scan: porollo http://www.mmflot.com
OCR: polarpost.ru
ЧП в Антарктиде
На днях центральное телевидение показало документальный фильм о событиях более чем двадцатилетней давности «Западня для ледокола». С одной стороны, вроде бы припоздал немного автор, а с другой — появилась возможность рассказать о тех деталях, что оставались неизвестными нам тогда, следящими за подобными событиями с неослабевающим интересом. Тем более, что многие участники тех драматических дней сегодня более свободны в своих рассказах и размышлениях.
Итак, в конце лета 1984 года к берегам Антарктиды направились суда 30-й Советской Антарктической экспедиции, чтобы сменить зимовщиков и доставить грузы на семь постоянно работающих тогда на ледовом континенте советских станций. В их числе дизель-электроход «Михаил Сомов». Командовал судном капитан дальнего плавания Анатолий Сухоруков. К южному континенту он шел первый раз. И надо же было такому случиться — через некоторое время капитан посадил судно на подводную скалу... Корпус получил сильные повреждения, их пытались устранить с помощью стройматериалов, предназначенных для станций... Правда, по свидетельству очевидцев, капитан был пьян. Вскоре он был отстранен от должности и не попрощавшись с экипажем, сел в вертолет и отбыл на материк на другом экспедиционном судне.
Надо сказать, что там обстановка была чрезвычайно сложная. Кроме ветра и льда, опасностью грозили еще айсберги. Ученые подсчитали, что их было больше 250, и они носились по своим траекториям, грозя столкновением... Ни один штурман не взялся бы рассчитать их движение. В начале февраля 1985 года на «Сомов» прилетел новый капитан Валентин Родченко. Надо было доставить снабжение на станцию Русская. Эту точку в Западной Антарктиде называют «Полюс ветров». Там зарегистрирована скорость ветра 77 метров в секунду! За семь тяжелейших вертолетных рейсов все же было доставлено на станцию продовольствие и топливо. Но положение самого раненого дизель-электрохода становилось все труднее. В море Росса ветер был 55 метров в секунду. У станции Молодежная при сжатии льда получена еще одна трещина корпуса. На его ремонт пошли новые листы металла для станций.
В районе Земли Марии Бэрд сжатие льда оказалось настолько сильным, что «Сомов» потерял возможность движения из-за повреждения руля и винтов. Судно получило течь, ему грозило быть раздавленным льдами... На борту 144 человека — члены экипажа и смена зимовщиков.
Многочисленные радиограммы в Москву о бедственном положении судна остаются или безответными, или шлют пустые отписки... «Сомов» лег в дрейф, зажатый многолетними паковыми льдами...
Дело в том, что Москве тогда было не до «Сомова»! Она бездействовала, потому что решала насущные для себя вопросы — в стране делили власть! 10 марта 1985 года умер Черненко, к власти пришел Горбачев. Что там какая-то экспедиция и полторы сотни людей!...
Наконец ответили — разрешили вертолетами отправить зимовщиков и часть экипажа на других экспедиционных судах. На дизель-электроходе остались только добровольцы 53 человека. Потом пришла еще одна странная телеграмма из ААНИИ — просили передать начальнику экспедиции Дмитрию Максутову, что он «очень нужен в институте». Остальной коллектив было возмутился а мы, дескать, не нужны что ли?
Потом поняли, в чем дело — Дмитрий Максутов был главный возмутитель спокойствия, и в Москве хотели обезопасить себя от лишней головной боли. Потому что после разрешения об отправке людей пришел приказ: «Сомову» строго-настрого было запрещено выходить в эфир...
Максутов несмотря на запрет вызывает еще одно экспедиционное судно «Академик Ширшов». Капитан получает втык: «Прекратить переписку!» «Нет нас — нет проблем» — поняли на судне... «Ширшов», к удивлению многих, сумел подойти в тех условиях к другому экспедиционному судну «Павел Корчагин» — он находился в 50 милях от «Сомова» — и снять часть людей, доставленных туда с дизель-электрохода. Дело в том, что капитаном на «Академике Ширшове» был Евгений Михайлович Иванов, один из лучших наших ледовых капитанов. Морская судьба его так повернулась, что он уже много лет работал на научно-исследовательском судне. Но и через много лет мог он преподать «мастер-класс» по ледовому плаванию. Поэтому и «хрустальное» научно-исследовательское судно сумел провести по одному ему ведомому маршруту к застрявшим во льду судам...
