17 августа «Ставрополь» благодаря образовавшимся во льду прогалинам начал продвигаться на запад. На следующий день в районе Чаунской губы нас неожиданно встретил шторм необычайной силы. Ветер достигал 7—8 баллов, а временами ураганной скорости. Мои товарищи по плаванию говорили, что им еще не приходилось встречать таких штормов в Чукотском море.
«Ставрополь» опять вошел в лед. Утром попытались плыть в тяжелом льду, используя прогалины. Продвигались очень медленно. Иногда среди тяжелых сплоченных льдов выходили на большие плесы. Пробовали обойти льды с севера, для чего возвращались обратными курсами, но везде встречали сплоченный многолетний торосистый лед.
Следующие два дня не принесли ничего нового, и мы продвигались очень медленно, не более мили в час.
На третьи сутки, 20 августа, лед несколько разредило, но появился туман. Пришлось стоять...
Вследствие такого длительного плавания запасы пресной воды у нас подходили к концу. Надо было их попол-
[50]
Пресную воду в полярных льдах в летнее время обычно можно найти. Вода образуется здесь во время таяния, обильных снегов и скапливается в углублениях льдин.
Несмотря на туман, со «Ставрополя» спустили шлюпку, и второй помощник капитана Н. М. Миронов вместе с двумя гребцами, в числе которых был и я, пошли искать воду.
Плавание на шлюпке в тумане среди льдов очень затруднительно — можно легко заблудиться. Поэтому со «Ставрополя» через каждые пять минут давали гудки. Огромные торосы, около которых мы проходили, возвышались как горы и почти сливались с густым туманом. Мы подошли к большому торосистому полю. Зацепив опорным крюком за край льдины, придержались. На лед выскочил Полтавцев, затем Миронов и я. Пройдя по льдине среди возвышающихся торосов, мы увидели озерко пресной воды, которое тянулось на 10—12 метров, глубина его оказалась около 2 метров. Из этого озерка можно было бы пополнить запасы пресной воды. Но когда мы возвратились на судно, туман уже разошелся и оказалось, что льды разредились. «Ставрополь», не принимая пресной воды, начал продвигаться дальше.
Около полудня 21 августа в поисках прохода - среди тяжелых льдов «Ставрополь», огибая большое ледяное поле, шел самым малым ходом вблизи берега. Ручным лотом постоянно определяли глубину — она была не ниже 28 футов. И вдруг неожиданно мы сели на мель. Пришлось снова заводить якоря. С помощью шлюпки завели ледовый якорь на большую льдину, осевшую на мели. Используя все имеющиеся у нас средства — верп, ледовый якорь, кренование, а также работая переменными ходами главной машины, начали сниматься с мели. На это ушло около 10—11 часов.
[51]
В числе систем и устройства судов ледового плавания должны были быть предусмотрены: мощные креновые и концевые балластные цистерны, помпы с большей производительностью для перекатывания балласта; электрифицированные грузовые устройства; возможно больший вылет стрелы; кормовая лебедка на обтягивание тросов при значительно больших усилиях, чем при грузовых и швартовых операциях; кингстоны для питания главных котлов, расположенные с таким расчетом, чтобы ил не попадал в тепловые ящики, и т. д.
Когда «Ставрополь» сошел с мели и были заполнены балласты, а также выровнен, крен судна, мы продолжали двигаться на запад, встречая на своем пути лед.
Шхуна «Нанук» следовала впереди по курсу.
Тяжелые сплоченные льды вынуждали нас сблизиться с берегом. Мы проходили всего лишь в полмили от мыса Большой Баранов. Вскоре «Ставрополь» прошел мыс Летяткина. Здесь кончались полосы льда. На исходе дня 22 августа подошли к мысу Медвежий и стали на якорь. Мы были у цели —устья реки Колымы.
Шхуна «Нанук», имея небольшую осадку, прошла ближе к устью и стала тоже на якорь.
Место для шхуны было отведено небольшим лоцманским судном «Пионер», которое прибыло из Нижнеколымска.
Таким образом, весь переход от Берингова пролива до устья Колымы проходил с 31 июля по 20 августа. «Ставрополю» пришлось преодолевать льды различной мощности и группировки, делать вынужденные стоянки во льдах. Но все это было теперь позади.
[52]
Лоцман Николай Третьяков уже сделал промер, однако некоторые вехи и буйки сорвало штормом за три дня до прихода «Ставрополя».
На рассвете 21 августа началась подготовительная работа по разгрузке судна. Были спущены на воду подвешенный на шлюпбалках пятитонный катер и рабочая шлюпка.
Накануне были заготовлены из жердей вешки с деревянными калабашками внизу и несколько крестовин из досок с шестами.
