Дрейфующая АмерикаВот сейчас стало совсем тепло, хорошо, ноги согрелись, но затекли немного - поза неудобная, а шевелиться неохота. Гул мотора почти не слышен, так приятно. Можно бы снять ушанку, да руку не поднять... А, это я лежу на мамочкиной постели... Ой, что же это я - в унтах и меховой куртке на белом покрывале. Оно, конечно, старенькое, заштопанное, но куртка-то не чистая, в унтах тоже везде хожу. Надо хотя бы спустить ноги на пол, но так неохота, не пошевельнуться... Это я у мамочки, Красная Конница, 22, квартира 9, шестой этаж - я же прожил с мамочкой в этой 16-метровой комнате в большой коммуналке почти всю жизнь, только три года как мы с женой стали снимать комнату в другой квартире... Вот и мамочка склоняется надо мной, чувствую ее тень на своем лице. Трясет за меховой воротник: "Арпадыч, кончай ночевать! На выход с вещами!". Интересно, мамочка никогда не называет меня так, только Димочкой. "Арпадыч, заспался. Вставай, командир зовет". Какой командир, какой еще командир? Сильно трясет меня за плечо. Мамочкино дыханье отдает табаком и гнилыми зубами. Нет, спать, спать - я же сутки не спал, командовал сборами... Не дает спать - расталкивает... С огромным трудом размыкаю веки, сглатываю слюну, и сразу ровный гул мотора и ощутимая вибрация прогоняют остатки сна - я не на мамочкиной постели, а на низком металлическом сиденье грузового Ан-2, принадлежащего 248 отряду Полярной авиации. Бородатое лицо Севы Голубенцева, обрамленное сверху черной меховой ушанкой, склонилось надо мной.
- Ну, ты заспался сладко! Иди, Эдик зовет.
Пытаюсь встать, но ноги так затекли, что как ватные подгибаются подо мной. Народ - наши двое геофизиков, сидящие на соседних сиденьях за Севой справа, и "летуны" - второй пилот, бортмеханик и радист - сидящие вдоль противоположной стенки - улыбаясь, смотрят на меня, держа игральные карты. Видимо, наблюдали, как Сева тщетно пытался разбудить меня. Поднимаюсь на гнущихся ногах, хватаюсь за леер вдоль борта над головой, перехватываюсь другой рукой и делаю неверные шаги к кабине пилотов, стараясь не споткнуться о деревянный ящик, на котором лежат карты, и многочисленные ноги в унтах. Обхожу стоящую на-попа бурую бочку с бензином (к ее слегка тошнотворному запаху уже притерпелся), вскарабкиваюсь на высокий приступок узкой открытой двери кабины. Слева сидит командир "Аннушки" Эдик Каминский, справа, на месте второго пилота, штурман Гера Красилов. У Геры на коленях полетная карта, он что-то помечает в ней карандашом. В кабине рев мотора громче, воздух теплее, парни сидят только в коричневых кожаных куртках. На головах наушники, оба в темных очках. Сильный запах шипра - летчики-джентельмены чисто выбриты, в отличие от нас, "науки". Эдик поворачивает ко мне круглое загорелое румяное лицо (здоровые ребята в Полярной авиации!), улыбается белыми зубами под небольшими усиками, снимая наушники и ларингофон:
- Ну что, начальник! Приехали! Вот они, смотри!
Э.К. Каминский, командир АН-2 №04295 |
Он отрывает левую руку от штурвала, наклоняет самолет влево и показывает рукой вниз. Сначала я ничего не вижу, кроме быстрого мигания бешено крутящегося винта и прозрачной желтоватой окружности от желтой полосы на концах винта. Всё бело. А, вот она! Вижу! Левее! Мы стремительно приближаемся к черной бочке на белом фоне, лежащей горизонтально. Но я - то знаю, что это не бочка, наполовину вросшая в снег, а американская арктическая палатка... О, и деревянный домик рядом! Пррроскочили! Эдик закладывает крутой вираж, нос самолета вздымается, центробежная сила выжимает меня из двери, в проеме которой я стою, я судорожно хватаюсь за спинку Эдикиного сиденья. Разворачиваемся, заходим с другой стороны.
- Смотрите, тут их несколько! - кричит мне Гера.
Вижу! Раз, вон еще, а эта вот та, что рядом с домиком, а дальше тоже вроде бы... да, еще одна! Но эта явно раздавленная...
- Смотрите, смотрите - сейчас еще две будет! - кричит Гера, развернувшись ко мне.
Точно! На нас летят, быстро увеличиваясь в размерах, не две, а три, или нет - четыре палатки, но из них две разрушенные, полу засыпанные снегом. Мы низко проносимся над ними. Я поворачиваюсь назад. Второй пилот стоит за моей спиной. Все остальные приникли к круглым иллюминаторам на левом борту. Эдик снова наклоняет и разворачивает самолет. Все кидаются к правому борту. Сейчас снова увидим палатки. И вдруг у меня сердце замирает и останавливается... Где горизонт?! Нету горизонта!! Где небо, где лёд - нету разницы! Сплошная белизна! У-у, гадство!! Это не центробежная сила давит на меня, это сердце опускается в живот и подкашиваются ноги... Эдик, где солнце?! - ору я, вцепляясь в его кожаное плечо.
- Ха! Только сейчас заметил! - Эдикина улыбочка и его шутовские усики сейчас вызывает у меня только злобу.
- Что ты лыбишся?! Как же садиться-то будем?! Ведь это же последний день, я уже вызвал Ли-2, всё, песец, завтра, кровь с носу, мы эвакуируем базу, и больше в этот район никогда не вернемся! Ты понимаешь, как важно узнать, что это за палатки?! Уж не говоря о том, что все хотят потрофейничать - жрать-то нечего! Сам же говорил, что может быть виски и шоколад найдем! А тут - на тебе, нет солнца, совсем нет!
- Ну, знаешь, - перекрикивает Эдик рев мотора, перестав улыбаться, - по поводу солнца - это не ко мне, это ты ветродуев спроси, или даже лучше самого господа бога. Я шоферюга, мое дело крутить баранку. Вот ты об этом меня и спрашивай. А про трофеи мы с ребятами лучше тебя понимаем, что мы теряем, если не сядем. Ну, и науку тоже, конечно, жалко.
- Эдик, так как же садится, если солнца - ноль процентов?! Ни хрена же не видно! В торос впилимся - костей не соберем! - кричу я с надеждой в голосе (не о костях, конечно, но вдруг Эдик сможет сделать чудо).
- А вот это уже мои заботы - не первый год замужем. Но, конечно, всё в руце Божией, можем и гробануться. - Эдик, улыбаясь, смотрит на меня и снова закладывает крутой вираж. - Ты начальник науки, у тебя голова большая, вот ты и решай, садиться или возвращаться на базу.
- Ха! Ты же командир, тебе же никакой начальник не указ, если есть опасность. А по уставу Полярной авиации посадка на лед запрещена, если облачность свыше 50 процентов, а сейчас все сто.
- Хорошо устав знаешь, Вадим Арпадович. А я хорошо свое дело знаю и помирать тут не собираюсь. Если ты и твои мужики болтать потом не будут, чтобы меня из авиации не выперли, то может и попьем виски. Смотри сам.
