ГЛАВА VIII
ВЕСНА И ЛЕТО. ГИДРОГРАФИЧЕСКИЕ РАБОТЫ
Весна
Вездеходы, оставленные осенью в тундре, надо было доставить на зимовку и отремонтировать до начала весеннего полевого периода, т. е. до марта. Мы высчитали, что на проезд на собаках к мысу Псов, ремонт вездеходов (в палатке) и обратный выезд на подремонтированных машинах, требующих большой осторожности в обращении, понадобится не менее двух недель. Следовательно, нашу ремонтную бригаду нужно было отправить не позднее 1 — 5 февраля. Жаль было отрывать весь собачий транспорт на две недели только для заброски механиков, так как в течение всего времени ремонта и каюрам и собакам делать было нечего, досадно было допустить холостой обратный пробег машин. Поэтому решили совместить эту поездку с выполнением геодезических работ: рекогносцировки и постройки пунктов триангуляции II и IV классов.
К 1 февраля весна чувствовалась еще мало, температура не поднималась выше —27°, а по ночам достигала —44°, —47°, продолжали свирепствовать частые пурги, но сказывалась близость появления солнца: 5—6 часов в течение суток было светло (вернее, серо).
1 февраля, используя свет не только солнца, но и луны (приближалось полнолуние), первая санная партия на трех упряжках покинула зимовку. Еще накануне зарядили аккумуляторы для завода вездеходов, укупорили их в специальные ящики, осмотрели и опробовали палатку и новый камелек, нагрузили нарты. В состав партии входили геодезист Н. С.
[81]
В 10 часов партия, пользуясь «летней» погодой: 28° мороза, при двухбалльном северо-западном ветре, двинулась в путь, имея запас продовольствия на месяц и собачьего корма на 4—5 дней.
Вернулась эта группа только 24 февраля с одним вездеходом.
Вездеход, остававшийся на мысе Псов, удалось провести только километров 20, а затем в нескольких местах лопнули гусеницы, и его снова оставили в тундре. Второй вездеход прибыл на зимовку в хорошем состоянии. За этот же период геодезист Юдов отстроил 6 триангуляционных знаков.
Для привода второго вездехода надо было забросить новые гусеницы. Сделать это на собачьих упряжках, конечно, было невозможно — вес гусеницы равняется 250—300 килограммам.
На последние дни февраля остались две большие работы: постройка 14-метрового сигнала на месте знака «Зимовье» и подготовка аэродрома. Сигнал был нужен для установления видимости астропункт № 2 — «Зимовье». Все деревянные части сигнала мы заготовляли у дома, а затем перевозили к месту постройки и здесь их собирали. Болтов для сигнала не имелось, механикам пришлось их отковывать из строительных скоб и нарезать вручную. 3 марта постройка сигнала была закончена.
Подготовку аэродрома мы закончили к 25 февраля, а 26 февраля на нем приземлился двухмоторный самолет, пилотируемый Купчиным. В тот же день самолет вывез от нас больного гидрографа Остроумова, но замены ему не прислали. Не привез самолет и долгожданной корреспонденции с Большой Земли.
Все работы вблизи базы закончились. Шли последние приготовления перед выходом партии в поле.
[82]
4 марта я, завхоз Алексеев и каюр Кузнецов на двух упряжках собак выехали на «Норд». На первой нарте шел каюр, Кузнецов с грузом, на второй я — за каюра, с «пассажиром» Алексеевым. День был солнечный, тихий. Какая разница, с тем же маршрутом в декабре! Светло, отчетливо видна местность, солнце пригревает и 35-градусный мороз не чувствуется совсем.
Ночевали у мыса Игнатия. Интересно, как каждый по-своему приспособляется к морозу: Кузнецов спал, не снимая малицы и забравшись в спальный мешок лишь до пояса; Алексеев в малице залез в спальный мешок, а затем стал
Рис. 12. Триангуляционный сигнал "Зимовье"
[83]
От мыса Игнатия путь лежал на истинный северо-запад. Мы теперь легко находили дорогу через ропаки, казавшиеся неприступными в декабре, и после 6—7 часов пути въехали в бухту Зимовочную.
Еще раз подтвердилось наше предположение, высказанное зимой, что ледовый промер к западу от знака № 3 (меридиана 111°) провести не удастся из-за сильно всторошенной поверхности льда близ берегов; препятствовала этому также полынья, которая шла в 3—4 километрах вдоль берега с западо-северо-запада на восток-юго-восток.
