Мурманская биологическая станция

Тема: Арктические и Антарктические полярные станции. Постоянные, сезонные.

Мурманская биологическая станция

Сообщение [ Леспромхоз ] » 21 Апрель 2011 12:34

© А.ГОРЯШКО
Биостанция уходит на север...

Полный титул ея теперь следующий:
Мурманская Биологическая Станция Императорскаго
Петроградскаго Общества Естествоиспытателей. …
Мурманские туземцы из всего названия удерживают только слово «Биологическая».
Никогда ее не называют Станцией, может быть, потому,
что на Мурмане есть спасательныя Станции, назначение которых всем известно.
Разумеется, что слово «Биологическая» столь же непонятно малообразованному человеку,
сколь и самая деятельность Станции. Поэтому прямо и говорят:
«Вы с белогической што ли будете?» На письмах встречаются такие адреса:
«Набелогическую матросу Спиридону Воронину.

ШВАНВИЧ. 1915.


Мурманскую станцию – первую русскую биологическую станцию на Баренцевом море – принято называть преемницей станции Соловецкой. Наименование это, безусловно, справедливое, все-таки не способно описать всего, что вместило в себя 34-летнее существование этой Станции. Прежде всего, само слово «преемственность» своей плавной неторопливостью подразумевает некое естественное течение процесса, Мурманская же станция рождалась в условиях вполне экстремальных. Ее прародительница – первая русская северная биостанция – была фактически изгнана с Соловецких островов монастырским начальством, и переезд на новое место более походил на эвакуацию. «…Быстрота, с которою разыгрались события, приведшия к закрытию Станции, а главное – отсутствие средств, поставили Общество{1} в чрезвычайно тяжелое положение... В первых числах июня… прибыли на Соловки, где в течение 10 дней укладывали имущество Станции. Последнее оказалось не особенно многочисленным — оно состояло из одного шкапа, посуды, книг, реактивов, небольшой коллекции беломорских животных и нескольких снарядов для ловли морских животных. Остальное все принадлежало монастырю», – писал К.М. Дерюгин{2}.

 1-Соловецкая биологическая станция 1910 г.jpg
В прошлом, на Соловецких островах, остались обжитая, оборудованная за 17 лет научная база, налаженный быт. Станция переезжала на голое место. Когда несколько ученых вместе с имуществом Станции прибыли в город Александровск в Екатерининской гавани Кольского залива – города этого еще не существовало. Его официальное открытие состоялось через два дня. В специальной брошюре, изданной по поводу этого события, говорилось: 24 июня 1899 г. – «исторический момент в жизни Русского Севера… торжество русской культуры… С этого дня Россия обладает в Ледовитом океане первым незамерзающим портом и может «ногою твердой стать» у открытого океана». Однако на тот момент все торжество русской культуры представляло собой небольшой поселок, лишенный железнодорожной связи с Центральной Россией и окруженный гористой тундрой, поселок в 40 деревянных домов с населением менее 300 человек. Имелась, правда, еще пристань и церковь Николая Чудотворца.

Начало
Никакого специальнаго здания для Биологической Станции еще не было;
даже не решен быль вопрос о месте для ея постройки.

К.М. ДЕРЮГИН. 1915.


Решая (хотя и в некоторой спешке) вопрос о новом месте для биологической Станции, ученые руководствовались прежде всего тем, что Екатерининская гавань, благодаря ветвям теплого течения Гольфстрим, не замерзает, а море в этом районе обладает богатой океанической фауной. Однако для проведения научной работы наличие рядом богатой фауны – условие необходимое, но недостаточное. Фауну эту надо каким-то способом из моря извлекать, во что-то рассматривать, в чем-то фиксировать, как-то определять… необходима масса самого разнообразного оборудования. Да и самим ученым надо худо-бедно где-то жить. У Станции же пока не было ничего. «По окончании торжеств по открытию города, – писал Дерюгин, – станционеров поместили в только что отстроенное и даже еще не вполне законченное здание будущей городской школы, находящееся на горе, в довольно значительном отдалении от моря. Имущество же Станции, за исключением самаго необходимаго, пришлось сложить в городские амбары. Печи в здании школы еще не топились, и на ночь станционерам приходилось закутываться в теплую одежду. Конечно при таких тяжелых условиях о серьезных научных работах и думать было нечего, тем более, что первое время не было даже лодок для экскурсий».

Решение возродить станцию на новом месте было принято Обществом Естествоиспытателей, которое, «несмотря на тяжелыя обстоятельства, всё-таки не пожелало прекращать деятельность Станции». Не пожелать-то оно не пожелало, но принятое решение надо было реализовать, и делали это вполне конкретные люди. Главная роль в создании Станции часто отводится Константину Михайловичу Дерюгину, одному из крупнейших русских гидробиологов.
 2-Мурманская биологическая станция.jpg
Однако это не вполне верно. К.М. Дерюгин действительно сделал для Мурманской станции очень много, но существенно позже, в 1903–1904 гг., когда был лаборантом Станции, и в последующие годы. В 1899 же году он, еще студентом, впервые приехал на север, на Соловецкую станцию, и просто участвовал в переносе ее на Мурман. Основные хлопоты по возрождению Станции были, что естественно, возложены не на 21-летнего студента, а на более взрослых сотрудников Санкт-Петербургского Университета – Дмитрия Дмитриевича Педашенко и Александра Кельсиевича Линко. Д.Д. Педашенко до этого был нескольких лет лаборантом Соловецкой станции, А.К. Линко являлся лаборантом на момент ее закрытия, и именно ему «выпало нелегкое дело быть лаборантом Станции в течение первых четырех лет и испытывать все неудобства, связанныя с жизнью и научною работою в строящемся здании»{3}. Эти два лаборанта, бывший и настоящий, и были основной движущей силой новой Станции. Стоит сказать, что само слово «лаборант» тогда имело существенно другое значение, чем сейчас. Так, Линко, лаборант Мурманской станции с 1899 по 1902 гг., фактически был ее заведующим и единственным постоянным научным сотрудником, т.е. умудрялся один заниматься и административно-хозяйственными вопросами, и писать ежегодные отчеты о работе Станции, и собирать и обрабатывать научные данные.

 3-К.М. Дерюгин.jpg
Огромное содействие рождению Мурманской биостанции оказал еще один человек. Он не имеет к биологии никакого отношения, однако, не будь его, кто знает, как сложилась бы ее судьба. Даже в перечне причин, по которым для новой Станции был выбран именно Александровск, первым пунктом приводится то, что «только при участии А.П. Энгельгардта можно было разсчитывать со скудными средствами, которыми обладало Общество, построить собственный дом Станции» (Дерюгин, 1906). Архангельский губернатор Александр Платонович Энгельгардт – фигура поистине фантастическая. Неполное десятилетие его правления вместило строительство самого города Александровска, Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги, проведение на Мурман телеграфа (причем, для обследования трассы будущей телеграфной линии 200-километровый отрезок между Кандалакшей и Колой губернатор прошел пешком!), успешную борьбу с эпидемией холеры, поддержку гидрографических работ по трассе будущего Северного морского пути, участие в строительстве первого отечественного ледокола «Ермак» и многое другое. А также – участие в выборе места для Мурманской биостанции, помощь в снабжении строительными материалами, договора с подрядчиками…

Но даже при содействии губернатора постройка новой Станции оставалась крайне трудным делом. Место для нее выбрали «на небольшом мысу, лежащем на западном берегу гавани, в полуверсте от города… Сам полуостров, как и прилежащий материк, сложен из гранитных скал. Ввиду этого, чтобы образовать ровную площадку для постройки дома, пришлось всю вершину полуострова взорвать. …Первый взрыв раздался 5 августа 1899 г., и этот день можно считать днем закладки Станции» (Дерюгин, 1906). «Взрывались динамитом гранитные скалы для выравнивания поверхности, возводился фундамент для будущего здания… Многих трудов стоило благополучно довести до конца постройку Станции. Все материалы – от бревен, извести и последнего гвоздя – надо было привозить из Архангельска или Петербурга, на месте ничего достать было нельзя. Рабочих рук не хватало, и они были очень дороги. Много раз казалось, что для выполнения предполагаемого проекта не хватит денег, по тем или иным причинам работа останавливалась»{4}.

Примечательно, что хотя в цитируемой выше статье Дерюгина и говорится, что при тяжелых условиях первого лета о научной работе нечего было и думать, в другой работе он же пишет: «Тем не менее мы успешно драгировали и пелагировали в Екатерининской гавани и в Пала-губе… Эти небольшия экскурсии с очень примитивными орудиями лова все же могли дать некоторое представление о фауне ближайших окрестностей г. Александровска и послужили мне введением в изучение фауны всего Кольскаго залива».

 4-Драгировка в Пала-губе 1912 г.jpg
Переезд Станции на новое место состоялся, как мы помним, 22 июня, а на экскурсию (тогдашнее наименование экспедиционных работ) в первый раз выехали уже 7 июля, для чего, правда, «ввиду невозможности приобрести лодки на месте, Д.Д. Педашенко пришлось совершить путешествие в Вардэ, где им были приобретены уже довольно подержанная иола, шлюпка и новый маленький тузик («пашка»)».

Пока еще только строящаяся, формально даже не существующая, станция уже была настоящей биологической станцией. Официальное ее открытие состоялось лишь через пять лет, 29 июня 1904 г., когда было закончено оборудование лабораторий и аквариальной. Но начавшаяся 7 июля 1899 г. научная деятельность Станции не прекращалась, и ее охотно посещали петербургские зоологи, которые мирились с тяжелыми условиями работы в строящемся здании. Так, в 1902 г. «несмотря на незаконченность отделки внутренних помещений, несмотря на почти полное отсутствие мебели, недостаток лодок и снарядов для добывания животных, число желающих работать на Станции даже превысило норму, предположенную при полном использовании имеющихся мест» (Дерюгин, 1906). И такая ситуация повторялась из года в год…

Бытие

«Ежегодно, с мая по сентябрь, на Станции особенно кипит жизнь: сюда приезжают из разных концов России специалисты-биологи для непосредственного изучения морских животных… Число желающих далеко превышает 9 имеющихся при Станции рабочих мест, и, к сожалению, им приходиться отказывать в приеме, за недостатком средств. И так как это единственная в своем роде станция в России, подобный отказ особенно тяжело отражается на начинающих натуралистах, стремящихся мертвую книжную науку оживить личным наблюдением разнообразных живых и растительных обитателей моря».

Добавим, что натуралистам, стремящимся оживить мертвую науку личным наблюдением, приходилось проделывать для этого весьма нелегкий путь. Железной дороги до Мурманска еще не было (ее построят только в 1916 г.), и связь Станции с центром России осуществлялась морем: летом через Белое море (до Архангельска), зимой вокруг Скандинавии и далее Балтикой. Тем не менее количество желающих год от года росло, и хотя станция росла тоже, привлекательность ее была столь велика, что рабочих мест для всех желающих не хватало постоянно. И для всех, кому довелось поработать на Мурманской станции, да и вообще для всех зоологов того поколения, существование Станции было неотделимо от ее директора – Германа Августовича Клюге. «Душа и совесть Мурманской станции» называли его.

У меня есть совершенно недоказуемое, возможно, мистическое, но очень стойкое ощущение, что каждая биологическая станция «ищет» своего директора. И выбирает его, пользуясь какими-то неведомыми нам критериями, во всяком случае, весьма далекими от наших табелей о рангах. Но выбирает абсолютно точно. Мурманская станция «искала» девять лет. Она перепробовала А.К. Линко (1899–1902), К.М. Дерюгина (1903–1904), С.В. Аверинцева (1904–1908). В 1908 г. Мурманская станция нашла своего директора. Г.А. Клюге принял станцию, уже имея опыт работы на Соловецкой (1897) и Неаполитанской (1900) биологических станциях, правда, только в качестве приезжего специалиста. Впрочем, по весьма разумному обычаю тех времен, после избрания в должность Г.А. Клюге командировали за границу для изучения постановки дела на северных биологических станциях. С присущей ему тщательностью Г.А. Клюге изучил деятельность Кристинебергской Станции (Швеция), Бергенской и Трондгеймской станций (Норвегия). Но даже самое детальное знакомство с самыми замечательными заграничными станциями не могло подготовить к тому пути, который ему предстояло пройти вместе с Мурманской станцией.

Сохранились рассказы тех, кто знал Клюге в конце 1920-х – начале 1930-х гг. уже пожилым человеком. «Педантичный, суховатый, закрытый» пишут о нем. Мы не знаем, был ли Герман Августович иным в молодости. Но стать «суховатым и закрытым» в последние годы работы на Станции у него были причины. Вообще, по меркам человека менее ответственного (или менее страстного?), у него множество раз были причины бросить эту работу, приносившую ему неисчислимые беды. Не забудем, что Г.А. Клюге был не просто администратором. Он был ученым мировой величины. Задолго до принятия Станции он начал большое исследование по фауне мшанок{5}, которое непрерывно вел в течение всей жизни и был известен как лучший в мире специалист по этой сложной группе морских беспозвоночных. Работа эта, вызывающая безмерное уважение сама по себе, представляется просто фантастической после знакомства с архивами Мурманской станции. Потому что у директора не могло быть никакого времени на научный труд подобного масштаба.

