Глава восьмаяСТРАЖА ПОЛЯРНЫХ ГРАНИЦЗа окном штурвальной рубки лежало серое, ленивое море, в которое врезался коричневый, невысокий мыс. На широкой зыби, ровной, как дыхание спящего человека, шхуна, идущая с попутным ветром, равномерно покачивалась, и от этого казалось, что мыс, словно рог упрямого животного, зарывается в море.
Капитан Щепин еще выше поднял редкие брови, собрав морщины вспотевшего лба в жирные складки.
Карта Гидрографического управления изображала нечто совершенно непохожее на ту Хромскую губу, в которую сейчас, осенью 1932 года, входила шхуна «Красный охотник».
Щепин сбросил надоевшую фуражку и, нагнувшись к люку, позвал:
— Христофорыч! Эгой! Христофорыч! Иди сюда! — и добавил вполголоса: — Чортов грек!
Из люка моторного отделения появилась седая всклокоченная голова, потом выставились небритые колючие щеки, мясистый красный нос. Маленькие черные глазки Христофорыча прятались вороватыми грачами в кустах седых нависших бровей.
— Цего?
— Вляпались мы с тобой... Кругом чистые пески. Если хватит штормом на этих песках, — верная гибель. А все ты!
[335]
— Це-це-це!.. — укоризненно чмокнул механик Зельянос и поднялся из люка во весь рост. — Зачем так рано начинать панихиду, господин капитан? Человек еще не умер. Человек еще хочет скумбрию кушать, вино пить, молодых девушек целовать... Зачем паника?
— Так ведь ты же уверял, что юкагирский шаман тебе настоящий путь в Хрому объяснил! Я тебе и поверил. Правление уговорил сюда шхуну послать. А теперь целый день бьюсь между песков — и никакого входа. Пожалуй, что и обратно не выберемся!
Зельянос внимательно рассматривал встревоженное лицо капитана. В глазах механика откровенно светилось торжествующее лукавство:
— Зачем говорил, что половинную долю не дашь? Зачем говорил — мне надо одну четверть, матросу другую четверть, тебе — половину? Немного песку увидел и уже струсил. Ну, а если бы у тебя в Омске отобрали слесарную мастерскую, что бы делал? Пропал Щепин! А вот Зельянос нет, не пропал Зельянос. На Алдан поехал, там немножко работал, золото собирал, в Якутск приехал — опять свой автомобиль завел, мастерскую. И опять большевики все забрали... «Раскулачили». Пропал Зельянос? Ничего не пропал. Зельянос теперь красный механик на шхуне «Красный охотник»... Понимаешь?...
— Ох! — простонал Щепин.— Опять ты свою философию разводишь? На кой она чорт нужна! Ты советом помоги...
— И помогу. Ты, Мироныч, хороший капитан, но плохой, совсем плохой командир. Я сейчас мотор запущу, а ты скажи матросу, чтобы убрал парус. Потом будем искать вход. Ты вместе с матросом Осадченко глубину меряй и кричи мне, куда рулить. Я рулить буду. Вспомню, как в Балаклаве за контрабандой на катере ходил. Эх! Поедим еще скумбрию... Не надо бояться! Понимаешь!? — бодрым тоном закончил механик и быстро исчез в своем люке...
Шхуна «Красный охотник» под именем «Киттиваки» появилась в устье реки Колымы впервые в 1917 году. Экипаж шхуны состоял из двух японцев и одного немца, которые одновременно были и владельцами судна. «Киттиваки»
[336]
Предъявила удостоверение портовых властей Хакодате о том, что шхуна плавает с научными целями, имея заданием сбор орнитологических коллекций для Кембриджского университета. Даже насквозь проспиртованный мозг колымского исправника отказался переварить такую комбинацию без дополнительной смазки.
Шхуна была доверху набита японской дешевкой — линючими ситчиками, бусами, железными ножами, табаком и спиртом. Ассортимент товаров с несомненностью говорил о его назначении: меновая торговля с малокультурными жителями побережья — чукчами и юкагирами. И в то же время... сбор птичьих яиц... да еще японцами... для Кембриджского университета!
