Участник полярной экспеgицииВесной 1923 года началась подготовка полярной экспедиции по освоению Северного морского пути.
Во главе экспедиции стоял товарищ дяди Леши* по морскому корпусу, известный гидрограф Николай Николаевич Матусевич. Дядя советовал брату и мне постараться попасть в состав экспедиции. Большая часть ее участников набиралась в Петрограде. Подбирали команду для ледокола «Малыгин» и двух судов Северного гидрографического отряда - «Купавы» и «Мурманска». В состав экспедиции входили еще два лихтера (морских баржи), один из которых носил громкое название «111 Интернационал», а другой - «Красный генерал Николаев».
Вполне понятно, что участвовать в полярной экспедиции мне и брату очень хотелось. К нам присоединился товарищ по техникуму Юра Быков (впоследстви и погибший в Отечественной войне). Я помню большую толпу желающих принять участие в этом походе; каждого из них, по очереди , в отдельной комнате принимали и подробно опрашивал и трое политработников, и на основании такой беседы объявляли свое решение. Юра Быков и брат прошли этот опрос и были приняты. Когда же в комнату вошел я, эта «тройка» долго задавала мне разные вопросы, под конец заявив, что я не подхожу , но не объясняя причин. А мне так хотелось принять участие в экспедиции! Думаю, ЧТО ОНИ СОЧЛИ меня СЛИШКОМ молодым, да к тому же я не имел никакого стажа работы на флоте. Я стал настаивать. Я тогда еще не имел достаточного жизненного опыта, но впоследстви и мне пришлось убедиться, что если человек чего-то особенно хочет, его доводы могут, подобно гипнозу, воздействовать на умонастроение людей. Более часа продолжались наши споры, и в результате я был принят. Нужно было готовиться к отъезду в Архангельск, откуда отправлялась экспедиция. Мы прибыли туда в пассажирском 97 поезде и через несколько дней были распределены по судам. Все трое попали на гидрографическое судно «Купава» . Меня назначили «марсовым-рулевым». "Купава" еще до револю ции была куплена в Норвеги и. Там она эксплуатировалась как пассажирский пароход и называлась «Ернсдальфиорд» - это название сохранилось на рынде (судовом колоколе). Водоизмещение судна было невелико - всего 440 регистровых тонн. В носовой части находилась мачта с марсом (смотровой площадкой), но мне ни разу не пришлось влезать на марс, работу же рулевого я вы полнял регулярно в течение плавания. Внутренние помещения парохода были прилично отделаны. В частности, кубрик (помещение для команды) с нарами в два этажа был отдел ан под ореховое дерево. Он, как обычно, помещался в носовой части, и через него проходили якорные шлюзы (каналы для якорной цепи), так что при подъеме и спуске якоря цепь его громыхала на весь· кубрик. Паровая машина «Купавы» работала на угле, а компас был магнитным. Обращению с ним я хорошо научился в техникуме. Командовал «Купавой» Петр Андреевич Полисадов. Команда парохода была очень разношерстной. Были и славные парни, были и грубые, недисциплинированные, абсолютно аморальные субъекты. Такие люди, которых нельзя назвать иначе как «жизненные отбросы», тогда постоянно встречались среди матросов торгового флота, так сказать, в международном масштабе. Я еще захватил этот период. Нужно отдать справедливость нашему современному торговому флоту в том, что моральный облик его матросов совершенно изменился. В числе команды «Купавы» оказалось и несколько учащихся нашего техникума. В Архангельске мы простояли несколько дней. Кроме вахт на корабле, пришлось и поработать. Грузили продукты и материалы для строительства радиостанции, которую требовалось построить на Новой Земле, в том месте, где пролив Маточкин Шар открывается в Карское море. Среди прочих материалов грузили кирпич, который собирали на развалинах каменного дома в городе. Мне также пришлось потаскать шестипудовые мешки по зыбким доскам над водой. Ничего, привык , хотя поначалу и показалось трудным, но молодость все скрашивала. Ночные вахты приучили меня курить, что тоже скрашивало долгие часы в полном одиночестве.