 5-Г.А. Клюге.jpg
Он принял станцию в 1908 г., конечно, уже построенную, но обремененную долгами и нуждающуюся в очень и очень многом. Средств, выделяемых на содержание Станции Обществом Естествоиспытателей, хронически не хватало. Г.А. Клюге вынужден был постоянно искать деньги, обращаться за содействием к местным купцам и промышленникам, убеждать их, что «на Западе… большинство биологических станций создаются и расширяются на пожертвованные частными лицами средства» и что они «могли бы без всякаго для себя ущерба увековечить память по себе, связавши свое имя с жизнью Мурманской Биологич. Станции». Однако единственное известное нам пожертвование было сделано в 1909 г. московским фабрикантом Е.Е. Армандом. Отлично налаженная поставка биологических коллекций в десятки городов и учебных заведений России, о которой упоминает любая статья, посвященная Мурманской станции, была для директора банальным способом заработка, чтобы хоть немного решить проблемы Станции. Но если бы поиски финансирования были самой большой сложностью в жизни директора!

К 1914 г. наконец была закончена постройка всех станционных зданий. Интенсивно работали два исследовательских судна (парусно-моторная шхуна «А.Ковалевский» и парусный бот «Орка»), станция была оснащена морскими аквариумами и необходимыми приборами. Летом на станцию съезжалось до 25 человек, и Г.А. Клюге уже мечтал о дальнейшем расширении Станции, постройке нового аквариального отделения, устройстве курсов практических занятий по биологии и гидрологии… Но всем этим мечтам и планам удалось осуществиться не скоро – началась Первая мировая война. Для Клюге эта война обернулась войной за сохранение Станции. И вел ее он фактически в одиночку. В Уставе Мурманской станции есть пункт о том, что в обязанности заведующего входит ответственность «за целость и сохранность станционнаго имущества». Но то, что делал Клюге на протяжении пяти (!) лет, чтобы сохранить станцию, невозможно предписать никакими уставами.

В мае 1915 г. Клюге арестован по доносу о шпионаже в пользу Германии и отправлен в Петроград. Источники, говорящие об этом аресте, упускают обычно существенную деталь: арестован Герман Августович был вместе с 76-летней матерью. «Прокуратура, рассмотрев дело, выпустила меня через две недели, но с матерью было уже поздно – она повесилась в Выборгской тюрьме», – так, одной строчкой, описывает Г.А. Клюге случившееся, и нам остается только догадываться о кошмаре, который пришлось ему пережить.

 6-Г.А. Клюге с женой на крыльце Мурманской станции.jpg
В том же 1915 г. здания Станции заняты Морским Ведомством. Ни одного сотрудника на Станции больше нет – только Герман Августович и его жена. «Когда в 1918 г. Морское Ведомство освободило здания Станции, последние представляли из себя грустную картину: сплошь выпачканные и закопченые стены, поломанные печи, ручки и замки у дверей, водопроводные трубы, разбитые стекла и вдобавок ко всему невероятные кучи мусора – вот, что получила Станция от Морского Ведомства. Руки опускались при взгляде на этот погром и разрушение, особенно после сравнения с блестящим прошедшим периодом жизни Станции», – пишет Клюге, и по этому «руки опускались» только и можно догадываться, что чувствовал он, вовсе не склонный описывать собственные эмоции в официальных отчетах. Однако именно этими самыми руками директор принимается за очистку Станции и приводит ее по мере сил в порядок. Но и на этом беды не заканчиваются, поскольку «в довершение всего Мурманский Край был занят английскими войсками, и связь с центром была прервана» (Клюге). Английскими войсками, то есть интервентами Мурманский край был занят еще два года – с марта 1918 до марта 1920 г. И только в 1920 г., когда край был освобожден от англичан, можно было приступить к ремонту Станции. Но и ремонт после стольких лет войны и разрухи был делом нелегким. «На деньги там ничего нельзя было купить, и все это делалось только благодаря личному участию – нужно было самому просить и самому же вывести и доставить на Станцию» (Клюге). Все эти годы он был один. Никакое начальство ничего подобного не требовало. Да и помнило ли о нем это начальство? Как пишет Герман Августович, «когда с переворотом в феврале 1920 г. открылась граница в Советскую Россию, и я в апреле приехал в г. Ленинград, то в Обществе удивились моему появлению, т.к. до них дошел слух, будто я убит англичанами»…

Г.А. Клюге жив, благодаря ему жива и Станция. Уже в 1920 г. на Станции вновь проводятся научные исследования и практические занятия студентов. В 1921 г. возобновлены регулярные рейсы в Баренцево море к 75° с.ш. по Международной программе исследования Северных морей, начаты ежемесячные рейсы по Кольскому заливу, приезжают преподаватели и студенты Московского, Ленинградского, Казанского университетов…. В 1922 г. установлено электрическое освещение, в 1923 вновь заработал морской водопровод. По предложению академика И.П. Павлова открыто физиологическое отделение под руководством Е.М. Крепса. В 1928 г. Г.А. Клюге приобрел в Норвегии и переоборудовал под исследовательские цели новое судно «Николай Книпович». И, будто всего этого мало, Клюге создает в Александровске школу рыбацкой молодежи (в которой преподают сотрудники Станции), становится одним из инициаторов по организации Общества по изучению Мурманского края (и его председателем с 1926 г.)…

На Мурманскую станцию снова стремятся исследователи со всех концов России и даже из других стран. «А станция была чудесная!» – говорит Нина Абрамовна Вержбинская, работавшая там с 1928 по 1933 г. Когда она рассказывала мне о Мурманской станции, ей было 99 лет. Более 70 лет прошло с тех пор, как она работала на Станции, а восторг совершенно свежий. «Меня станция поразила тем, что там не было ни элемента бахвальства. Ни элемента, ни капли! Наоборот, было уважение к науке, огромное уважение к науке. И нам, молодежи, это внушали, что это огромная работа, и нужнейшая работа, и труднейшая работа».

Исход
Здесь мы имеем настоящую гавань, которую моряки издавна нахвалили.

ШВАНВИЧ. 1915.


Преемница Соловецкой станции, Мурманская унаследовала от нее не только традиции, тематику исследований и самих исследователей. Унаследовала она и печальную судьбу – быть изгнанной с обжитого места в угоду интересам, считавшимся превыше научных. В 1899 г. таковыми оказались интересы монастыря, в 1933 г. – интересы военных. Но Советское государство действовало куда более сокрушительными методами. Монастырь всего лишь написал послание в Синод, полное абсурдных обвинений. Этого оказалось достаточно для «удаления» Станции. Через 34 года газетной статьи, полной обвинений не менее абсурдных, оказалось достаточно, чтобы арестовать почти всех сотрудников Станции. Прелестная простота решения вопроса: нет людей – нет Станции – нет проблем.

Интересно, какого мнения был бы по этому поводу Александр Платонович Энгельгардт – самый выдающийся из архангельских губернаторов, принявший столь горячее участие в устройстве Мурманской биологической станции? Ведь это именно он, первым в истории России, еще в 1893 г. предложил построить военный порт в одной из незамерзающих гаваней Мурмана. Именно вследствие его настойчивых ходатайств в 1894 г. на Мурман была командирована делегация, возглавляемая министром финансов С.Ю. Витте, с поручением «найти там такого рода незамерзающую гавань, где можно было бы строить большой военный флот, такую гавань, которая послужила бы нам главною морскою базой». Уже тогда Витте остановил внимание именно на Екатерининской гавани («Такой грандиозной гавани я никогда в своей жизни не видел», – писал он). Однако в тот момент представители военного и морского министерств сочли более перспективным строительство военно-морской базы на Балтике. В Екатерининской же гавани построили торговый порт, что и послужило причиной рождения города Александровска.

На тот момент Станция и порт вполне мирно соседствовали, занимая каждый свою территорию. Руководство станции подало ходатайство в Александровское городское управление и архангельскому губернатору с просьбой об отводе в собственность Станции прилежащего к ней участка материка. Участок был благополучно и законно отведен. В первом же пункте Устава Мурманской станции, утвержденного в 1903 г., сказано: «Мурманская Биологическая Станция находится в г. Александровске, на земле и в здании, принадлежащих Императорскому С.-Петербургскому Обществу Естествоиспытателей».

 7-Аквариальная на Мурманской биологической станции.jpg
С началом директорства Г.А. Клюге владения Станции расширились. «В ответ на возбужденное в ноябре 1908 г. Комиссией, заведующей Станцией, ходатайство пред Александровским Городским Присутствием о предоставлении Станции в собственность прилегающаго с северо-запада к Станции залива, обнажающагося во время отлива и с прекрасной литторальной зоной, Александровское Городское Портовое Управление в заседании от 9 октября 1909 г. постановило: «Предоставить Мурманской Биологической Станции в полную собственность владения просимый заливчик, с отсчетом при этом прилегающей к нему прибрежной полосы до 20 саж. вглубь материка для возведения могущих понадобиться для Станции построек, на все время существования ея, поставив при этом обязательным условием, что по окончательной ликвидации дел названной Станции город становится обратным собственником отведеннаго участка». Воспитанный в мире, где законы незыблемы, Г.А. Клюге далее удовлетворенно отмечает: «Этим постановлением
Станция раз навсегда обезпечена от опасности иметь в самом близком соседстве посторонний док или встретиться с каким-либо другим посторонним вмешательством».

На то, чтобы узаконить территорию у Станции ушло в общей сложности десять лет. На то, чтобы ликвидировать Станцию, Советскому государству понадобилось, в общей сложности, шесть месяцев.

5 марта 1933 г. в газете «Ленинградская правда» появилась статья К.Аренина «Осиное гнездо». «Чуждая нашему строю, нашим задачам плеяда «бывших», явных врагов Советской власти, паразитов и тунеядцев… окопалась на скалистом мысе в Полярном, пожирая народные деньги и проводя «высоконаучную» работу». Вскоре после выхода статьи были арестованы и увезены в Ленинград все руководящие сотрудники Станции. Через месяц их освободили, и большинство из них вернулось на станцию. Ненадолго.

 8-Сотрудники и практиканты МБС. В центре Г.А. Клюге. Экскурсия на Кильдин 1925 г.jpg
Ночью 22 июля 1933 г. на буксире «Буревестник» в Екатерининскую гавань пришла правительственная делегация в составе И.В. Сталина, К.Е. Ворошилова и С.М. Кирова. Очевидцы того визита полагают, что они выбирали место для будущего военного порта. Иное предположить трудно. Сама по себе биологическая станция была бы слишком мелким поводом для личного посещения столь высоких персон.

8 августа 1933 г. арестовали уже не только старших сотрудников, но и молодежь, и многих членов экипажей судов, и служащих Станции. Неделю их держали в Мурманске, потом увезли в Ленинград. Им инкриминировалась организация вредительской группы, сорвавшей выполнение плана промысла трески Рыбтрестом.

Собственно, и все. Можно, конечно, еще объяснять абсурдность обвинений, можно осуждать одних и возвеличивать других, но жизнь Мурманской станции на этом была закончена. Закончена или сломлена оказалась и жизнь многих сотрудников этой Станции. Одиннадцать человек были заключены в концлагерь или отправлены в ссылку, еще одиннадцать получили сроки условно. Из научных сотрудников Станции вернуться в науку удалось далеко не всем, продолжить работу на Мурмане – почти никому. Капитан станционного судна «Персей» И.Н. Замяткин после освобождения спился и погиб. Капитан судна «Николай Книпович» Т.И. Антуфьев умер в лагере.

Герману Августовичу Клюге «повезло». Он был приговорен к трем годам условно, без права проживания в Москве, Ленинграде и Мурманске. В 1934 г., когда он работал директором Музея Арктики в Ленинграде (формально числясь там в командировке), ГПУ предложило ему покинуть город в 24 часа. В это время формировали состав зимовщиков на полярную метеостанцию мыса Желания на Новой Земле. Герман Августович спасся от дальнейших преследований сам выбрав себе ссылку – 20 месяцев он проработал на мысе Желания, проводя гидробиологические и другие исследования.

Г.А. Клюге умер в 1956 г., за своим рабочим столом в Зоологическом институте, заканчивая последние страницы главного труда всей своей жизни – «Определителя мшанок северных морей СССР». Наверное, это счастливая смерть. Считал ли он счастливой свою жизнь, мы уже не узнаем. В.В. Хлебович, работавший в одном кабинете с Клюге в последние годы его жизни, пишет, что Герман Августович как-то сказал ему: «Придете ко мне, не удивляйтесь, что диван такой жесткий – там сухари. Этому меня время научило».

Послесловие

Сейчас в городе Полярном главная база Северного флота и его Кольской флотилии. Служащие там моряки по праву гордятся ею. База в Полярном сыграла огромную роль во время Великой Отечественной войны, в частности, в обеспечении прохождения караванов с оружием, боеприпасами и продуктами от союзников, а также в послевоенные годы как основа создаваемого атомного флота. Но вряд ли многие из современных жителей Полярного знают о Мурманской биологической станции, работавшей здесь в течение 34 лет.

