Изображение
31 июля 2012 года исключен из Регистровой книги судов и готовится к утилизации атомный ледокол «Арктика».
Стоимость проекта уничтожения "Арктики" оценивается почти в два миллиарда рублей.
Мы выступаем с немыслимой для любого бюрократа идеей:
потратить эти деньги не на распиливание «Арктики», а на её сохранение в качестве музея.

Мы собираем подписи тех, кто знает «Арктику» и гордится ею.
Мы собираем голоса тех, кто не знает «Арктику», но хочет на ней побывать.
Мы собираем Ваши голоса:
http://arktika.polarpost.ru

Изображение Livejournal
Изображение Twitter
Изображение Facebook
Изображение группа "В контакте"
Изображение "Одноклассники"

Абрамович-Блэк С.И. Записки гидрографа. Книга 2.

Глава четвертая


Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая
Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая
    В море—дома 390
    На горизонте-дым 395
    Северо-Восточный Проход 397
    На отмелях 401
    Марш-марш 403
    Гимнастика 404

Глава тринадцатая
    В горах Хараулаха 406
    Энерго-Арктика 408
    Сломанный капкан 412
    Булун 430
    Итоги 431
OCR, правка: Леспромхоз

Абрамович-Блэк С.И. Записки гидрографа. Книга 2.

 296.jpg
Глава пятая

«КОММУНА»


Двенадцатигранная усеченная пирамида. Основание граней — наклонно врытые в землю стволы деревьев. В центре сооружения глиняный пьедестал для костра. Свет попадает внутрь только через верхнее, над очагом расположенное, отверстие. Это — артельная ураса на заимке Тастах. Каждая грань жилища принадлежит одному человеку. Невысокие, чуть приподнятые от земли нары служат постелью. На столбах висит одежда и оружие. В урасе живут три семейства тунгусов. Некоторые из обитателей урасы здесь родились, здесь же и выросли.
В Тастахе живут Поповы, Барабанские и Лебедевы; они не связаны между собой узами родства.
Но Боттонский колхоз поручил им — трем семействам — заботу о колхозном оленьем стаде. На заимке Тастах уже начато правильное оленеводческое хозяйство. Построен корраль для оленей. Стадо ежедневно в жаркую пору дня пригоняется в специальный загон, где горят дымокуры: оленей сберегают от летнего бича тундры — комарья и мошки. Вверх по реке Тастах и на Саманалайской протоке стоят рыболовные заколы артели. Максун, осетр, омуль в изобилии имеются на заимке. Две упряжки хороших ездовых собак опят под навесом рядом с урасой. Собаки тоже получены от колхоза — зимой Тастахская артель обслуживает песцовые капканы в своем охотничьем секторе...
Старуха Анна Васильевна Попова, выборная хозяйка
[296]
артели, долго наблюдает, как я пытаюсь из содержимого целой пачки «Мака» — смятой и промокшей — собрать одну папиросу. Выходит плохо... короче говоря, ничего не выходит. Дрянной табак обратился в подозрительную кашу.
Анна Васильевна молча уходит из урасы. Слышно, как звенят ключи, должно быть, у дверей артельного склада... Хозяйка возвращается через несколько минут и кладет передо мной, в глянцевитой блестящей упаковке... две пачки экспортной «Пушки» и коробок спичек,
Таких папирос нельзя достать и в столице республики — в Якутске!
— Вот спасибо, хозяюшка! Я уже и забыл, когда видел хорошие папиросы! Большое спасибо... И откуда это у вас? И сколько стоит? Сколько я вам должен за папиросы?!
Анна Васильевна очень довольна. Она улыбается определенно горделиво и говорит твердо:
— В нашем капративе многа... кури... у нас многа! Совсем ничего не стоит. Пожалуйста, тогор!
Бледный рассеянный свет падает из верхнего люка. Живыми лисенышами ползают языки пламени меж коротких обрубков и сучьев, из которых сложен костер на очаге. Стенки подвешенных котлов хранят на себе многолетний слой копоти и жира. Анна Васильевна склонилась над каким-то шитьем, мерно подымаются на ее груди широкие, в несколько рядов, ожерелья из бус и серебряных монет. Холодком и заплесневелою старостью тянет от земляного пола. В профиль мне видно бронзовое лицо женщины монгольского типа — будто картина старинного письма.
А на столике, держащемся без железных скреп и клея, связанном ремешками, высший сорт продукции Лентабтреста!
Продукции, сделанной руками пролетариев города Ленина... С помощью новых, гильзонабивочных машин, которые мы посылали как образец советского (и не превзойденного за границей) производства на выставку в Германию.
Пастушонок оленьего стада, под накомарником, весь затянутый в оленьи шкуры, сидя на берегу реки, воды которой никогда еще не вспенивал пароходный винт, курит... «Пушку».
[297]
Два дня подряд нашими челноками швырялся ветер. Нескончаемым злым набегом пенились короткие речные волны Саванна-Урех. Слизывали клочья торфа с берегов, пучились и чернели от проглоченной земли, брызгались пеной неистовства. Мы пробовали отстаиваться в крохотных заливчиках, отлеживаться в мокрых логовищах насквозь дождем пропитанных палаток. Вчера рискнули было переправиться на левый берег реки, где довольно густой лесок обещал запасы топлива. И были выкинуты на отмель комками смятого изжеванного барахла.
Потом собирали вещи — то, что река соблаговолила нам вернуть. Потом хмуро обсуждали дальнейшие перспективы.
Неустроев ушел на разведку и открыл Тастах.
Здесь отдыхаем, сушимся, чинимся.
День пасмурен и слезлив. Очевидно, Восточно-Сибирское Полярное море — до него отсюда 50 километров — все еще треплет шторм...
Но сегодня с утра мужчины уже смогли уйти по реке на осмотр рыболовных сетей. Говорят, после бури обыкновенно бывает хороший улов. Олени отправлены на пастбище.

Пред.След.