IВечером в редакции наступают часы «пик». На городском транспорте так называют время суток, когда поток пассажиров достигает высшей точки. В редакции эта страда начинается часов в восемь-девять вечера. До полуночи через редакционную «машину» проходят тысячи газетных строк.
Советский человек хочет знать: что нового в родной стране, чем живет мир, какие события произошли на земном шаре? ... Передовые области страны, выполняя слово, данное товарищу Сталину, досрочно завершили сдачу хлеба государству. В Донбассе восстановлена еще одна домна. Советская археологическая экспедиция открыла в Хорезмском оазисе древнейшее поселение. Началось движение пассажирских самолетов на авиалинии Иркутск — Якутск.... Трудящиеся Франции продолжают забастовочную борьбу против правительства, продающего страну американским империалистам. В Северной Индии реки вышли из берегов и затопили посевы. В норвежской столице Осло открылась выставка «Советское фото»... Обо всем этом читатель узнает утром из свежего номера газеты.
Под рубрикой «По Советскому Союзу» помещаются последние известия из разных уголков страны. Эти сообщения в редакциях называют внутренней информацией, в отличие от иностранной — международной. В распоряжении корреспондентов— телеграф, радио, телефон, воздушная почта. Газетная информация не терпит задержки.
В часы «пик» отдел внутренней информации напоминает зал телеграфа. Неумолчно стучат аппараты, печатающие сообщения собственных корреспондентов и ТАСС. Курьеры доставляют из стенографического бюро информацию, принятую по междугородному телефону. Всякого рода новости передают друзья газеты — рабкоры, ученые, артисты, спортсмены.
... В холодный февральский вечер 1934 года я поднимался по улице Горького, торопясь в редакцию. В тот вечер журналисты столичных газет осматривали строительство гостиницы «Москва» в Охотном ряду. Новое здание росло очень быстро; ему предстояло занять целый квартал — от площади Свердлова до улицы Горького. Строители водили нас по просторным, нарядным залам и длинным коридорам, показывали уютные комнаты. Через несколько месяцев первые четыреста номеров столичной гостиницы должны были принять жильцов.
Москва, одетая в строительные леса, меняла тогда свой облик. И не только столица — преображалась вся страна, направляемая великим архитектором. Шла вторая пятилетка строительства социализма в СССР. Грандиозный план первой пятилетки страна выполнила на девять месяцев раньше срока.
Три недели назад в Москве собрался семнадцатый съезд большевистской партии. Сталин с трибуны съезда говорил о коренных преобразованиях, происшедших в Советском Союзе.
Это были годы, полные самоотверженного героизма и драматической борьбы. Труд стал мерилом доблести и благородства, лучшего, что есть в человеческой натуре. Пафос строительства, творческого созидания двигал миллионами людей. С необычайной силой проявлялись лучшие черты народного характера •— стойкость, упорство, терпение. Освобожденный от эксплоатации и предрассудков человек расправил плечи. Трудовой подвиг, благородный риск, творческая инициатива находили прочную поддержку государства и общества. Стало обыденным жертвовать личным для общего блага. Тысячи людей оставляли родные, насиженные места, уезжали на Север и на Восток, в вековую глушь — создавать форпосты советской индустрии, поднимать пласты природных богатств, нести культуру и знания отсталым народам.
Советские люди вели стальные пути через пустыни, дремучие леса и горы. Моря и реки соединялись грандиозными каналами. Невиданным изобилием расцветали бесплодные земли. Зажигалось электричество в глухих деревушках. Тысячи тракторов и комбайнов выходили на колхозные поля. Люди проникали в недра, где тысячелетиями таились бесценные сокровища. Строились первые подземные дворцы метрополитена. Советские ученые поднимались в заоблачные высоты стратосферы. Готовился штурм Арктики: полярники прокладывали кратчайшую морскую дорогу из Атлантики в Тихий океан через арктические льды.
Слава сопутствовала трудовым подвигам. Вчера еще безвестные, горняки и сталевары, ткачихи и трактористы становились
знаменитыми людьми, обретали всеобщее уважение и любовь, находили тысячи последователей. Труду новаторов посвящались поэмы, газеты рассказывали биографии героев. В мышлении людей происходил величайший переворот: формировалось социалистическое сознание. Новые взгляды и новые человеческие отношения отличали не только молодое поколение; ими проникались и люди ка склоне лет, умудренные жизненным опытом.
В тот февральский вечер в отделе информации «Правды» было, как всегда, людно.