- Ну, я - то - сам знаешь! Конечно, давай. - Голос у меня сел от крика и пережитого волнения. Я любуюсь на его мужественное лицо с такими симпатичными усами. - Но за ребят я решать не могу. Я спрошу их. А ты своих спрашивать будешь?
- Я - командир. Как решу, так и будет. Так, Красилов?
- Ага, - хмыкнул штурман, поднимая темные очки на лоб. - Да пока Вы спали, мы с экипажем это дело уже обсудили, облачность-то сгустилась еще за час до подлета сюда.
- Ну, лады. Иду, спрошу ребят.
Я с облегчением снимаю ушанку с вспотевшей головы, разворачиваюсь, отодвигаю "второго", который слушал весь разговор, стоя за моей спиной. В самолете много темнее, чем в застекленной кабине, но гул мотора потише, а вибрация голого дюралевого корпуса побольше. Летим уже несколько часов, поэтому вверху, на уровне головы, совсем жарко, но и внизу в унтах вполне тепло. Ребята сняли меховые куртки, геофизики сидят в водолазных свитерах из грубой верблюжьей шерсти, "летуны" - в темно-коричневых кожаных лётных куртках. Все смотрят на меня. Что облачность десять баллов и что по этому поводу гласит НПП ГА - Наставление по полетам Гражданской авиации - знают все. Это я спросонья и от возбуждения сразу не врубился, что солнца нет.
- Ну, чего, мужики? - я обхожу бочку и плюхаюсь на жесткое сиденье рядом с Севой Голубенцевым. - Эдик обещает, что не помрем. Летуны согласны садиться. Но риск, сами видите, большой. Как решают господа громадяне? Если хоть один против - без слова возвращаемся на базу, никаких упреков. Дело серьезное. Давайте как в дореволюционном офицерском собрании, поименно - с младших по званию. Сева?
- Арпадыч, чего спрашивать, сам знаешь, как хочется в Америке на халяву побывать, - скребет бороду Сева.
- Валя?
- За - двумя руками.
- Валька, ты у нас всегда был рисковый человек - что на пьянку, что на в морду дать. Андрей? Ты у нас партайгеноссе, чего говорит твоя партийная совесть?
- Да, конечно, хочется. Но влипнуть можем... Даже если по серьезному не разобьемся, а, скажем, только лыжи или винт подломаем - всё, песец! Как скроешь, что мы садились без солнца, если начнется следствие? Обязательно кто-нибудь расколется. Ну, хорошо, сообщим на базу, ну прилетит за нами вторая машина. А как она сядет тоже без солнца? Это же только Каминский асс отчаянный, лучший пилот в Полярной авиации, а ведь другой-то никто не будет садиться без солнца, тем более, когда уже одна машина подломалась. Если ждать солнца - хрен его знает, сколько дней прождешь. Вспомните, сколько дней мы не могли работать из-за этого в последние недели! Сегодня у нас 18 мая - мы самые последние в Арктике остались, все экспедиции уже к пятому мая на материк смотались! Ты же уже вызвал Ли-2 - если в ближайшие дни не улетим - база может снова расколоться, и тогда вообще хана, "Аннушками" базу не эвакуируешь. Мировой скандал будет... Как Эдик на такой риск идет, я не понимаю...
- Так, Андрей против. Все путём. Хорошо. Летим домой. - Я начал подниматься.
- Да подожди ты, быстрый какой. Я же не сказал, что я против. Я просто хотел, чтобы вы поняли, на что мы идем...
- Андрей, не виляй, как вошь на ногте, - перебил Валя. - Мы все грамотные. Тут не партсобрание. Ты да или нет? Рожай!
- Ну да, ребята. Ну, давайте. А ты сам, Дима?
- Я - беспартийный большевик. Партия велела - комсомол ответил - есть! Валя, ты ближе, скажи Эдику - пусть садится.
* * *
Впервые я увидел такие палатки два месяца тому назад, когда я с Каминским летал надо льдом западной части Чукотского моря. Тогда мы вылетали из аэропорта Сомнительный на берегу острова Врангеля для поисков подходящей льдины для дрейфующей ледовой базы. Я - главный инженер ПВВГЭ НИИГА - Полярной Высокоширотной Воздушной Геофизической экспедиции (в просторечии "Полярки") Ленинградского Института геологии Арктики. Наша экспедиция уже четвертый год каждую весну выполняла геофизическую съемку морей Северного Ледовитого океана, начиная с запада, с моря Лаптевых. На самолетах Ан-2 и вертолетах Ми-4 мы садились на лед через примерно 20-25 километров - как удастся подобрать ровную льдину для посадки. На каждой точке выполняли гравитационные, магнитные и сейсмические наблюдения для измерения глубины до дна, либо на мелких местах измеряли глубину лотом, для чего бурили лунки. В каждом лётном отряде - пять геофизиков и пять членов экипажа.
 Геофизические наблюдения на точке. Андрей Орлов измеряет магнитное поле, астроном наблюдает звезды для определения координат. Слева три гравиметра ждут своей очереди. |
Несколько лётных отрядов базировались в маленьких аэропортах на побережье или на островах ("Кожаные куртки, брошенные в угол" Саши Городницкого - это про нас), а два-три отряда работали с дрейфующих ледовых баз, чтобы заснять недоступные с берега части морей. Я всегда руководил работой экспедиции с ледовых баз, льдины для которых мы подбирали до начала работ. В этот раз поиски подходящей льдины продолжались три дня, в один из которых мы увидели в разных местах на расстоянии 50 км несколько групп странных палаток, не похожих на наши КАПШи - каркасные арктические палатки Шапошникова. Наши - овальные (КАПШ-2 на 4-5 человек) или круглые (полусфера, КАПШ-1 на 2-3 человека). А эти были полуцилиндрические, как бочка, распиленная пополам вдоль длинной оси. Мы поняли, что это были остатки какой-то дрейфующей американской ледовой базы. Разумеется, надо было обследовать эти палатки, чтобы узнать название этой базы и после этого определить историю ее дрейфа. Ну и, конечно, набрать американских трофеев и сувениров.
Установка трубы на палатку КАПШ-2 |
Это мы, широкие русские натуры, когда кончается работа, увозим с льдины все подчистую - ни листа списанной фанеры, ни оленьей шкуры, которым рупь цена, не оставляем врагу, не считаясь с затратой на эту перевозку дорогих лётных часов Ли-2 или Ил-14. Ведь перевезти один килограмм груза в Арктике самолетом стоит рубль. Ну и опять же - враг не должен знать, что мы у него под носом секретные исследования проводим. Они же, лопухи, увидят нас со своих шпионских спутников, а понять не смогут - чевой-то советские тут копошатся, лунки во льду сверлят? Не иначе подледным ловом корюшки занимаются. А вот если шкуру оленью оставим, ихние Шерлоки из ЦРУ с помощью какого-нибудь хитрого анализа определят, что мы гравитационное поле измеряем, чтобы по этим данным наши подводные лодки поточнее на них нацеливали свои ракеты. А крохоборы американцы экономят на перевозках каждый свой доллар и все бросают, когда с льдины улетают - и палатки, и чего доесть не успели. А может и выпивку домой не везут?! У них ведь перевозка фунта груза тоже, наверное, стоит доллар! Вот и считают на своих электронных калькуляторах, чего куда. У нас-то калькуляторов нету, только железные "Феликсы" - ручные арифмометры.
