Полярная Почта

Книга Сергея Смолянникова и Валерия Бондика "Тайна трех капитанов" издана в Киеве небольшим тиражом как подарочное издание в 2006г, мне эту книгу подарили в поселке Седово, на родине знаменитого полярного исследователя Георгия Яковлевича Седова. К тому времени уже был создан сайт "Мое Седово", большей частью посвященный именно подвигу организатора первой русской экспедиции к Северному полюсу Г.Я. Седову...

Естественно, мой интерес к этой книге определялся в первую очередь образом моего знаменитого земляка, рассказы о котором каждый житель бывшей Кривой Косы слышит с детства. Седов учился какое-то время с мои дедом Хандюковым Петром Павловичем, дружил с его двоюродным братом, о чем можно найти упоминание в книге Николая Пинегина "Георгий Седов".

Знаменитый российский путешественник Федор Конюхов говорит о дорогом для него крестике, якобы подаренном Георгием Седовым его деду. Для меня, как и для многих других людей, образ русского офицера Георгия Седова с детства многое значит в жизни. Это пример человека, почувствовавшего себя личностью, ответственной за свою страну, за ее будущее, за ее место в мире. Это пример офицера, не изменившего долгу и прошедшего свой путь до конца. Это пример мужчины, рыцаря, верного друга, порядочного человека.

В канун 100-летия первой русской экспедиции к Северному полюсу мы должны отдать должное великому патриоту, ученому и мореходу, чтобы было понятно всем, что его подвиг не забыт, что память о старшем лейтенанте Седове не зависит от жалких попыток отдельных писак возвеличиться, поливая великого человека грязью.

Книжка с интригующим названием "Тайна трех капитанов" предваряется вступлением народного депутата Украины Леонида Грача, анонсирующего политические взгляды и сверхидею авторов - сторонников Всеукраинского объединения "Наследники Богдана Хмельницкого". Речь идет о единой судьбе братских народов России и Украины. Такой позиции можно оказать только всяческую поддержку, поскольку это объективный факт и желание подавляющего большинства населения наших государств.

Впрочем, никакие политические взгляды в книжке специально не пропагандируются. Речь идет о фактах, причем в перекрестке мнений, оценок, интерпретаций. Мнение авторов, их комментарии не довлеют и не доминируют. Это демократично, современно, но иногда, все же мешает поставленной авторами цели. Во всем и всегда есть граница, рамки, здравый смысл. Не стоит только для полноты отражения диапазона мнений приводить в массовом издании слова какого-нибудь неэтичного носителя крайне непопулярного мнения. Особенно, если издание предназначено для молодежи, школьников и студентов.

Идея книги, скажем прямо, не нова. Составлена она как альманах, из материалов, представленных в сети Интернет. Это в эпоху массовых коммуникаций, пожалуй, уже не так важно, как собственно авторская работа, связывающая все воедино: комментарии, оценки, гипотезы и т.д. В этом отношении авторы не всегда на высоте, ниже мы подробнее поговорим об этом.

О трех русских экспедициях (наверное, правильнее говорить "российских", но исторически экспедиции назывались русскими) часто пишут в одном материале, поскольку их объединяет похожая судьба, да и само время - 1912 год. Так же не нова мысль оттолкнуться в подобном повествовании от романа В. Каверина, слава Богу, что авторы этим не злоупотребляют.

В целом издание имеет патриотическое звучание и оценить его можно только положительно. Но это в целом, а в отдельных местах есть что поправить. Главным недостатком книги мне кажется использование одиозной статьи биолога Николая Вехова. Эту статью я видел в Интернете задолго до книги, но не стал ее комментировать, поскольку посчитал низкопробной: уничижительный тон, неуместный сарказм, перевирание фактов, незнание исторических подробностей. Поэтому удивился, увидев в книге, посвященной уважаемым историческим личностям.

Сейчас эту статейку уже невозможно найти в Интернете. Да и сам ботаник находится с трудом и не сразу. Вехов оказал авторам плохую услугу: поскольку они не прокомментировали его тон и ошибки, то стало быть, разделяют их, продлевают им жизнь.

С этого и начнем. Ботаник Вехов, лихо орудуя словом, рассуждает о "безземельном казаке" с Полтавщины. Мог ли казак быть безземельным? На Дону - нет, при рождении казака на него выделялся надел из юртовых земель. Непонятно, что за казак с Полтавщины, "полтавский" разве что? Очевидно недолюбливая донских казаков, а может и вообще этот свободолюбивый народ, Вехов называет их соплеменниками рыбака Седова. Не знает истории, ловкий писака. Донские казаки рыбной ловлей на Кривой Косе в то время не занимались, это было "не круто". Они сеяли хлеб. А рыбу ловили "забродчики" из иногородних. В том числе Яков Седов или Яшка-пильщик, как его называли в хуторе. Так что "соплеменником" донским казакам Седов не был. Мало того, Георгий, будучи крепкого сложения, был атаманом среди рыбацкой ребятни и не раз водил свою ватагу на "кулачки" против станичников. Но в любом случае в таком тоне говорить о казаках не стоит. Лев Николаевич Толстой, не в пример Вехову, утверждал, что вся история России сделана казаками.