Познакомился я и с Архангельском, в котором до того никогда не бывал и который вновь увидел через семнадцать . В июле 1923 года Архангельск был зеленым, в значительной части деревянным городом, особенно Соломбала - район города, где стояли суда экспедиции. Всегда хороша была Двина, катившая свои серые волны, на которых колыхались многочисленные суда. Для нас в городе был устроен концерт. Помню выступление какой-то пожилой женщины, декламировавшей длинное стихотворение об Ермаке Тимофеевиче. Запомнилось не только весьма посредственное исполнение, но и горшкообразная шляпа над трясущимся лицом и очками. Из курьезов товарищи показали мне се кцию Союза водников, расположенную в бывшем подворье Соловецкого монастыря. На лестнице здания были когда-то росписи, изображавшие святых. Потом на них написал и портреты вождей революции. Но так как старые росписи выполнялись куда более добротными материалами, то получился курьез. Из-за плеча, скажем, Троцкого поднималась длань святого с пальцами, сложенны ми для бл агословения. Не говоря уже о том, что почти вокруг всех голов «вождей» проступили нимбы предшественников. Архангельск жил сытно. В Соломбале, недалеко от стоянки судов зкспедиции, на берегу Двины находилась базарная площадь. Она была заполнена всякой снедью. Мне особенно за помнилось очень вкусное топленое молоко - «варенец» , продававшийся в чистых берестяных туесах. Но вот погрузка окончена. Мы совершили первое плавание по Двине и ее многочисленным затонам, чтобы опробовать готовность «Ку павы» к плаванию по океану и определить девиацию компаса (погрешности, происходящие от влияния корабельного железа на магнитный компас). Во время этого пробного рейса, в одном из затонов, мы прошли мимо броненосца «Чесма». Он стоял заброшенный, покинутый, но все еще грозный. Когда наступил день от плытия , первым снялся с якоря «Малыгин», затем «Купава» с лихтером «111 Интернационал» на буксире. Вышли под вечер и Соловецкие острова миновали, когда они уже были скрыты мглой. Утром прошли Канин Нос, и Белое море осталось позади. Вокруг простирался океан,точнее та его часть, которая носит название Баренцева моря . Первое в :жизни плавание, да еще океанское, волновало меня. Оно породило подъем душевных сил, подняло над обычной :житейской прозой. Стоя за штурвалом , впиваясь глазами в компас, я испытывал истинное наслаждение и не замечал трудностей, не чувствовал усталости от этой работы, требовавшей напряженного внимания. А в свободное время я часами просиживал на гакаборте (кормовая оконечность судна), не уставая любоваться бескрайним океаном и наблюдая, как из-под судового винта, шипя и пенясь, вырывается вода, вынося на поверхность светящихся фосфорическим светом медуз. На второй день плавания разыгрался девятибалльный шторм. «Купава» оказалась обладавшей очень неприятным свойством : килевая качка на ней была более сильна, чем бортовая. Казалось, что судно почти отвесно падает в волны. «Травили» почти все, и поскольку на свежем воздухе было все же легче, вся команда вылезла на палубу. Брат мой оказался на этом фоне молодцом. Я тоже оказался вполне способным переносить качку. А вот молодой штурман, несший вахту и расхаживавший над рублевой рубкой , регулярно, точно по расписанию, «травил» в начале и конце крошечной дистанции, которую он проходил. Наконец, как-то рано утром, когда я стоял на руле, вперед смотрящий крикнул: «Земля справа !» Приглядевшись, я постепенно различил на горизонте нечто вроде крохотного бугорка. Прошло немало времени, прежде чем этот бугорок обратился в довольно крутой скалистый берег. Это была цель нашей экспедиции - Новая Земля. Шторм утих. Выглянуло солнце. «Купава» вышла в пролив Маточкин Шар и вскоре ос тановилась у небольшого становища. На берегу стоял довольно большой деревянный дом с рядом окон , выходящих на пролив, и маленькая, тоже деревянная часовня. Вокруг дома и часовни - несколько чумов. Спустили шлюпку, и нес колько человек командного состава и с ними матросы съехали на берег. На обратном пути в шлюпке сидел маленький белый медвежонок. Как выяснилось, его выменяли на две банки сгущенного молока у ненцев, живших в чуме. В деревянном доме обитал русский помор - охотник и рыбак, с семьей, давно поселившийся на Новой Земле и являющийся уполномоченным «Главрыбы». Маленький мишка оказался очень славным. Он подружился с судовой собакой Шариком, да и со всей командой. Несмотря на свой ребя ческий возраст, он проявлял исключительную подвижность и ловкость. Играя с Шариком, он совершенно свободно бегал по планширю (продольный брус фальшборта). Путь по проливу был сказочным по красоте открыва ю щихся видов. Уже спустя четыре года я посвятил ему такие стихи, не в силах забыть зто впечатление:
В заколдованном царстве (Новая Земля)
Мохом диким покрытые груды громад
Над зеленою бездною вод,
В вековечном молчаньи, угрюмо хранят
От пришельцев незваных проход.