Капитан «Сомова», не смотря на запрет, запросил помощи у военных, чтобы они через свои спутники попробовали поискать трещины и разводья, по которым можно было бы выйти к чистой воде. Военные отказали в помощи! Видимо, у них были свои запреты... Москва замолчала. На возвращение домой уже мало кто рассчитывал.
Сошла с ума и умерла корабельная кошка — последнее, казалось, напоминание о Большой земле... Ее похоронили рядом с «Сомовым». Буквально через несколько минут маленький холмик потерялся в снежной круговерти...
Однажды капитана вызвала команда — именно вызвала, подчеркивает Родченко! — и подали ему письменный ультиматум: «Требуем освободить из ледового плена!»
— Но вы же видите, делается все, что можно!
— А это ваши проблемы, — отвечают. — Вы капитан! В кают-компании как-то сами собой прекратились разговоры о доме, о женах и детях...
Москва молчала. Продовольствия почти не осталось. Практически не оставалось топлива. А за бортом температура выше минус тридцати градусов не поднимается... Полярная ночь... Заканчивался четвертый месяц дрейфа...
И вдруг в каюту капитана вбегает радист, он поймал в эфире переговоры: чья-то зарубежная станция передавала, что «в Антарктиде лежит брошенный корабль без признаков жизни»...
Потом еще одно сообщение: «Похоже, что это советское судно»...
И вот тогда проснулась Москва: разрешили выходить в эфир, общаться с журналистами, подчеркнув, что это «даже желательно»...
В столице начали искать ледокол, который можно было бы отправить на помощь «Сомову». Обратились в дальневосточное пароходство. Из Москвы вылетела во Владивосток группа журналистов, которая должна была освещать ход спасательной экспедиции. Начальником был назначен Артур Чилингаров. Стали искать капитана. И здесь я подхожу к главному — принцип, по которому искали капитана, убил меня наповал: «с одной стороны, это должен быть ледовый асе, с другой стороны, — его не должно быть жалко в случае провала экспедиции»...
Степень бесчеловечности и цинизма не поддается пониманию... Автор фильма Александр Кочетков, участник этого рейса, цитирует эту фразу, к сожалению, не обозначив ее авторства... Хотя вряд ли автором был кто-то один, тем более что все это имело продолжение...
Капитана такого нашли. Им оказался Геннадий Иванович Антохин, 35-летний капитан ледокола «Владивосток», один из лучших моих учеников.
Он пришел ко мне на «Ленинград» сразу после училища третьим помощником капитана. Поначалу вроде бы ничем и не выделялся, казался даже медлительным. Только потом я понял, что это была не медлительность, а основательность, вдумчивость, в действиях его сквозило истинно сибирское «семь раз отмерь»... А для ледовых моряков это ведь очень важное качество, потому что во льдах цена риска каждого твоего решения возрастает многократно. Потом он, как и должно быть у ледоколыщиков, прошел все ступени штурманской лестницы.
Когда я принимал «Адмирала Макарова», Антохин был на ледоколе третьим помощником капитана... Потом он работал с Ю. П. Филичевым, Н. Ф. Инюшкиным, В. А. Холоденко — у каждого из них было чему поучиться.
В команде он всегда пользовался авторитетом, умел ладить с людьми. Поэтому когда стал капитаном, моряки отмечали хороший микроклимат в экипаже. Пароходство ведь — «большая деревня», в силу специфики профессии люди перемещаются с судна на судно. Поэтому моряки всегда знают «кто есть кто», даже если и не довелось работать вместе.
Так вот авторитет Антохина и как специалиста, и как человека всегда был достаточно высок.
Откуда же все-таки взялось это «не должно быть жалко»? Могу только предположить. Незадолго до антарктического рейса «Владивосток» был на ремонте в Японии, и капитан решил потратить на нужды экипажа часть сэкономленной судовой валюты. Подчеркиваю: сэкономленной! (Это значит, что какую-то часть ремонта, за который надо было заплатить валютой, сделали своими силами)! На нужды экипажа, не себе в карман! Но! По тогдашним инструкциям, такое решение мог принимать только берег. Это теперь подобное называется хозяйственной инициативой, а тогда — самоуправством и прочими ругательствами. Последовало строгое партийное взыскание, предлагали даже лишить визы. Редко, очень редко ходили ледовые моряки за границу — работа у них другая! — но этот жупел «открыть-закрыть» визу был весомой дубиной в руках партийных чиновников, и что говорить, имело это значение в то наше «дефицитное» время.