В течение трех дней, проведенных на «Норде», мы успели сделать все необходимое; работы там предполагали начинать, согласно предписанию, с 1 апреля. После проверки состояния подготовительных работ удалось две промерные партии отправить на работы 12 марта. Одна — рекогносцировочно-строительная, под руководством старшего топографа Н. И. Линника, выехала на работы на мыс Игнатия одновременно с нами, т. е. 8 марта.
К этому времени береговой отряд развернул ледовый промер на участке, непосредственно прилегающем к базе (от меридиана 111° до острова Андрея). Этот промер начался еще 1 марта и был как бы генеральной репетицией будущих работ, показавшей, как лучше расставить людей, какой методики придерживаться, и вместе с тем проверкой готовности к работам инструмента, транспорта да и самого личного состава промерных партий.
Работы па этом участке были закончены за 10 дней, результаты их укрепили уверенность в успешном выполнении всего плана промерных работ.
Итак, для берегового отряда пришла страдная пора весенних полевых работ.
[84]
24 марта вышла в поле 1-я триангуляционная партия астронома Васильева и старшего рабочего Гаврилова. Партия отправлялась на мыс Дика на вездеходе. Машина буксировала тяжело гружёные сани, в которых были и лесоматериалы для постройки знаков, и горючее для вездеходов, и моржовое мясо для создания баз собачьего корма. Механикам предстояло затем ехать на мыс Псов — сменить гусеницы у оставленной там второй машины и на двух вездеходах вернуться домой. По дороге вездеходы обслуживали геодезистов, перебрасывали для них лесоматериалы.
2-я триангуляционная партия геодезиста Юдова также выехала 24 марта на трех упряжках. Одна из упряжек провожала партию только на расстояние однодневного перехода. Оставив там корм собакам, упряжка вернулась обратно. Партия Юдова провела работы с большим успехом: за две недели они отрекогносцировали и отстроили весь участок до мыса Дика — установили 15 знаков, из них 9 второго класса. Прояснилась картина с положением островов Петра. Северный из этой группы оказался почти вплотную приближенным к берегу, а вместо одного южного обнаружена целая группа из трех островов, названная юго-восточной группой.
На зимовке в это время оставались только две полевые партии: 2-я промерная Архангельского и триангуляционная — Косого. Выехать на работы ни та, ни другая не могли из-за отсутствия транспорта. Оставалась одна упряжка собак с начинающим каюром из рабочих — Орловым. По своему качеству эта упряжка гадилась только для подсобных работ с небольшим удалением от баз.
Как всегда, чем дольше идет подготовка, тем больше находится работ. Так и теперь: промерщики изобрели и делали печь новой конструкции, триангуляторы оборудовали новый фургон, построенный из фанеры, для установки в кузов вездехода. В фургоне с каждым днем появлялось что-нибудь
[85]
5 апреля население зимовки неожиданно увеличилось. Каюр Елизаров привез из партии Виноградова двух медвежат в возрасте 10—15 дней. Несколько дней назад их мамаша имела неосторожность навестить лагерь гидрографов. Очевидно, ее привел туда голод, так как после вскрытия в желудке медведицы был обнаружен один только окурок папиросы «Дели». Мамаша пошла на жаркое, а детишки, оказавшиеся братом и сестрой и названные Мартой и Андреем, стали полноправными членами нашего коллектива. Вначале они всех дичились, отказывались от еды, а затем настолько привыкли, что гуляли вокруг домов без привязи, играли с людьми, собаками и, очевидно, совсем забыли о своей прежней жизни и дикой природе. Своими забавами и играми они вносили много разнообразия в наш быт.
9 апреля прибыли механики и партия Юдова. В лагерь вернулся снова только один вездеход. Оказалось, что второй вездеход оставлен всего в семи километрах от зимовки, — вновь расплавились подшипники. Гусеницы и подшипники — это слабые места наших машин. Для безаварийной работы в будущем необходимо иметь на каждую машину не менее двух полных комплектов залитых и пришабренных шатунных подшипников и один комплект гусениц. Оба вездехода нуждались в сильном ремонте как двигателей, так и движителей — гусеницы расползлись на несколько частей.
Тревожные известия получили мы от астронома — у него выбыл из строя радиоприемник вследствие непригодности анодных батарей, так что пришлось переключиться на наблюдение только широт и азимутов.