О Станции, благодаря которой тогда еще село Полярное стало известным в мировой науке. О Станции, значение которой было высоко оценено крупнейшим авторитетом в области полярных исследований Фритьофом Нансеном. О Станции, на которой работали будущие академики: зоолог А.В. Иванов, геохимик А.П. Виноградов, геофизик и океанолог В.В. Шулейкин, гидробиолог Л.А. Зенкевич, члены-корреспонденты Академии наук: биохимик, физиолог и микробиолог В.С. Буткевич, протозоолог и паразитолог Ю.И. Полянский, знаменитый океанолог и полярный исследователь Н.Н. Зубов, зоолог и художник-анималист Н.Н. Кондаков, морфологи-эволюционисты Н.А. Ливанов и Д.М. Федотов, эмбриолог Г.А. Шмидт, гидробиологи П.А. Ушаков, Е.Ф. Гурьянова и многие другие ученые.

Современный герб города Полярного разделен на две части серебряной перевязью. В верхней части на красном поле – золотой колокол. В нижней, на голубом поле – военный фрегат, идущий под Андреевским флагом. Серебряная перевязь символизирует Кольский залив. Колокол – символ колокола-благовеста церкви Николая Чудотворца, возвестившего своим звоном об основании города в 1899 г. Фрегат олицетворяет Краснознаменный Северный флот. Кажется, на этом гербе чего-то не хватает…

{1} Санкт-Петербургское Общество Естествоиспытателей, которому принадлежала Соловецкая биологическая станция.

{2} Дерюгин Константин Михайлович (1878–1938) – гидробиолог, ихтиолог, гидролог, исследователь северных морей.

{3} Дерюгин К.М. Мурманская биологическая станция. 1899–1905. – СПб., 1906.

{4} Клюге Г.А. Исторический очерк развития Мурманской биологической станции. – Л., 1925.

{5} Класс Мшанки (Bryozoa) – колониальные сидячие животные.
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

Мурманская биологическая станция

Сообщение [ Леспромхоз ] » 21 Апрель 2011 12:46

Альманах "Живая Арктика"
http://www.arctic.org.ru/2000.htm

© Евгений КРЕПС
НА МУРМАНСКОЙ БИОЛОГИЧЕСКОЙ СТАНЦИИ


Весной 1921 г. я кончал третий курс Военно-медицинской академии. Подходили летние каникулы, и я думал, как их использовать. Мой старший брат Герман, в ту пору агроном Полярного района Мурманской железной дороги, жил в Хибинах, небольшом станционном поселке на Кольском полуострове, и предложил мне принять участие в работах одного из отрядов комплексной геологической экспедиции акад. А.Е. Ферсмана в Хибинских горах; отряд возглавлял приятель брата проф. Н.И. Прохоров, геолог и почвовед. Задачей отряда была разведка нефелиновых сиенитов, ценного сырья для промышленности, и апатитов - фосфорсодержащих минералов, сырья для фосфорных удобрений. Отряду нужны были здоровые парни, носильщики добываемых геологами материалов.
Я с радостью согласился и приехал на станцию Хибины, откуда начинался маршрут в Хибинские горы, тогда еще мало исследованные. Отряд состоял из самого проф. Н.И. Прохорова, его жены М.И. Кузеневой, тоже геолога, и трех молодых студентов Клейненберга, Карбасникова и меня. К нам присоединились два москвича - проф. С.С. Четвериков, известный зоолог и генетик, и его спутник , сотрудник Мосгороно; их задача состояла в заготовке экспонатов для школьных коллекций московских школ. Я взял с собой ружье, думая пополнять дичью наше скромное меню в диких Хибинских горах и помогать добыче экспонатов для коллекций москвичей. Внизу, по берегам озера Имандра, дичи, в особенности глухарей и рябчиков, было немало.
Мы отправились в путь. Темные лесистые ущелья, голые склоны гор, осыпи, покрытые снегом вершины производили сильное, но мрачное впечатление. Жизни в горах почти не было, птиц мы не видели. Ружье я перестал носить с собой - таскать зря лишний груз не хотелось. Мы, носильщики, сопровождали наших ученых, которые молотками отбивали куски породы и передавали нам. Рюкзаки скоро наполнялись камнями, а геологи подавали все новые и новые куски. Тащиться с этим грузом вверх и вниз по склонам было нелегко. К вечеру становились лагерем, разбивали палатку. Мы, молодежь, отправлялись за водой куда-нибудь вниз, к ручью, собирали сушняк для костра, а ученые разбирали добычу, делали записи. Вскоре москвичи поняли, что из Хибин птиц они не привезут, и тогда С.С. Четверикову пришла в голову гениальная мысль - послать меня в Александровск на Мурмане (ныне Полярный), на биологическую станцию, с тем, чтобы я там, на побережье, настрелял для них разных птиц и привез шкурки в Хибины. Н.П. Прохоров дал согласие, Сергей Сергеевич снабдил меня боеприпасами и написал письмо директору станции Г.А. Клюге, прося содействия и помощи. Я дошагал до станции Хибины, зашел к брату и уехал в Мурманск. Я сел в поезд, в котором на Мурманскую биологическую станцию ехали профессор Петербургского университета зоолог К.М. Дерюгин с группой студентов и два преподавателя университета, Б.М. Тихомиров и Б.Н. Шванвич; это было очень удачное стечение обстоятельств.
В Мурманске, тогда беспорядочном скоплении деревянных домишек и английских бараков из гофрированного железа, оставшихся после интервенции, мы перетащили весь груз дерюгинской партии на пристань и стали ждать оказии в Александровск. Пароходное сообщение было очень редким и нерегулярным. Наконец, на рыболовном боте мы спустились по Кольскому заливу и завернули в Екатерининскую гавань, где расположен Александровск и Мурманская биологическая станция.
Г.А. Клюге принял нас радушно, и мы все разместились на станции. Океан, бухты, прозрачная вода, дно, усеянное морскими животными, богатство птиц на воде и по берегам - все свело меня с ума. Я сразу решил: вот место, где мне надо жить и работать.
(В 1981 г. Мурманская биологическая станция отмечала свой 100-летний юбилей. Идея организации первой в России северной биологической станции принадлежала профессору зоологии Петербургского университета Н.П. Вагнеру, пожалуй, больше известному в те годы под литературным псевдонимом Кот Мурлыка. Вначале станция размещалась в стенах Соловецкого монастыря, но в 1898 г. по настоянию монахов она была переведена в Екатерининскую гавань Кольского залива, где в то время строился город Александровск. В разные годы здесь работали выдающиеся ученые нашей страны: академики В.И. Вернадский, А.П. Виноградов, Л.А. Зенкевич, В.М. Шишкевич, А.А. Ухтомский, члены-корреспонденты АН СССР В.А. Догель, Ю.И. Полянский и др. Важную роль в развитии исследований Баренцева моря сыграли многолетние научно-промысловые экспедиции, активное участие в которых принимал будущий академик Н.М. Книпович, один из основателей ПИНРО. - Ред.)
К.М. Дерюгин, детально изучивший в былые годы Кольский залив и его фауну, распределил своих ребят по разным заданиям. Студенты Ася Гурьянова, Павел Ушаков и сотрудник станции Иван Гугович Закс получили задание изучить фауну литорали (прибрежная зона, осушаемая во время отлива) и сублиторали окрестных губ - Пала-губы, Оленьей губы и Сайда-губы. Этой группе очень нужен был лишний гребец. Этим гребцом стал я. Помогая зоологам в тралении, в драгировках, я также стрелял птиц, а вечерами снимал шкурки.. Мы все четверо очень сдружились, а Ася Гурьянова стала впоследствии моей женой.
Арктическое лето, живописные фьорды окрестностей станции, увлеченность работой, юная веселая компания (подъехали еще молодые зоологи-студенты из Москвы со своими руководителями Б.С. Матвеевым, С.А. Северцовым, В.В. Васнецовым) - все создавало непередаваемую радужную атмосферу, которая надолго сохранилась в душе всех, проводивших лето 1921 г. на Мурманской биологической станции.
Но радость радостью, а у меня созрели серьезные планы. Богатство и разнообразие морской фауны, наличие хороших зданий, морской аквариум, родили мысль, что Мурманская станция - это то место, где можно начать изучать сравнительную физиологию нервной системы. Меня уже давно занимала мысль о том, где, на каком уровне развития животного мира появляется функция замыкания условных связей, способность научения. Павлов считал, что для высших животных местом замыкания условных связей является кора больших полушарий. А ниже, в животном мире, где этой коры еще нет, например, у рыб или беспозвоночных, возможно ли образование условных рефлексов? Ответ могли дать только эксперименты. Где же их ставить, как не на Мурманской биологической станции? Я решил обратиться к директору станции
Г.А. Клюге с предложением организовать на станции лабораторию по сравнительной физиологии. Ученый с широким биологическим кругозором, Герман Августович отнесся к этой идее очень доброжелательно. Набрав целый мешок отпрепарированных и по всем правилам консервированных шкурок птиц, главным образом морских, я вернулся в Хибины и передал свой сбор С.С. Четверикову (тот удивился моей обильной "жатве" и сказал, что расходы на командировку его и его спутника целиком оправданы). Но главное, что я привез со станции - это было твердое намерение работать там. В будущем, 1922 г., мне не пришлось работать на станции. Весной я перешел на 5-й курс академии и должен был проходить врачебную практику в каком-нибудь лечебном учреждении. Мы могли выбирать, и я, конечно, выбрал полюбившийся мне Мурман.
Приехав в Мурманск, я пошел в Окрздравотдел с предложением своих услуг. Врачи, даже не окончившие курса, были очень нужны. Но я отказался от всех мест в больницах Мурманска и согласился на должность, от которой все отказывались, - быть врачом всего мурманского берега, от поселка Поной, в горле Белого моря, до государственной границы.
Базой моей должна была быть больница в Териберке, самом крупном становище восточного Мурмана. На протяжении всего берега было пять фельдшерских пунктов - в Западной Лице (западный Мурман), Териберке, Гаврилове, Харловке, Поное. В Александровск по штату положен врач, но его не было. В Териберку я прибыл рейсовым пароходом. Меня радостно встречает встревоженная пожилая акушерка, единственный медперсонал больницы.
- Как хорошо, доктор, что вы приехали. Мне сообщили по телефону, что приедет молодой доктор из Петрограда. Вторые сутки не может разродиться больная, не знаю, что и делать.
У меня сердце упало. Из всех медицинских дисциплин я хуже всего знал акушерство, думал, военный врач должен лечить солдат и офицеров, к чему ему особенно акушерство, но все же необходимые практические занятия проделал, экзамен сдал. Главное для врача - не робеть. Задаю стандартные вопросы:
- Первороженица?
- Да.
- Положение плода?
- К счастью, нормальное, продольное.
- Предлежание?
- Головка уже начала прорезываться, передние воды отошли, и все затем остановилось. Схваток нет. Роженица так измучилась! Идем в палату. Молодая здоровая женщина, но измученная, и полные надежды глаза - приехал доктор. Я с моря, с ветра, здоровый, раскрасневшийся, думаю прежде всего внушить роженице бодрость, уверенность, что врач поможет. Прошу акушерку прикрепить "вожжи", т. е. привязать в ногах к спинке кровати два полотенца, чтобы роженица, держась за них, могла легче напрягать брюшной пресс, а сам командую: "Раз, два, взяли!" У Маши (так звали роженицу) начались схватки. Наша опытная акушерка торжествующе сообщает:
- Уже прорезалась головка. - Опытными руками акушерка осуществила все необходимые повороты и вскоре достала здорового крупного младенца, мальчика. Перевязала пуповину и сделала все, что положено. Помню и сейчас измученные, но счастливые глаза Маши, хотя с тех пор прошло уже более 60 лет. С Машей мы потом часто встречались: ее муж служил матросом на одном из судов Мурманской биологической станции, где я в дальнейшем долго работал. Мальчуган вырос отличный...