Короче, на всякий случай занесли партийные органы слишком самостоятельного капитана в свои черные списки... Причем, явно это был какой-то пустяк, о котором даже тогда говорить было не очень-то ловко, поэтому проще было напустить туману: непонятно что, но что-то, наверное, есть. Кстати, это был излюбленный прием партийной власти...
Впервые в истории отечественного мореплавания к Южному полюсу через «ревущие сороковые» должен был пройти ледокол, что никакими нормативами не предусматривалось.
Трудно передать, что пришлось испытать участникам этого перехода. Один из группы журналистов, следовавших к «Сомову», известный нынче спортивный телекомментатор Виктор Гусев признается: «В какой-то момент я понял, что не хочу больше жить!» Ему вторит Артур Чилингаров: «Если бы тебе одному!» Кстати, Чилингарова тогда едва не смыло за борт, после чего по приказу капитана, были задраены все выходы из жилых и служебных помещений на палубу. Волны были с пятиэтажный дом.
Ледокол только что не кувыркался... Шторм продолжался 9 суток, пока не вошли в лед...
А уж что творилось в эти дни на «Сомове»! Как они ждали этого голоса: «Михаил Сомов»! Я «Владивосток» Как слышите меня? Здравствуйте!...»
Когда вошли в лед, температура за бортом была минус 41-42 градуса. И когда до дизель-электрохода оставалось около 170 миль, «Владивосток» сам попал в ледовую западню. Льды сомкнулись, казалось намертво... На случай длительного плена Антохин и Чилингаров принимают решение перебросить экипаж «Сомова» на «Владивосток» вертолетом... Дальше, говорят моряки, все было похоже на сказку: вдруг налетел ураган, лед сдвинулся, и ледокол высвободился из мертвых тисков. А ураган так же внезапно стих... По курсу моряки насчитали больше 50 айсбергов. На «Сомове» никто не спал, все всматривались, вслушивались в ожидании...
Моряки рассказывали, что выдержке и хладнокровию Антохина можно было подивиться. Когда уже почти продрались вместе с «Сомовым» сквозь льды и до чистой воды оставалось рукой подать, капитан приказал остановиться. Все были в недоумении: вроде опасность осталась позади. Но Геннадий Иванович приказал проверить винты. Дали команду водолазам спуститься под воду... Участники экспедиции, пережившие тяжелые месяцы ледового плена, упрашивали не терять времени и как можно скорее отходить ото льдов...
Но чутье не подвело капитана: оказалось, что одна из лопастей была почти отломана, держалась на честном слове. Отвались она — и тогда уж точно им ничего бы не помогло... Как только ледокол вывел «Сомова» из западни, ловушка снова захлопнулась, но теперь в ней никого уже не было.
За три месяца рейса на ледоколе не случилось ни одного ЧП, хотя всем досталось — и главному механику Олегу Андрусенко, и старшему помощнику капитана Павлу Сидоркину, и старшему мотористу Юрию Чембарову, и боцману Николаю Романову... Все кончилось хорошо.
Только капитан из того рейса вернулся поседевшим...
А на «Сомове» стали искать, как водится, виноватых. Капитан Родченко рассказывает, что по возвращении домой долго радоваться не дали. Была создана высокая комиссия во главе с А. А. Громыко. Капитана три месяца мытарила прокуратура. И только когда Громыко показали снимки со спутников и специалисты свидетельствовали, что там «никто не должен был остаться в живых», он сказал Родченко: «Ну ладно. Считай, что тебя Бог спас!» Хотели наказать руководство института Арктики и Антарктики за позднее открытие навигации, но обошлось.
И все-таки виновного нашли: им оказалась... станция «Русская». Ее закрыли. Теперь там работают американцы. [* прим.: сейчас станция Русская является сезонной станцией Российской антарктической Экспедиции] И когда им приходится туго, зовут на помощь наших ледокольщиков. Вот и в конце 2004 года на помощь им отправился ледокол «Красин» под командой дальневосточного капитана Виктора Ковальчука... Ковальчук тоже мой ледовый крестник. Он, можно сказать, пошел по следам Антохина: американская антарктическая станция Мак-Мердо работает на шестом континенте с 1956 года. Расположена она на берегу моря Росса — там, где шельфовый ледник Росса прижимается к подножию антарктического вулкана Эребус. Там в то время работал один американский ледокол, но с задачей явно не справлялся. Тем более, что спутниковые съемки показывали, что море Росса было забито тяжелым сплоченным льдом, в котором было впаяно несколько крупных айсбергов. А на самой крупной станции континента ждали помощи около тысячи зимовщиков. «Красин» успешно справился с заданием...