[86]
21 апреля закончился ремонт машин, и в тот же день, наконец, вышла для выполнения промерных работ в районе от островов Петра до мыса Псов партия гидрографа Архангельского. С ней вместе ехали двое рабочих для проведения футшточных наблюдений в районе мыса Дика. Футшточников ждал комфортабельный фургон астрономической партии, переброшенный вездеходами (в последний переезд) с мыса Псов.
Партия Архангельского Состояла из 9 человек. Такое большое количество людей требовалось потому, что работа планировалась на две смены, что вполне обеспечивалось приданным партии транспортом: вездеходом и одной (маломощной) упряжкой.
Через день на втором вездеходе выехала 3-я триангуляционная партия, Косого, в составе трех человек — Косого
Рис. 13. Лагерь промерной партии у мыса Псов
[87]
Партия Юдова еще ранее — 16 апреля — двинулась на юг, в свой последний заезд для работы на участке мыс Дика — бухта Прончищевой. Кроме постройки знаков Юдову поручалось провести на этом участке наблюдения. Партия выехала на двух упряжках. Одна из упряжек затем передавалась астроному Васильеву, чтобы обеспечить его работу по наблюдению триангуляции к северу от мыса Дика до знака Парящего. От знака Парящего до залива Фаддея наблюдения проводил автор этой книги.
К 25 апреля на зимовке оставалось только четыре человека: врач Арсеньева, занимавшаяся метеорологическими и футшточными наблюдениями, моторист Лебедев, чередовавшийся с врачом при футшточных наблюдениях и обеспечивающий зарядку аккумуляторов рации, радист Боткин и повар Егоров, который использовался на всех бытовых работах, а по существу отдыхал после тяжелой для него полярной ночи.
Три триангуляционные и две промерные партии проводили работы в юго-восточной части района;. на северо-западном участке — от залива Фаддея до мыса Челюскина — развертывались работы морского отряда. Для весеннего периода здесь были организованы также две промерные и три триангуляционные партии.
Между первыми двумя триангуляционными партиями работа была распределена на одном и том же участке от островов Комсомольской Правды до восточного берега залива Фаддея следующим образом: партия Линника, начавшая работу 8 марта, должна была закончить рекогносцировку и постройку всех пунктов II, III и IV классов; на старшего геодезиста Фельдмана, приступившего к работе 11 апреля, возлагались триангуляционные наблюдения.
Отсутствие постоянного транспорта в партии Линника, бесплановость в его работе, переброски с одного конца района в другой с частыми, по существу ненужными, заездами на судно — все это затянуло сравнительно небольшую по объему работу до конца мая.
Геодезист Фельдман пробыл на первом знаке «Большая бухта» до 16 апреля и, не закончив на нем наблюдения, перебрался на знак «Кошку». В районе островов Комсомольской Правды Фельдман должен был отнаблюдать 4 знака, т. е. провести там около 10 дней, затем заехать на судно, взять до
[88]
Две промерные партии морского отряда, под руководством гидрографа Касьяненко и штурмана Высоцкого, начали работать с 12 марта. В состав второй из этих групп был включен геодезист Ступак, которого предполагалось отправить на мыс Челюскина для постройки и наблюдения триангуляционной сети. Выполнить это пока было невозможно из-за отсутствия самолета.
Продовольственная база и снаряжение для этих партий в первых числах февраля были завезены на острова Фаддея, где эти группы и базировались — обе в одном месте. При дальнейшем продвижении работ на юг группа Высоцкого перенесла свою базу непосредственно на судно «Норд».
Первый плановый участок эти партии обработали к 14 апреля, после чего Высоцкий и часть матросов остались на судовых работах, готовя корабль к навигации, а Касьяненко со своей группой начал подготовку к промеру в северном участке: мыс Челюскина — мыс Прончищева.
Включение в план работ экспедиции удаленного челюскинского участка вызвало необходимость в воздушном транспорте для переброски отдельных партий. В результате небольшой радиопереписки мы получили разрешение на использование в течение 18 летных часов самолета «Сталь-2», входящего в состав Челюскинского авиазвена.
Самолет должен был, во-первых, вывезти врача Арсеньеву в больницу Нордвикстроя или на Челюскин для дальнейшей отправки на Диксон, во-вторых, перебросить с «Норда» на мыс Челюскина триангуляционную группу из трех человек и промерную из пяти человек. Самолет, пилотируемый Еременко, ожидался на базе берегового отряда в двадцатых числах апреля.