А теперь о печальном конце Мурманской биологической станции. В марте 1933 г. в газете "Ленинградская правда" появилась статья (автор - К. Аренин) под названием "Осиное гнездо". Статья была наполнена бранью, ложью и клеветой в адрес Мурманской станции, ее директора Г.А. Клюге и старших сотрудников - руководителей гидробиологических и ихтиологических работ. Высказывались и обвинения в адрес директора ГОИНа Meсяцева.
Вскоре были арестованы и увезены в Ленинград все руководящие сотрудники. Через месяц или немногим больше их освободили, и большинство из них вернулось на станцию. Но однажды летней ночью пришел военный катер, на котором были Сталин, Ворошилов и, кажется, Киров. Я видел их своими глазами, правда, издалека. Они вызвали директора Клюге и через несколько минут уехали. А некоторое время спустя (8 августа 1933 г.) арестовали уже не только старших сотрудников, но и молодежь, и многих членов экипажей судов, и служащих станции. Неделю нас держали в Мурманске, а потом увезли в "столыпинских" вагонах в Ленинград. Нам инкриминировалась организация вредительской группы, сорвавшей выполнение плана промысла трески Рыбтрестом.
 stalin.jpg
Все это было ложью и обманом, просто было создано дело и нужно было довести его до конца. Мне казалось на допросах, что и следователи прекрасно понимали, что никакие мы не вредители, но делали то, что им было приказано. Рыбтрест заведомо не мог выполнить чрезмерно большой план промысла, обещанный директором ГОИНа Месяцевым. Не мог, потому что такой объем лова предполагал глубинное траление трески, а между тем ни флота нужного профиля, ни тралов для глубинного лова, ни специалистов-промысловиков, ни рыбообрабатывающих заводов, ни даже достаточного количества бочек для засолки рыбы не было. Неудачу решили свалить на сотрудников Мурманской станции.
Но главная причина разгрома заключалась прежде всего в том, что станцию нужно было убрать из Кольского залива, где намечалось создание военных объектов. Именно этим и было обусловлено появление в гавани Александровска катера со Сталиным и другими "высокими" гостями.
Для закрытия станции нужен был предлог, которым и стало обвинение в якобы намеренном невыполнении изначально завышенного плана улова рыбы. В результате пострадали ни в чем не повинные люди, находившиеся в то время на станции и работавшие сверх сил. У многих работников вспомогательных служб и судов жизнь была сломана. Научные же руководители практически все были осуждены и на разные сроки лишены свободы. Мурманская станция, успешно работавшая в течение 34 лет на Баренцевом море, была ликвидирована.
Остатки коллектива вместе с оборудованием были переведены в Мурманск, где возник Полярный институт рыбного хозяйства и океанографии (ПИНРО). На этом окончилась славная история Мурманской биологической станции.
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

Мурманская биологическая станция

Сообщение [ Леспромхоз ] » 22 Апрель 2011 11:06

© Танасийчук В. С. Аресты на мурманской биологической станции в 1933 году / предисл., послесл., примеч. В. Н. Танасийчука // Репрессированная наука. – СПб. : Наука, 1994. – Вып. 2. – С. 306–318.

ПРЕДИСЛОВИЕ {1}

Мурманская биологическая станция в течение более чем пяти десятилетий была самым северным научным учреждением России, сыгравшим важную роль в изучении морей нашего Севера. Проведенные на ее базе гидробиологические, ихтиологические, гидрохимические и многие другие работы заложили базу для широких исследований, проводимых в наше время. Тут работали выдающиеся ученые, многие исследователи именно здесь начали свой путь в науку.

Станция задумывалась как аналог знаменитой Неаполитанской зоологической станции, как место для работы ученых самых разных специальностей, связанных с морем. Она была организована Петербургским обществом естествоиспытателей в 1881 г. первоначально на Соловецких островах, а в 1899 г. перенесена на берег Екатерининской гавани, около г.Александровск, позднее переименованного в Полярное.

Для ее первоначального обустройства очень много сделали профессор К.М.Дерюгин и избранный заведующим станцией С.В.Аверинцев. Сначала работы велись на рыбачьих лодках, но уже в 1904 г. был привезен из Петербурга парусный бот "Орка", а в 1908 г. под наблюдением профессора Политехнического института А.П.Фан дер Флита была построена моторно-парусная исследовательская шхуна "Александр Ковалевский", что позволило значительно расширить исследования.

В 1908 г. заведующим станцией был избран гидробиолог Герман Августович Клюге (1871–1956). Приват-доцент Казанского университета, специалист по мшанкам, он имел опыт работы в зарубежных музеях и на Неаполитанской зоологической станции. Став руководителем Мурманской станции, весной 1909 г. Г.А.Клюге объехал морские биологические станции Дании, Швеции и Норвегии, где знакомился с постановкой исследовательских работ.

При нем станция сделалась образцовым научным учреждением с прекрасными морскими аквариумами, богатой библиотекой, музеем, рабочими местами и всем необходимым для проведения гидробиологических работ в море. Количество ученых и студентов, приезжающих на станцию, постоянно росло, и перед первой мировой войной на станции ежегодно работали 15–25 исследователей. Ими было выполнено около 100 научных работ, главным образом по гидробиологии, в том числе К.М.Дерюгиным – монография "Фауна Кольского залива и условия ее существования". Кроме того, ежегодно комплектовались десятки коллекций морской фауны, рассылавшихся высшим и средним учебным заведениям, а также различным музеям и специалистам.

Работы станции были прерваны первой мировой войной, ее здания были заняты Морским ведомством. Сотрудники разъехались, но Г.А.Клюге остался, чтобы сберечь музей, библиотеку и оборудование. Оставался он здесь и во время английской оккупации, сумев сохранить музейные коллекции, которые интервенты пытались вывезти. Не согласился он и сам уехать в Англию, что ему неоднократно предлагали.

После окончания гражданской войны благодаря энергии и настойчивости Г.А.Клюге станция была восстановлена, и на ней снова развернулась научная работа.

С 1921 г. были возобновлены комплексные разрезы по Кольскому меридиану, проводящиеся по международной программе; в 1928 г. к ним прибавились разрезы по 38-му меридиану, они велись на военных тральщиках. Каждые 30 миль к северу суда останавливались на несколько часов для производства биологических, гидрологических и метеорологических работ; во время перехода проводилась первичная обработка материала, затем новая станция – и так до кромки льда.

Крупнейший авторитет в области полярных исследований Фритьоф Нансен сказал об этих разрезах: "Если бы станция вела только одни исследования Баренцева моря в пределах Кольского меридиана, то этой работой она вполне оправдала свое существование"'. Но кроме этих исследований проводились ежемесячные работы по Кольскому заливу, велись изучение литорали залива и сбор самого разнообразного научного материала. Его обработка проводилась в лабораториях станции; кроме 10 – 11 штатных сотрудников каждый сезон здесь работали многие десятки исследователей и студентов из Ленинграда, Москвы и других городов. По инициативе академика И.П.Павлова на станции развернул исследования по сравнительной физиологии Е.М.Крепс (1899–1985), в будущем академик.

Среди работавших на Мурманской станции ученых – будущие академики зоолог А.В.Иванов (1906–1992), геохимик, ученик Вернадского А.П.Виноградов (1895–1975),
геофизик и океанолог В.В.Шулейкин (1895–1979), гидробиолог Л.А.Зенкевич (1889–1970), члены-корреспонденты Академии наук биохимик, физиолог и микробиолог В.С.Буткевич (1872–1942), протозоолог и паразитолог Ю.И.Полянский (р.1904), знаменитый океанолог и полярный исследователь Н.Н.Зубов (1885–1960), зоолог и художник-анималист Н.Н.Кондаков (р. 19068), морфологи-эволюционисты Н.А.Ливанов (1876–1974) и Д.М.Федотов (1888–1972), эмбриолог Г.А.Шмидт (1896–1979), гидробиологи П.А.Ушаков (1903–1992), Е.Ф.Гурьянова (1902–1981) и многие другие ученые.

Пополнился флот станции, было заказано в Норвегии и в 1928 г. получено новое научно-исследовательское судно "Николай Книпович".

Официальный статус Мурманской станции менялся. В 1925 г. в соответствии с расширившимся масштабом работ декретом Совнаркома она была объявлена самостоятельным научным учреждением на правах научно-исследовательского института. В 1929 г. станция была объединена с Плавучим морским научным институтом (ПЛАВМОРНИН) в Государственный океанографический институт (ГОИН), оставшись его отделением. Руководителем института назначили профессора И.И.Месяцева, но Г.А.Клюге по-прежнему был заведующим Мурманской станцией.

Реорганизация позволила станции использовать знаменитый "Персей" и распространить свою деятельность на все Баренцево море и берега Новой Земли. В план работ были включены и стали быстро развиваться обширные ихтиологические исследования, издавались печатные работы станции. Неоднократно на станцию приходили иностранные научно-исследовательские суда, в том числе норвежский "Иоганн Хьор", на котором плавал выдающийся норвежский ихтиолог Оскар Зунд (1884–1943). В 1930 или в 1931г. он месяц работал на Мурманской станции как иностранный советник и подружился со многими учеными, жившими там.

С 1925 г. заведующим зоологическим отделением, а позднее и заместителем заведующего станцией стал зоолог Николай Парфентьевич Танасийчук (1890–1960). Участник студенческой экспедиции в Южную Америку в 1914–1915 гг., он после окончания Петроградского университета с 1918 по 1923 гг. был первым советским директором Петроградского зоопарка, затем работал в Научном институте им.Лесгафта. Гидробиолог, специалист по бентосу, после создания ГОИНа он вел исследования по нересту, биологии и промыслу тресковых и сельди, организовал промысловую разведку трески и сельди в прибрежной зоне и руководил ею. Здесь он встретил студентку Института им. Лесгафта, а затем Ленинградского университета Веру Степановну Стражеву (1908–1990), ставшую его женой. Окончив университет в 1930 г. по кафедре зоологии беспозвоночных, руководимой профессором В.А.Догелем, В.С.Танасийчук работала на Мурманской станции, занимаясь изучением трески под руководством И.И.Месяцева. Она – автор воспоминаний, отрывок из которых мы публикуем.

ВСПОМИНАЕТ В.С.ТАНАСИЙЧУК

...На Севере мы жили очень изолированно, и что делалось на Большой земле, до нас доходило слабо. Уже не раз мы говорили с Н.П.{2}, что надо вступать в ряды компартии (мне просто хочется подчеркнуть, насколько мы шли "в ногу" со страной).

И вот наступил 1933 год. 5 марта в "Ленинградской правде" была напечатана статья "Осиное гнездо" за подписью К.Аренина. Наполненная бранью в адрес Мурманской биостанции ГОИНа она была насквозь лживой. Говорилось, например, что "в 1932 г. между ГОИНом и мурманскими рыбохозяйственными организациями был заключен договор, по которому ГОИН взял на себя производство научно-исследовательских работ, необходимых для правильной, основанной на научных данных постановки государственной добычи рыбы в прибрежных областях Мурмана". Для этой цели ГОИН будто бы получил сотни тысяч рублей, что было чистейшей неправдой. Говоря о том, что ГОИН призван "внедрять в массах мурманского колхозного рыбачества наиболее активные передовые методы лова", автор возмущался отсутствием у ГОИНа современных орудий лова; но их и не могло быть при скудном бюджете – денег едва хватало на содержание судов и очень невысокую зарплату сотрудников и плавсостава{3}. И после рассуждений о том, что "мурманская рыбопромышленность не получила никакой фундаментальной пользы от работ ГОИНа", вскрывалась причина этого – шел список "незаменимых сотрудников", все с пометками "бывший меньшевик", "бывший офицер", "кулак", "лишенец", "бывший поп", "сын иеромонаха" (?) и т.д.

Всего было перечислено 30 фамилий, в том числе и Н.П., которого сделали "бывшим офицером". А он никогда не был на военной службе и после революции не выезжал из Петрограда. Судя по этому, сомнительны характеристики и других.

Досталось и директору ГОИНа Ивану Илларионовичу Месяцеву. "Это он вставал на дыбы при всякой попытке оздоровить ГОИН, это под его опекой окопалась шайка бездельников, ничего общего с наукой не имеющая... Коммунист-профессор И.И.Месяцев почти не прислушивался к настоятельному голосу окружной и районной партийной организации". А кончалась статья призывом к тому, что "необходимо прежде всего разогнать окопавшееся на далеком Севере осиное гнездо"{4}.

Когда мы прочитали эту статью, то не придали ей значения – только посмеялись.

9 или 10 марта вечером, после ужина, муж сидел дома за своим письменным столом и, как всегда, работал. Я была в соседней комнате. Без стука открылась дверь – и вошли трое. Один из них – Чурилов, наш представитель ГПУ. Начался обыск. В первой комнате были книг, письменный стол – перевернули все. Были письма личного свойства, которые мы сохраняли; они зачитывались вслух с комментариями. Ничего не нашли, ничего не взяли. Предложили Н.П. одеваться, и его увели.

Одновременно шли обыски в соседних комнатах. Всего "взяли", кажется, 16 человек. В том числе и Е.М.Крепса, Ф.Е.Белова{5}, капитанов, старика-бухгалтера.

Первое, что я сделала, – разорвала и бросила в печку личные письма. После издевательских комментариев они мне стали противны. Утро наступило гнетущее. Но жизнь продолжалась.

Из памяти выпал этот период. Помню, что я была в Ленинграде (возможно, взяла отпуск). Носила на Шпалерку передачи. Их порой не принимали. Ходила я туда ежедневно. Потом была командирована в Москву, на какое-то совещание. И вдруг – телеграмма: "Свободен жду целую Коля". Я тут же села на "Стрелу". Меня встретили. Как прошел день – помню плохо. Только я заставила Н.П. повидаться со следователем и выяснить, вполне ли он реабилитирован. Да.