Можно предположить, что ботаник недолюбливает "выскочку" Седова, как тип личности, человека которому до всего есть дело. В другой своей статейке, где кандидат наук рассуждает об истории православия на Новой Земле и, в этой связи об основании поселка Ольгинского, он умудряется даже не упомянуть имени Георгия Седова, делавшего съемку под поселок и исправившего ошибки на карте В.А. Русанова. Зато ботаник-историк живописует появление на Новой Земле архангельского губернатора Сосновского вместе с крестьянами-переселенцами, не упоминая о том, что стало с этими "крестьянами" (на самом деле промысловиками) потом. Благодаря губернатору место под поселок было выбрано крайне неудачно, дом построен с большими окнами и "крестьяне" жили в нем ... в палатке. В итоге большинство погибли. И не рассуждает здесь Вехов о плохой участи "молодых и веселых", "холостых и женатых"...

Что ни предложение, то неправда. Рассказывает Николай Вехов о детстве Георгия Седова "в забавах и играх", "катании на крыгах" Спасибо, что поясняет нам, темным: крыги - это оторвавшиеся льдины. На деле - это просто льдины, по-украински. Может ли льдина быть "не оторвавшейся"? Чудно. Не знает самодеятельный историк, что с младых ногтей тяжко трудился Георгий, помогал семье. "Далее, как у многих: церковно - приходская школа..." Неправда. Парень только в 14 лет научился грамоте, не как все. И в большой город Ростов он не поход совершил, как лихо повествует Вехов. Юноша тайно ушел из дома. Это был поступок!

В статейке Вехова все нарастает и нарастает градус иронии и сарказма: и плавал дипломированный специалист "на маленьких" судах, и "наскучило ему". Не приходит в голову веселому беллетристу, что юный капитан чувствовал в себе силы на большее, хотел развиваться и расти. Разве не так должно быть?! И Вехов - кандидат тоже, небось, "заскучает" в этом статусе, устремится в доктора ?!

Не чурается автор и откровенной лжи: начальник гидрографии Вилькицкий не обещал Седову наград и чина за Колымскую экспедицию. Или такое утверждение: "В экспедицию вошли опытные арктические специалисты и ученые". Кто эти мифические специалисты? Самым большим специалистом в Колымской экспедиции был сам Седов, он же был и единственным.

Таких неточностей много. Например, переставлены местами события - рапорт Вилькицкому по поводу достижения полюса и "выход" на Михаила Суворина. Седову приписывается реакция самого выдумщика Вехова по поводу "ужасного" американца Циглера. Седов ничего не имел против Циглера, но мы не американцы все же, это и Седов понимал! Даже личная аудиенция у царя преподана как нечто отрицательное. А ведь это было признание заслуг на уровне государства! Сам - то Вехов пока не был принят в Кремле?

Еще одна фраза: "А. Колчак, Л.Брейтфус, А. Бунге и другие в пух и прах разгромили седовские планы." Неправда, профессор Бунге Седова поддержал, хоть и с небольшими оговорками. Он же, к сожалению, порекомендовал Седову ветеринара Кушакова, сыгравшего роковую роль в экспедиции. Вехов называет судно экспедиции доходягой, ему, наверное, видней. Специалисты того времени так не думали. Да "Фока", собственно, и подтвердил свою репутацию. Течь, кстати, обнаружили уже в море, а не в порту. Подтасовывает автор факты и по топливу. Его взяли мало не по оплошности, а в силу объективных обстоятельств. Судно должно было выйти в море, иначе пришлось бы платить неустойку, и экспедиция бы не состоялась. Портовые власти тянули время любой ценой, требовали разгрузить судно. Кстати, "капитана" Захаров за штурвалом практически не стоял, вследствие профнепригодности. Стоял сутками сам Седов.

Насчет собак Вехов прав, купили некачественный товар. Но тут некстати просыпаются авторы: дескать, как бы это опытный полярник Седов дворняг от ездовых собак не отличил . Не отличил, а может и не видел вовсе, поскольку взвалил на себя слишком много. Это по сути единственный комментарий авторов относительно "разудалой" статейки Вехова. Даже по поводу праздников на "Фоке" в первую зимовку у ботаника нелестные эпитеты: "сумбурное веселье". Разумеется не говорит тенденциозный автор о том, что в экспедиции был снят первый в истории фильм об Арктике, речь идет просто о "кинопленке". Ироничные и оскорбительные эпитеты типа " отважный казак-полярник", "вождь", "командор" на каждом шагу. Матросы могли называть Седова вождем, но в то время слово звучало иначе, чем сейчас. Слово "приказ" - исключительно в кавычках. "Ай, Моська, знать она сильна...", - и не захочешь, да вспомнишь.

" Вот и все, -эмоционально живописует Вехов. - Вот цена всем доводам, увещеваниям трезво взвесить реалии. Кто действительно верил в здравый ум Седова, проиграли. Ничего не помогло!"

