БРЕД
В урасе остались только двое: старшая хозяйка — варить обед и один из служащих администрации колхоза — инструктор по оленеводству, пожилой мужчина, некий Живцов. Он был командирован в Тастах для учета оленьего стада. Простудился, заболел. Хозяева говорят, что Живцов лежит уже третьи сутки.
Старик молчалив, замкнут. Неустроев сказал, что «огонер» (старик) Живцов — ньюча (русский) и «немного как шаман»... «Немного сумасшедший».
Живцов спит или притворяется спящим. Несомненно это русский. Окладистая борода лопатой, похожая на мох, источенный болотной ржавчиной там, где ежедневно застревали остатки пищи — в углах рта, на сгибе у начала груди. Пучки волос в ноздрях, выкрашенные никотином в шафрановый цвет. Глаза у старика полуоткрыты —- серый, мутный зрачок в оплетке красноватых жилок,
[298]
Живцов невысок ростом, — он протянулся всего лишь на две трети своей постели. Кулаки больного плотно сжаты. Старик тяжело дышит. И молчит сегодня весь день. Трудно придумать, чем можно помочь больному гриппом, а может быть и воспалением легких в этих условиях...
Если подойти вплотную к постели больного, слышно, как Живцов тяжело дышит — с присвистом и бульканьем, — словно катает в горле твердые шарики. В морщинках лба набираются жирные капли пота...
— Э! Плохо, товарищ? Может, подать что-нибудь? Может быть, воды дать напиться?..
Даже не шевельнулись веки, не изменился ритм дыхания. Значит, спит человек. Не будем ему мешать.
Стараясь не шуметь, отхожу в сторону...
И вдруг отрывистый, резкий крик:
— Левая, полный вперед! Правая, полный назад! Пра...ва на борт!., твою мать!
Больной повернулся на бок, все так же полузакрыты его глаза. Сомкнулись губы, привыкшие заканчивать ругательством грубый приказ. И сейчас же напор горячечного дыхания широко открыл его рот. Ломтем обескровленного мяса толкнулся в зубы, высунулся — будто вываренный до белизны — нездоровый язык.
Плохо старику. У Живцова начинается бред... старческий рот пробует вспомнить улыбку.
И все в том же аккомпанементе хрипов больной начинает петь какую-то нелепицу:
Джонсону брандспойтом
Двинул в морду один раз...
И... уехал... в... Ваш... шин... гтон!
Старик переводит дыхание и закашливается.
Все дальше и глубже забирается кашель в его горло. Живцов вскакивает на постели. Нутряной, тяжелый стон заставляет вздрагивать все его тело.
Анна Васильевна подошла к больному с кружкой воды:
— Поет, как шаман... это он молится своим богам?
— Да, старым богам... надо дать ему выпить! Эй, товарищ! Воды не хочешь ли выпить?!
Живцов делает несколько жадных глотков, обливая водой бороду и грудь,
[299]
— Ложись, братишка, в койку... легче будет...
Старика как будто пробуждают неожиданно знакомые
слова. Живцов открывает глаза и подозрительно на меня смотрит. Его зрачки темнеют. Потом Живцов откидывается навзничь, говорит подчеркнуто ясно:
— Эльджях! Бильбяпын! (Больно! Не понимаю!) — и опускает на глаза тяжелые шторы век...
Медленно приготовляю в кружке старинное флотское пойло — грог. Крепкий сладкий чай пополам с чистым спиртом. Шершавою пленкой всплывают на поверхность сивушные масла. Потянуло терпким ароматом аптеки. Больной почувствовал запах алкоголя — повернул голову.
— Пей, тогор. Лекарство. Учугай! — нарочно говорю по-якутски, чтобы не будоражить старика. Какое мне дело до прошлого этого больного, может быть, и серьезно больного человека...
Живцов нюхает грог, осторожно берет губами, словно отщипывает хлеб, глоток жидкости. Чуть не поперхнулся горячим ядом. Тянет дрожащую руку. Пожалуйста, возьми сам... Живцов берет кружку, медленным расчетливым движением скупца, в обе руки. Долго вбирает ноздрями спиртные пары. Экономно, маленькими порциями отхлебывает жидкость. Потом больной удовлетворенно вздыхает, говорит, будто скрипит недавно смазанной дверью: «Покорнейше благодарю... Премного обязан...» — и возвращает кружку. Но разговаривать больше Живцов не хочет. Тем более, что в тордоху один за другим входят мои товарищи — сотрудники экспедиции.
— Улов хороший! Много рыбы... и погода скоро хорошая будет...— сообщает мне скороговоркой Неустроев.
Рыболовы переодеваются в сухое платье. Торопливо ужинают. Идет немногословный обмен мыслями — как между товарищами по работе, давно установившими план совместных действий.
И скоро в тордохе умолкают голоса. Ведь завтра поход, надо выспаться. Кажется, сейчас и я усну...
Больной пошевелился на постели. Смотрит в мою сторону. Вот он опустил ноги на пол. Неуверенно встает (не помочь ли ему выйти?!.)... но старик, озираясь, медленно крадется по юрте. Сквозь полузакрытые веки слежу за ним, Живцов тянется к моей фляжке, повешенной на стол-
[300]
бе. Старик касается фляжки и чувствует... мою холодную ладонь на своей горячей руке.
— В чем дело?
Живцов рванулся, сразу же обессилел и упал на землю. Старик опять бредит:
— Это не я! Даю слово, что это не я... Он сам... сам...
