Итин Вивиан. Спасение Печонкина.Сибирские огни, №6, 1928.с.132-133...Мы остановились в гостинице «Мурманск». Сначала «все шло хорошо». Мы платили грабительскому учреждению по семь рублей в сутки за номер и ждали, что вот, через два-три дня, наш трехмачтовый корабль появится в Кольском заливе. Просыпаясь, мы пересчитывали все парусные суда на рейде. Каждый бот, выходивший из-за мыса, поднимал в нас «паруса надежды». Мы галлюцинировали. Потом мы стали телеграфировать.
Мы посылали телеграммы: в Гамбург, капитану Свендсену, нашему инструктору-норвежцy, который должен был привести шхуну; в Берлин — торгпредству СССР; в Новосибирск — Комитету Северного Морского Пути. Морские суда Карской экспедиции вышли из европейских портов и обогнули Норд-Кап. Тогда мы стали получать телеграммы. Капитан Свендсен телеграфировал, что моторы остановились в первый же день после выхода в море. Идя на парусах со скоростью двух узлов, он свернул в ближайшую верфь. Эта история с моторами повторялась четыре раза. Свендсен стоял в Бергене, в Тромсе, в каких-то неведомых норвежских фиордах, которых мы даже не могли найти на русских картах. Не успевал он выйти из гавани, как мы получали радиограмму, в которой неизменно повторялось: «Mostly by sailug т. е., что шхуна идет, главным образом, на парусах. Так продолжалось полтора месяца. Шхуна пришла в Мурманск вечерам 16 сентября.
Это было довольно большое моторно-парусное грузовое судно. В первую ночь мы были так рады, что даже не разглядели его толком. На следующий день мы разглядели: мы нашли на шхуне четыре (честное слово!) уборных самого комнатного устройства, которые перестали бы действовать после первого же мороза; керосиновую переносную печку, в качестве единственного отопления (каюты, за исключением капитанской, были так малы, что в них не поместилось бы даже по самому маленькому камельку); мы нашли две ванных и ни одной колонки для теплой воды; нашли «красный уголок» при кубрике и не нашли лебедки... Да всего не перечислишь, - такая фантастическая чертовщина!.. Главное, оба мотора фирмы Фербенкс требовали капитального ремонта. На пробе в Кольском заливе они дымили так, что на рейде потом целый день стояла нефтяная гарь. Мне кажется, я до сих пор еще не отмылся...
Так выглядела наша шхуна, названная в честь исследователя Я-Мала, профессора Б. Житкова, изучавшего древний путь новгородцев к устьям Оби и Таза, зверобойная шхуна, предназначавшаяся для полярного плавания и полярной зимовки у берегов Сибири. Было ли здесь сознательное вредительство — очень интересный вопрос, по-моему...
Шхуна была построена в Канаде, продана во Францию и приобретена Комитетом, как я говорил, безусловно выгодно: за две с половиной тысячи фунтов. Она должна была быть отремонтирована и приспособлена к условиям полярного плавания во льдах в одном из английских портов. Но как раз в это время европейские лорды произвели азиатский налет на советские учреждения в Лондоне... Виноват, я обмолвился: я оскорбляю азиатов... Шхуна осталась в Дюнкирхене. Ремонт был сдан с торгов французской фирме. Ну, известно, какие французы полярные мореплаватели. Они, несомненно, старались. Они снабдили шхуну всеми удобствами для прогулки в Средиземное море. Наши советские представители, принимавшие заказ...
Впрочем оставим это. Все понятно. Главное — люди. Ты понимаешь, что произошло? Мы приехали из центра Сибири, из самой сухопутной страны, в полярный европейский порт, поселились в дорогой гостинице и заявили, что ждем шхуну, на которой снова отправимся в Сибирь. Неделю мы вели деятельную жизнь. Нам верили. Мы спускались в первый этаж «Желрыбы», в «ресторан» за тем, чтобы пообедать, ну, иногда выпить, но весело и в меру. Старик помор, капитан промыслового бота, увидев, что мы жалеем водку и не хотим напоить его допьяна, шипел очень укоризненно:
— Чушинники вы, эх, чушинники!
Я, жадный до новых слов, бестактно спросил, что это значит? Помор покраснел, удивился, как это русские люди не понимают русского языка, осведомился, не еврей ли я и, наконец, объяснил, не совсем впрочем точно:
— Чушинники? Ну, как так — чушинники! Ну, скупые...
Северное сияние пересекло наискось небо над Кольским заливом. Бесшумное свечение полыхало недолго, неуверенно; но за ним, мы знали, идут черные ночи, ледяные штормы и звонкие морозы. Морские суда Карской экспедиции, погрузив сибирское сырье, прошли Маточкин Шар и, по дуге большого круга, возвращались к своим гаваням. Карское море лежало перед нами пустынное, как старое кладбище. Но, вероятно от злобы на неудачу, мы все-таки решили выйти в океан, перезимовать в одной из бухт Диксона, раньше других освобождающихся от льда, и наверстать потери в будущий зверобойный сезон. Зимой мы рассчитывали также на песцовый промысел. О том, как экспедиция будет зимовать у 74 градуса северной широты, в наших тропических каютах, как пройдет два огромных полярных меря (с драными парусами и дырявыми моторами) — мы не думали. Мы должны были доказать рентабельность промысла. Но нам повезло: Регистр не выпустил нас в море.
Инспектор составил длиннейшую «деффектную ведомость» и состав экспедиции, забыв про морской поход, занялся новыми сметами и новыми бумажными планами...