Вечером пришли Ф.Е.Белов и, кажется, Е.М.Крепс, и мы пробродили белую июньскую ночь по Ленинграду, по набережным Невы. Они рассказывали о том, что было; я – о Полярном, о Москве. Мы с Н.П. поехали в Москву поговорить с Месяцевым. Он убеждал нас не возвращаться в Мурман, предлагал два места в Крыму, в Карадаге. Но Н.П. хотел закончить работу по сельди. Сказал, что для этого ему надо несколько месяцев, а потом мы можем и перебраться. И мы поехали. Одновременно с нами вернулись Ф.Е.Белов, капитаны и ряд других. Освободили всех.

Надо сказать, что мы, молодежь, вели себя достаточно глупо. Когда наши сидели, мы коллективно сочиняли песенки. Так, для Н.П. была сочинена такая:

Где ты, треска нерестовая,
Ловишься нынче кому?
Ах, эту долю тюремную
Не посулю никому.
Помнишь, как в марте, бывало,
Шла ты ко мне на поддев?
Как же приятен и радостен
Был этот мартовский лов!


Ф.Е.Белову было посвящено такое:

В море Баренца не плавать,
Льдов мне больше не видать,
А на лесозаготовках
Буду век свой коротать.
Где вы, подвиги былые,
Карты рейсов и глубин,
Где вы, девы молодые?
Я один, один, один...


Много таких песенок было сочинено и громко распевалось по всему общежитию. Слышали нас разные уши, и по-разному все воспринимали. Вскоре по приезде на Мурман пришло письмо от папы, где он писал, что на мое имя получил письмо от девчонок (с Мурмана), где была песенка, над которой он очень смеялся (я просила его вскрывать мои письма).

22 июля, ночью, на буксире "Буревестник" пришли в Екатерининскую гавань Сталин, Ворошилов и Киров. Вызвали Клюге. Он показал им наше отделение ГОИНа. Об этом визите мы узнали только утром. Видимо, они выбирали место для будущего военного порта.

16 августа вдруг пришел утром к нам парторг и сказал, что Н.П. вызывает ГПУ в город, в рыбацкую школу. Перед уходом Н.П. посмотрел на меня и сказал: "Вера, ты ведь знаешь, что я ни в чем не виноват". Я сказала: "Знаю". И мы простились. Придя в лабораторию, я узнала, что в город были вызваны и Белов, и Клюге, и многие другие.

Никто не возвращался. В лаборатории, где я работала, был и М.П.Сомов, ихтиолог (отец будущего знаменитого полярника М.М.Сомова). Он уже был когда-то в тюрьмах и, кажется, в ссылке по так называемому дальневосточному делу. Он жил, насколько я помню, в Москве. Конечно, никто работать не мог, все переживали и обсуждали происходящее.

И вдруг мы увидели бегущего к нашему зданию парторга.

"За мной!" – сказал Сомов. "Нет, за мной!" – сказала я.

Вызвали меня. Я вернулась домой в наши комнаты и, хоть день был теплый, надела осеннее пальто. Собрала небольшой узелок с умывальными принадлежностями и пошла. Тропка вилась по скалам, кругом Екатерининской гавани. С другой ее стороны был "город" Полярное, а около выхода, на мысу, – наша станция. Я шла и думала: "Может быть, в последний раз иду свободно".

И вот рыбацкая школа; "на страже" стоят комсомольцы, мобилизованные, видимо, в помощь. Сижу в коридоре. Жду. Вызывают. Вхожу. По описаниям Н.П. догадываюсь, что предо мной Германов (следователь, который был у Н.П.).

Спрашивать стал о песенках. "Кто сочиняет?" – "Все мы". – "Но есть кто-то главный?" – "Нет, один – одно слово, другой – другое". – "Ваш отец получил письмо с песенкой?" – "Да". – "Что же он написал?" – "Что много смеялся". – "Адрес вашего отца? Тверская, 14?" (это мой с Колей адрес). – "Нет, улица Стачек, 46а, квартира 89". (Он – Чурилову, "Запишите") – "Придется арестовать вашего отца". Я молча пожала плечами. Опять Чурилову: "Пишите: Ленинград. ГПУ. Арестовать С.С.Стражева". Тот угодливо пишет и спрашивает: "Может быть, дать телеграмму?". Следователь делает ему знак, из которого я поняла, что все это розыгрыш.

Опять расспросил о песенке, потом предложил "подумать" и передал меня парнишке-комсомольцу из рыбацкой школы. Тот повел меня в красный уголок и уселся "сторожить". Я осмотрела все картинки, плакаты, отпросилась разок в туалет, куда он меня доставил и сторожил у двери. Вечером решила улечься спать. Подстелила пальтишко на скамейку и легла. Задремала. Вдруг чувствую: кто-то меня укрывает. Это парень прикрыл своей курткой. Стало уютно, и я заснула.

Разбудили ночью. "Идите!" – матрос с ружьем. Вывел меня и повел к спасательной станции. Матрос шел сзади с винтовкой наперевес. Я шла очень гордо. По-девчоночьи было интересно. У пристани стояла "Пурга" (пограничный катер). Меня опять провели в красный уголок. Рядом сел матрос с ружьем. Было как-то спокойно и уютно. Из хулиганства я раза два просилась у матроса в туалет, и он добросовестно меня туда доставлял и сторожил у двери.

В Мурманск пришли рано утром. Вывели – и опять сзади матрос с ружьем. Я шла, гордо подняв голову. Кроме интереса, что будет дальше, никаких чувств не было.

Привели к длинному одноэтажному зданию – бывшая бойня, приспособленная под тюрьму. Ввели в огромную комнату, примыкавшую с одной стороны к охране, с другой – к камере уголовников (закрытая дверь), и тут я увидела многих наших сотрудников. Н.П. не было.

Мужчины, женщины вместе. Ну, конечно, рассказы, обмен впечатлениями. Кормили скудно: баландой, хлебом. Хочется вспомнить, как неоднократно дежурные солдаты приносили нам сахар, белый хлеб и конфузливо говорили: "Женщинам". И как-то становилось теплее. Ночи были прохладные, и спать мы сбивались в одну кучу, независимо от пола. Было вполне сносно жить.

Мучило меня одно: из "дежурки", когда звонил телефон, часто доносилось: "Его или ее?". Я кидалась к окну и видела, что откуда-то выводили Н.П. Возвращался он часа через 3–4, а через полчаса снова слышалась: "Его или ее?". И его вели снова, и так днем и ночью. Может ли он спать? Как выяснилось потом, допрашивали сутками до полного обалдения.

Многое уже стерлось из памяти. Помню, как вызвали капитана "Книповича" Антуфьева, и когда он вернулся, то его посадили в отдельную камеру, но в дверях была щель к нам. Он позвал меня и рассказал, что вынужден был солгать, будто бы он передавал шпионские сведения иностранным судам. Я спросила: "Зачем Вы сказали такую чушь?" – "Мне сказали, что иначе меня расстреляют". "Так ведь это нарочно говорят!" – "Нет, они сказали, что так сделают, если я не подпишусь".

Так прожили мы 10 суток. Сделали из хлеба шахматы, дурили, старались веселиться. Партиями (то мужчин, то женщин) водили в туалет, порой просто, чтобы прогуляться по воздуху, так как туалеты были на улице.

На последние сутки вызвали меня. Следователь предложил мне расписаться, что я не буду рассказывать о допросе и пр., и сказал, что даст мне свидание с мужем, а потом меня освободят. Я не выдержала и сказала, что муж после первой отсидки спрашивал своего следователя, может ли он считать себя реабилитированным, и следователь ему ответил, что да. (Я знала, что это тот же следователь Германов по его манере мешать ручкой в чернильнице, о которой говорил Н.П.). И вдруг он мне сказал: "Вольно ж вам было возвращаться сюда". И заторопился уходить.

С Н.П. мы встретились в коридоре, где он быстро сказал, что имел две очные ставки с Цыбиным и Ник.Эм.Клюге (племянник директора, библиотекарь, страшный трус), которые утверждали, что он агитировал рыбаков против советской власти, рассказывал анекдоты (а Н.П. никогда их не запоминал!).

Цыбин – рыбак, работавший у Н.П. в лаборатории; с ним Н.П. очень много возился. Это был раскулаченный, у него было много совсем маленьких детей. Видимо, он испугался и готов был подписать что угодно. Его выпустили досрочно.

Нас привели к другому следователю. Н.П. просил договориться со следователем о передаче на вокзале (их повезут в Ленинград) материалов по сельди, потому что в тюрьме он постарается закончить работу.

И вот я на свободе. Пошла на вокзал, поймала следователя. Он мне дал свой телефон, чтобы я когда приеду в Ленинград, могла передать материалы. Привели наших. Всех запихали в "столыпинский" вагон. Отдельно, в мягком вагоне со следователями, в разных купе везли Н.П., Белова и Клюге. Я тут же решила: значит, это главные. Не помню, был ли тут и Л.А.Зенкевич, которого тоже взяли. Я видела всех в окнах купе.

Помахала уходящим вагонам и пошла на пристань искать попутное судно. Выпущена была я одна. Из этого я заключила, что взяли меня для острастки Н.П.

Вернулась в Полярное и почувствовала "полосу отчуждения". Только трое из оставшихся сотрудников – Дианова, Ворошилова и ... (мужская фамилия забыта) – очень сердечно ко мне отнеслись. Меня вызвал Осадчий{6}, который заменил Клюге. Сказал: "Хоть вас и отпустили, но в море не пустят. Давайте сделаем так: я дам вам командировку в Ленинград без оплаты командировочных. Кончайте там отчеты свой и Н.П. по прибрежной треске. Я продержу вас, как смогу долго. Может быть, скоро что-то прояснится".

Я поблагодарила и собралась в Ленинград. Это было в августе, а в ноябре я была уволена по сокращению штатов. Отчеты я выслала. Осадчий поступил порядочно. В 1937 году, когда "перебирали" членов партии, он был арестован и не вернулся...

И вот я – в Ленинграде. Ежедневно на Шпалерке с передачами. И не только Коле, но и многим другим. Получился как бы передаточный пункт. Мне пересылали их из Москвы, из других городов, и я передавала всем. Очереди были на передачу большие. Приехала на месяц Таня Дементьева{7}. Ее муж – Михаил Соломонович Идельсон{8} – тоже сидел. Сидели Л.А.Зенкевич, Зайцев (гидролог из ГОИНа), наши девчонки, Татвасик{9} и
многие другие. Впечатление было такое: кто попал в момент ареста на Мурмане, тот и был взят. В Москве никого не тронули. Кто был в командировке, в отпуске – тоже. Бородатов{10} (который фигурировал в статье "Ленинградской правды" как "бывший офицер") был в командировке. Возвратился вместе с кем-то из ГОИНовцев в Мурманск (когда мы все там сидели в бойне), услышал о происходящем, тут же купил билет до Москвы и уехал назад. Не тронули и его жену Паленичко{11} (тоже упоминавшуюся в статье как "дочь кулака"). Она была в Москве.

Приехав в Ленинград, я позвонила следователю и передала материалы по сельди, а также книги из библиотеки ЗИНа, которые просил Н.П. Получил он все это через месяц. Видимо, проверяли. Ему даже перепечатывали что-то из его писаний. При передаче полагалось прикладывать список передаваемого. Письма (открытки) можно было отправлять почтой.

И вот я "открыла" конфеты (леденцы с начинкой), у которых был брак и один конец не запаян. И я решилась: тушью на пергаменте написала записочку, свернула туго и засунула в конфету. Насовала туда и соли и написала, чтобы на колене кальсон поставил никотиновое пятно папиросой, если получит записку. Конфеты я послала по счету, упомянув в перечне: "10 конфет" (чтобы случайно не съел при передаче страж). В те годы белье сидящих передавали в стирку домой. В следующий раз я со страхом шла давать передачу – вдруг нашли?! Но все было спокойно. Пятно в условном месте обнаружила. И тут я начала писать все, что хотела, начиняя по нескольку конфет. Почему-то не догадывалась об устройстве обратной почты во швах. А она шла... Как выяснилось много позднее, Коля на папиросной бумаге карандашом писал мне и засовывал в швы – и все это возвращалось к нему.

Уволили меня в ноябре. Зарплату я перестал получать. Жила Торгсином: Колины часы, цепочки, браслет мой, микроскоп – все пошло на передачи, на жизнь. Помогал мой папа. На работу я не устраивалась, так как ждала, куда вышлют Н.П.

Ввели паспорта. Со страхом шла получать. Представила справку об увольнении по сокращению штатов. Приехала домой (площадь была забронирована). Паспорт выдали. Была возможность устроиться лаборанткой к Гербильскому{12} (он тогда вел курс биологии в Текстильном институте); предлагал лаборантство и Правдин{13}.

Это были смелые люди. Не боялись меня. А вот один товарищ Н.П., когда я пришла к нему с просьбой об устройстве на работу (я боялась, что разбор "дела" Н.П. затянется и моего "золота" не хватит), увел меня торопливо в самый дальний угол, чуть ли не шепотом стал расспрашивать, сказал, что ничем помочь не сможет (в смысле устройства на работу), предлагал деньги. Я, конечно, гордо отказалась и постаралась скорее ретироваться.