Исправник высадил бутылку рома и заявил решительно:
— Ежели хотите собирать яички, кладите трех «петушков» об это место. Меньше чем за три сотни не соглашусь!
«Орнитологи» поморщились, но взятку уплатили. Исправник подписал разрешение на производство научных работ. И несколько лет потом шхуна хищничала вдоль нашего побережья, выменивая у населения ценнейшие меха на грошевые товары. Наконец шхуну затерло льдами в Чаунской губе. Интернационал хищников не пожелал дольше рисковать своей шкурой, тем более, что с каждым годом «торговать» становилось все труднее.
В Якутии с 1922 года установилась советская власть. Государственная кооперация тянула из центра — г. Якутска — свои питательные нити все дальше к северу. В главных пунктах побережья уже появились зеленые шапки советских пограничников.
Однажды шхуну затерло льдами.
Японцы бросили «Киттиваки» и пешком добрались по льду на материк. Как потерпевших кораблекрушение, их беспрепятственно отправили в Японию. Шхуну же вскоре нашли колымские зверопромышленники, потом ее отремонтировала кооперация, и под именем «Красный охотник» шхуна плавала вдоль побережья Восточно-Сибирского Полярного моря.
В этом году шхуна отважилась на совсем необыкновенный рейс: завезти из устья Колымы в устье реки Хромы грузы для охотничьих артелей. В устье Хромы до сих пор
[337]
не заходило ни одно коммерческое судно. Научные экспедиции, работавшие на побережьи, никогда не интересовались фарватером в реку Хрому. И совершенно понятно, что правление охоткооперации сразу ухватилось за предложение капитана Щепина — попробовать отыскать вход в устье Хромы с моря, не дожидаясь, пока через несколько лет это, может быть, сделает какая-либо научная экспедиция.
Иван Щепин — старый моряк, капитан с дипломом. Приехал он в Якутию совсем недавно, откуда-то из Каспия или с Черного моря. Никто этого толком не знает.
Моториста Зельяноса перевели из мастерских пароходства на плавсостав за излишнюю приверженность к инструментам и материалам из государственных складов. Грек, параллельно с работой в пароходстве, собственную частную мастерскую завел.
Щепин и Зельянос укрепились на «Красном охотнике». Первую навигацию плавали в устье Колымы, на второй год изобрели поход в устье Хромы. Пароходство одобрило: не плохие, оказывается, работники. Пароходство решило еще одного человека на шхуну подбросить: трудно ведь им втроем (третьим — матрос Тарасий Осадченко) плавать. Назначили на «Красного охотника» штурмана-комсомольца помощником капитана. Однако Щепин не дождался приезда из Якутска помощника.
— Обойдемся без сопливых, — сказал Щепин, получив телеграмму о назначении к нему комсомольца Гронского.
В ту же ночь «Красный охотник» вышел из Средне-Колымск вниз по течению...
«За поздним временем опасаюсь наличия льдов районе Хромской губы... — сообщал по телефону Щепин — Выхожу море сегодня...»
На этом оборвалась всякая связь между шхуной и правлением охоткооперации. Собственной радиостанции «Красный охотник» не имел. Кораблик всего лишь в пятьдесят пять тонн водоизмещением. Построенный из текового дерева, корпус его напоминал по форме ореховую скорлупу. Запросто может плавать во льдах. И все очень рационально устроили прежние хозяева-хищники. Мотором, например, управлять можно непосредственно из рубки, от штурвала. Специальный рычаг наверх выведен. Штурвальная
[338]
рубка служит вместе с тем и каютой для капитана и механика. Две койки одна над другой на задней переборке приделаны. Для третьего человека экипажа в носу сделан маленький кубрик. Оттуда же и вход в трюм шхуны. Шхуна имеет мотор в тридцать пять сил. Мотор старый, но все еще надежный, тянет, как слепая лошадь, колодезный привод. Для экономии топлива шхуна снабжена парусами.