Где уж понять Вехову, почему Виктор Талалихин в горящем самолете поступил нерационально, мог же вернуться, выпрыгнуть. Наверное, в теплом европейском клозете думается иначе, чем в горящем самолете или замерзающем корабле.""Безумству храбрых поем мы песню..." Поем потому, что только мужество рождает мужество. Трусливая осторожность бесплодна". Это слова Юрия Сенкевича о Седове, а называется его статья словами соратника и друга Георгия Яковлевича Николая Пинегина: "Планы его всегда рассчитаны на подвиг".

" В марте хоронили Ивана Зандера, он стал еще одной жертвой полярной гонки, его сразила цинга". Ловкий писака нагнетает атмосферу. Зандер был первым и единственным погибшим в экспедиции (авторы это отмечают). В другой своей статье о человеке "из хорошей семьи" Борисе Вилькицком Вехов даже не упоминает о цинге, о погибших. С чего бы это? Симпатии, антипатии не для историка...

Робкий комментарий авторов к опусу Вехова мы находим еще на странице 122. Здесь нам открывают глаза, что флаги устанавливают на флагштоках. Мысль явно свежая, можно было бы добавить, что флагшток был разборным. "Комментарий" на странице 114 на самом деле содержит отрывочный рассказ об освоении Арктики в советское время, то есть он и вообще не комментарий.

Вехов называет экспедицию авантюрой. Рассуждает о том, что "смерть утащила за собой "молодых и веселых"(интересное сочетание!), "холостых и женатых", "детей и отцов", явно не заслуживших такой участи". Тут бы и вспомнить ему "крестьян-переселенцев" поселка Ольгинского. Не вспомнил однако, издеваясь и лукавствуя.

В других местах книги тоже, увы, можно найти "косяки". На странице 180 помещены две фотографии "Безымянные могилы Арктики". На самом деле это не безымянные могилы. На первом плане памятный знак на острове Гукера, поставленный Н.В. Пинегиным в 1931г, а за ним могила того самого И.М. Зандера. На втором снимке эта же могила чуть крупнее. Небольшая подтасовка, рассчитанная на всеядность массового читателя. На страницах 201, 203 и некоторых других приведены отрывки одного и того же текста.

На странице 54 читаем, что "Русанов сверяет свои хронометры с хронометрами Седова", посетив его на Новой Земле. Надо думать, имелся в виду переносный смысл. На деле, наверное, все было иначе. Сверяли, вероятнее всего, координаты. Седов исправил весьма грубую съемку берега Русановым. Позже Русанов опубликовал критическую статью по поводу предстоящей экспедиции Седова, которая серьезно повредила делу. Там он рассуждал об отсутствии опыта движения по дрейфующим льдам, позже эта фраза стала стереотипной. Приводят эту фразу и авторы, также не вкладывая в нее никакого конкретного смысла. Возможно, Русанов не забыл обиды. Но не знал он своей собственной судьбы.

Другое стереотипное рассуждение - Седов-де не имел опыта в полярных рационах, потому сделал ставку на каши и солонину. Никто, нигде и никогда не говорит (включая и автора фразы В.Ю. Визе), а как надо было?! Новомодный тогда пеммикан тоже не спасал от цинги. Какие возможности были у Седова? Разве он виноват, что пришлось зимовать второй раз? Удобно сейчас критиканствовать в эпоху навигаторов и радиотелефонов, зарабатывая гонорары на сенсационности и оригинальности.

В разделе "Библиография" "Тайны трех капитанов" нет (если не считать глав из книги П.Ф. Северова), как ни странно, лучших книг о Седове: Н.В. Пинегина (есть только одна), Семена Нагорного, Бориса Лыкошина, Ю.А. Сенкевича и А.В. Шумилова, зато есть творения Вехова, носителя подобного же "объективного мнения" А. Горяшко и других случайных людей. Это снижает и авторитет самого произведения. В книжке 240 страниц, из них Седову посвящено чуть больше сорока. Но есть место и сенсациям: авторы вопреки историческим фактам утверждают (не утруждаясь аргументами), что сам отец направил сына Георгия на учебу (стр.106). Увы, это вряд ли возможно, хотя и оригинально. Когда Н.В. Пинегин писал свою книгу о Г.Я. Седове, он приезжал на Кривую Косу, беседовал с жителями, соседями, родственниками Седова. Много работал в архивах С. Нагорный, позже по его книге Борис Григорьев поставил художественный фильм. Мне кое-что известно по рассказам людей, лично знавших Георгия Яковлевича. Жаль, что уважаемые авторы ограничились только интернетом, причем не самого лучшего качества.

Хотелось бы надеяться, что к 100-летию Первой русской экспедиции к Северному полюсу они посвятят нашему уважаемому земляку новое, более совершенное произведение, основанное на точном историческом материале и мнении уважаемых в обществе людей, специалистов и, главное, патриотов своей Отчизны.