Над спокойным отливом стеною слились -
Зоркий глаз не нащупает путь,
Но мы можем сказать им: «Сезам, отворись!» -
И раздвинется грозная грудь.
Царство камня и мха, царство моря и льда,
Непорочных снегов белизна...
Одинаково щедро дарует всегда
Красотой их зима и весна.
Словно сотни титанов сошлися на пир
И заснули вкруг мощных озер,
И бегут ледники в этот сказочный мир
Водопадами быстрыми с гор...
5 июля 1927 г.
Действительно, над спокойными водами пролива громоздились горы - беспорядочной толпой, иногда напоминая своим видом уснувших гигантских чудовищ. Природа окрасила их в самые различные цвета - то бурые, то желтые, то красноватые, то черные, сложенные из глинистого сланца. Все зто изукрашено белоснежными снегами и льдами. По проливу мы прошли мимо глетчера Третьякова, окруженного горами и издали казавшегося замерзшим морем. С окрестных гор в глетчер сползали десятки ледников - как реки, стремя щиеся в ледяное море. А из него в некоторых местах ледники спускались в пролив и резко обрывались над ним, подмытые волнами. Иногда горы, казалось, сплош ной стеной замыкали впереди проход. Но судно продолжало свой путь - и по мере приближения они раздвигались. Впечатление грандиозности природ ы усиливалось оттого, что не по чему было установить масштаб - ни домов или чумов, ни людей либо животных. Когда «Купава» подошла к восточному выходу из пролива, он казался нам совсем узким - представлялось, что расстояние до скал можно преодолеть одним прыжком. И вдруг мы увидели у самого берега крохотный, как игрушечный, кораблик. Это был ледокол «Малыгин». Сделалось страшно - вот тебе и «один прыжок до берега »! И эта полярная тишина. Какая -то «прозрачная» тишина, как в громадном, холодном и пустом зале. Когда ее прорезает крик чайки или какой-то другой пти цы, - он звучит гулко и резко. На выходе из пролива все суда экспедиции собрались вместе. Здесь была намечена постройка радиостанции. Так как вплотную к берегу суда не могли подойти, вперед толкнули лихтера, но и те остановились на некотором расстоянии от берега. С них перекинули мостки и начали разгружать стройматериалы. Во время разгрузки произошел неприятный случай. Отправляясь в плавание, брат взял с собой зюйдвестку, сохранившуюся от отца. Брат очень дорожил ею. Во время работ по разгрузке порыв ветра сорвал с его головы зюйдвестку и понес ее в море. Брат бросился за ней. По горло в воде , он все-таки успел схватить ее, но купанье в воде полярного моря не прошло даром. По возвращении в Петроград Слава заболел туберкулёзом желёз - очень малоприятной болезнью. По окончании разгрузки команда была распределена по работам на строительстве станции. Нас троих назначили в топографическую партию, которую возглавлял Сергей Павлович Рябышкин, бывший штабс-капитан корпуса гидрографов и руководитель съемки мурманского побережья. С Кипреге лем и вешками мы исходили все окрестности станции, где в малейших углублениях скал лежал вековой снег, а на доступных солнцу местах росли розовые полярные цветы, мох и целые тучи карликовых березок со стволами, стел ющимися по земле. Встречались и животные - бел ые медведи и песцы. Последние в это время года линяли и имели весьма неприглядный вид. Из озорства я забрался как-то на крутой спуск берега и выцарапал на глинистом сланце огромными буквами, хорошо видимыми с моря : «Пейте только кофе Бумштейна!» Тут мы были свидетелями любоп ытного для городских жителей