Наша база раскололась... Далеко уплыла группа РП (руководителя полетов)! |
Ли-2 под погрузкой. |
* * *
Узнав, что "наука" решила садиться, Эдик тут же заложил крутой вираж, так что кишки к горлу полезли. Второй пилот поменялся местами со штурманом, заняв свое законное правое кресло. И началось... На бреющем полете наклоненный на левый борт самолет проносится над палатками. Эдик, открыв окошко, высовывает голову, чтобы лучше разглядеть в сплошной белизне невидимые торосы и подобрать кусок ровного льда, на который можно было бы посадить машину. Затем самолет взмывает вверх, новый крутой разворот, потом опять вниз к палаткам - с другой стороны. Чтобы не улететь с сиденья к противоположному борту, мы упираемся ногами, кто во что может - кто в бочку, чтобы она не ездила по металлическому полу, кто в унты сидящего напротив. Сначала я с интересом следил за этими эволюциями, глядя в свой круглый иллюминатор, но потом, через полчаса почувствовав тошноту, сел спиной к окну и закрыл глаза. Легкий запах авиационного бензина от бочки, на который раньше не обращал внимания, теперь становился все более тошнотворным. Внезапно эта болтанка прекратилась, самолет полетел прямо. "Около палаток не мог найти площадки, летим искать в другом месте" - слышу крик штурмана Геры, стоящего в проеме двери в кабину пилотов. Чувствую, что самолет делает круг. Теперь снова резкий крен налево, и все началось сначала. Открываю глаза - вижу, что к окнам приникли только двое летунов, остальные, как и я, сидят, откинувшись и вытянув ноги. Гул мотора то переходит в рёв, то ослабляется. Кишки в животе устремляются то в одну сторону, то в другую. Господи, будет ли когда-нибудь конец этому? Поднести к лицу руку с часами и открыть глаза нет сил - боюсь блевануть. И вдруг почувствовал, что самолет заскакал по неровному снегу - садимся! Ну, слава богу! Только бы не впилился в торосы - руки судорожно вцепились в холодный металл сиденья. Ух, слава богу, больше не движемся, мотор, чихнув, остановился. Обтираю холодный пот со лба. Сколько же мы крутились? Открываю глаза - мать твою за ногу, полтора часа! Все медленно встают со своих мест. Бледно-желтый Эдик спускается из кабины. "Смог подобрать площадку только километрах в трех-четырех от лагеря", - устало говорит он. "Ну, пошли, посмотрим. Серёга, выкини бочку, давай заправляться, баки почти пустые", - говорит он бортмеханику.
Один за одним мы выпрыгиваем на лед. В ушах по-прежнему гудит, кажется, что лед под ногами качается. Было три часа ночи по местному времени, но светло так же, как в три часа дня. Совсем тепло - 3 градуса минус. Двое выталкивают бочку из двери, она грузно булькнув, не откатываясь, падает на снег. Мы с Эдиком идем от винта вперед. В десяти метрах упираемся в гряду торосов выше моего роста. Пока не подошли почти вплотную, они не были видны. У меня явственно волосы встали дыбом - или это они просто замерзли на ветру? - я все еще держу шапку в руке. Надо надеть, голова мерзнет. Да-а, еще три секунды, и мы могли наехать на торосы и остались бы без винта. "Эдик, ты их видел? - выдавливаю я из себя. - "Видел-не видел, какая разница? Может, я их печенкой чувствую. Сели нормально - и песец".
Мы возвращаемся к самолету. Кто-то качает ручной помпой бензин из бочки, механик стоит со шлангом на верхнем крыле самолета, воткнув пистолет в горловину бака, остальные разминаются после долгого сиденья. Запах бензина смешивается с запахом сигарет - весной пахнет. Штурман диктует радисту, который в наушниках склонился над ключом Морзе на маленьком столике, притулившемся сразу за кабиной пилотов: "75 градусов 52 минуты северной и 178 градусов 05 минут западной...". Радист отстукивает наши координаты РП - руководителю полетов - на нашей ледовой базе.
- Гера, сколько до полюса мы не долетели? - спрашиваю я штурмана.
- До плюса? Сейчас... - Гера берет счетную линейку. - 1570 километров отсюда до полюса.
- Эдик, дай мне пеленг на палатки, - говорю я командиру, который что-то записывает в кабине.
- Пиши. Двадцать градусов, север-северо восток.
Неожиданно громко захлопал самолетный двигатель, выплевывая серый дым, затем зарокотал ровно.
- Подержите левое крыло, я развернусь, - из открытого окна кабины кричит командир. Мы все кидаемся к крылу и стараемся удержать его, пока самолет разворачивается почти на месте в обратную сторону. Эдик глушит двигатель. - Ну, чего? Давайте перекусим перед дальней дорогой - говорит он. - Ставьте примус, попьем чайку.
На таком примусе чай закипает быстро! Автор байки - в центре, в очках. |
Бортмеханик разжигает большущий "примус", который служит для подогрева самолетного двигателя, ставит на него большой темно-зеленый чайник со снегом. Через пять минут рев примуса прекращается, из носика чайника валит пар, пачка чая брошена в кипящую воду. Мы, стоя вокруг примуса, пьем из металлических кружек горячий сладкий чай с хлебом - разносолов у нас нет, продукты кончились два дня тому назад. Заказывать их с материка нет смысла, все равно завтра будем улетать на Большую землю.
- Ну что - заправились? Пописали на дорожку? - говорю я, выплескивая из кружки остатки чая с гущей на снег и доставая из футляра свой геологический компас. - Поехали! Радист! Ты у нас самый длинный. Иди вперед вот в этом направлении, все остальные гуськом за ним. Старайтесь держаться ровно. Я буду идти последним, следить по компасу, и буду говорить радисту - левей, правей. Ну, с богом!
Этим способом я пользовался не раз, когда мы искали алмазоносные кимберлитовые трубки в якутской тайге. Я показывал на карте нашему якуту-каюру, куда везти на оленях наш скарб, а мы (геофизический отряд) шли туда не по извивающимся речкам и ручьям вслед за оленями, а напрямую по тайге, экономя 2-3 часа и 8-12 километров пути. На расстоянии в 20 километров я выводил людей в заданную точку с ошибкой не больше 200-300 метров.
Но сейчас предстояло идти не по жаркой насыщенной комарами тайге, а по всторошенному паковому льду. Паковый - это многолетний. Вся арктическая полярная "шапка" покрыта таким льдом толщиной около трех-четырех метров. В результате сменяющихся ветров льдины трескаются, расходятся, образуются иногда довольно широкие полыньи. Потом они быстро замерзают. Снова дует свирепый ветер, льдины сближаются, молодой тонкий (20-30 сантиметров) лед скучивается в торосы, но толстые льдины продолжают напирать, карабкаются одна на другую, и на месте бывшей трещины или полыньи образуется гряда ледяных гор, иногда высотой в 3-4-этажный дом. А потом через какое-то время ветер меняет направление, снова образуются трещины, льдины расходятся, и все начинается сначала. Вот почему льды в Ледовитом океане изборождены грядами торосов.