.........................................
Под ногами Щепина в моторном отделении несколько раз фыркнул мотор. Потом вспышки его зачастили, и ровная тряска, отозвавшаяся на всей шхуне, подтвердила, что мотор начал исправно работать. В рубке запахло едким дымком сгорающей нефти. Коротко чихнули клапаны, когда моторист отвернул краны, чтобы выпустить из карбюратора газы. Тряска судна стала еще ровней. Зельянос поднялся в рубку:
— Стоим, смотрим, рулим... Иди на бак, капитан!.. Щупай воду! Как бы на мель крепко не засесть... — говорил механик, становясь к штурвалу.
— Знаем! Этот раз на себя работаем!.. — Щепин вышел из рубки.
...........................................
Впереди, прямо по носу шхуны, видна земля: низкая, плоская, как блин. Узкая песчаная кайма берега сразу, без ступенек, переходит в ровную болотистую зелень тундры. Только на западе видны холмы. К ним уже наполовину скатилось по безоблачному небу солнце. Обыкновенно темные волны Восточно-Сибирского Полярного моря здесь пожелтели, как будто сквозь них проглядывает песчаное мелководье. На баке шхуны с футштоками стоят капитан Щепин и матрос Осадченко. Измеряя глубину, они однообразно по очереди кричат:
— Двенадцать слева!
— Двенадцать с половиной справа!
— Одиннадцать слева!
— Десять справа!
Монотонные выкрики сливаются в тягучую песню. Самым малым ходом пробирается шхуна между отмелями. «Красный охотник» идет зигзагами, иногда неожиданно поворачивает в сторону от земли, описывает полукруги, словно танцует. Несколько раз судно боком попадало на банки,
[339]
вдавливалось в мокрый песок, тяжело шурша... Опасность была совсем рядом, но Щепин — опытный моряк. Он пристально вглядывается в каждую морщинку водной поверхности, в каждую слегка темнеющую впадину берега. Наконец судно уперлось в мель окончательно. Восемь фут!.. семь!.. шесть с половиной!!!
Справа, слева, спереди — всюду пески.
Дальше итти нельзя! Выключили мотор. Механик вышел из рубки, осмотрелся, покрутил головой... и неожиданно полез на мачту.
— Ты что это? — вскинулся Щепин. — И с палубы хорошо видно!
— Когда скумбрия идет — рыбак на мачту лезет. Сверху скумбрия виднее...
— Да никакой тут скумбрии нет... Сдурел ты, Христофорыч... Эх! Зря мы все дело затеяли. Все дни тихая погода стояла. А теперь, как хватит шторм, только поминай, как нас звали...
Но Зельянос был уже на рее и, угнездившись в наблюдательном пункте, тщательно высматривал водную гладь.
— Капитан! — крикнул через некоторое время механик с мачты. — Иди рулить, давай ход, здесь можно лавировать.
«Красный охотник» отошел задним ходом от песчаного барьера и развернулся носом вправо. Зельянос кричал и показывал рукой, куда править, матрос попрежнему работал футштоком, и шхуна осторожно поползла вдоль берега.
— Нашел! — радостно крикнул Зельянос и быстро спустился на палубу. Зачерпнул ведром из-за борта воды, попробовал на вкус.
— Нашел! — еще раз радостно крикнул Зельянос и понес ведро в рубку.
— Хальодный водда! Настоячий хальодный водда! — гнусавил механик нараспев, подражая разносчикам воды в южных городах.
Вода действительно была холодной и почти совершенно пресной.
С бака шхуны теперь уже вполне отчетливо видно, как врезается в лохматую скатерть залива широкий клин более темного цвета. Там, где река вбегает в мелководный разлив прибрежья, чуть пенясь, сшибаются между собой
[340]
воды реки и моря. Кажется, что неряшливой рукой пришит белыми нитками черный лоскут на светлокоричневое
платье.