Но вернемся к эпопее «Михаил Сомов» — «Владивосток».
После разбирательств начались награждения. Капитан Родченко, летчик вертолета Лялин, начальник спасательной экспедиции Чилингаров получили Звезду Героя... Орденом Ленина был награжден ледокол «Владивосток». Ордена и медали получили все участники спасательной экспедиции. Были награждены даже журналисты. Единственного человека не оказалось в этом победном списке — капитана Антохина. Будто само собой там все сделалось, будто его и не было...
Выше мы говорили о рубцах на сердце... И сколько бы ни убеждали себя, что дело, мол не в наградах... Но когда вот так, демонстративно, одного из всех... Человек — существо общественное, и для него невыносимы такие публичные пощечины...
Правда, потом спохватились: без помпы, в рабочем порядке Антохину был вручен орден Трудового Красного Знамени. Затем была партийная конференция, на которой коммунисты пароходства избрали Геннадия Ивановича делегатом Всесоюзной партийной конференции. Сейчас уже трудно объяснить, почему в то время такое «доверие» считалось чуть ли не высшей степенью общественного признания. Но именно так и было. Мои сверстники это хорошо помнят.
А еще через 14 лет в марте 1999 года Указом президента России капитан Антохин был награжден орденом Мужества «за спасение в 1985 году советского научно-исследовательского судна «Михаил Сомов»...»
Казалось бы, справедливость восторжествовала, многие говорят, мол, лучше поздно, чем никогда... Не согласен: поздно — это и есть никогда: уже отболело сердце, уже выслушаны все искренние или фальшивые сочувствия, уже пришло другое время, другие «системы координат»...
Позднее «за выдающиеся заслуги в области изучения, освоения и использования арктических и замерзающих неарктических морей Дальнего Востока, обеспечения безопасности и развития полярных и приполярных регионов России...» Геннадий Антохин был награжден редким российским орденом «За морские заслуги», имеющим порядковый номер 7.
Браво, Капитан!
На днях центральное телевидение показало документальный фильм о событиях более чем двадцатилетней давности «Западня для ледокола». С одной стороны, вроде бы припоздал немного автор, а с другой — появилась возможность рассказать о тех деталях, что оставались неизвестными нам тогда, следящими за подобными событиями с неослабевающим интересом. Тем более, что многие участники тех драматических дней сегодня более свободны в своих рассказах и размышлениях.
Итак, в конце лета 1984 года к берегам Антарктиды направились суда 30-й Советской Антарктической экспедиции, чтобы сменить зимовщиков и доставить грузы на семь постоянно работающих тогда на ледовом континенте советских станций. В их числе дизель-электроход «Михаил Сомов». Командовал судном капитан дальнего плавания Анатолий Сухоруков. К южному континенту он шел первый раз. И надо же было такому случиться — через некоторое время капитан посадил судно на подводную скалу... Корпус получил сильные повреждения, их пытались устранить с помощью стройматериалов, предназначенных для станций... Правда, по свидетельству очевидцев, капитан был пьян. Вскоре он был отстранен от должности и не попрощавшись с экипажем, сел в вертолет и отбыл на материк на другом экспедиционном судне.
Надо сказать, что там обстановка была чрезвычайно сложная. Кроме ветра и льда, опасностью грозили еще айсберги. Ученые подсчитали, что их было больше 250, и они носились по своим траекториям, грозя столкновением... Ни один штурман не взялся бы рассчитать их движение. В начале февраля 1985 года на «Сомов» прилетел новый капитан Валентин Родченко. Надо было доставить снабжение на станцию Русская. Эту точку в Западной Антарктиде называют «Полюс ветров». Там зарегистрирована скорость ветра 77 метров в секунду! За семь тяжелейших вертолетных рейсов все же было доставлено на станцию продовольствие и топливо. Но положение самого раненого дизель-электрохода становилось все труднее. В море Росса ветер был 55 метров в секунду. У станции Молодежная при сжатии льда получена еще одна трещина корпуса. На его ремонт пошли новые листы металла для станций.