Торосы, туды их в качель! |
И вот мы идем... Жарко - как в июльской тайге, только что комаров нет. Жарко - потому что идти тяжело, а мы в свитерах и меховых черных длинных куртках, на ногах черные меховые унты. Все время карабкаемся на гряды торосов - не такие уж и высокие, метров 3-5 всего. Обходить их далеко нельзя - можем сильно отклониться от азимута, по которому я веду цепочку людей - пройдем мимо палаток на расстоянии 50 метров и из-за ледяных гор можем их не заметить. За четыре сезона полетов и посадок на льдах арктических морей я повидал много чего, но такой сильно всторошенный пак я наблюдал впервые. Старые сглаженные торосы и крупные свежие глыбы льда покрывали почти все видимое пространство равномерно. Ай-яй-яй! Как же бедные Фритьоф Нансен с Хьялмаром Иохансеном в 1895 году почти месяц шли по льду к Северному полюсу, оставив уютный и теплый вмерзший в лед "Фрам"! У них были нарты, которые везли 26 собак, на них два каяка - переправляться через полыньи - и продукты на 100 дней. Собачек они скармливали друг другу по мере того, как нарты облегчались (когда они подошли к Земле Франца-Иосифа в конце августа, у них оставались только два пса). "Хребет за хребтом, и ничего кроме ледяных валунов, по которым надо идти, - писал Нансен в дневнике, - и с самого высокого холма виден только такой же лед. Это был настоящий хаос ледяных блоков, простирающийся до самого горизонта". 18 апреля они достигли 86014, не дойдя до полюса 418 км (если идти по прямой). Но наступила весна, лед начал таять, и дрейф относил их все дальше мимо полюса к берегам Гренландии. И они повернули на юг... Какие мужественные люди тогда были! Нансен с пятью смельчаками пересек гигантскую Гренландию на лыжах! А Пири! А Амундсен! А Скотт! Богатыри, не мы! Мы всё норовим на самолетиках да вертолетиках... Правда, англичане прислали письмо в наш институт, предлагая принять участие двум геофизикам в собачье-санно-лыжном переходе через полюс из Аляски на Шпицберген. Мы с Сашей Городницким выразили горячее желание, но министерство сочло, что такие сомнительные мероприятия не к лицу великой державе, выполняющей комплексные геофизические исследования на всей площади Ледовитого океана.
И вот мы идем... Пот заливает лицо, мои очки с толстыми стеклами постоянно обмерзают, волосы на голове - тоже (шапка в руке). Меховая куртка расстегнута, верблюжий свитер на пузе задран, чтобы его охлаждал ветерок. Карабкаться на торосы тяжело, держаться за лед мешают шапка в одной руке и компас в другой. Уже полтора часа преодолеваем мы эти торосы. Я устало покрикиваю на трудящихся, норовящих расползтись в стороны, выбирая путь полегче - мне нужно, чтобы они шли по прямой, иначе можем отклониться и пройти мимо палаток. Наконец, идущий впереди радист кричит с высокого ледяного холма: "Вот они!" и показывает рукой вправо. Все приободрились и ускорили шаги. Ого! И я теперь вижу со своего хребта - вот метрах в ста черная полубочка палатки, а рядом с ней - дощатый сарай или домик.
- Так, ребята, - говорю я всем, когда мы подошли к палатке. - Это относится и к пилотам, и к "науке" одинаково. Любые трофеи, сувениры, порнуха, жратва, выпивка - всё, что найдете - ваше. Любые документы, карты, аппаратура, записи - все моё. Ясно? Эдик, подтверди приказ своим.
- Да нахрен нам ваши документы! Нам бы чего выпить и закусить, ну, и сувениры конечно - особенно голых баб, так, ребята? - смеется Каминский.
- Ну, тогда - вперед! На разграбление города вам дается один час - в шесть тридцать по Москве всем быть здесь, отчаливаем.
Народ кинулся сначала к ближайшей палатке и домику, но ничего особо интересного там не нашли и разбрелись осматривать другие палатки, расположенные на расстоянии в несколько десятков метров. Я подошел к первой палатке. Она тоже, как наш КАПШ-2, каркасная, обтянутая темной толстой тканью. Но наши, овальные, более обтекаемые, лучше противостоят сильному ветру. При входе небольшой наружный тамбур, на крыше палатки и тамбура лежит подтаявший снег. Круглая металлическая печная труба торчит вверх из маленького тамбура. Согнув голову, вхожу в его открытую дверь. Деревянная дверь в палатку полуоткрыта - через нее при входе намело небольшой сугроб. Снег наметен на печке и на рабочих столах. Если бы не это - можно было бы подумать, что обитатели только на часок ушли в столовую. Печка не такая, как у нас - у них угольная, а у нас обычные четырех-конфорные газовые плиты, какие установлены на кухне во всех Ленинградских квартирах. Не знаю, чей вариант лучше - проверять времени нет. На одном из трех столов лежали кипы метеорологических перфокарт. На стене палатки висела отпечатанная на пишущей машинке на каталожной карточке памятка о времени смены радиоактивного монитора, термографа и еще какие-то напоминания. Тут же валялась деревянная стрела с надписью "USA WEATHER BUREAU" - Бюро Погоды США. На столе я нашел книжку в бумажной обложке "War in Cimarron" - на обложке изображен ковбой в синих джинсах и широкополой шляпе, стреляющий из винчестера из-за туши убитого длиннорогого буйвола по скачущим на него индейцам. Для наших ребят, воспитанных на русской классике, эта макулатура интереса не представила (впрочем, скорее всего, никто не мог читать по-английски). Можно было догадаться, что в этой палатке размещалась метеорологическая лаборатория или камеральное помещение метеорологов.
Валентин Волков держит пластиковый круг с названием станции |
Когда я вышел из палатки, Валя Волков показал мне найденный им в ней до меня прозрачный круг из пластика диаметром около метра. По периметру круг был разбит на 360 градусов, а внутри была надпись от руки фломастером "ice floe station charlie" и буквы i. h. t. f. p.
- Всё! Песец! Валька! Это название станции! Дрейфующая станция Чарли! Урра! Молоток!
Щитовой домик оказался почти вплотную придвинутым к этой палатке. В нем тоже была такая же печка, в открытую дверь тоже намело небольшой сугроб. Стояли стол-верстак, стеллажи, ящик с резиновыми шарами-пилотами, ящик с мотками шпагата, большой голубой газовый баллон с водородом или гелием. Ясно, что в этом домике находилась мастерская аэрологов, в которой они снаряжали шары-зонды для запуска аппаратуры в атмосферу. Образцы всего, что попадалось мне на глаза, я рассовывал по карманам и за пазуху. Эх, лопухи мы, рюкзаки не сообразили взять с собой!
Самая интересная палатка - где жратва закопана. |
Народ сосредоточился, в основном, около находящейся неподалеку палатки - продуктового склада. Она была сравнительно мало разрушена, но крыша была порвана, и поэтому внутри сильно засыпана снегом. Голодные трудящиеся, сообразив, чем служила эта палатка, остервенело раскапывали спрессованный снег голыми руками и тем подручным материалом, который смогли найти вокруг - куском фанеры и крышкой деревянного ящика. Их усилия были вознаграждены - раскопали много банок сгущенного молока, какие-то тоненькие сухие колбаски, целлофановые пакетики с разными сортами фасоли и множество бутылочек с приправами. Добыли несколько бутылок с красивыми этикетками типа: "Austin Nichols WILD TURKEY kentucky straight bourbon whiskey". Последнее слово перевели без словаря, ясно, что вхискей -это по-нашему виски, а рисунок большой красной индюшки навел всех на мысль, что "ВИЛД ТУРКЕЙ" это она индюшка и есть. Но к великому разочарованию бутылки оказались пустыми. То ли за несколько лет напитки вымерзли, то ли белые медведи вылакали - науке это не известно. Но эта находка вдохновила трудящихся на трудовой подвиг - и арктические археологи заработали с утроенной силой. И вот, из глубины веков извлечена полная бутылка с золотисто-желтой этикеткой "SAUZA tequila extra gold". Что это за "Сауза текуила экстра золотая" и с чем ее пьют, никто не знал. Но испытать на себе это зелье были готовы все отважные полярники. Скрутили пробку, пустили бутылку по кругу. "Окей, - сказали все по-американски без малейшего акцента, - вполне съедобный напиток!"