П. Г. Миловзоров с матросами, в числе которых довелось быть мне, и лоцман спустились на катер и направились с промером к устью Колымы. Стоя на палубе, матрос Загорский набрасывал ручной лот и докладывал об измеренной глубине. На равных промежутках пройденного, расстояния устанавливались вешки. В этих случаях катер приостанавливался, один из матросов по указанию капитана сбрасывал камень, к которому был закреплен один конец троса, а другой конец крепился за нижнюю часть вехи. Лоцман стоял на руле...
При благоприятных. условиях стоянка в устье Колымы и заход судна в реку занимали 7—8 дней. Между тем каждый день, буквально каждый час имели решающее значение для благополучного возвращения судна во Владивосток. Вполне естественно, что личный состав «Ставрополя» прилагал все силы, чтобы как можно скорее, разгрузиться и дойти до Нижнеколымска.
Во время разгрузки ежедневно вели наблюдения за подъемом воды на баре. Для этой цели на берегу было установлено постоянное дежурство.
Вечером 24 августа для наблюдения за подъемом воды были посланы на берег Якобсон, Рудзит и я. Мы взяли с собой провизию и в шлюпке отправились к мысу Медвежь-
[53]
Открыв низкую дверь, мы вошли в избушку. Посредине стояла небольшая печь, против двери — стол. Вдоль стен располагались три койки. Два маленьких окна были затянуты бумагой, пропитанной нерпичьим жиром.
Мы расположились в избушке, установив очередность за наблюдением подъема воды. Наблюдение проводилось по маркированному шесту, закрепленному между камней у берега залива.
Ночью подул свежий ветер. Туман окутал вершины сопок, закрыл «Ставрополь» и нашу избушку на краю мыса Медвежьего.
В 4 часа я заступил на вахту. Ветер все усиливался, с воем проносясь у хижины. Прибой, по-видимому, поднимал плавник: иногда было слышно, как бились бревна о скалы.
Я накинул куртку и вышел из хижины. Ветер свирепствовал на открытой поверхности мыса. Туман и темнота окутали все вокруг. С трудом различая тропинку между камнями и мхом, я спустился к берегу. Еще сверху отчетливо было слышно, как прибойная волна разбивалась о скалы. Приблизившись к берегу, я подошел к тому месту, где мы оставили шлюпку. Плавник весь начал ходить, подмытый волной. Вместе с плавником качалась наша шлюпка, хотя она и была вытащена далеко на сухое место.
[54]
Быстро собравшись, мы спустились к шлюпке, которую сильно раскачивало прибойной волной. Было темно, ветер пронизывал, казалось, насквозь. Подойти к шлюпке можно было теперь только по камням, которые покрывались белой пеной воды и потому выделялись среди тумана и темноты.
Якобсон с трудом освободил швартовый конец шлюпки, закрепленный за камень.
— На весла! — скомандовал он.
Мы с Рудзитом налегли на весла, и после нескольких взмахов весел, ударяющих о плавник, шлюпка начала отходить от черных утесов мыса. Было довольно темно. Густой туман еще усиливал темноту, закрывая горизонт.
Вдруг по курсу нашей шлюпки послышался новый звук, как будто похожий на прибой у берега. Волнение немного успокоилось, а прибой слышно было все ближе и ближе.
В синем тумане приближающегося утра показалась черная масса, у которой волны разбивались в мелкие брызги. Перед нами был лед, дрейфовавший навстречу шлюпке.
Первая встречная льдина прошла у правого борта. По мере нашего продвижения волнение постепенно уменьшалось. Однако густота льда увеличивалась. Вместе с маленькими льдинами, которые дрейфовали впереди, начали попадаться большие. Теперь было ясно, что замеченное нами на горизонте кольцо льдов, окружающих вечером «Ставрополь», действительно сужалось, а черная туча принесла шторм с туманом.
Якобсон сидел на руле, Рудзит и я гребли. Иногда я ведром откачивал воду, и тогда Рудзит брал второе весло и греб один. Шлюпка лавировала между льдин. Они теперь хорошо были видны в тумане. Так мы шли еще около получаса.
[55]
Действительно, вскоре среди тумана и зыби волн показался силуэт «Ставрополя».
Подошли к борту. Нас встречал 2-й помощник капитана Н. М. Миронов.
Наш рейс на шлюпке, к счастью, закончился благополучно. А через несколько лет мне пришлось слышать от очевидцев и читать о жестоких ледяных штормах у Колымского залива. Так, в 1932 году множество судов и барж было разбросано сильным штормом, некоторые из них потерпели аварию. Еще более печальный случай произошел в 1936 году, когда с парохода «Ванцетти», шедшего из Владивостока в Мурманск, осенью во время стоянки на рейде около реки Колымы погибло несколько человек от голода и обморожения. Они были застигнуты на шлюпке штормом...
[56]