В районе Земли Марии Бэрд сжатие льда оказалось настолько сильным, что «Сомов» потерял возможность движения из-за повреждения руля и винтов. Судно получило течь, ему грозило быть раздавленным льдами... На борту 144 человека — члены экипажа и смена зимовщиков.
Многочисленные радиограммы в Москву о бедственном положении судна остаются или безответными, или шлют пустые отписки... «Сомов» лег в дрейф, зажатый многолетними паковыми льдами...
Дело в том, что Москве тогда было не до «Сомова»! Она бездействовала, потому что решала насущные для себя вопросы — в стране делили власть! 10 марта 1985 года умер Черненко, к власти пришел Горбачев. Что там какая-то экспедиция и полторы сотни людей!...
Наконец ответили — разрешили вертолетами отправить зимовщиков и часть экипажа на других экспедиционных судах. На дизель-электроходе остались только добровольцы 53 человека. Потом пришла еще одна странная телеграмма из ААНИИ — просили передать начальнику экспедиции Дмитрию Максутову, что он «очень нужен в институте». Остальной коллектив было возмутился а мы, дескать, не нужны что ли?
Потом поняли, в чем дело — Дмитрий Максутов был главный возмутитель спокойствия, и в Москве хотели обезопасить себя от лишней головной боли. Потому что после разрешения об отправке людей пришел приказ: «Сомову» строго-настрого было запрещено выходить в эфир...
Максутов несмотря на запрет вызывает еще одно экспедиционное судно «Академик Ширшов». Капитан получает втык: «Прекратить переписку!» «Нет нас — нет проблем» — поняли на судне... «Ширшов», к удивлению многих, сумел подойти в тех условиях к другому экспедиционному судну «Павел Корчагин» — он находился в 50 милях от «Сомова» — и снять часть людей, доставленных туда с дизель-электрохода. Дело в том, что капитаном на «Академике Ширшове» был Евгений Михайлович Иванов, один из лучших наших ледовых капитанов. Морская судьба его так повернулась, что он уже много лет работал на научно-исследовательском судне. Но и через много лет мог он преподать «мастер-класс» по ледовому плаванию. Поэтому и «хрустальное» научно-исследовательское судно сумел провести по одному ему ведомому маршруту к застрявшим во льду судам...
Капитан «Сомова», не смотря на запрет, запросил помощи у военных, чтобы они через свои спутники попробовали поискать трещины и разводья, по которым можно было бы выйти к чистой воде. Военные отказали в помощи! Видимо, у них были свои запреты... Москва замолчала. На возвращение домой уже мало кто рассчитывал.
Сошла с ума и умерла корабельная кошка — последнее, казалось, напоминание о Большой земле... Ее похоронили рядом с «Сомовым». Буквально через несколько минут маленький холмик потерялся в снежной круговерти...
Однажды капитана вызвала команда — именно вызвала, подчеркивает Родченко! — и подали ему письменный ультиматум: «Требуем освободить из ледового плена!»
— Но вы же видите, делается все, что можно!
— А это ваши проблемы, — отвечают. — Вы капитан! В кают-компании как-то сами собой прекратились разговоры о доме, о женах и детях...
Москва молчала. Продовольствия почти не осталось. Практически не оставалось топлива. А за бортом температура выше минус тридцати градусов не поднимается... Полярная ночь... Заканчивался четвертый месяц дрейфа...
И вдруг в каюту капитана вбегает радист, он поймал в эфире переговоры: чья-то зарубежная станция передавала, что «в Антарктиде лежит брошенный корабль без признаков жизни»...
Потом еще одно сообщение: «Похоже, что это советское судно»...
И вот тогда проснулась Москва: разрешили выходить в эфир, общаться с журналистами, подчеркнув, что это «даже желательно»...
В столице начали искать ледокол, который можно было бы отправить на помощь «Сомову». Обратились в дальневосточное пароходство. Из Москвы вылетела во Владивосток группа журналистов, которая должна была освещать ход спасательной экспедиции. Начальником был назначен Артур Чилингаров. Стали искать капитана. И здесь я подхожу к главному — принцип, по которому искали капитана, убил меня наповал: «с одной стороны, это должен быть ледовый асе, с другой стороны, — его не должно быть жалко в случае провала экспедиции»...
Степень бесчеловечности и цинизма не поддается пониманию... Автор фильма Александр Кочетков, участник этого рейса, цитирует эту фразу, к сожалению, не обозначив ее авторства... Хотя вряд ли автором был кто-то один, тем более что все это имело продолжение...