В третьей, более сильно разрушенной и засыпанной снегом палатке на стеллаже под потолком были обнаружены коробка с лампами дневного света и кипа накладных и грузовых квитанций, из чего мы сделали вывод, что в ней размещался склад хозяйственного имущества или жил завхоз (комендант?) станции.
Среди торосов поблизости мы видели еще несколько совершенно разрушенных и засыпанных снегом палаток, бочки с ГСМ - бензином или маслами. "Арпадыч, а это что еще такое? - потянул меня за рукав Сева Голубенцев. - Смотри!" Я увидел присыпанные снегом какие-то странные громадные текстильные изделия - вроде как сетка из узких прямоугольных тряпочек. "А! Это грузовой парашют! - догадался я. - Это им жратву, наверное, с неба бросали! Отрезайте стропы, отличные веревки!"
Кроме этого, на расстоянии около одного-полутора километров к югу виднелась пара или тройка, по-видимому, целых палаток. Но, к огромному сожалению, наше время истекало. Я, как злой рок, навис над задранными вверх попами нескольких археологов, выбрасывающих, как собаки, снег из-под себя в кратере складской палатки. Никакие мольбы о том, что вот-вот на свет божий выйдут залежи шоколада, колбас и полных бутылок, не помогли. Я был неумолим. Документы, удостоверяющие наименование станции, у нас были, а первый Ли-2, уже, наверное, сел на нашей ледовой базе. Конечно, его погрузят и без меня, но дальнейшей эвакуацией базы я должен руководить лично.
Все возбужденно демонстрировали друг другу найденные трофеи и обменивались ими, если у кого-то оказывалось одинаковые сувениры. Были тут и несколько порнушных журналов "Плейбой" с лежащими голыми девочками на развороте - прямо целый плакат! Сувениры рассовывали по карманам, за пазуху. Эх, к сожалению всего не унесешь! Я оказался хитрее всех - взял большие лампы дневного света в "абажуре" - длинном "корыте", который крепится к потолку. К "корыту" привязал стропы от парашюта, и получилась отличная волокуша. В нее я сгрузил все свои и дарованные находки.
И вот мы тронулись в обратный путь. Я не буду описывать снова его трудности, скажу лишь, что волокушу мне пришлось бросить на пол дороге со слезами на глазах, забрав из нее только самое ценное, что мне удалось распихать по карманам и за пазуху. Бюст у меня был больше, чем у Долли Партон. Но это я теперь так говорю. А тогда мне Волков сказал, что у меня "титьки по чайнику".
Пока мы летели больше двух часов обратно на свою ледовую базу, штурман Гера нанес на полётную карту места расположения еще нескольких палаток и деревянных домиков, увиденных на расстоянии около 15 и 45 километров к юго-западу от нашего места посадки. По-видимому, мощная паковая льдина, на которой была организована американская станция Чарли, за долгий период дрейфа (который нам еще предстояло выяснить) многократно испытала разломы, сжатие и торошение, так что ее палатки оказались разнесенными друг от друга на расстояние до 50 километров.
Во время этого полета ребята изучали и опробовали американские продукты. Прежде всего, открыли банки со сгущенным молоком - тьфу ты, ну и сгущенка! Без сахара! Вот дикари-то! Сгущенку делать не умеют! Потом опробовали бутылочки с незнакомыми приправами - какой-то "Барбекуе сауце" (вкусный, зараза, остренький!), и другие соусы. А вот "Табаско пеппер сауце" оказался вырви глаз - такой ядовитый! Есть нельзя! Все пришли к выводу, что при таком огромном разнообразии только одних приправ - что же можно сказать о другой ихней жратве, до которой мы не смогли докопаться! Ну, точно, загнивает Америка! Но, правда, так вкусно пахнет!
Я в полете изучал американские накладные - их было несколько десятков, на белой бумаге, на тонкой бумаге с черной копиркой, и на розовой бумаге (копии). Большинство белых накладных были не читаемые - видимо, вода и свет обесцветили отпечатки фиолетовой копирки. Но другие были в полной сохранности. Из них я узнал, что все перечисляемые в них продукты предназначались для northern area exchange service warehouse 91, station a. На других было написано project ice scate (alpha II). Ага, Станция А - это, наверное, Альфа II. Да, но почему на пластиковом круге было написано Дрейфующая станция Чарли? Предстоит это выяснить, когда вернемся в Ленинград. Ну, ладно, а какими продуктами питались американы, судя по этим накладным? Уй, зараза, ну и гурманы! Чего тут только нет! И горошек такой, и горошек сякой, и орехи такие, и орехи сякие, и какая-то ещё лошадиная редиска кремовая и молотая (вот до чего американы дошли - лошадиную редиску жрут!). А уж всякие там фруктовые консервы - ананасы нарезанные, ананасы раздробленные, чернослив такой и сякой, изюм такой и изюм другой, картошка сладкая и картошка не сладкая, какие-то чипсы картофельные разных сортов, сахар коричневый (это что еще такое? Самогонку, что ли, варить?), сахар гранулированный и сахар еще какой-то, не понять. Сорок наименований жратвы только в одной накладной, половину не понять, про что это. Ну, совсем озверели мериканы. Так, а что на розовеньких накладных? О, это интересно - выпивка! Mixed lot of beer - это про пиво. Что тут? Вот в этой накладной - 9 ящиков Олимпии, 9 ящиков какого-то Бада, 12 ящиков Шлитца, всего 2 ящика Хамса (наверное, плохонькое) и 7 ящиков Миллерса. На других накладных те же и другие сорта пива и еще зачем-то ящики соды (от изжоги, что ли? Но зачем же столько ящиков?) и какого-то кока (может это и есть пресловутая Кока Кола?). А вот вместе с пивом ящики какого-то Seven Up - что значит Семь Вверх. Для опохмелки по воскресеньям, наверное. А вот в этой графе Unit price - цена по-нашему. Ну, и что почем? Ящик Олимпии - 4 доллара, ящик какой-то Королевской Короны - 6.60, Бадвайзер - 5 долларов, Миллерс Хай Лайф (Высокая Жизнь по-нашему) - тоже 5, а вот это, которое для опохмелки - дешовое, всего 3.60 за ящик. Говорили в народе, что один доллар на наши деньги - 63 копейки в спец-магазинах. Вроде как не дорого все получается. Интересно, сколько этих бутылок или банок у них в ящике?
Ну, что сказать? Да, загнивает Америка. Правильно сказал пролетарский поэт - "Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй". При такой жратве и выпивке не долго они продержатся. Слабеет народ от переедания. Когда же работать, когда такой вкуснятины навалом?