Выехав 24 апреля на триангуляционные наблюдения, я так и не дождался самолета и оставил на зимовке письмо Ф. Т. Еременко, где подробно изложил желательный план и порядок авиаперевозок.
29 апреля из-за неисправности мотора вездехода нашей партии пришлось вернуться на базу. Подъезжая к базе, мы увидели следы пребывания самолета: на аэродроме стояла нарта с запасным мотором М-1, доставленным с Челюскина, валялись
[89]
Каково же было мое изумление, когда нас встретила Арсеньева, которая должна была быть уже где-нибудь в Нордвике. Она рассказала, что Еременко прилетел 26 апреля и согласился с планом перевозок, указанным в моем письме, но решил ввиду недостаточного запаса горючего лететь к островам Петра, где в 1938 году Управление полярной авиации создало базу бензина, заправиться там полностью, вернуться на нашу зимовку и после этого приступить к осуществлению моего плана. Самолет улетел на следующий день, держа связь с радиостанцией Боткина. Недостаточно хорошее знание местности, отсутствие точных карт заставило пилота совершить посадку в неизвестном для него месте — около триангуляционного знака, называемого «Веселый». Прочитав надпись на знаке, Еременко запросил его координаты, но, конечно, ни врач, ни радист, оставшиеся на зимовке, дать их ему не могли. Техник Сопляков, бывавший только один раз в тех местах, по радио пробовал разъяснить, где и на каком расстоянии от знака находится горючее, но дал далеко не точные сведения. Затем связь с самолетом была потеряна, и с 28 апреля ничего о нем не было известно. Не имелось сведений о самолете и на Челюскине.
Двинуться тотчас же на поиски самолета на вездеходе с неисправным мотором было рискованно. Но и задерживать розыски также было невозможно. Нам было известно об отсутствии у экипажа самолета продовольствия и спальных мешков — Еременко оставил свои запасы у нас на зимовке, надеясь вернуться в тот же день. Мы решили итти к знаку «Веселый», не ремонтируя мотора, а на случай выхода его из строя положить на прицеп запасный мотор, привезенный с Челюскина.
Однако нам не пришлось приводить наше решение в исполнение; мы не успели даже умыться (прибыли в лагерь в 20 часов 30 минут), как в воздухе раздался шум мотора и в 21 час 15 минут самолет «Сталь-2» приземлился на аэродроме.
Вот что рассказал т. Еременко:
«Не зная точно, где находится авиабаза, и боясь пролететь мимо нее, мы сделали посадку, как нам казалось, в районе базы и обнаружили рядом деревянную пирамиду. На знаке прочли надпись «Веселый». Запросили вашу зимовку о координатах знака и расстоянии его до авиабазы. По сведениям
[90]
У нас сели аккумуляторы рации, и связь с вами и с Челюскиным прекратилась. Двое суток провели в палатке, без горячей пищи, имея только два спальных мешка на троих. Пробовали разыскать базу, но безрезультатно. Наконец, 30 апреля решили на последнем бензине лететь обратно к вам, — принимайте гостей и надолго, так как в баках наших горючего ни капли».
Неудивительно, что Еременко не нашел горючего. База находилась на 25—30 километров к югу от палатки, в которой нашли приют авиаторы.
Сразу дали знать на Челюскин о благополучном прилете самолета, а через несколько часов пришла радиограмма, запрещающая дальнейшие полеты Еременко. План наших авиа-перебросок срывался.
Все первомайские праздники — два дня сряду — мы копались в снегу, выкапывая из-под него бочки с бензином, с надеждой найти хоть одну с авиационным. Каждая вновь открываемая бочка приносила новое разочарование — везде был только бензин второго сорта. Пришлось заполнить баки второсортным бензином. 3 мая самолет вылетел от нас на Челюскин, куда благополучно и добрался, несмотря на низкое качество горючего. А 5 мая, совершенно неожиданно для всех нас, Еременко вновь приземлил самолет на нашем аэродроме. Забрав врача Арсеньеву, два мешка консервов и мешок трески, самолет вылетел к «Норду». Здесь он сдал груз, взял триангуляторов и доставил их вместе с врачом на мыс Челюскина.
В этот день Еременко совершил еще два рейса и перевез весь остальной состав обеих полевых партий, их инструментарий и снаряжение. Таким образом, промерная партия Касьяненко и партия Ступака, около двух недель бездействовавшие в каждодневном ожидании самолета, могли, наконец, приступить к работам.