В заключение не могу не выразить свое уважение писателю-маринисту, офицеру ВМФ, патриоту С.А. Смолянникову за большую работу по патриотическому воспитанию молодежи, правдивому отражению истории Украины и России, развенчанию предателей и душегубов, волоком затаскиваемых деструктивными силами на пьедестал истории. Недавно была представлена читателям новая книга писателя "Мазепа. Анатомия предательства".

Экспедиция на «Святой Анне» была субсидирована на частные средства московских родственников Георгия Львовича Брусилова – его дяди, землевладельца Бориса Алексеевича и его жены Анны Николаевны Брусиловой-Паризо де Ла Валетт. Эти три человека и составили некое подобие «акционерного общества», причем основную сумму в намечавшееся предприятие вложила именно Анна Брусилова; небольшую часть средств предоставил дядя, сам же капитан «Святой Анны», Георгий Брусилов, был «гол как сокол» и ничего не смог внести в финансирование предстоявшего плавания. В качестве судна экспедиции решено было закупить в Англии небольшую паровую яхту, построенную аж в 1867 году, «Pandora II», которую нарекли «Святой Анной» в честь основного концессионера, Анны Брусиловой-Паризо де Ла Валетт.
Параметры «Святой Анны» у сегодняшнего мореплавателя вызовут удивление: как на этакой «лодочке» водоизмещением всего-то около тысячи тонн и с паровой машиной в 41 лошадиную силу можно было выходить в плавание по ледовитым арктическим морям?! Эта трехпарусная «маломощная скорлупка», баркантина, по своим размерам (длина корпуса – 44,5 и ширина – 7,5 метров) – уже тогда не могла тягаться с обычными парусно-моторными шхунами, хотя по меркам своего времени, а построена она была почти сорок лет назад, шхуна предназначалась специально для плаваний во льдах Арктики. До прекрасного превращения в «Святую Анну» появившийся на свет сторожевой корабль «Newport», став затем шхуной «Pandora II», в 1893 и 1897-м уже дважды ходил в Карское море
Экспедиция Георгия Брусилова не имела научных планов; он намеревался пройти вокруг севера Евразии, став в случае благоприятного исхода вторым, кто прошел бы северо-восточным проходом после знаменитого шведского мореплавателя Нильса-Адольфа Эрика Норденшельда. И после этого заняться в Тихом океане промысловой деятельностью
В экипаж «Святой Анны» входили 24 человека, в том числе сестра милосердия Ерминия Александровна Жданко. Да, да. На корабле оказалась женщина. И не просто женщина, а племянница начальника Гидрографического управления Михаила Ефимовича Жданко. Она поднялась на борт шхуны во время стоянки на Мурмане (Мурман – это большая географическая территория, в состав которой входит почти все Баренцевоморское побережье Кольского полуострова, Мотовский залив, полуостров Рыбачий, поэтому авторы неслучайно обращают на это внимание, так как биолог Вехов, очень «вольготно» относится к географической терминологии, ведь по его мнению речь идет о городе Александровске-на-Мурмане, а получается – огромная и конкретно неопределенная территория – прим. авторов), чтобы заменить своевременно не прибывшего судового врача. Факт участия женщины в составе полярной экспедиции добавляет к этому мероприятию еще более острый интерес. К сожалению, и здесь господин Вехов допускает еще одну существенную неточность – Ерминия Жданко поднялась на борт шхуны в Санкт-Петербурге, а не в Александровске-на-Мурмане (прим. авторов). Сейчас, с высоты времени начала 21-го века, сложно судить о квалификации экипажа, но, по-видимому, опытом мореплавания в полярных широтах владели немногие. Сам капитан шхуны и начальник экспедиции 28-летний лейтенант Брусилов до выхода в плавание на «Святой Анне» год прослужил вахтенным начальником на ледоколе «Вайгач». Но что значит год для получения навыков арктического мореплавания! Единственный среди путешественников, кто имел достаточный опыт плавания в северных широтах, оказался помощник командира «Святой Анны», штурман Валериан Альбанов. Из числа матросов, входивших в состав экипажа судна, только подданный Норвегии гарпунер Михаил Денисов успел «покачаться» на китобойце. Определенным опытом обладал и бывший военный моряк Ольгерд Нильсен, не пожелавший покинуть судно после его продажи русским в Англии.
Вот, собственно, и все. Итак, подобно множеству других, трагически закончившихся экспедиций того времени в Арктику, эта была составлена сплошь из дилетантов (Вехов ссылается на мнение штурмана экспедиции Альбанова – прим. авторов.), а ее руководство было окрылено идеей «установления арктических рекордов». В этой связи интересно воспоминание Валериана Альбанова о том, что при наборе экипажа в экспедицию желающим предлагалось «прокатиться» на шхуне «Святой Анны» вдоль берегов Сибири «по стопам Норденшельда». Вот так и не иначе! Прокатиться! Во всем мире было два-три настоящих ледокола, а тут прокатиться на хлипкой шхуночке! Видимо, экспедиция казалась не особенно трудной.