Шхуна повернула на середину черной полосы. Тускло зеленеющая тундра широкими складками протянулась к югу. Несколькими, каналами, в низких черных берегах, впадает река Хрома в Хромскую губу. Ощупью, еле-еле ползет шхуна.
Вот двумя расчесами рыжей бороды выдались вперед песчаные отмели, обрамляя черный зев протоки.
— Семь с половиной! Шесть фут!.. — особенно громко доложил матрос.
И шхуна, слегка толкнувшись о взгорбину мели, вошла в устье реки.
— Двенадцать! Четырнадцать! Не достал! — кричит Осадченко.
«Красный охотник» идет уже по реке Хроме.
Невысокие берега вырезаны в земле, черной, как торф. По краям протоки, у самой воды, топорщатся низкие кусты полярной ивы. Дальше, насколько видит глаз, лежит волнистая равнина, чуть поблескивающая кое-где — словно осколки разбитого стекла на ковре — мелкими озерами. По горизонту тянутся черные увалы. За ними сейчас прячется солнце.
— Готовь якорь! — командует Щепин.
— Готово! — отвечают с бака.
— Клади якорь!..
Под носом шхуны слышен плеск воды, потом сухое щелканье якорной цепи о дерево клюза.
Шхуна до рассвета стала на якорь.
.................................
В штурвальной рубке темно. Из машинного отделения подымается тяжелый, напитанный керосиновыми парами воздух. Воздух насыщен резким, сладковатым запахом алкоголя.
Капитан и механик разговаривают. Мягкая, растянутая на гласных буквах речь Зельяноса и голос Щепина, с хрипотцой, изредка прерываемый хихиканьем, сливаются в нестройный концерт. Словно перекликаются лягушки в большой грязной луже.
— Скумбрия жареная, бычки, кефаль... Потом вино пить,
[341]
настоящее. Халва ореховый кушать... Ай! Какие девушки в Балаклаве!..
— Коньячок тоже вино доброе... А главное в нашем деле, Христофорыч, это то, что мы сами себе хозяевами станем. Беру с пароходства расчет — и айда в Крым! К чорту всякую работу!..
— Только глупый не работает, — возражает механик.— Газеты пишут: большую торговлю развели большевики на Черном море. Где есть торговля — есть и приказчик. А каждый приказчик сумеет свой магазин завести... Только надо быть немного хитрым...
— Хе-хе... Уж вы, греки, известно, народ хитрый. Молодцом сегодня на вкус фарватер определил... Только не подкачай дальше-то, Христофорыч, — опасливо говорит Щепин.
— Насчет коммерции совсем не надо сомневаться... Все ясно. Все давно рассчитал. Флага советского не подымай: пусть жители думают, что мы иностранная шхуна. Нашего «Охотника» здесь еще под японским флагом помнят... Иностранцы всегда спиртом торгуют, а в кооперации его нет. Спирт — хорошая приманка. Пограничного отряда здесь нет, да и быть не может... Никто сюда не ходит. Разве в Туммате есть, может быть, один красноармеец. Так это больше чем пятьдесят километров... Нечего бояться... За сотку спирта здесь всегда песцовую шкурку дадут. А это значит — четыреста рублей на вольном рынке. Потом можно и в Усть-Хрому товар для кооператива привезти... Це-це! Еще господин капитан Щепин орден получит за открытие нового фарватера!...
— Хе-хе!.. Уж ты и орден!.. — довольно смеется Щепин.— Открытие, собственно говоря, твое, Христофорыч, но, конечно, как я капитан шхуны...
— Значит, мне лишний десяток песцов господин орденский кавалер уступит?.. Це-це? !
Еще долго капитан и механик подсчитывают ожидаемые барыши. Наконец смолкают их голоса. Храп — то глухой и урчащий, то резкий и заливистый — наполняет рубку. Торопливые струи Хромы, сбегая к морю, приподнимают корпус шхуны, и, вытянувшись струной, упруго вибрирует якорная цепь.