Один из сотрудников только что вернулся с выставки плакатов «Десять лет без Ленина по ленинскому пути». У входа з кабинет дежурного редактора отдела его обогнал спортивный репортер.
— Материал готов? — небрежно спросил дежурный, который из всех видов спорта признавал только шахматы.
— Есть! Розыгрыш первенства Москвы по хоккею, победа «Дуката»...
Дежурный рассеянно пробежал взглядом страничку и пометил шрифт.
— У кого еще?
— Интервью с профессором, руководителем экспедиции в Среднюю Азию...
— Тема?
— Земледелие на Памире. Двести...
— Написано?
— Да! Опыт посева... Двести пятьдесят культурных растений... Успешно вызрели ячмень, горох, люцерна...
«Земледелие на высоте 4000 метров» пошло в набор. Дежурный открыл разбухшую папку иногородной информации. По обыкновению первенствовал Ленинград. Корреспонденты «Правды» сообщали:
«В Ленинграде открылся университет выходного дня. Среди лекторов — академики Вавилов и Иоффе». «Зимняя ледокольная навигация в порту закончена. Сквозь льды проведено 498 пароходов». «Готовится очередной международный аукцион пушнины. Ожидаются более двухсот представителей иностранных фирм». «Дан старт аэросанному пробегу протяжением 2250 километров. Участвуют двенадцать аэросаней». «Восемь бывших царских яхт получает Центральный парк культуры в отдыха для прогулок трудящихся по Финскому заливу». «Закрылась сессия Академии наук СССР. Учреждены ежегодные «Менделеевские чтения» лучших трудов по физике и химии. Успешно работают новые академические комиссии — по атомному ядру, метеоритам, изучению Каспийского моря»...
Лист за листом уходили в типографию. Дежурный беспокойно поглядывал на макет номера: он был уже почти заполнен, а стопочка корреспонденций продолжала расти.
Трубы пневматической почты с шипением и присвистом поглощали цилиндрические патроны, содержащие свертки заметок, и переносили их в наборный цех... «Началось строительство телефонно-телеграфной магистрали Москва—Хабаровск»... «Пущен первый в Казахстане сахарный завод»... «Двадцатилетие Свердловского театра оперы и балета»... «На Кубани колхозы начали пахоту»... «Доклад товарища Сталина XVII съезду ВКП(б) издан в Тбилиси на мингрельском! языке»...
На всех сообщениях стояла дата: четырнадцатое февраля 1934 года.
Близилась полночь. Газетная горячка утихла. Корреспонденты разошлись; в отделе информации остались только трое. С годами у нас выработалась привычка засиживаться в редакции до поздней ночи в ожидании свежего номера газеты. Мы постоянно находились в полной готовности к «старту» и в этом смысле, пожалуй, походили на пожарных: достаточно было короткого сигнала, чтобы любой из нас тотчас же помчался на место события, представляющего общественный интерес. Нередко перед рассветом внезапный звонок из редакции поднимал корреспондента с постели; спустя час он сидел в кабине самолета, в полдень высаживался за тысячу километров от Москвы — на аэродроме областного центра, в рабочем поселке, на колхозном поле, и еще до наступления сумерек спецкоровская информация лежала на столе редактора. В журналистской деятельности мы видели свое призвание и гордились работой в ведущей, самой авторитетной, распространенной и любимой народом газете. Сознание, что наших корреспонденций ждут миллионы людей, рождало чувство величайшей ответственности перед читателем.
Усевшись на скрипучем редакционном диване, мы вспоминали события недавних дней. Тихон Беляев, старший из нас по возрасту и опыту газетной работы, заговорил о катастрофе стратостата «Осоавиахим». Несчастье произошло в конце января. Мы втроем провожали стратонавтов в полет. Было раннее утро, слегка морозило. Облака нависли, казалось, над самыми верхушками сосен. Огромный шар уже наполовину скрылся с глаз, когда из люка сферической гондолы показался командир стратостата Федосеенко и взволнованно провозгласил здравицу в честь Сталина и съезда партии. Через несколько секунд шар исчез в серой пелене. Прошел час, другой. На земле принимали короткие радиограммы экипажа: «Достигли высоты 20 600 метров»... «Продолжаем научные наблюдения»... «Все благополучно»... Внезапно связь оборвалась.