К этому времени приехала ко мне Т.Ф.Дементьева. Она взяла отпуск и стала помогать с передачами. Вместе выстаивали очереди. Из тюрьмы выпустили Татьяну Васильевну Вобликову, Л.А.Зенкевича и еще нескольких человек.

И вот настал день, который я никогда не забуду. Пришел к нам, вернее к Т.Ф. (она и Т.В. остановились у меня), N{14}. И вот, не стесняясь моего присутствия, он начал говорить о том, что Н.П. предатель, что он на всех (в том числе и на него) наговорил, обвинял и в шпионаже, и во всех смертных грехах, что он погубил Михаила Соломоновича Идельсона. Я в ужасе убежала в спальню, уткнулась в подушки и решила про себя, что Н.П. должен умереть. Решила с конфетами передать письмо, где потребую, чтобы он покончил с собой. Если все так, как говорил N, то жить он больше не может. Я помню, что я даже не плакала, я как-то окаменела. Как ушел N – не знаю. Пришли ко мне обе Татьяны и стали уговаривать не доверять словам N, что все надо сначала выяснить. Мне стало легче. Как я была им благодарна! Если б не они, я, конечно, написала бы такое письмо. И как было бы тяжело Н.П. думать, что я в него не верю!

Вскоре выпустили Г.А.Клюге. И тут мы узнали совсем другое: что не Н.П., а N подписывал все, что ему предлагали, даже о шпионаже. Не пощадил он и Идельсона, а на очной ставке уговаривал того признаться во всех грехах. Видимо, решив, что Н.П. не выйдет из тюрьмы, решил всю вину за наговоры свалить на него. Узнали мы также, что шпионаж "отпал". "Работали" с нашими кроме Германова следователи Яролянц и Шитов. О Шитове есть упоминание у Солженицына.

Месяцы шли. И вот настал еще один трудный день. Когда мы с Т.Ф. пришли с передачей, нам сказали, что в прокуратуре известен приговор. Мы помчались туда, заняли очередь (народу – тьма). Через некоторое время я решила попробовать позвонить следователю (по телефону, который я получила в Мурманске). Его голос ответил, что следователя нет. Побежала в прокуратуру (на Литейном), поднимаюсь – в уголке сидит Т.Ф. и плачет. Спрашиваю: "Что?"— "3 года концлагеря". У меня сразу мелькнула мысль: раз Михаилу Соломоновичу 3 года, то Н.П. наверняка 10 (выше был только расстрел), так как Н.П. и Белов выделялись из всех (ехали в поезде со следователями), а М.С. – в "столыпинском" вместе со всеми.
Мчусь к дверям прокурора. У меня, видимо, было такое лицо, что очередь расступилась, и я прошла к прокурору. Спрашиваю. В ответ: "А я не помню". – "Как не помните?" – Берет трубку, куда-то звонит, но ничего не получается. Тогда я говорю: "Скажите прямо – расстрел?" – "Какой там расстрел, 3 года; только я не помню – условно или нет". И не столько слова, сколько жест рукой – такие, мол, пустяки! – меня вполне убедил. И я вышла сияющая. Татьяна плакала, а я была просто счастлива. Три года казались мне такими пустяками... На "условно" я, конечно, не рассчитывала.

Вскоре наших всех перевели со Шпалерки (улица Воинова) в пересыльную "Нижегородскую" тюрьму. Девчонок выпустили 26 декабря.

Здесь можно было получить свидание. Проходило оно в присутствии следователя. Обменялись мы лишь платками, в швы которых были вделаны письма. Это я обусловила заранее (через конфету). Во время свидания Н.П. просил меня проникнуть к следователю и получить книги из ЗИНа, которые я брала там для него и передала для работы, а также рукопись.

Вернувшись домой, я вместе с Татьяной Васильевной вскрыла шов платка и вытащила письмо. И тут оказалось, что Н.П. тщетно пересылал в штрипках кальсон записки на папиросной бумаге. Мы кинулись вскрывать – и тут я поняла, что для меня было лучше, что я не знала о существовании этих записок. Письма "оттуда" были жуткие. О бессердечии людей, о предательстве друзей. Сидел он в одиночке, порой его лишали передачи. Однажды к нему подсадили сумашедшего. Физических воздействий не было, но моральное было большим. Сначала пытались приклеить шпионаж – Зунд и мой папа ("тайны" Путиловского завода){15}, но скоро это отпало. N очень способствовал следствию и подтверждал всякие наговоры. Стойко держались все девчонки, отрицая всякие "гипотезы" следователей{16}. Как потом при встрече с Н.П. выяснилось, "гипотез" было много и почти все отпали.

Обвинение, вынесенной тройкой (тогда суда не было), и то, что не отрицал Н.П., было: судно должно было идти в научно-поисковый ихтиологический рейс. Из Москвы приехала Кленова (геолог) и добилась передачи судна для геологического рейса (это была очень энергичная дама). Месяцев распорядился передать судно. Н.П. протестовал, но изменить приказ не мог. Следователь сказал: "Если бы судно пошло в ихтиологический рейс, – страна получила бы рыбу, а с передачей судна страна рыбу не получила". – "Но что я мог бы сделать?" – "Должны были обратиться к нам". Отсюда – вредительство, статья 58–7.

У Михаила Соломоновича Идельсона обвинение заключалось в том, что, будучи в Мотовском заливе, он обнаружил один крупный косяк рыбы и дал радиограмму о нем, а о втором небольшом косяке не сообщил. "Почему?" – "Сам не знаю, не придал ему значения". Та же статья.

Ф.Е.Белов получил 5 лет концлагеря. Из молодежи неусловный срок, 3 года, получила Н.С.Обухова{17}, которая так же, как Н.П. и М.С, занималась ихтиологическими исследованиями в прибрежной зоне. Что было у других – не знаю.

Обсуждая впоследствии это дело, мы решили, что, когда Сталин был у нас на станции, ему показалось подозрительным, что здесь, "на краю света", в трудных условиях живут интеллигентные люди. Что их сюда притягивает? Конечно, о статье в "Ленинградской правде" он был информирован. Бросил фразу, в которой звучало подозрение. Кроме того, в Полярном и так решено было устраивать военный порт, а станцию выселять.

Статья позволила провести аресты выборочно первый раз, а, так как все вернулись назад, более широко – во второй. Когда поняли, что "дела"-то нет, вот и придумали каждому какой-то просчет и дали минимальный срок. По тем временам это был пустяк.

Я послала письмо в ГПУ с просьбой вернуть мне переданные Н.П. библиотечные книги и вскоре получила повестку явиться в комнату N ... Пошла. Когда шла по коридору, запомнилось: ведут парнишку лет 18. Видимо, давно сидит: лицо землистое. Как он смотрел на меня. Такими глазами... Этот взгляд запомнился навсегда. Следователь (кавказская фамилия, возможно Яролянц) передал мне книга, и я спросила его, не может ли он сказать мне, куда Н.П. отправят. Он сказал, что это уже не его компетенция, но прибавил, что слыхал, что, кажется в Астрахань. Я тут же стала договариваться с ВНИРО об устройстве меня в Астрахань.

Конечно, во ВНИРО мне пошли навстречу. Особенно хлопотал за меня Шорыгин{18}, рассчитывая, что я буду опять гидробиологом. Руководство Волго-Каспийской рыбохозяйственной станции согласилось взять меня научным сотрудником (в Полярном я тоже была уже старшим научным сотрудником). Пока я была в Москве, наших уже отправили по этапу. В Астрахань попали Н.П., М.С.Идельсон, А.В.Соколов (гидролог), капитан "Персея" Замяткин (после освобождения он спился и погиб где-то на улице), капитан "Книповича" Антуфьев (вскоре умер в лагере). Ф.Е.Белов был отправлен на Дальний Восток, так же как Наташа Обухова. Е.М.Крепс не возвращался в Мурманск, так как следователь, освобождавший его после первого сидения, предупредил, что в Мурманск возвращаться нельзя. Он оставался в Ленинграде в Институте физиологии, но в 1937 году каким-то недоброжелателем был оклеветан и выслан на Дальний Восток. Вернулся он с поврежденным позвоночником.

По дороге "астраханцы" долго сидели в Саратове в тюрьме. Вернувшись в Ленинград, я стала готовиться к отъезду. Прежде всего позвонила Гербильскому и сказала, чтобы он на меня не рассчитывал (мы договорились, что я с осени поступлю к нему на кафедру лаборантом в Текстильный институт, где он преподавал). Сына решено было пока оставить у папы. Брать его с собой в неизвестность я побоялась, тем более что нужно было где-то жить, снимать комнату.

15 июля 1934 года я была зачислена на должность старшего научного сотрудника Волго-Каспийской научной рыбохозяйственной станции. На вокзале меня встретил А.А.Остроумов, которого я хорошо знала по Мурману. Он приезжал к нам студентом и очень сдружился со мной и с Колей. Предупрежденный нашими девчонками (провожавшими Р.П. и других, когда их отправляли из Ленинграда), А.А. проследил появление наших, узнал, где находится концлагерь, и когда я приехала, проводил меня туда.

Лагерь располагался километрах в 3–4 от Астрахани. Я доезжала на трамвае до кладбища и дальше шла пешком степью. Лагерь был огорожен колючей проволокой с наблюдательными башенками. У ворот стояли часовые. Через лагерь протекала речка, соединенная с Волгой (может быть, рукав дельты), и туда приходили гулаговские промысловые суда (с черными парусами в отличие от обычных рыбачьих судов, у которых паруса были светлые) и суда-приемки. Был приемный плот; Н.П. был плотовым, т.е. приемщиком рыбы. Политические и уголовники были перемешаны, хотя наши все жили в одном маленьком домике.

Вообще в те годы жизнь в концлагере была не очень трудной. Легко давали свидания. Я приходила после работы ежедневно, приносила передачу. В лагере кормили по тем временам сносно, на воле питались не лучше. Но у нас был рынок, где было все: мясо, яйца, молоко, овощи, рыба. Я подходила к воротам и просила часового вызвать "такого-то". Он кричал кому-нибудь из лагерников, и Н.П. приходил и даже выходил за ворота. Можно было разговаривать сколько хотелось (хоть час, хоть полтора), и никто нас не слушал (конечно, вечером, после работы)...

***
К этому рассказу можно добавить следующее. Уже во время подготовки этой публикации на мой запрос в КГБ относительно "Дела ГОИН" и причин осуждения Н.П.Танасийчука и других сотрудников Мурманской биологической станции ответил начальник Управления КГБ СССР по Мурманской области А.И.Целиковский (письмо от 20 июня 1989 г.). Он сообщал:

"Согласно материалов архивного следственного дела Ваш отец Танасийчук Николай Парфентьевич был арестован 7 марта 1933 года Экономическим отделом Полномочного представительства ОГПУ в Ленинградском военном округе.
Основанием для его привлечения к ответственности послужили показания проходящих по этому делу работников Мурманского отделения Государственного океанографического института (ГОИН) о саботировании им научно-практической работы.
28 апреля 1933 года Танасийчуку Н.П. было предъявлено обвинение в том, что он проводил вредительскую деятельность, направленную к срыву мероприятий Советской власти по выполнению рыбопромысловой программы.
2 июля 1933 года мера пресечения – содержание под стражей – ему была заменена на подписку о невыезде{19}.
... 21 августа 1933 года Ваш отец Танасийчук Р.П. повторно подвергался аресту, и 3 сентября 1933 года ему вновь было предъявлено аналогичное обвинение...
17 декабря 1933 года заместителем полномочного представителя ОГПУ в ЛВО (подпись неразборчива) утверждено обвинительное заключение, согласно которому 25 членов этой "организации" обвинялись в проведении вредительской деятельности. В частности, Танасийчук Н.П., "...являясь зав. береговой группы ГОИН, вошел в контрреволюционную вредительскую группу научных сотрудников ГОИН и проводил вредительскую работу... чем тормозилось развертывание работ рыбопромысловых организаций Мурмаyа и наносился значительный ущерб Советскому государству, т.е. в совершении преступления, предусмотренного ст.58 п.7 УК РСФСР. Виновным себя признал...".

Данное обвинение подтверждалось показаниями свидетелей, обвиняемых, проходивших по этому делу, а также материалами очных ставок и его личным признанием.

По решению тройки Полномочного представительства ОГПУ в ЛВО от 23 декабря 1933 года Танасийчуку Н.П. определено наказание в виде лишения свободы на 3 года с заключением в концлагерь, в отношении 3 человек дело было прекращено, 11 человек подвергнуты наказанию условно, а Соколов А.В., Белов Ф.Е., Обухова Н.С., Чуева С.В., Идельсон М.С., Клюге Н.Э., Антуфьев Т.И., Юрьев Н.А., Замяткин И.Н., Лейбсон Р.Г. и Желтов И.С. лишены свободы или высланы на срок до 3 лет.

