МИССИОНЕРЫ РАБОТАЮТ
На правом берегу Вузунга, в квартале верфей, покрывающем остров Чуен-Ша — восточную половину Шанхая, уже не было такси.
Скопище задымленных бараков из оцинкованного железа и фанерных будок — жилищ квалифицированных китайских рабочих — скорее было похоже на концлагерь для военнопленных, чем на рабочий поселок.
[248]
Впрочем, здесь и жили... военнопленные иностранного капитала, нагромоздившего в европейской части города, сразу за кордоном французской полиции, многооконные, просторные особняки.
Грязь откровенной нищеты хватает за ноги. И рикша — голый череп блестит, как булыжник, омытый дождем, трахома съела ресницы и веки, теперь уже только лёссовая пыль, осев в глазных впадинах, служит плотиной для старческих слез, — рикша кланяется, просит о великой милости: использовать его в качестве лошади.
На колясочке сзади — круглый покрытый лаком номерок: за номер платить надо в полицию. И два фонарика у основания оглобель: масло для фонариков тоже стоит денег. Старику надо заработать.
И кроме того, карту Тайфуна, идущего вдоль берегов Китая откуда-то с параллели острова Формозы, — надо получить как можно скорей. Пароход готов к съемке с якоря. Принят труз. Формальности выполнены.
Да, рикша хорошо знает: «Пао-Шань, лоцмейстерство и метеорологическую станцию... «Мисси! Хао!»... Да, да, там, где миссионеры.
Радостно улыбаясь, старик показывает синие десны и с места берет размашистым шагом привычных бегунов-скороходов.
Колеса пружинят на ссохшихся пластах многолетней грязи; под отвесными безжалостными лучами солнца нестерпимо блестит костлявая спина рикши.
По синей эмали, изящные и стилизованные под холеную простоту, белые тонкие буквы: Station.
За толстыми кирпичными стенами, в комнате, куда оконными гардинами закрыт доступ солнечной яркости, — мягкий жемчужный свет, как бывает в чертежных залах вузов. Весело и четко, словно хорошо выдрессированные солдаты, считают свои шаги большие маятники точных часов. На стенах — ящики барографов, доски с резервуарами ртутных барометров, полки, загроможденные пробирками и колбами с образцами воды Ян-Цзе-Киянга.
Шкафы красного дерева, за их стеклянными дверцами стройные ряды одноцветно переплетенных книг — лоции, наставления для плавания, астрономические ежегодники, таблицы.
[249]
Из-за письменного стола подымается католический монах. Лицо напоминает камею, резаную на слоновой кости, — горбоносый профиль, в каемках бессонницы внутрь себя смотрящие глаза, венок редких волос вокруг крошечного иллюминатора — тонзуры. Шелковая кофейного цвета ряса, подпоясанная витым шнурком, спадает мягкими складками. И очень правильная, подчеркнуто правильная английская речь:
— Да, здесь — метеорологическое бюро! Да, здесь можно получить справку о погоде в северо-восточной части Великого океана. Да, метеокарта на сегодня, восемь часов утра, готова...
Монах оживляется, услышав французскую речь:
— Ах, мсье говорит по-французски! Мсье, конечно, русский моряк: только в настоящих, фешенебельных домах России так изучали и ценили язык прекрасной Франции!
Короткой вспышкой недосказанной мысли сверкнули глаза монаха.
Понимаю: это требование «показать свой флаг!»
Немного рано, ваше святейшество: покажите сначала ваши метеосводки. И только поклон — рассчитанно учтивый — служит ответом монаху.
На большом листе уверенно намечен темнокрасною линией путь, который уже пройден тайфуном, синим пунктиром — раскрыты предположения монахов-синоптиков о дальнейшем движении урагана. Вот — радиограмма станции Ци-Ка-Вей. Вот — сообщения Кантона и Макао.
Хорошо работают католические миссионеры на службе «обеспечения безопасности кораблевождения». Все побережье Индокитая и Китая освещено миссионерскими лоцмейстерствами.
Это значит, что все движение пароходов вдоль китайских берегов фактически находится под контролем католических монахов. Это значит, что по желанию иностранных капиталистов в любой момент может быть закрыто освещение маяков и створных огней от Сингапура до мыса Гамова. Тогда на всем протяжении береговой линии азиатского материка, от Сингапурского пролива до залива Посьета, останется гореть только один Гамовский, советский маяк. И пароходы десятками начнут выбрасываться на рифы и отмели.
[250]
Очень хорошо «работают» католические миссионеры на службе «обеспечения безопасности кораблевождения».
Метеосводка сделана блестяще. Есть все необходимые сведения. Монах принимает изъявления благодарности с подчеркнутым смирением. Скупой и почтительный жест в сторону большого серебряного распятия: «мы можем только покорно следить за проявлениями божества и удивляться его несравненному могуществу...»
— Да, да! Советский пароход «Коминтерн». Сколько надо заплатить за карту? — это сказано тоже с поклоном, но по-английски и чуть насмешливо.
Патер сразу теряет величественную простоту. Кажется, он готов изорвать карту, чтобы моряк ненавистной, еретической страны не смог получить необходимых сведений. Поздно: карта уложена в боковой карман тужурки.
И теперь уже по-русски, прямо в лопнувшую гримасой досады камею:
— Четыре с боку — ваших нет!
— Comment?
В ответ рубленными слогами намеренно русского «прононса»:
— Мерси бьен! Ву зет тре земабль, мусыо... Ан ту ка. А сегодня в особенности! (Вы очень добры всегда...)
.................................................
Патер выходит провожать русского моряка. Циновка глушит шаги — русского в туфлях, монаха — в плетеных сандалиях. Шагов совсем не слышит старик-рикша, вздремнувший на корточках в тенистом уголке широкого крыльца.
Патер, ястребом на перепелку, бросается к рикше:
— Грязный бездельник! Животное! Ты запачкал крыльцо!
В широком взмахе уже свистит трость, поднятая миссионером. Ну, эта игра нам тоже знакома. Как отказать себе в долгожданном удовольствии поставить точку — в разговоре с этим просветителем? Тонкий бамбук гнется в плотном обхвате ладони! Еще миг, и он будет сломан о колено. Но во-время отрабатывает на задний ход дисциплинированная сознательность моряка — зачем ломать палку?! Пригодится еще... Может быть, для спины этого же монаха.
Рикша вскочил; он уже стоит в оглоблях коляски.
[251]
Искреннюю благодарность от имени команды советского парохода, за оказанное монахами содействие, вторично приносит моряк. Да, у нас, в советских вузах, тоже неплохо учат французскому диалекту...
Вперед, товарищ! До первого поворота: вон туда, где висит широкая метелка из красных бумажных лент... В этом китайском ресторанчике ты останешься закусывать пампушками.
Моряку теперь известна дорога обратно к мысу Хуан-Пу, к перевозу... И просвещенный метеоролог до тебя за этим углом не дотянется.