Эвакуация нашей ледовой базы завершилась без потерь, врагам мы ничего не оставили. Да и стыдно нам было бы, если американцы копались бы в остатках нашей ледовой базы - ничего вкусного или полезного в хозяйстве они бы не нашли, одно дерьмо, а журнал "Работница" их бы не вдохновил, это не же "Плейбой". (прим. polarpost: см. «СП-8»)
... И вот мы в Ленинграде, в родном институте. Защитив, как всегда, полевые материалы Полярной экспедиции на "отлично", я отправился в библиотеку смотреть публикации по американским научным дрейфующим станциям. И вот что я узнал.
Станция "Чарли" (сначала она называлась "Альфа II") была организована с помощью самолетов на многолетнем льду 13 апреля 1959 года в районе с координатами 75002' северной широты и 158030' западной долготы на расстоянии около 450 км от мыса Барроу на Аляске и около 1650 км от северного полюса. Проект по ее организации назывался "Ice Skate", что значит Ледяной Скат (в смысле рыба) или Ледяной Конек (на котором катаются на коньках), а также скупец, скряга, ролик, полоз, тормозной башмак, токосъемник, салазки (морск.) и, наконец, кляча. Что именно имели в виду авторы этого проекта - науке не известно, ибо каждое английское слово по моей оценке имеет в среднем 28 различных значений (посмотрите самый толстый словарь, и вы убедитесь в моей правоте). Правда, и по-русски слово конек тоже имеет несколько значений (морская рыбка, инструмент для катания на Олимпийских Играх, маленькая лошадка (конек-горбунок), конек крыши, и даже идиома "сел на своего конька" (хобби), но это скорее исключение, чем правило. (Многозначность английских слов в сочетании с тем, что многие из них пишутся по-разному, а произносятся одинаково, делает этот язык прекрасным инструментом для хохмления на основе двух-трех-пяти-десяти-двадцати восми-смысленностей. Беда только в том, что чтобы понимать американские хохмы, надо знать все 28 значений каждого слова).
Размеры сравнительно ровного ледяного поля, на котором был создан лагерь станции "Чарли" составляли 8 на 13 километров при толщине льда от 3 до 6 метров. Как видите, хорошая была льдинка в начале, и вот во что она превратилась потом. На станции находилось 16 научных сотрудников и 13 человек военного персонала. Научным руководителем станции был доктор К. Беннингтон из Вашингтонского университета. В программу научных исследований входили метеорологические наблюдения, изучение состояния ледяного поля, океанографические, гидрологические, геологические, геомагнитные, и сейсмические наблюдения. Про гравику жулики американцы ничего не говорят, но, наверное, темнят, как и мы темним по этому поводу - большой секрет, ибо по гравитационным картам корректируют траектории ракет. А может и правда, гравитационное поле не измеряли, не врут? Дикий народ, что с них взять. Сгущенку делать не умеют, а туда же - в космос лезут.
В первый период станция дрейфовала сначала на север, затем в июле она повернула на запад. В начале октября льдина стала двигаться в обратном направлении, отклоняясь к югу. В начале января 1960 года она начала перемещался на юго-запад. И тут льдина начала ломаться. Когда он сократилась до 1/4 первоначальной величины, 7 января началась эвакуация станции. В это время она находилась в районе с координатами 76°55' с.ш. и 169°04' з.д. За девятимесячный период своего существования станция "Чарли" позволила осветить как с морфометрической, так и с геологической точки зрения очень интересный район Чукотского купола (крупного поднятия дна).
Дальнейший дрейф этой льдины происходил в северо-западном направлении. В апреле 1960 г. остатки лагеря этой станции были замечены советскими летчиками в районе с 79° с.ш. и 177° з.д., в 80-90 км к востоку от советской станции "Северный полюс-8". Продвинувшись далеко на север, льдина затем начала отклоняться к востоку, то есть её генеральный дрейф происходил по часовой стрелке. Через год, в апреле 1961 г., остатки лагеря, по-видимому, той же станции "Чарли" были снова обнаружены летчиками советской высокоширотной воздушной экспедиции в районе 83° с.ш. и 155° з.д., на расстоянии тех же 90 км, но уже не к востоку от СП-8, а к юго-западу от нее. И, наконец, после почти семилетнего дрейфа льдина станции "Чарли", испытавшая многократные разломы, так что отдельные палатки и домики станции оказались разнесенными на расстояния до 50 километров, была замечена и обследована нами примерно в 500 км к западу от точки, в которой она находилась в период организации станции в апреле 1959 г. Таким образом, эта льдина, дрейфуя по часовой стрелке, описала огромный круг в Канадско-Аляскинской части Арктического бассейна.
Оказывается, судьба и дрейф станций "Чарли" и "Северный полюс-8" были похожи. СП-8 была создана почти одновременно со станцией "Чарли" (27 апреля 1959 г.) примерно в том же районе (76°11' с.ш., 164°24' з.д.), но западнее "Чарли". А просуществовала наша станция гораздо дольше - не 9 месяцев, как "Чарли", а три года (ну, вы же знаете, что советское - значит отличное). СП-8 была эвакуирована вследствие разлома льдины в конце марта-начале апреля 1963 г. из района с координатами 83°15' с.ш. и 132°30' з.д. Через три года (в сентябре 1965 г.) один из домиков этой станции был замечен во время ледовой авиаразведки в проливе Лонга (между Чукоткой и островом Врангеля). Траектории дрейфа этих двух станций хорошо согласуются - "Чарли" внутри "круга", а СП-8 - снаружи.
Находка нами палаток и домиков станции "Чарли" - отнюдь не первый случай обнаружения и посещения остатков дрейфующих станций, покинутых в Арктическом бассейне, не считая более частых случаев, когда остатки станций наблюдались с самолетов. Как известно, в апреле 1954 г. и в следующем году летчики высокоширотных экспедиций наблюдали остатки лагеря дрейфующей станции "Северный полюс-2" недалеко от того места, где она была организована в начале апреля 1950 г. к северу от острова Врангеля. (В ту пору, во времена Отца Всех Народов, эта станция была такая совсекретная, что Миша Погребников, работавший на ней магнитологом, рассказывал мне об этом в 1952 году в Таймырской тундре шепотом, оглядываясь по сторонам). Просуществовала эта станция немногим более 12 месяцев, а после разлома льдины и эвакуации персонала эта льдина сделала полный оборот по часовой стрелке, как позже дрейфовали "Чарли" и СП-8.
Схема дрейфа станций "Северный полюс-8" (А, жирная |
В 1961 г. канадскими исследователями у восточных берегов Баффиновой Земли были обнаружены остатки лагеря дрейфующей станции "Северный полюс-7", покинутой в апреле 1959 года.
Поразительное явление представлял собой "ледяной остров Т-3" или "остров полковника Флетчера". Этот огромный пластиноподобный айсберг толщиной до 60 метров был обнаружен американскими летчиками в1947 г. у берегов Канадского Арктического архипелага. Установлено, что такие дрейфующие острова, имеющие размеры до десятков и даже сотен квадратных километров, отделяются от ледяного шельфа к северу от острова Элсмира (Канадский Арктический архипелаг). Начиная с 1950 г. на этом плавучем острове было организовано несколько американских научных дрейфующих станций ("Т-3", "Браво"), которые, закончив цикл исследований, снимались с острова, а через какое-то время организовывались снова. Эта льдина сделала несколько полных оборотов по часовой стрелке в той же самой Канадско-Аляскинской части Ледовитого океана. Последний раз её видели в начале 80-х годов к юго-востоку от Гренландии. Увы, ничто не вечно под луной - все льды, которые проходят мимо Гренландии, тают и кончают свое существование в Гренландском море.