... Расследование по данному делу производила группа работников Экономического отдела Полномочного представительства ОГПУ в ЛВО. Допросы Вашего отца осуществлялись Германовым и Яролянцем, а надзор за следствием осуществлял помощник окружного прокурора Мурманского округа Шейнин. Другие данные о сотрудниках ОГПУ в составе тройки ПП ОГПУ в ЛВО в деле отсутствуют".

К письму была приложена справка о реабилитации.

В результате арестов, прошедших на Мурманской биологической станции, ее дальнейшая деятельность стала невозможной. В конце 1933 г., просуществовав больше полувека, она была закрыта. Ее имущество и архивы передали Полярному институту рыбного хозяйства и океанографии, организованному в системе Наркомпищепрома в Мурманске.

Жизнь и научная работа многих честных людей, работавших на станции, были изломаны, их исследования прекращены. Вернуться в науку удалось далеко не всем, продолжить работу на Мурмане – почти никому. Но разгром станции нанес вред не только отдельным ученым, а и самому развитию науки на нашем Севере. Развитие фундаментальной гидробиологии наших северных морей было надолго прервано. Прекратились комплексные рейсы-разрезы по Кольскому меридиану, так высоко оцененные Нансеном, которые являлись по сути мониторингом Баренцева моря. Более того, переданные в ПИНРО материалы этих разрезов, по-видимому, в дальнейшем были утеряны. А они представляли огромный интерес, давая картину моря, еще не затронутого катастрофическими переловами последующих лет и пока еще не подвергавшегося влиянию будущих загрязнений. Наконец, исчезла база работы для множества приезжих специалистов и студентов, база развития нашей полярной гидробиологии.

Вред, нанесенный гибелью Мурманской станции, был огромен. И когда прошел первый шок, была предпринята попытка как-то исправить положение. В 1936–1937 гг. в Дальних Зеленцах, значительно восточное Кольского залива, Академия наук организовала новую биологическую станцию, также названную Мурманской. Но это было совсем другое учреждение, с намного более скромным масштабом работ. Вместо сотни специалистов и студентов в год она могла принимать лишь несколько человек. А главное – была оборвана нить преемственности и традиций.

Остается рассказать о судьбах некоторых героев этого повествования.

Герман Августович Клюге, вернувшийся было в Полярное, был вызван в ГПУ, где ему сообщили, что он приговорен к трем годам условно, без поражения в правах (т.е. без ссылки). Он работал в Ленинграде, в Музее Арктики, где некоторое время занимал пост директора, но неожиданно 20 апреля 1934 г. ГПУ предложило ему покинуть Ленинград в 24 часа. И он выбрал, пожалуй, самое оригинальное место ссылки: более полутора лет проработал биологом на зимовке на мысе Желания на Новой Земле.
Большой ученый и бесконечно добрый человек, душа и совесть Мурманской станции, он прожил большую и, несмотря ни на что, очень счастливую жизнь. Ему удалось вернуться в Ленинград и продолжить исследования своих любимых мшанок в Зоологическом институте Академии наук. Он и умер в институте, за своим рабочим столом...

Летом 1934 г. И.И.Месяцев добился того, что Н.П.Танасийчук, М.С.Идельсон и А.В.Соколов были расконвоированы и прикомандированы к организованной им Каспийской экспедиции. Но после убийства Кирова они снова были взяты под стражу и отправлены в Прорвлаг, находившийся на берегу Каспия, между устьями Эмбы и Урала, в совершено безлюдной и безводной (воду доставляли морем) местности Прорва. У лагеря были своим промысла – их суда тоже ходили под черными парусами. Но, чтобы ловить рыбу, надо было ее найти, а для этого нужны были специалисты. Н.П. назначили помощником начальника промысловой разведки лагеря, и он стал плавать на разведывательном судне УЛАГа, где начальником был уже давно сидевший ихтиолог А.А.Клыков.

В конце 1935 г. Н.П. был досрочно, "за ударную работу", освобожден. Вместе с женой он стал работать в Астрахани, на Волго-Каспийской рыбохозяйственной станции. Но судимость тянулась за ним много лет, не позволила вернуться в Ленинград и едва не погубила зимой 1941 г., когда он вместе с семьей был "спецпереселен" из Астрахани. На две баржи (одна – сухогрузная, другая – нефтеналивная) под охраной откормленных энкаведешников в щегольских белых полушубках посадили не менее четырех тысяч человек.

Здесь были и семьи некогда судившихся и сосланных (а ими полна была Астрахань), и астраханские немцы, а в последний момент сюда привезли не менее тысячи досрочно освобожденных из тюрем уголовников. Была тут и мать маршала Тухачевского, умершая сразу по приезде в Челкар, где сгрузили часть эшелона; были жена и дочь некогда известного коллекционера Бурцева, к которым потом ездил в Актюбинск Ираклий Андроников за остатками огромной коллекции рукописей; была даже семья старого еврея по фамилии Гитлер, которого сослали за то, что он упорно отказывался эту фамилию сменить. Две недели баржи тащились за ледоколом сквозь льды рано замерзшей волжской дельты. Морозы доходили до –20°С, и на нефтянке, где люди сидели на палубе, каждое утро собирали замерзших и хоронили их за бортом. Немногим больше 100 км пути удалось одолеть за две недели. Затем, в шторм, пересадка по пляшущим сходням на пароход "Карл Маркс" – вещи срывались и раздавливались между бортами. Три дня пути до Красноводска без пресной воды, затем в битком набитых теплушках долгий путь через всю Среднюю Азию. Мертвых (а их становилось все больше) выносили на остановках и оставляли под насыпью. И, наконец, перед самым Новым годом – разгрузка в глухом казахском селе, и штампы в паспортах:

"Действителен в пределах Джурунского района Актюбинской области". История спецпереселений во время войны еще ждет своего летописца…

Работы в райцентре не было, людей в пургу и стужу увозили в дальние колхозы. Порой в дороге замерзали дети... Н.П.Танасийчуку с семьей удалось задержаться в Джуруне, променивая на еду остатки вещей.

Снова вспоминает В.С.Танасийчук: "Шли дни, мы писали в Астрахань, но почта работала медленно. Телеграммы шли по две недели. И вдруг однажды – телеграмма от Богданова{20}(он был директором ВНИРО, которое эвакуировалось в Астрахань). Я помню эту телеграмму дословно: "Мы помним о вас заботимся не падайте духом". Мы с Н.П. шли с почты и плакали...".

С огромными трудностями удалось добиться перевода в Гурьев и добраться до него. Н.П. был назначен заведующим наблюдательным пунктом ВНИРО, B.C. – научным сотрудником, 14-летний сын стал лаборантом. Ихтиологические и научно-промысловые работы велись здесь настолько успешно, что в конце войны Н.П. был награжден медалью "За трудовую доблесть". Но еще до этого семье удалось вернуться в Астрахань.

Один из крупнейших знатоков Северного Каспия и его ихтиофауны Николай Парфентьевич Танасийчук скончался 1 января 1960 г. После его смерти Вера Степановна покинула Астрахань и вместе с дочерью, тоже ставшей ихтиологом, работала в системе ВНИРО в Риге и Киеве. В 1974 г. они переехали в Ленинград и стали работать в ГосНИОРХе. Круг замкнулся: через сорок лет ленинградцы вернулись в родной город. Умерла Вера Степановна в 1990 г.

Аресты на Мурманской биологической станции, предварившие ее закрытие, – один из множества кусочков огромной мозаики зла, которую предстоит изучить историкам. Они интересны тем, что в это время машина насилия была еще не отлажена и не успела набрать обороты. Еще нет или почти нет избиений, еще нужны какие-то доказательства, еще сердобольны конвойные и стража, а порядки в лагере могут быть патриархально беззаботными. Но уже исчезают понемногу следы законности, начинает работать безлично-жестокая система "троек". Еще не "берут" партийцев, но уже близится декабрь 34-го и не за горами 37-й и прочие страшные годы.

Примечания:

{1} Предисловие, послесловие и примечания доктора биологических наук В.Н.Танасийчука.
{2} Николай Парфентьевич Танасийчук.
{3} "Сотрудник I разряда получал 108 р., сколько и матрос на "Книповиче". Заведующий отделением – 120 р., а моторист – 180 р. – ставку директора станции".
{4} Одной из участниц описываемых событий была физиолог Нина Абрамовна Вержбинская (р. 1906). На Мурманской станции она под руководством Е.М.Крепса занималась биогидрохимией и сравнительной физиологией беспозвоночных животных. Она полагает, что статья в "Ленинградской правде" могла быть вызвана невыполнением обещаний, данных И.И.Месяцевым. Нина Абрамовна вспоминает: "Иван Илларионович Месяцев был очень увлекающийся человек. Став директором ГОИНАа, он наобещал выполнить огромный объем работы и наладить глубинный траловый лов трески в Норвежском море у Лофотенских островов. Это была абсолютная авантюра. Рыбтрест не обладал флотом нужного профиля: у него не было ни тралов для глубинного лова, ни специалистов-промысловиков, ни рыбообрабатывающих заводов нужной мощности, ни тары для засолки рыбы, ни опыта. Естественно, ничего путного получиться и не могло. Мурманская же биологическая станция была слабо оснащена и флотом для плавания в открытом море, и людьми. Естественно, что выполнить намеченный объем работы за два года было невозможно. План промысла. Рыбтрест не выполнил, и обвинили во всем "науку". При этом пострадал не Месяцев, а совершенно невинные люди".
{5} Федор Евгеньевич Белов (1895–1976), гидролог и гидрохимик.
{6} Осадчий (?—?), гидролог.
{7} Татьяна Федоровна Дементьева (1904–1990), гидробиолог и ихтиолог.
{8} Михаил Соломонович Идельсон (1903–1942), гидробиолог и ихтиолог.
{9} Татьяна Васильевна Вобликова (1898–1986), альголог.
{10} Валентин Алексеевич Бородатов (1900–1968), ихтиолог.
{11} Зинаида Георгиевна Паленичко (1900–1970), гидробиолог.
{12} Николай Львович Гербильский (1900–1967), ихтиолог.
{13} Иван Федорович Правдин (1880–1963), ихтиолог.
{14} Фамилию этого ученого мы решили не публиковать. Впоследствии, в лысенковщину, он вел себя достойно (В.С.Т., В.Н.Т.).
{15} Версия эта заключалась в следующем: Степан Степанович Стражев (1863–1942), заведующий закалочной и термической мастерской Путиловского (Кировского) завода, крадет на заводе секретные материалы и передает их Н.П.Танасийчуку. Тот в свою очередь передает их "агенту мировой буржуазии Зунду". Однако С.С.Стражева следователи даже и не вызывали; по-видимому, абсурдность обвинения в шпионаже старого производственника, награжденного грамотой Героя Труда, была слишком очевидна. Это был еще не 37-й год...
{16} Н.А.Вержбицкая вспоминает: "Меня почему-то держали отдельно от других, в одиночке, первый месяц без прогулок и передач, и очень часто допрашивали по ночам. Упорно требовали сознаться в существовании на станции какой-то подпольной вредительской организации. Мы все тогда как-то не боялись и на допросах честно говорили то, что было на самом деле. Ничего, кроме интереса к морю, к науке о море, у нас не было: ни у молодежи, ни у старших товарищей. Работали с огромным энтузиазмом, не считаясь со временем. Зарплату получали очень скромную, не было никаких полярных прибавок. Мы радовались этой работе, были счастливы, что делаем большое, нужное стране дело. Мы считали себя (да и на самом деле были) пионерами в комплексном изучении Баренцева моря, проводимом на современном научном уровне. Все это я неустанно говорила на каждом допросе. Меня пугали очными ставками. А я просила дать их, так как была уверена, что на очной ставке вскроется вся ложь этого "дела". В конце концов меня перестали вызывать на допросы, но так и продержали в одиночке до конца декабря 1933 г.".
{17} Наталья Сергеевана (?) Обухова (?—?), ихтиолог.
{18} Александр Александрович Шорыгин (1896–1948), гидробиолог.
{19} Вполне возможно, подписка о невыезде была оформлена задним числом. Ведь следователь после первого освобождения говорил о том, что обвинение снято.
{20} Александр Сергеевич Богданов (р. 1907), ихтиолог.
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

Полярный вуз

Сообщение fisch1 » 31 Январь 2016 21:55

 МБС.jpg
Лебедев Н.К. Полярный вуз//Арктика. Москва ; Ленинград : Государственное учебно-педагогическое издательство, 1932.
Полярный вуз.
Наука создала на пороге Арктики свою базу. Эта база —Мурманская биологическая станция, единственное в мире научное учреждение за полярным кругом. Это учреждение заслуживает того, чтобы о нем сказать несколько слов.
Станция построена в порте Александровске вблизи Мурманска.Это — своего рода настоящий полярный университет,имеющий лаборатории, библиотеку, музей, аквариум и помещения для приезжающих работать на станцию ученых и студентов.
Станция обладает собственным моторным судном, на котором производит через каждые три месяца (в феврале, мае, августе и ноябре) научные экспедиции в Баренцево море по Кольскому меридиану далеко на север, до 75° северной широты.
На этом рейсе с экспедиционного судна производятся всевозможные научные наблюдения: и гидрологические (измерение температуры воды в море, определение солености воды) и биологические (на Дно моря опускают Трал и вылавливают им со дна моря рыб и морских животных).
В аквариуме станции можно видеть в бассейнах плавающих рыб, какие водятся в Баренцовом море, чудные экземпляры морских звезд, голотурий, морских лилий, медуз, осьминогов,огромных крабов и различных раков.
С каждым годом работы станции расширяются и захватывают все больше и больше практических и научных задач. Десятки экскурсий едут сюда летом из самых отдаленных мест нашего Союза.
Станция представляет крупное научно-исследовательское учреждение, ведущее работы и теоретического и практического значения.
Без сомнения, с развитием Мурманского края Мурманская биологическая станция вырастет в крупное научное учреждение Союза по изучению природы и жизни северных советскихморей.'
fisch1
 
Сообщения: 2867
Зарегистрирован: 13 Ноябрь 2014 19:59

Мурманская биологическая станция

Сообщение ББК-10 » 28 Июль 2020 12:29

Полярная Правда, 1924, 25 июня, №38

 Полярная Правда, 1924, 25 июня №38 клюге.jpg
Майский рейс Мурманской Биологической Станции к 75° сев. шир.