«Дилетанты» не смогли продумать экипировку и оснащение экспедиции. В опубликованных мемуарах Валериана Альбанова читаем: «Кладовые и трюмы были битком набиты всевозможным провиантом и деликатесами (!!!). Чего только там не было! Орехи, конфеты, шоколад, фрукты, различные консервированные компоты, ананасы, ящики с вареньем, печенье, пряники, пастила и много-много другого». Продовольствия взяли в обрез, всего на два года, рассчитывая, что удастся за это время пройти в Тихий океан, начать зверобойный промысел в его северной части. Недостаток продовольствия намеревались покрывать за счет употребления мяса от забитого морского зверя. Хотя закрома на судне были богаты экзотическими видами провианта, бросается в глаза полная неподготовленность «Святой Анны» к плаванию в арктических морях
По фрагментарным сведениям можно восстановить маршрут дрейфа «Святой Анны», а вот ту атмосферу, которая царила на судне, – вряд ли, ведь многие документы погибли. 10 августа 1912-го (все даты приведены по старому стилю) шхуна вышла из Петербурга, отойдя от пирса у Николаевского моста, а 28 августа она снялась с якоря из Александровска-на-Мурмане (ныне город Полярный – прим. авторов), где стояла несколько дней в Екатерининской бухте. Время для арктических походов уже было явно позднее: ведь через полмесяца начинались осенние шторма и с севера тянул лед. 2 сентября «Святую Анну» можно было наблюдать вблизи селения Хабарово в Югорском Шаре. Тут тогда скопилось несколько пароходов, которые в течение всего лета тщетно пытались пройти в Карское море. Один из выдающихся отечественных ученых-гидрографов и руководителей Гидрографической экспедиции Северного Ледовитого океана Николай Морозов в тот же год, что и Георгий Брусилов, девять раз пытался проникнуть со своим судном в Карское море через Югорский Шар, но все безрезультатно. Сплошной пак, как вставший на пути кораблей мощный и неприступный бастион, не пускал «чужих» в Сибирь. Морозов был в числе последних, кто видел «Святую Анну» еще во всем ее блеске: «12 сентября я видел очень красивую баркантину, шедшую очень смело из Югорского Шара прямо во льды Карского моря; я догадался, что это «Анна» лейтенанта Брусилова». Сразу за Вайгачом начинались непроходимые льды, пригнанные сюда северо-восточным ветром из Карского моря, поэтому любые попытки мореходов выйти за Вайгач оканчивались неудачами. В тот же день шхуна Брусилова ушла дальше, в сторону выхода в Карское море. 4 сентября «Святой Анне» удалось выйти в Карское море. В Байдарацкой губе шхуна, лавируя между редкими льдинами, а потом и густым льдом, намеревалась подойти к западному берегу Ямала, в район мыса Маре-Сале, где возводилась одна из трех первых русских арктических радиостанций (эти радиостанции планировалось установить экспедициэй Шекльтона, которая пыталась выйти в Карское море на пароходе «Нимроде» - прим. авторов).
5 сентября «Святая Анна» была остановлена льдом, а 6 и 7 числа пробиралась среди льдин и вышла-таки на чистую воду. 10 сентября шхуна вошла в большой канал с шугой, которая и остановила ее 11-го вечером. До 28 сентября плавание проходило при постоянно мглистом горизонте с неоднократными остановками, сменами курса, маневрами и лавированием между льдами. 25 сентября ознаменовалось открытием охоты – убили первого тюленя. 28 сентября с судна заметили первое северное сияние. К 1 октября со льдом мореплаватели придрейфовали к западному берегу Ямала. Видя такое незавидное положение и не исключая, что им придется зазимовать у Ямала, Георгий Брусилов решил «сбегать» на землю, словно предчувствуя, что ему придется ступить на нее последний раз в своей жизни. 3 октября с партией в шесть человек и картами он отправился на берег, который маячил всего-то в восьми милях от «Святой Анны». Нужно было разведать местность, нельзя ли тут соорудить зимовочную базу экспедиции. Но эти восемь миль по льду прошли не так быстро, как могло бы показаться; они потратили на поход только в одну сторону более суток, и лишь 6 октября вернулись на судно.
16 октября ледяное поле со вмерзшим в него судном вдруг «оторвало от Ямала», и «Святая Анна» пустилась в дрейф, исчезнув затем в небытии. Дрейф стартовал примерно с широты 71 градуса 47 минут СШ (северной широты – прим. авторов). С этого времени вся судовая жизнь была подчинена только одному – выживанию в арктических условиях. На льду у судна устроили баню. Людей на жилье распределили по всем имеющимся на судне помещениям. Самыми привилегированными стали командир, штурман, «г-жа Жданко» и оба гарпунера; им отводились наиболее комфортабельные апартаменты на 1-й палубе, отапливаемые двумя печками (читатель – запомни количество печек, к этому мы еще вернемся – прим. авторов). Команда расположилась в кормовом отсеке (семь человек), которое отапливалось камбузом, и в носовом кубрике (восемь человек), обогреваемом одной печкой (в очередной раз авторы обращают внимание на то, что все воиспроиведенное в версии Вехова основано на воспоминаниях одного лишь только Альбанова).