Шхуну, входящую с моря в Хромскую губу, заметили еще рано утром. Пастух оленьего стада Семен Рожин приехал с этим известием в селение Тал. Стадо бродило на северных склонах холмов в районе устья Хромы, и с пастбища шхуна прекрасно была видна. Юкагир Рожин давно знает эту шхуну. Еще когда его род кочевал по реке Алазее, на шхуне «Киттиваки» приходили «ипены» (так зовут местные жители японцев). Ипены торговали с юкагирами, всячески их надувая, и были очень грубы с женщинами {1}.
На Дальнем Севере японские купцы с «дикарями» совсем уже не стеснялись: существовавшая тогда царская власть не оказывала юкагирам и чукчам никакой защиты.
«Ипен»! Шхуна! — Передалась весть по всему поселку. Женщины и дети быстро собрали наиболее необходимые вещи и ушли на челноках в один из узких боковых протоков.
Туда шхуна не сможет войти: женщины спокойно выждут, пока окончится визит иностранцев.
Но, может быть, мужчинам стоит выйти навстречу шхуне, поторговать мехами?
У каждого охотника есть по нескольку связок песцовых и горностаевых шкурок, еще не сданных на советскую факторию.
В одной из урас — конусообразной деревянной хижине— собрался мужской совет. Говорил Рожин:
— На иностранной шхуне, конечно, есть спирт. В кооперативе, на фактории, спирта нет: продажа спирта воспрещена. А спирт... От выпитого спирта человек становится сильнее и храбрее и видит умом многое, что было раньше.
Рожина поддержало еще несколько человек. Отчего бы не выменять на спирт несколько шкурок!.. Две или пять... И женщинам можно купить материи на платья. На советской фактории уже почти ничего нет. Товары привезут только зимой. Долго ждать — почти четыре месяца.
Семена Рожина одобрил и чукча Элейко: от спирта прекращается ломота в коленях, человек перестает кашлять. Больному очень нужен спирт... И чукча долго искусствен-
{1} Последнее, между прочим, общеизвестный факт: во время японской оккупации Приморской области в 1919 году в некоторых прибрежных деревнях на Амуре японцы запирали женщин и девушек в амбары и там насиловали их.[343]
но кашлял, чтобы доказать, что именно он болен и весьма нуждается в лекарстве. Большинство собравшихся начали колебаться.
Василий Данилов — уполномоченный деревни. Он — член наслежного совета, а весь Усть-Хромский наслег (волость) растянулся на несколько сотен километров вдоль побережья.
Данилов был во время гражданской войны в рядах партизанского отряда, и он знал много хороших слов о советской власти, о том, что с иностранцами непосредственно торговать не следует. Но ведь, правда же, ждать привоза сухим путем продовольствия и мануфактуры надо еще много времени. И, кроме того, большинство односельчан Василия Данилова неграмотны, многие из них газеты и в глаза не видали.
— Пять шкурок продашь, спирт выпьешь, покажется мало... Все продашь. В долг просить будешь. Всегда так, — говорил Данилов. — Юкагир всегда так: мало пить не может!..
По лицам слушателей пробежала улыбка. Юкагиры кивали головами с довольным видом: верно!.. всегда так!..
И тут заговорил Иннокентий Данилов, комсомолец, ученик хромской школы:
— Мех надо продавать только советской фактории. Почему? Потому что муку и масло, сахар и порох дает фактория!.. Сейчас на шхуну продал меха, напился пьяный, завтра ничего нет... Что потом есть будешь? Советская власть покупает меха. Советская власть в школах учит. Мальчиков и девочек учит и кормит их в школах, даром кормит. У кого нет детей, кто не хочет их учить в школе, пусть отдает меха ипенам!..
Юкагиры запротестовали: зачем детей не учить?!. Нельзя не учить! Когда учится — хороший человек делается. Если у кого детей нет, тот сам — дурной человек, дурная кровь, порченый человек... Нельзя не иметь детей...