[91]
Дойдя до мыса Прончищева, Ступак пошел обратно, ведя наблюдения. На мысе Челюскина эта партия осталась ждать навигации и посадки на пароход для следования в Архангельск.
Партия Касьяненко не имела никаких транспортных средств и, передвигаясь с запада на восток, перевозила свой лагерь на себе. Эта партия сделала прибрежный промер, уточнила попутно положение островов Локвуда и Фрама и направилась обратно на мыс Челюскина. Обратный путь был особенно тяжел: 60 километров прошли в три дня, перетаскивали на себе нарты со всем грузом, да еще проводили промер по контрольному галсу. Работы были закончены 4 июня, а затем самолет доставил всю партию снова на «Норд».
В конце мая на базу берегового отряда начали собираться все полевые партии. Триангуляционная партия Косого закончила наблюдения своего участка к 23 мая и успела отнаблюдать два пункта на участке соседа, Васильева — к 28 мая, Юдова — к 1 июня. Промерные работы кончились примерно в те же дни: партия Виноградова прибыла в лагерь 27 мая.
3 июня из партии Архангельского прибыл топограф Волков, вызванный для подготовки к выходу на топосъемочные работы; 8 июня прибыла и вся остальная партия. Весенний тур полевых работ был закончен.
Уже 9 июня была вычислена триангуляция, получены рабочие координаты пунктов, и топографы могли выйти на работы, но два дня свирепствовала пурга и из дому нельзя было высунуть носа.
Весь район топографической съемки поделили между пятью топографическими партиями: 1) от мыса Лаптева до бухты Соревнования съемку проводили две партии морского отряда, без разделения этого участка между собой, 2) съемка от реки Утиной в заливе Фаддея до бухты Марии Прончищевой ложилась на плечи топографических партий берегового отряда, причем западная партия — Юдова — должна была дойти до мыса Поворотного, средняя — Панова — от мыса Поворотного до мыса Избового и заснять также острова Петра, и южная — Волкова — от мыса Избового до бухты Марии Прончищевой, где ей надлежало ждать либо «Норд», либо другое судно, которое ее снимет по окончании работ.
[92]
В береговом отряде дело обстояло иначе. Там можно было съемку вести сразу же на трапециях в общепринятой международной разграфке. Первые две партии берегового отряда (западная и средняя), состоявшие каждая из пяти человек, с одной упряжкой собак, вышли на работы 12 июня. В тот же день я выехал с каюром Кузнецовым на мыс Игнатия, чтобы
Рис. 14. Промерная партия вернулась с работ
[93]
Погода совсем не благоприятствовала наблюдениям. Пурги сменялись туманами, а туманы—пургами. Передвижение по тундре на нартах стало уже невозможным. Снег весь стаял, и по голой, топкой тундре собаки не могли тянуть даже пустую нарту.
Вскоре поднялся такой ветер, что о наблюдениях не приходилось и думать. Знаки по восточному берегу залива Фаддея (два), входившие в район Фельдмана, но намеченные мною к наблюдению в этот заезд, оставались неотнаблюденными. Однако задерживаться дальше было невозможно — наше отсутствие затягивало отправку южной топографической партии, каюром которой был Кузнецов.
Не на шутку разыгравшаяся пурга заставила нас залезть в спальные мешки. Мы уснули, а ночью шквалистый ветер опрокинул палатку, унес у каюра плащ, а у меня рукавицы.
Мы вылезли из-под развалин нашего жилища и попробовали восстановить его. Из-за свирепого ветра и отсутствия надежного крепления палатки к земле все наши попытки оказались тщетными.
«Как ни ехать — все же лучше ехать, чем сидеть и ждать» — решили мы с Кузнецовым, увязали нарты и двинулись домой. Свирепствовал зюйд-ост. Поднимая тысячи острых кристалликов льда и мелкой гальки, он бросал их на нас, хлестал до крови по лицу и рукам. Собаки, отворачивались, останавливались, но все-таки шли. В этот день мы добрались только до мыса Крестового. Здесь отдохнули ночь в палатке топографов, а на следующий день — 16 июня — вернулись домой.
18 июля выехали с базы две последние партии: южная топографическая, и базисная — для измерения базиса на мысе Дика. Эта последняя шла на вездеходе, на котором заодно забрасывались груз и люди топографической партии.
[94]