Экипажу пришлось полностью «обезобразить» шикарное убранство кают и палуб. На стенах и потолках внутренних помещений пришлось делать вторую обшивку – из войлока с прокладками толя и парусины. Отполированную до зеркального блеска мебель из красного дерева и роскошные ковры ждала печальная участь. Они гибли от воды, сочившейся через щели потолка; ведь от тепла и дыхания людей, покрывавшие поверхность судна снег и лед начали таять. Все внутри покрылось слоем копоти от горящих сальных светильников-коптилок. Воздух в помещениях судна сделался сырым, люди от вечной копоти стали столь грязными, что были похожи на этакие безликие «силуэты». Свет от коптилок освещал пространство в радиусе полуметра, все остальное тонуло во мраке. По углам кают блестели иней и лед. Тут оказались самые чистые уголки, в них не долетала копоть. Но люди свыклись с этим мраком. Их уже не тревожили вечные подтеки воды, вечная сырость, пластами отваливающаяся от деревянных покрытий краска, скользкое от сырости и плесени дерево.
28 ноября была проведена ревизия всего топлива; оказалось, что на судне всего 320 пудов угля и 340 досок. Подведя «баланс топлива», расход дерева на топливо решили ограничить дневной нормой топки в две доски. Опять возникает вопрос, как с таким ничтожным запасом топлива можно было отправляться в плавание по ледовитым арктическим морям, когда в любой момент судно могло оказаться втянутым в неизвестно сколько продолжавшийся дрейф? 8 декабря с борта убили первого белого медведя. 1 января 1913-го «Святая Анна» была чуть южнее бухты Ледяная Гавань, где на берегу в 1596–1597 годах провели первую зафиксированную в истории Арктики зимовку участники третьей голландской экспедиции, руководимой Виллемом Баренцем.
Неудачи преследовали мореплавателей с самого начала дрейфа. С наступлением зимы, когда начался «полярный охотничий сезон», весь экипаж поразила странная болезнь, принятая сначала ими за цингу – бич большинства полярных экспедиций того времени. В середине декабря 1912 года поочередно заболели Георгий Брусилов, Валериан Альбанов и семь человек команды. Брусилов оправился только к лету. 3 марта он отметил в бортовом журнале: «Ходить и двигаться совсем не могу, на теле у меня пролежни, часто заговариваюсь; было время, когда опасались, что я вовсе не встану, и сделали список документов, хранящихся у меня». Он поправлялся медленнее всех; его запись в вахтенном журнале гласит: «2 марта меня вынесли на стуле на лед, потом положили и обнесли вокруг судна и по палубе». Брусилов проболел около шести или семи месяцев, причем три с половиной из них лежал, превратившись в настоящий скелет, обтянутый кожей. Его нежно оберегала Ерминия Жданко; она неустанно сидела около него, и ей больше всего доставалось, когда в приступах ярости больной «метал» в сиделку тарелки и ложки, выплескивал еду и питье, грубо ругался, хотя в нормальном состоянии был милейшим человеком. Только по прошествии многих десятилетий удалось установить, что экипаж «Святой Анны» поразил трихинеллез (это выяснили уже советские медики в 30-х годах пошлого столетия – прим. авторов); ведь за неделю до начала массового заболевания с борта судна удалось подстрелить близко подошедшего к нему белого медведя. Видимо, его мясо было недостаточно проварено.
Новый 1913 год встречали торжественным застольем, устроенным на верхней палубе, в «офицерской» кают-компании. 31 января 1913-го после полярной ночи увидели первый раз солнце, а 8 апреля радовались появлению первой птицы – пуночки. С наступлением весны началась охота, на столе экспедиции появились свежая медвежатина и тюленятина, и больные стали быстро поправляться. В марте-апреле настреляли аж 25 медведей, соорудили на льду коптильню и наделали копченых колбас. Но эти радости омрачились 16 июля, когда вышел весь запас дров, сожгли все доски. С наступлением лета начались попытки освобождения «Святой Анны» из ледового плена. Пытались проделать канал во льду, чтобы судно экспедиции вырвалось наконец-то из плена. Мореплаватели взрывали лед, пилили его и вырубали куски. Все оказалось тщетно, с трудом пробитая щель тут же затягивалась новым льдом. 18 августа экипаж «Святой Анны» убедился в бесплодности этого занятия, что было отмечено и в судовом журнале. Грозила вторая зимовка. Поэтому Брусилов издал распоряжение собирать все возможное топливо. В кучу несли то, что вообще могло гореть: и мусор, и разбросанные вокруг корабля на льду деревяшки. Обычные в те времена лампы «Молнии» приспособили для топки медвежьим жиром. Из парусиновых обвесов сшили новые брюки, из шкур убитых тюленей делали обувь. К 28 августа зигзагообразный путь дрейфующего льда со вмерзшей в него «Святой Анной» достиг 80 градусов северной широты. Позже скорость дрейфа возросла (читатель, обрати внимание и на этот факт – прим. авторов). 30 октября закрыли световой люк и закидали его снегом. С этого времени внутренние помещения шхуны освещались лишь горящими лампами-коптилками; их делали из пустых консервных банок и заправляли тюленьим и медвежьим жиром. Рождество отмечали общим обедом в большом верхнем салоне, тут же встречали и Новый год. К 4 декабря судно оказалось под 82 градусами СШ. Отсюда вектор дрейфа перекинулся на запад.