Он пришел ко мне на «Ленинград» сразу после училища третьим помощником капитана. Поначалу вроде бы ничем и не выделялся, казался даже медлительным. Только потом я понял, что это была не медлительность, а основательность, вдумчивость, в действиях его сквозило истинно сибирское «семь раз отмерь»... А для ледовых моряков это ведь очень важное качество, потому что во льдах цена риска каждого твоего решения возрастает многократно. Потом он, как и должно быть у ледоколыщиков, прошел все ступени штурманской лестницы.
Когда я принимал «Адмирала Макарова», Антохин был на ледоколе третьим помощником капитана... Потом он работал с Ю. П. Филичевым, Н. Ф. Инюшкиным, В. А. Холоденко — у каждого из них было чему поучиться.
В команде он всегда пользовался авторитетом, умел ладить с людьми. Поэтому когда стал капитаном, моряки отмечали хороший микроклимат в экипаже. Пароходство ведь — «большая деревня», в силу специфики профессии люди перемещаются с судна на судно. Поэтому моряки всегда знают «кто есть кто», даже если и не довелось работать вместе.
Так вот авторитет Антохина и как специалиста, и как человека всегда был достаточно высок.
Откуда же все-таки взялось это «не должно быть жалко»? Могу только предположить. Незадолго до антарктического рейса «Владивосток» был на ремонте в Японии, и капитан решил потратить на нужды экипажа часть сэкономленной судовой валюты. Подчеркиваю: сэкономленной! (Это значит, что какую-то часть ремонта, за который надо было заплатить валютой, сделали своими силами)! На нужды экипажа, не себе в карман! Но! По тогдашним инструкциям, такое решение мог принимать только берег. Это теперь подобное называется хозяйственной инициативой, а тогда — самоуправством и прочими ругательствами. Последовало строгое партийное взыскание, предлагали даже лишить визы. Редко, очень редко ходили ледовые моряки за границу — работа у них другая! — но этот жупел «открыть-закрыть» визу был весомой дубиной в руках партийных чиновников, и что говорить, имело это значение в то наше «дефицитное» время.
Короче, на всякий случай занесли партийные органы слишком самостоятельного капитана в свои черные списки... Причем, явно это был какой-то пустяк, о котором даже тогда говорить было не очень-то ловко, поэтому проще было напустить туману: непонятно что, но что-то, наверное, есть. Кстати, это был излюбленный прием партийной власти...
Впервые в истории отечественного мореплавания к Южному полюсу через «ревущие сороковые» должен был пройти ледокол, что никакими нормативами не предусматривалось.
Трудно передать, что пришлось испытать участникам этого перехода. Один из группы журналистов, следовавших к «Сомову», известный нынче спортивный телекомментатор Виктор Гусев признается: «В какой-то момент я понял, что не хочу больше жить!» Ему вторит Артур Чилингаров: «Если бы тебе одному!» Кстати, Чилингарова тогда едва не смыло за борт, после чего по приказу капитана, были задраены все выходы из жилых и служебных помещений на палубу. Волны были с пятиэтажный дом.
Ледокол только что не кувыркался... Шторм продолжался 9 суток, пока не вошли в лед...
А уж что творилось в эти дни на «Сомове»! Как они ждали этого голоса: «Михаил Сомов»! Я «Владивосток» Как слышите меня? Здравствуйте!...»
Когда вошли в лед, температура за бортом была минус 41-42 градуса. И когда до дизель-электрохода оставалось около 170 миль, «Владивосток» сам попал в ледовую западню. Льды сомкнулись, казалось намертво... На случай длительного плена Антохин и Чилингаров принимают решение перебросить экипаж «Сомова» на «Владивосток» вертолетом... Дальше, говорят моряки, все было похоже на сказку: вдруг налетел ураган, лед сдвинулся, и ледокол высвободился из мертвых тисков. А ураган так же внезапно стих... По курсу моряки насчитали больше 50 айсбергов. На «Сомове» никто не спал, все всматривались, вслушивались в ожидании...
Моряки рассказывали, что выдержке и хладнокровию Антохина можно было подивиться. Когда уже почти продрались вместе с «Сомовым» сквозь льды и до чистой воды оставалось рукой подать, капитан приказал остановиться. Все были в недоумении: вроде опасность осталась позади. Но Геннадий Иванович приказал проверить винты. Дали команду водолазам спуститься под воду... Участники экспедиции, пережившие тяжелые месяцы ледового плена, упрашивали не терять времени и как можно скорее отходить ото льдов...