- Всё понятно, - скажет проницательный читатель, - а как же быть с "папанинцами", "Фрамом" и другими дрейфунами, ведь они же дрейфовали прямо мимо полюса до Гренландского моря, а не крутились кругами, как "Чарли" и Ко?
- Вы тоже правы, - отвечу я, - было и такое. Давайте разберемся.
Впервые, по-видимому, идею о дрейфе льдов Ледовитого океана с востока на запад родил лейтенант американского военно-морского флота и полярный исследователь Джордж Де Лонг. На трехмачтовом барке "Жаннетта" он решил обогнуть остров Врангеля с севера (тогда предполагали, что этот остров протягивается на север гораздо дальше, чем это есть на самом деле) и затем на санях достичь полюса или земли, которая, возможно, была в его районе. Пройдя по чистой воде через Берингов пролив, 5 сентября 1879 года "Жаннетта" вмерзла в лед недалеко от небольшого островка Геральд, расположенного к востоку от о. Врангеля. Дрейф паковой льдины с "Жаннеттой" в северо-западном направлении продолжался без малого два года, она продвинулась на расстояние свыше 300 миль от начала дрейфа. При этом были открыты два небольших острова - Жаннетты и Генриетты. Представления о том, что остров Врангеля простирается далеко на север, а в районе полюса может быть материк или остров, были похоронены. Но и "Жаннетта" поплатилась жизнью. 12 июня 1881 г. судно было раздавлено льдами, и на следующий день оно затонуло недалеко от о. Генриетты, в районе к северо-востоку от Новосибирских островов. (В 1967 году, когда я плавал в Карском море на мощном ледоколе "Киев" водоизмещением 15300 тонн, мне рассказал его капитан Ю. С. Кучиев, как на глазах у всего каравана судов, проводимых "Киевом", было раздавлено судно-лесовоз. "Киев" грохотал непрерывно 26-ю тысячами лошадиных сил своих дизелей, пытаясь пробиться к обреченному судну - и ни с места. Вот что такое сжатие льдов! Команда раздавленного лесовоза собрала свои чемоданчики ив полном составе пошла с ними пешком на "Киев", отстоявший от тонущего лесовоза на 300 метров).
Так же обстояло дело и тут. Команда "Жаннетты" в полном составе направилась пешком по льду на юг, к берегам Сибири... до которой было около 1000 километров! Два месяца двигались они по дрейфующему льду (33 человека, 23 собаки, 6 саней, 3 шлюпки, и продовольствие на 60 дней - всего груза 8 тонн), испытывая колоссальные трудности. По дороге они открыли еще один остров - Беннетта. Когда они достигли открытой воды, одна из шлюпок с людьми перевернулась и затонула. Две другие шлюпки разделились. Одна, возглавляемая судовым инженером Джорджем Мелвиллом, направилась к западной части обширной дельты Лены и нашла спасение, добравшись до русского селения. Другая, с Де Лонгом, направилась к восточной части дельты. 17 сентября они высадились на землю вблизи устья Лены со скудным остатком продовольствия на 4 дня. Поняв, что ослабевшие и обмороженные люди (и он сам в их числе) не смогут идти дальше, Де Лонг 8 октября отправил двоих членов команды (из оставшихся в живых 13 человек его группы) искать помощи. Это была последняя надежда. Те двое в полубессознательном состоянии набрели на становище "туземцев" (якутов), которые доставили их в поселок Булун на берегу Лены. На розыски лагеря Де Лонга были отправлены поисковые партии, но в темноте арктической зимы ничего найти не удалось. Тела Де Лонга и его товарищей были найдены лишь весной следующего года. Рядом с Де Лонгом обнаружили его дневник, который он вел в течение 140 дней после оставления "фаннетты". Последняя запись сделана почти неразборчивыми каракулями: "30 октября. Воскр. 140-й день. Бойд и Гортц умерли ночью. Мистер Коллинс умирает".
Через три года после гибели "Жаннетты" её обломки были обнаружены на дрейфующей льдине вблизи юго-западного берега Гренландии. Это, а также находки плавника (вынесенные реками в океан бревна и деревья), доставленного льдами к Гренландии от берегов Сибири, и навели Фритиофа Нансена на мысль о достижении полюса на вмерзшем в пак судне. По его замыслу был построен "Фрам" ("Вперед" по-норвежски) с очень толстым дубовым корпусом арбузообразной формы. При сжатии льды не раздавливали его, а выдавливали наверх, как выскакивает из пальцев арбузная косточка. "Фрам" с 13 людьми на борту под командованием капитана Отто Свердрупа 22 сентября 1893 года вмерз в паковый лед к северо-западу от Новосибирских островов, примерно там, где 12 лет тому назад была раздавлена "Жаннетта". Идеи Нансена подтвердились - при сжатии "Фрам" выдавливался невредимым на лед, а когда льды расходились, благополучно опускался в воду. И льды несли "Фрам" в нужном направлении. Год и 7 месяцев продолжался этот дрейф, но явно не через северный полюс, а много южнее. И тогда Нансен решил вдвоем с лейтенантом Иогансеном идти к полюсу на нартах с собачками. 14 марта 1895 г. они отправились в труднейший поход из точки, отстоящей от полюса на 660 км. Как протекал их поход, я уже рассказывал. Когда, поняв, что они не смогут дойти до полюса, они повернули на юг, им предстояло пройти около 500 км. С огромными трудностями, переплывая через разводья на каяках, через пять месяцев, 26 августа 1895 г. они дошли до одного из многочисленных островов в северной части архипелага Земли Франца-Иосифа. Восемь месяцев они зимовали в самодельном каменном шалаше с крышей из моржовых шкур, питаясь мясом белых медведей и моржей, которых удавалось подстрелить, а отапливались и освещались их жиром. А "Фрам" между тем продолжал благополучно ехать дальше верхом на льду, достигнув самой северной точки в 440 км от полюса. В результате этого почти трехлетнего дрейфа, во время которого никто ни разу не заболел, был собран огромный и уникальный научный материал. 13 августа 1896 г. "Фрам" освободился из объятий гостеприимного льда к северу от Шпицбергена - в тот самый день, когда Норвегия с триумфом встречала своих героев Нансена и Иогансена, перезимовавших на Земле Франца-Иосифа. Там они совершенно случайно встретились с англичанином-миллионером Фредериком Джексоном, изучавшим ЗФИ в связи с возможностью достижения с нее северного полюса. Джексон и привез их на родину на своем судне.
Дрейф первой советской научной дрейфующей станции "Северный полюс-1" ("Папанинцы"), в конце мая 1937 г. высаженной четырехмоторным самолетом Водопьянова на северном полюсе, происходил все в том же направлении с востока на запад, пока четырех героев через девять месяцев не снял с тающей и разламывающейся льдины ледокол "Красин" в Гренландском море. В том же направлении происходил дрейф ледокольного парохода "Георгий Седов", скованного льдами в море Лаптевых, в 1937-40 годах. Интересная деталь: когда партия-правительство и Отец Всех Народов решили оставить дрейфовать на "Седове" ограниченное число полярников, а остальных вывезти на Большую землю для отстрела, студент-практикант В. Х. Буйницкий уперся рогом в ванты и наотрез отказался возвращаться на родину (может, наслушался по радио вражьих голосов, если они тогда были?). Вместо того чтобы быть достойно расстрелянным, хитроумный студент остался продолжать океанографические наблюдения, и в числе всех 15 участников героического дрейфа получил вместо 9 грамм свинца в затылок золотую звезду на грудь, а потом стал маститым профессором-океанологом.
