: эта статья геолога Тынанкергава является основополагающей работой
[212]
по мезозою Восточной Чукотки. Научная работа чукотского геолога получила высокую оценку высшей геологической инстанции Советского Союза — Научно-редакционного совета Министерства геологии СССР при ВСЕГЕИ.
Продолжу воображаемый диалог:
— Коллеги считают вас, Григорий Андреевич, состоявшимся человеком науки, эрудитом в темах геологии Восточной Чукотки. Заслужить уважение коллег — дело нелегкое!
— Просто они очень снисходительны. У меня хорошие коллеги...
Ветераны ВЧГРЭ, геологи Константин Сухов, Станислав Амитиров, Юрий Крюков, бывший начальник экспедиции, а ныне первый секретарь Иультинского райкома КПСС Борщев, бывший начальник экспедиции, позднее второй секретарь райкома Александр Наталенко — все они отзываются о геологе-коммунисте Тынанкергаве с уважением и признательностью.
Константин Сергеевич Сухов, художник по складу характера и увлечениям — он скульптор-миниатюрист, гравер по кости и камню, подлинный живописец — признал у Григория Андреевича тонкий вкус и художническое чутье. С. И. Амитиров — сложившийся мастер художественной фотографии, участник и призер многих выставок и вернисажей известного фотоклуба «Берингия» — считается с замечаниями коллеги Тынанкергава.
...Жилой дом геологов. Уютная, без налета обывательского накопительства квартира — такая, как у многих, разве что книг побольше — читаемых книг. Пластинки, магнитофонные записи, тщательно отобранные коллекции. Здесь живут супруги Тынанкергавы. Их дочь Ирина училась в Иваново — музыкальное училище, класс фортепиано. В полевой сезон квартира пустеет — супруги уходят в тундру, в горы, в каньоны и долины чукотских рек.
— А родственников в Омолоне я все же нашел. И в Илирнее. Есть три племянника, сыновья старшего брата, Ефима Ичетаургина. Все они оленеводы, трудолюбивые люди. Многие школьные товарищи в Омолоне сейчас бригадиры, продолжатели славных семей оленеводов — Михаил Пананто, Дмитрий Ходьяло. В совхозе «Омолон» чукчи, якуты, эвены, юкагиры, русские — все они карам-кын — «оленные люди». Помните, Карамкен — поселок горняков и геологов в бассейне Колымы? — Да-да, карам-кын... Там живут эвены, но, вероятно, и в их языке так зовут оленных людей, работящих, скромных, вечных...
Завершается воображаемый диалог:
— Есть формулировка, трактующая значение слова «личность»: человек, имеющий твердые убеждения и способный их защищать... Вы, Григорий Андреевич, личность. Доброжелательность и вдумчивость, по-моему, высшие достижения эволюции рода человеческого. Ваша скромность...
[213]
— Это такая у меня жена, Тамара Андреевна...
Над берегами залива Креста высятся островерхие сопки. На их крутых склонах не держится снег, и чукотские зимние пурги беснуются, заносят сугробами поселок у их подножий.
За полночь светится окно геолога Григория Тынанкергава, скромного человека. Как многие, он не орденоносец, не заслуженный, не «остепененный» ученым званием. Как многие — он геолог и семьянин. И вот захотелось рассказать о нем людям...