Иннокентий выкрикнул:
— Пускай старики расскажут, как раньше жили, когда были кулаки — тойоны, пока тойонов не прогнала советская власть. Кто против советской власти?!
Юкагиры возмущены: нет! таких среди них не найдется;
[344]
деревня Тал сплошь бедняцкая. Даже сети и охотничьи ружья получили из фактории в долг.
— Не выходить к ипенам! — решает мужской совет.
— А я знаю еще другое, — хитро подмигнул глазом Данилов-отец. Он, докуривая трубку, изложил свой план. План одобрили.
Нет, иностранцы не смогут безнаказанно войти в устье Хромы.
Капитан Щепин с утра недоволен. Ломит голову после вчерашней попойки и тяжелого сна в плохо вентилируемой рубке. Вместе с матросом Осадченко ходил капитан на шлюпке к берегу, где виднелось несколько хижин. Жителей в деревне не оказалось, но собаки привязаны под навесами. Значит, жители ушли очень недавно и не надолго. Щепин решил, что жители просто спрятались от страха. Это досадно. Щепин кричит и ругается. Ведь для того, чтобы дойти до устья Хромы, шхуне нужен лоцман. Иначе запутается «Красный охотник» в целой сети мелких проток и проточек, пересекающих устье. Плохо. Даже Зельянос — и тот в затруднении. Говорит: ждать надо, пока какой-нибудь лоцман найдется. А сколько времени ждать? Дело к осени: скоро вода падать начнет... А тут еще этот дурак Осадченко сунулся: «Может, флаг поднять? Признают нас — и бояться перестанут». Ну, как ему расскажешь, что на отсутствие флага у Щепина главный расчет. Иначе не стоило бы трудиться вход в устье Хромы искать...
Пару лишних стаканчиков спирта выпил с досады Щепин за обедом. Вышел на палубу... К шхуне шел челнок с двумя людьми. Вот люди перестали грести, выжидательно разглядывают шхуну. Зельянос достал из кармана бутылку, приложил ее ко рту: будто пьет. С челнока приветственно махнули рукой. Потом один из юкагиров поднял вверх красный платок и, растянув его руками, показал стоящему на шхуне. Механик, взявший на себя роль переводчика, ответил: взмахнул красным флагом, демонстративно скомкал его и засунул к себе за пазуху. Потом еще раз показал бутылку водки.
Теперь юкагиры поняли вполне ясно, с кем они имеют дело, Один из гребцов крикнул: «Учугай! Барем!» (Хорошо!
[345]
Едем!) Второй поднял несколько раз вверх песцовую шкурку.
— Осадченко! Выхаживай якорь! Христофорыч, заводи мотор! — командует Щепин. — Это они нас в свою деревню приглашают. Там сговоримся!
Капитан Щепин сначала шел малым ходом, потом прибавил до среднего. Челнок продолжал оставаться впереди. Уже два, а может быть, и три раза шхуна сворачивала в боковые протоки. Больше часа шел «Красный охотник» за лоцманским челноком. Вот еще поворот. Лоцман предупредил, что будет ворочать вправо, и несколько раз крикнул: «Тургеник! Тургеник!» (Скорей! Скорей!) Щепин уже привык доверчиво подчиняться указаниям юкагиров. «Красный охотник» прибавил ход до полного. Сильный толчок отбросил капитана от штурвала к задней переборке рубки. Щепин ударился головой о ребро койки механика, но успел заметить, как сорвавшийся от сотрясения гик паруса пролетел над палубой. Гик ударил матроса Осадченко по спине и сбросил его за борт...
Шхуна «Красный охотник» с полного хода врезалась в отмель: сильное течение ударило в борт, и когда Щепин выбежал на палубу, судно уже вплотную прижалось боком к отмели. Палуба накренилась так, что на ней стало трудно стоять. Шхуна легла на борт.
Щепин искал лоцманов глазами... И увидел: юкагиры пристали к берегу протоки. Вот они подняли челнок и, даже не взглянув назад, скрылись в кустах.