Предчувствуя неизбежность второй зимовки, экипаж «Святой Анны» впал в полнейшее уныние. Начались крупные разногласия между Брусиловым и Альбановым. Их стычки напоминали склоки на коммунальной кухне; у обоих после очередного выяснения отношений начиналась одышка, головокружение, спазмы душили горло. Как вспоминал позже штурман «Святой Анны» Валериан Альбанов, после сентября 1913-го между ними не было ни одного «мирного» разговора. Обстановка на судне постепенно достигла такого накала, что зимой 1913–1914 гг. штурман Валериан Альбанов попросил освободить его от выполнения своих прямых обязанностей на «Святой Анне». После некоторого раздумья Георгий Брусилов «принял его отставку». Такой поворот событий можно было ожидать; в нем нет ничего удивительного. Ведь по сути больше полутора лет люди здесь ничем серьезным и не занимались; они попросту бездельничали. Основное занятие команды – работы по поддержанию судна в порядке, исправление возникающих повреждений, охота. Многие члены команды принялись постигать морские науки, занялись изучением иностранных языков и паровой машины. Экспедиция-то была намечена как своеобразная «прогулка» по ледовитым морям Арктики, и ее задача была простой – пройти их и заняться промыслом на Дальнем Востоке. И никаких научных целей, когда каждый был бы, что называется, при деле. Шхуна лежала без движения, выдавленная льдом, уже более полутора лет. Болезни, голод, холод и безнадежность делали свое дело: начались дрязги, выяснения, кто виноват, а кто прав. Чтобы как-то избежать стычек с капитаном, штурман залезал в «воронье гнездо» на грот-мачту, в обсервационную бочку, из которой обычно наблюдают за состоянием льдов, и просиживал там часами, слушая арктическую «музыку» – тишину полярного простора, шелест ветра в заиндевелых вантах, наблюдая за красивым убранством «Святой Анны», в которое ее нарядил мороз.
В разгар зимы 1913–1914 гг. у штурмана Валериана Альбанова родилась идея оставить судно и попытаться достичь земли. К этому времени обстановка на судне была критической и взрывоопасной. 22 января он озвучил свою задумку Брусилову и просил у капитана дать ему для постройки каяка и саней необходимые материалы. Но Брусилов сначала принялся отговаривать штурмана, мотивируя, что скоро они, может быть, все вместе отправятся по льду искать спасения на каком-нибудь острове. На судне не было ни нормальных шлюпок, ни саней; ведь никто не предполагал дрейфовать и, тем более, воспользоваться санями в аварийной ситуации. Сначала Альбанов думал идти один, а когда узнал, что ему в напарники вызвалось еще несколько добровольцев, свыкся и с этой мыслью. Подготовку «штурмовой» группы Альбанов начал уже на следующий день после оглашения своего плана перед Брусиловым.
А жизнь на дрейфующем судне шла своим чередом. 27 февраля 1914-го сократили расход сухарей и хлеба. Решено: по полфунта хлеба выдавать четыре раза в неделю, в эти же дни еще были положены по полфунта сухарей, а в остальные же дни – употребляли одни сухари, по 3/4 фунта в день «на брата»
Уходящей партии предстояло сделать семь каяков и семь нарт; каждый каяк ставили на сани, в лямки должна была впрягаться пара полуживых людей, и они-то стали единственной тягловой силой, тащившей по льду поклажу, массой в 10–10,5 пудов. Для похода были собраны нехитрые пожитки: продовольствие, палатка, спальные мешки, самодельная печка. Накануне выхода в пеший маршрут к «Большой земле» Брусилов в третий раз зачитал Альбанову список переданного ему оружия и снаряжения. Самым ценным и дорогостоящим оказались две винтовки «Ремингтон», одна винтовка норвежская, одно двуствольное дробовое ружье центрального боя, две магазинки шестизарядные, механический лаг, два гарпуна, два топора, одна пила, два компаса, 14 пар лыж, одна малица 1-го сорта, 12 малиц 2-го сорта, один совик, хронометр, секстан, 14 заспинных сумок, один бинокль. И вдобавок Брусилов взял с Альбанова обязательство вернуть ему все затем под расписку. Только из этого факта видно, до какого абсурда докатились отношения в экспедиции, если больной и полуживой капитан спрашивает с таких же, как