Мы помчались по загородному шоссе на восток, куда воздушные течения уносили невидимый стратостат. В ста тридцати километрах от Москвы нас нагнала жестокая весть: «Осоавиахим» упал в малонаселенном районе Мордовии, Федосеенко, Васенко и Усыскин погибли... Спустя два дня советская столица провожала прах трех героев на Красную площадь, к Кремлевской стене. Впереди шел Сталин, по-отечески бережно неся урну с прахом Федосеенко...
Нам вспоминалась последняя ночь перед стартом. Горящие глаза и осунувшиеся лица пилотов, их решимость достигнуть высоты, на которой еще никогда не бывал человек, их непоколебимая уверенность в возможности научного освоения стратосферы.
— Всякое завоевание требует жертв, — заметил Беляев. — Стихия не покоряется без борьбы...
Утомленные глаза дежурного скользили по страницам ночного «Вестника ТАСС». Вдруг рука его потянулась к внутреннему телефону, остановилась. Он резко подался вперед, впился взглядом в лист «Вестника» и дрогнувшим голосом произнес:
— «Челюскин» погиб...
— А экспедиция?
— Люди живы... Все... Нет, я ошибаюсь, погиб завхоз Могилевич... В последнюю минуту... Остальные невредимы, живут на льду.
Дежурный протянул нам лист «Вестника». Вот о чем рассказывала радиограмма из Полярного моря:
«13 февраля, в 15 часов 30 минут, в 155 милях от мыса Северного и в 144 милях от мыса Уэллен «Челюскин» затонул, раздавленный сжатием льдов. Уже последняя ночь была тревожной из-за частых сжатий и сильного торошения льда... В 13 часов 30 минут внезапным сильным напором разорвало левый борт на большом протяжении от носового трюма до машинного отделения... Через два часа все было кончено. За эти два часа организованно, без единого проявления паники, выгружены на лед давно подготовленный аварийный запас продовольствия, палатки, спальные мешки, самолет и радио. Выгрузка продолжалась до того момента, когда нос судна уже погрузился под воду. Руководители экипажа и экспедиции сошли с парохода последними, за несколько секунд до полного погружения. Пытаясь сойти с судна, погиб завхоз Могилевич. Остальные невредимы, здоровы. Живем в палатках, строим деревянные бараки. У каждого — спальный мешок, меховая одежда. Просим родных не беспокоиться, не посылать запросов — мы экономим аккумуляторы и не можем давать частных телеграмм. Связались с радиостанциями Уэллена и мыса Северного... Настроение у всех бодрое. Заверяем правительство, что несчастье не остановит нас в работе по окончательному освоению Арктики, проложению Северного морского пути. Начальник экспедиции Шмидт».
— Больше никаких подробностей?
— Образована правительственная комиссия для спасения экспедиции и команды «Челюскина», председатель Валериан Владимирович Куйбышев.
Схватив листки, дежурный побежал к главному редактору. Но не успели мы обменяться мыслями, как он вернулся в отдел.
— Материалы идут на первой полосе, — крикнул дежурный еще с порога. — Не расходитесь — есть задания!
Он передал мне приказание редактора: немедленно заняться сбором информации о положении людей «Челюскина» и подготовке спасательных экспедиций.
Спустя несколько минут на стене появилась карта полярных стран. Отыскали мыс Северный и Уэллен.
— Далеконько! — сказал Беляев, рассматривая очертания арктического побережья с редкими черными точечками. — Северо-восточная оконечность Чукотки... А Ванкарем и вовсе не обозначен.
Прикинув по карте масштаб, мой товарищ провел линии от мыса Северного и от Уэллена к месту гибели «Челюскина»; они соединились под тупым углом. В точке пересечения мы обозначили место ледового лагеря. На голубизне Чукотского моря вспыхнул красный флажок. Между лагерем и побережьем на пространстве полутораста километров лежали тяжелые торосистые льды...
Бессчетное число раз подходил я к карте, измеряя взглядом расстояние до Чукотки. Тысячи километров отделяют Москву от лагеря на льдине. Путь к нему пересекает Урал, Сибирь, Дальний Восток, Японское море; он ведет мимо Курильских островов и Камчатки в северные воды Тихого океана, в Берингов пролив и далее в Полярное море, куда увлек «Челюскина» ледовый дрейф.
Берингов пролив! Рассматривая ка карте голубое водное ущелье, границу между СССР и США, я и не подозревал, что в ближайшие пять лет трижды побываю у берегов этого сурового пролива, а первое путешествие к рубежу двух миров ожидает меня в ближайшие же недели...
Путешествие первое.pdf