Попытки сняться с мели не дали никаких результатов до позднего вечера. Тем более, что работать могли только двое: капитан и механик. Осадченко лежал на койке и стонал. Зельянос и Щепин окончательно переругались между собой. К вечеру у левого борта нанесло целый бугор песка. Ночь прошла в тревоге. Капитан и механик спали вполглаза. Карабины и револьверы были наготове.
Только около полудня на реке появилась целая флотилия челноков. Со шхуны в бинокль было видно: юкагиры плыли с женщинами и детьми, со всем домашним скарбом. Не дойдя полумили до шхуны, юкагиры высадились на берег. Через полчаса перед глазами встревоженных, ничего не
[346]
понимающих капитана и механика вырос целый поселок. Юкагиры построили восемь тордох — палаток из оленьих шкур — и тотчас же задымили костры.
Наконец, из поселка вышел на реку челнок. Щепин поглядел на человека, который греб, и длинно выругался. Человек был одет в гимнастерку красноармейца, на голове у него ярко зеленела военная фуражка. Пограничник подходил к шхуне, держась к ней все время лицом. Когда челнок был уже в нескольких саженях от борта, пограничник затормозил веслом и крикнул:
— Какая шхуна? Понимаете по-русски?
— Да мы — русские!.. Кооперация! — отчаянным голосом ответил Щепин. — «Красный охотник» из Колымска!
Пограничник отошел под корму шхуны, чтобы прочесть ее название. Потом пристал к борту и поднялся на покатую палубу. Механик и капитан суетливо помогали красноармейцу привязывать челнок, наперебой рассказывая:
— Дикари нарочно посадили на мель! Теперь здесь и зимовать придется! А мы ничего плохого не сделали.
Пограничник молча смотрел на обоих спекулянтов серьезными черными глазами. Безусое и безбородое лицо с приплюснутым носом, слегка раскосые глаза выдавали в нем якута.
— Тохто! Подождите! — сказал пограничник сразу по-якутски и по-русски. — Кто из вас капитан? Покажите ваши документы!
Вахтенный журнал и свидетельство о плавании оказались в порядке. Но в моторном отделении весь угол был заставлен мелкой стеклянной посудой. В некоторых бутылках тускло поблескивала жидкость.
— Спирт? — спросил пограничник. — А зачем?
— Может, выпьете! — заторопился механик.
— Зачем везли, спрашиваю? Кому везли?
— Так, для разных надобностей, — ответил растерянно Щепин.
— А менять пушнину на спирт предлагали? — в упор спросил пограничник.
— Ничего...
— Полно врать, — перебил красноармеец, — свидетели есть. И почему вы не подняли советского флага? Тоже свидетели есть, как вы его прятали за пазуху. Спирт весь
[347]
собрать и сдать мне! Я опечатаю. В Усть-Хроме. найдем куда его употребить.
— Еще придем ли в эту Усть-Хрому, — подавленно ответил Щепин.
— Должны притти. Вы были задержаны юкагирским пограничным отрядом за попытку торговать спиртом.
— Каким отрядом?! У нас никто не был...
— Вот этим отрядом, — сказал пограничник, выходя из рубки и показывая рукой в сторону палаток. — Здесь вся деревня Тал. И все жители деревни приняли участие в задержании подозрительной шхуны. Вы пришли в советские воды без советского флага. Очень ясно показали, что пришли сюда выменивать пушнину на спирт. С вами разговаривал Василий Данилов, уполномоченный деревни Тал. Тогда решили срочно послать за мной в Усть-Хрому и шхуну задержать до моего приезда. Меня зовут Иванов, я красноармеец и командир этого отряда. Каждая деревня на берегу моря — вооруженный отряд!
Через два дня усиленной работы «Красный охотник» снялся с мели и пошел вверх по реке к Усть-Хроме. Теперь шхуне не угрожала больше опасность. Шхуну вели хозяева края — советские граждане — юкагиры и тунгусы.
[348]