Но чутье не подвело капитана: оказалось, что одна из лопастей была почти отломана, держалась на честном слове. Отвались она — и тогда уж точно им ничего бы не помогло... Как только ледокол вывел «Сомова» из западни, ловушка снова захлопнулась, но теперь в ней никого уже не было.
За три месяца рейса на ледоколе не случилось ни одного ЧП, хотя всем досталось — и главному механику Олегу Андрусенко, и старшему помощнику капитана Павлу Сидоркину, и старшему мотористу Юрию Чембарову, и боцману Николаю Романову... Все кончилось хорошо.
Только капитан из того рейса вернулся поседевшим...
А на «Сомове» стали искать, как водится, виноватых. Капитан Родченко рассказывает, что по возвращении домой долго радоваться не дали. Была создана высокая комиссия во главе с А. А. Громыко. Капитана три месяца мытарила прокуратура. И только когда Громыко показали снимки со спутников и специалисты свидетельствовали, что там «никто не должен был остаться в живых», он сказал Родченко: «Ну ладно. Считай, что тебя Бог спас!» Хотели наказать руководство института Арктики и Антарктики за позднее открытие навигации, но обошлось.
И все-таки виновного нашли: им оказалась... станция «Русская». Ее закрыли. Теперь там работают американцы. [* прим.: сейчас станция Русская является сезонной станцией Российской антарктической Экспедиции] И когда им приходится туго, зовут на помощь наших ледокольщиков. Вот и в конце 2004 года на помощь им отправился ледокол «Красин» под командой дальневосточного капитана Виктора Ковальчука... Ковальчук тоже мой ледовый крестник. Он, можно сказать, пошел по следам Антохина: американская антарктическая станция Мак-Мердо работает на шестом континенте с 1956 года. Расположена она на берегу моря Росса — там, где шельфовый ледник Росса прижимается к подножию антарктического вулкана Эребус. Там в то время работал один американский ледокол, но с задачей явно не справлялся. Тем более, что спутниковые съемки показывали, что море Росса было забито тяжелым сплоченным льдом, в котором было впаяно несколько крупных айсбергов. А на самой крупной станции континента ждали помощи около тысячи зимовщиков. «Красин» успешно справился с заданием...
Но вернемся к эпопее «Михаил Сомов» — «Владивосток».
После разбирательств начались награждения. Капитан Родченко, летчик вертолета Лялин, начальник спасательной экспедиции Чилингаров получили Звезду Героя... Орденом Ленина был награжден ледокол «Владивосток». Ордена и медали получили все участники спасательной экспедиции. Были награждены даже журналисты. Единственного человека не оказалось в этом победном списке — капитана Антохина. Будто само собой там все сделалось, будто его и не было...
Выше мы говорили о рубцах на сердце... И сколько бы ни убеждали себя, что дело, мол не в наградах... Но когда вот так, демонстративно, одного из всех... Человек — существо общественное, и для него невыносимы такие публичные пощечины...
Правда, потом спохватились: без помпы, в рабочем порядке Антохину был вручен орден Трудового Красного Знамени. Затем была партийная конференция, на которой коммунисты пароходства избрали Геннадия Ивановича делегатом Всесоюзной партийной конференции. Сейчас уже трудно объяснить, почему в то время такое «доверие» считалось чуть ли не высшей степенью общественного признания. Но именно так и было. Мои сверстники это хорошо помнят.
А еще через 14 лет в марте 1999 года Указом президента России капитан Антохин был награжден орденом Мужества «за спасение в 1985 году советского научно-исследовательского судна «Михаил Сомов»...»
Казалось бы, справедливость восторжествовала, многие говорят, мол, лучше поздно, чем никогда... Не согласен: поздно — это и есть никогда: уже отболело сердце, уже выслушаны все искренние или фальшивые сочувствия, уже пришло другое время, другие «системы координат»...
Позднее «за выдающиеся заслуги в области изучения, освоения и использования арктических и замерзающих неарктических морей Дальнего Востока, обеспечения безопасности и развития полярных и приполярных регионов России...» Геннадий Антохин был награжден редким российским орденом «За морские заслуги», имеющим порядковый номер 7.
Браво, Капитан!