явления. Шли косяки рыбы - из моря в пролив, такие густые, что в их пределах, казалось, воды было меньше, чем рыбы. Матросы вытаскивали ее из воды тельняшками, шапками и всем, что попадалось под руку и чем только можно было ее подхватить. Вытащили много, и кок при готовил нам очень вкусный обед. Станция была построена к концу сентября, когда лед, наступавший из Карского моря, уже заставлял спешить с уходом экспедиции. На станции было оставлено несколько зимовщиков и собак с санями. Обратный путь прошел благополучно, и к началу октября мы возвратились в Архангельск, а оттуда по железной дороге - в Петроград. Интересно было наблюдать изменение природных условий по мере продвижения на юг. В Арктике уже началась зима, в Архангельске стояла золотая осень, а в Петрограде листва деревьев еще только начала желтеть. Я приступил к продол жению занятий в техникуме. Но в конце зимы там была устроена чистка. Ее проводила комсомольская организация при непосредственном участии директора Берлинского. Вызывали учащихся и чинили им форменный допрос: кто родители, состоишь ли в комсомоле, а если не состоишь, то почему, и т. п. В резул ьтате из техникума было «вычищено» очень много учащихся - в том числе Юра Быков, его младший брат Борис и мы со Славой. Через некоторое время ветер подул в противоположную сторону. Берлинский был снят и заменен Дмитрием Афанасьевичем Лухмановым, кое-кому влетело, а всем исключенным было предложено вернуться в техникум. Брат и Быковы вернулись, а я предпочел переменить «специальность» и стал готовиться к поступлению на Высшие государственные курсы искусствоведения при Институте истории искусств. Не могу не упомянуть одного разговора с дядей Констан тином Михайловичем, относящегося к этому времени. Как то, беседуя с ним, я упомянул Ленина. Дядя помолчал, - и вдруг с проникновенно-задумчивым выражением лица и голоса произнес: "Мишенька, а уверен ли ты, что Ленин не переодетый (!) Николай II ?" От изумления я не мог ничего ему ответить. Я был поражен. Хотя я и не очень любил дядю, но считал его, как и все, неглупым человеком. И вдруг такая, да еще серьезно сказанная, фраза! Если бы я не слышал, как еще до революции дядя запросто ругал царя, я бы углядел в этой фразе неутолимую тоску завзятого монархиста. Но в данном случае дело обстояло, видимо, проще: я столкнулся с отражением той сумятицы в мозгах, которая отл ичала многих российских обывателей, над чьей головой вдруг так неожиданно рухнула многовековая империя со все ми своими условностями и привычными представлениями...
Косинский М. Ф. Первая половина века : Воспоминания. - Paris : YMCA-Press, 1995
..........
*Алексей Михайлович Косинский (1880–1930)
Род. в 1880 г. в Санкт-Петербурге; из дворян; закончил Морской кадетский корпус и в сентябре 1898 года произведен из гардемаринов в мичманы. В 1900-1901 гг. участвовал в заграничном плавании на крейсере II ранга «Джигит», входившем в состав 1-го Тихоокеанского флота. В 1902 г. закончил Минные офицерские классы Балтийского флота, затем штурманские классы. С января 1915 г. командовал эскадренным миноносцем «Забияка», в 1916 г. произведен в капитаны 1-го ранга.
В 1929 г. - заведующий весовым бюро судостроительной верфи №12. Проживал в г.Ленинграде. Арестован 12.08.1929. Приговорен КОГПУ 01.12.1929 по ст. 58-6, 58-11 к 5 годам концлагеря с конфискацией имущества. Умер в 1930 г. в Соловецком лагере. Реабилитирован 01.03.1958 ВК ВС СССР