он, «доходяг» расписку за имущество. Естественно, у штурмана подобный выкрутас Брусилова вызвал очередной всплеск эмоций. Но никто из экипажа не знал, что такое поведение Брусилова было «оправдано» весьма щекотливым положением; ведь по условиям договора с Анной Брусиловой-Паризо де Ла Валетт (приставка «де» в данном случае так и указана без заглавной буквы – прим. авторов) он материально отвечал за судно и все снаряжение экспедиции. В случае их потери все убытки покрывает Георгий Брусилов. На иных основаниях богатые родственники не соглашались послать экспедицию. При определении запаса продовольствия для пешей группы исходили лишь из того, сколько продуктов вообще оставалось на момент ее ухода с судна. Основу его составили... сухари; ими пешеходы покрывали более 80 % своего дневного рациона. Еще одно дополнение к общей картине: как собиралась и чем была снаряжена группа Альбанова. Чтобы ориентироваться на месте, штурман в качестве карты использовал заимствованный из русского издания книги Фритьофа Нансена «Среди льдов во мраке ночи» (фактически же книга Нансена имела и другие официальные названия, связанные с особенностями перевода, а именно: «Во мраке ночи и во льдах» и «Среди льдов и во мраке полярной ночи» - прим. авторов) рисунок с изображением Земли Франца-Иосифа. На той карте, правильнее сказать – картинке из книги, отражавшей уровень изученности архипелага на конец XIX века, были нанесены даже несуществующие в Арктике «Земли» – Петермана, Короля Оскара и Джиллиса. По всем этим «Землям» либо прошла с дрейфом шхуна Брусилова, либо пешком по льдам протопали Альбанов и его спутники.
13 апреля (по другим, более правдивым данным, 10 апреля – прим. авторов) стало днем ухода со «Святой Анны» отряда из 14 человек под командованием штурмана Альбанова. Они были последними, кто видел капитана Георгия Брусилова, «барышню» Ерминию Жданко и остающихся на шхуне членов экипажа.
Вообще, на этот день можно было подвести некоторые итоги дрейфа «Святой Анны», ведь уходящие унесли с собой и последние документальные сведения об экипаже и самом судне. Так, с 15 октября 1912 года, с того дня, когда шхуна была вовлечена в дрейф по морям Арктики, прошло 546 суток, и за все это время «Святая Анна» преодолела более двух тысяч морских миль (фактически же не более 2000, а 1575 миль, при этом следует учесть, что одна миля – это 1892 метра, т.е. господин Вехов «приписал» Брусилову и «Святой Анне» лишних, как минимум 500 миль, многовато будет, – прим. авторов). Ко дню выхода пешей группы в сторону Земли Франца-Иосифа «Святая Анна» располагалась под 82 градусами 55 минутами СШ (северной широты) и на долготе 60 градусов 45 минут ВД (восточной долготы – прим. авторов). Провизии у остающихся на судне было еще на год плавания или дрейфа. Топливо все израсходовано, и отапливали шхуну ее же деревянными частями.
Эта экспедиция – кладезь парадоксов. Даже уход со шхуны был обставлен помпезно, если к тому положению, в котором оказалась экспедиция, применимо это слово. На три часа был назначен общий прощальный обед. Его приурочили к великому христианскому празднику – Святой Пасхе. На такую церемонию прощания сподобили Георгия Брусилова стюард Ян Регальд и повар Игнатий Калмыков, по утверждению Альбанова, слывущий неунывающим поэтом и певцом. «Наконец-то сходят вниз и Георгий Львович. Начинается обед: Ерминия Александровна разливает суп и угощает. Все сильно проголодались, так как привыкли обедать в 12 часов, а сейчас уже скоро 4 часа. Иногда кто-нибудь вымолвит слово, попробует шутить, но, не встретив поддержки, замолкает. Остающиеся особенно предупредительны с нами, уходящими, и усердно угощают нас то тем, то другим. Ведь это наш последний обед на судне, за столом, как следует сервированным. Придется ли уходящим еще когда-нибудь так роскошно обедать, а если и придется, то всем ли?». Вчитываясь в эти строки воспоминаний Валериана Альбанова, поражаешься: люди на краю гибели озадачены вопросом, где, когда и кто будет еще так обедать, за сервированным столом!
После обеда все высыпали на палубу – и уходящие, и остающиеся. Даже последняя из шести оставшихся в живых собака Улькa. Пo-мoeмy, никто не понимает, что происходит. Судьба людей, некогда спаянных единой целью, уже поделила их на две группы – кто спасется, а кто сгинет в вечности. Но об этом еще никто из них не знает...
Валериан Альбанов вспоминал: «Все стоят и чего-то ожидают... Я снял шапку и перекрестился... Все сделали то же. Кто-то крикнул «ура», все подхватили, налегли на лямки, и мы тихо тронулись в путь». Все! Началась беспримерная, полная драматизма, человеческого горя и воли случая эпопея, примеров которой нет в истории освоения Арктики.

Полярная Почта

Бондик В., Смолянников С., Тайна трех капитанов

«ПРОГУЛКА В АРКТИКУ» ИЛИ ВЕРСИЯ БИОЛОГА ВЕХОВА