Итак, все данные показывали, что льды Ледовитого океана плывут на запад от Берингова пролива под влиянием так называемого Транс-Арктического течения и между Гренландией и Шпицбергеном исчезают в теплых водах Атлантики. Так считали до появления данных о дрейфе станций СП-2, СП-7, СП-8, Т-3 и "Чарли".
Изучив доступную мне литературу в нашей институтской библиотеке, я отправился в ААНИИ - Арктический и Антарктический институт на Фонтанке, от которого в 1948 году отпочковался наш НИИГА - Институт геологии Арктики. Там меня свели с очень симпатичным человеком - Зямой (Залманом) Гудковичем, занимавшимся изучением дрейфа льда в Ледовитом океане. Он с большим интересом выслушал мою историю о находке остатков станции "Чарли", нанес на карту её дрейф (рис. 10) и поделился результатами своих исследований.
З. М. Гудкович развивает положение о том, что в Канадско-Аляскинской части Арктического бассейна движение льдов в этой области так называемой антициклонической циркуляции вод (см. рис. 11) происходит аналогично вращению по часовой стрелке круглой твердой пластины вокруг центра. Период обращения льдов в этой зоне квази-кругового дрейфа составляет около 4 лет, изменяясь от 3 до 6 лет. При этом увеличение этого периода для льдин станций "Чарли" и СП-8 до 6 лет связано, по-видимому, с попаданием этих объектов в периферические части зоны квази-кругового дрейфа вблизи островов Канадского Арктического архипелага. В этом районе при наличии преобладающих нажимных (к берегу) ветров и особенностей приповерхностного подледного течения создаются условия для уплотнения льдов, которые приводят к замедлению их дрейфа, особенно в зимний период. Вот почему льдина "Чарли", описав один круг, пошла, по-видимому, на второй заход, а льдина СП-8, отстоявшая дальше от центра вращения, вышла из игры. Даже плавучий остров Т-3, сделавший несколько оборотов по спирали, в конечном итоге был выброшен в поток Транс-Арктического течения и сгинул в Гренландском море.
Обнаружение остатков лагеря станции "Чарли", а в дальнейшем и других советских (СП-9, СП-11, СП-12) и американских (Т-3) дрейфующих станций еще раз подтвердило догадку З. М. Гудковича о том, что круговой антициклонический дрейф льдов в Канадско-Аляскинском секторе Арктического бассейна не есть случайное явление, как полагали раньше профессора Буйницкий и Шокальский, а, напротив, есть явление постоянное. Об этом я и написал в своей статье, опубликованной в журнале ААНИИ "Проблемы Арктики и Антарктики" в 1968 г.
Диаграмма циркуляции приповерхностных вод (течений) Северного |
Вот и конец моей истории о посещении маленькой дрейфующей Америки. Через 14 лет после описываемых событий, обуреваемый ненавистью к родным коммунистической партии-правительству и советской власти, я оказался в Большой Америке. На закате своей жизни я решил рассказать о тех приключениях в Арктике, которым я был свидетель. У меня много таких баек. Мой друг-канадец, бывший НИИГА-пник Лёва Липков, с которым мы на разваливающихся вездеходах делали гравиметрическую съемку Новосибирских островов в 1976-77 годах, написал мне: "Вадим - у нас с тобой есть столько всего в голове, что это становится нашим долгом - рассказать нашим детям и внукам о том, как работали их папашки". Лёва на разделку оленя затрачивал 15 минут, мой личный рекорд - 25. Много оленей мы там убили - разносолов у нас тоже не было, говяжья тушенка даже с гречкой быстро надоедает... Он начал первым - два года тому назад написал прекрасный рассказ "Транспортные средства на острове Котельном" о той работе на Новосибирских островах. Я перечитываю его, и у меня першит в горле. Это наша... - нет, не юность, а зрелость. Я готов подписаться под каждой его строчкой. "Мы наделали тогда много вреда. Мы ворвались в этот мир со своими ревущими машинами, носились по острову взад и вперед, ранили тундру стальными гусеницами, набросали пустых бочек, убили сотни оленей и загубили десятки нерожденных еще, и, доломав свои несчастные вездеходы, исчезли, как будто нас там и не было... Я не знаю, вернусь ли я когда-нибудь в те места. Скорее всего - не вернусь никогда. А ведь из Канады так близко, только махнуть через Северный Полюс, но все никак не получается, все не пускает судьба, а время уходит. Но если вдруг получится, что я вернусь, то обещаю, что все будет по другому. Обещаю, что не буду там носиться по тундре, шуметь и мусорить. Обещаю, что войду осторожно, чтобы не разбудить мою любимую [Арктику], и тихо сяду где-нибудь в уголке. Мне уже ничего особенного не надо, я буду только сидеть и смотреть, надеясь, что вот-вот снова загорится над проливом тот розовый свет, как много, много лет назад. Скорее всего, я этого не дождусь. Тогда я осторожно, стараясь не шуметь, уйду обратно, откуда пришел. И уже навсегда"....
Я ничего не знаю о дальнейшей судьбе отважного полярного асса Эдуарда Каминского и прекрасного штурмана Германа Красилова. Я надеюсь, что они живы, и что их дождались "школьницы-невесты в маленьких асфальтовых южных городах". Я надеюсь, что им не объявят "строгача с занесением" из-за того, что я сейчас раскрыл секрет о той посадке на лед при сплошной облачности - во первых, это было давно - 36 лет тому назад, а во-вторых, наверное, они вышли из КПСС, когда Михаил Великий ОРРК (Освободитель Рабов и Разрушитель Коммунизма) развалил империю зла.
Про Всеволода Борисовича Голубенцева я знаю, что в 1989 г. его проводили "на заслуженный отдых" из Полярной экспедиции, и затем его следы затерялись, говорят, что на каком-то садово-дачном участке. Андрей Николаевич Орлов умер в 1995 году - сердце сдало. В том же году погиб Валентин Константинович Волков. Поехал навестить родственников куда-то в Ярославскую область, пошел с ними прогуляться. К ним пристали пять пьяных юных хулиганов, Валя стал отбиваться и получил финку в бок.
А у меня среди памятных сувениров из разных стран лежат на видном месте находки со станции "Чарли" - прорезиненные перчатки, не затвердевающие на морозе, толстенная тяжелая белая фаянсовая кружка для кофе, лампа дневного света General Electric в ветхой фирменной бумажной упаковке, желтый грузовой ярлык с надписью черным фломастером Ice Skate, все разноцветные накладные на продукты и напитки, каталожная карточка - памятка о смене мониторов, кусок пластикового круга, на котором было написано Ice floe station Charlie, и потрёпанная книжка "Война в Симарроне", которую я так и не удосужился прочесть. А несладкое сгущенное молоко и несколько пакетиков с фасолью мы с женой и сыном съели перед отъездом в Америку. Зачем же ехать в Тулу со своим самоваром.
P. S.: Оказалось, что сгущенку с сахаром они тут тоже умеют делать. Извините, ежели что не так сказал.
Вадим Литинский