С 25 мая по 2 июня Мурманская Биологическая Станция совершила очередной, по программе международных исследований Северных морей, Майский рейс по Кольскому меридиану до 75° сев. шир.
Рейс этот произведен при широкой поддержке со стороны государственных учреждений и хозяйственных органов. Губисполком признал обязательность рейса во чтобы то ни стало и организовал помощь к осуществлению этого дела, в результате чего Ленинградское представительство ГПУ и Мурманский Губотдел его предоставили для рейса тральщик и команду, а местные учреждения и хозорганы взяли на себя материальное снабжение экспедиции распределив между собою все расходы по снабжению тральщика углем, маслом, продуктами и денежным пособием. Так, Мурманская ж. д. и Торговый Порт обеспечили рейс углем в количестве 50 тонн, Севгосрыбтрест дал машинное и цилиндровое масло около 14 пудов, Центросоюз отпустил на усиление питания команды тральщика продуктов на 100 р, затем Госторг дал 100 р, Севкорыба и Желрыба по 50 р. на выдачу денежного пособия команде.
Рейс был совершен полностью и даже благодаря хорошей погоде экспедиции удалось пройти несколько дальше, а именно: до 75° 40' сев. шир., причем начиная с 75° судно
шло уже во льдах которые были сначала рыхлыми и мелкими в виде отдельных плавающих льдин, а затем стали более плотными, в силу чего, а также и потому, что основное задание было выполнено, командир судна повернул обратно, не желая расковать целостью лопастей винта.
Означенный рейс, как и все предыдущие, производившиеся Станциею, начиная с Мая 1921 года, имеет целью в первую очередь определить колебания в количестве приносимой Гольфштремом теплой воды, степень ее нагретости и направления течения и, во вторую очередь, определить состав животного населения, как носимого в воде течением, так и донного населения. В зависимости от физических и химических свойств воды, а также и состава животного населения, находится и рыбное население океана, а потому эти рейсы имеют в конечном итоге чисто практическое значение, с каковой целью и были выработаны международной комиссией по исследованию Северных морей в Стокгольме и Христиании в 1900-01 годах соответствующие программы этих рейсов.
Мурманская Биологическая Станция приносит глубокую благодарность всем учреждениям и лицам, содействовавшим выполнению ею означенного рейса.
Аватара пользователя
ББК-10
 
Сообщения: 10072
Зарегистрирован: 05 Ноябрь 2014 17:53

Мурманская биологическая станция

Сообщение ББК-10 » 30 Июль 2020 16:08

Полярная Правда, 1924, 12 июля, №45

 Полярная Правда, 1924, 12 июля №45 ММБС КЛЮГЕ.jpg
Мурманская Биологическая Станция.

В 1899 году перенесена с Соловок на Мурман в гор. Александровск Биологическая Станция, которая до 1904 года существовала на пожертвования и взносы частных лиц.
С 1904 года станция начала получать определенный бюджет в 8500 рублей и тогда была учреждена должность заведывающего, на которую был избран С. В. Аверинцев, пробывший в этой должности по июль 1908 года.
С августа 1908 года заведывающим был выбран Г. А. Клюге. С 1911 по 1914 г.г. помощником заведывающего был Д. М. Федотов.
Д. М. Федотов с 1919 по 1922 г. состоял профессором Пермского университета, а в настоящее время он опять состоит старшим научным сотрудником Станции.
С 1913 г. бюджет Станции увеличен до 15.000 р. ежегодно.
С 1904 по 1921 год высшим органом Станции была Комиссия из заведывающего Станцией и выборных членов; Петроградского О-ва Естеств., а с 1921 г. эту Комиссию заменил Ученый Совет Станции с председателем К. М. Дерюгиным из выборных членов Ленинградского и Московского О-ва Естеств.
Станция обратилась в исследовательский институт с отделениями: зоологическим, ботаническим, гидрологическим и научно—промысловым. Каждое отделение состоит под особым руководством ученого специалиста.
Аватара пользователя
ББК-10
 
Сообщения: 10072
Зарегистрирован: 05 Ноябрь 2014 17:53

Мурманская биологическая станция

Сообщение ББК-10 » 30 Июль 2020 16:56

Полярная Правда, 1924, 12 июля, №45

 Полярная Правда, 1924, 12 июля №45 ММБС КЛЮГЕ - 0003.jpg
 Полярная Правда, 1924, 12 июля №45 ММБС КЛЮГЕ - 0004.jpg
 Полярная Правда, 1924, 12 июля №45 ММБС КЛЮГЕ - 0005.jpg
 Полярная Правда, 1924, 12 июля №45 ММБС КЛЮГЕ - 0006.jpg
Праздник науки на Мурмане.

(1899 — 12-го июля — 1924).


Сегодня, 12-го июля, исполняется 25 лет существования на Мурмане Мурманской Биологической Станции.
Этот день для Мурмана — день праздника науки 25 лет непрерывной работы над изучением жизни Северного Океана и его обитателей, над путями и колебаниями благодатного Гольфштрёма, над прибрежной природой; вдали от культурных центров, часто без связи с ними в течение, долгих месяцев; под вой полярных вьюг и рев штормов,— это работа, при которой повседневность переходит в подвиг.
При таких условиях работники Станции творили большое деле, хотя некоторым, с виду, их работа казалась мелкой и, с точки зрения непосредственной выгоды, даже бесполезной (были и такие люди). Но это могло казаться только тем, кто не вдумывался и не старался понять этой работы.
Когда хотят построить огромное и сложное здание — сперва составляют план его; для плана же необходимы предварительные расчеты, в свою очередь рассчитанные на наблюдениях и опытах. Строющий здание без этих предварительных работ рискует быть погребенным под его развалинами.
Работа Станции в целом — это опыты, наблюдения, расчеты, обобщения, планы 15 выработка материала и вместе с тем, по мере сил, возведение отдельных частей огромного здания.
Возьмем случай. Для того, чтобы поставить на должную высоту мурманские рыбные промысла — эту основу экономического бытия тружеников моря— необходимо прежде всего всестороннее изучение жизни рыб, обитающих в Северном Океане и Белом море, их привычек, под ходов, мест обитания, переселений, условий размножения; необходимо изучение той среды -в которой они живут, тех животных и растений, которыми они питаются. Необходимо изучение всех прихотливых изменений моря, теплых и холодных струй его, его солености. Необходимо самую рыбку взвесить, смерить, в душу ей заглянуть. И Мурманская Биологическая Станция, среди других работ, занималась и этим.
В этом — ее работа на пользу труженика-ловца. Если до сих пор мало пользовались результатами работ Станции в этом отношении, — то это не ее вина, а вина или косности предпринимателей, или нищеты ловцов.
«Чистой» науки нет. Самая отвлеченнейшая из наук может быть приложена к какой нибудь из самых практических сторон жизни
Изучение Станцией всех тех мшанок, ракушек, кольчатых червей и пр. и пр., что вызывает у некоторых недоумение, может быть чрезвычайно полезным в самой обыденной практике.
Припомним один интересный пример.
Все мы знаем селедку—астраханку и все мы знаем, какое огромное значение имеет эта рыба в питании рабочего люда, но немногие знают, что эта рыба, называвшаяся "бешенкой", раньше не шла в пищу и гнила выброшенная рыбаками на берег. И только когда великий русский ученый, основатель науки о зародышах. Карл Бэр, лет 80 назад, нашел способ ее засаливать, она приобрела такое огромное полезное значение. А этому предшествовали чисто научные наблюдения и опыты.
Несмотря на то, что рабочий путь Станции далеко невсегда был гладок, что бывали перебои в ее работе, как это было, например, во время интервенции, когда работу пришлось свернуть за отсутствием средств, — станция в конечном счете не только сохранила результаты своих работ, но и расширила работу до размеров международного значения: так, например, с 1921 года совершаются международные рейсы по исследованию Гольфштрёма.
Научная деятельность Мурманской Биологической станции известна далеко за пределами Союза Республик. Эта известность есть признание большого научного значения трудов ее и награда за эти труды.
Много сделала Станция за двадцать пять лет существования на Мурмане, но она могла бы сделать еще больше, если бы ей помогали те, кто должен быть заинтересован в "больших уловах". Только в последнее время, по инициативе Губисполкома, некоторые государственные и хозяйственные организации пришли на помощь в ее работе. И честь им: при их помощи осуществлен международный майский рейс к 75 сев. широты для исследования Гольфштрёма.
Но на этом нельзя останавливаться: всякий, кто действительно заинтересован в развитии производительных сил Мурмана, должен материально, а не на словах помочь Станции.
Приветствуя единственную в мире полярную биологическую станцию в этот знаменательный для Мурмана день, верим в дальнейшее развитие ее высокополезных научных работ и надеемся, что ближайшим результатом этих работ будет подъем хозяйственной мощи обнищавшего ловца—промышленника.
В. Алымов.
Аватара пользователя
ББК-10
 
Сообщения: 10072
Зарегистрирован: 05 Ноябрь 2014 17:53

Мурманская биологическая станция

Сообщение ББК-10 » 03 Август 2020 17:52

Полярная Правда, 1924, 19 июля, №48

 Полярная Правда, 1924, 19 июля №48 ММБС празднование - 0001.jpg
Празднование 25-летия Биологической Станции.

12-го июля в Александровске на Океане происходило торжественное празднование 25 летнего существования на Мурмане Мурманской Биологической Станции.
Из Мурманска приехали делегации от Губисполкома, Губкома РКП, Губпрофсовета, кооперативных, хозяйственных и иных учреждений.
На торжество собралось свыше 120 человек гостей. Торжественное заседание, состоявшееся под председательством председателя Губисполкома т. Мельникова, открылось пением Интернационала.
Заведывающий Станцией Г. А. Клюге сообщил о значении Станции и о ее работе с момента ее возникновения и до настоящего времени. Председатель Губисполкома т. Мельников приветствовал Станцию в лице всех ее научных сотрудников, рабочих и служащих, от имени Губисполкома и прочитал поднесенные грамоты — адреса. Первая — от имени Губисполкома, Губкома, Губпрофсовета , Кооперации, представителей Красной Армии и Флота, хозяйственных и общественных организаций губернии — поднесенная Станции, как научному учреждению.
 Полярная Правда, 1924, 19 июля №48 ММБС празднование - 0002.jpg
 Полярная Правда, 1924, 19 июля №48 ММБС празднование - 0003.jpg
„Да здравствует Союз Труда и Науки — эта самая верная крепкая основа для борьбы за международное братство трудящихся!" — заканчивалась она.
Вторая грамота была вручена завед. Станцией Герману Августовичу Клюге от имени Губисполкома и Губпрофсовета В ней говорилось о заслугах Г. А. Клюге, непрерывно в течение 16 лет ведущего научную работу на берегу Северного Океана. Указывалось на трудность этой работы и на ту исключительную любовь к суровому Мурманскому краю, которая заставила Клюге променять большую ученую карьеру в научных центрах на работу вдали от них — на краю Земли, в суровых полярных условиях В этой грамоте говорилось, что Губисполком и Губпрофсовет постановили признать Г. А. Клюге за его заслуги героем труда.
Тов. Н. И. Титов приветствовал Станцию и Г. А. Клюге от имени Губкома РКП и указывал на великое значение науки в борьбе рабочего класса за коммунизм.
От Губпрофсовета, профессиональных и рабочих организаций приветствовал председатель Губпрофсовета т. Иженцев. От кооперативных и хозяйственных организаций — т. Яйцов. От Александровского Волисполкома — председатель его т. Лебедев.
Кроме этого были приветствия от занимающихся на Станции: группы Московских студентов, группы Эстонских студентов и др.
Приветственные телеграммы были присланы от Академ. Центра (тов. Кристи), от Общ. Естествоиспытателей при Акад. Наук, от президиума Мургубисполкома, от Мургубкома РКП, Губпрофсовета, Губплана, Губстатбюро и др.
Заседание закончилось исполнением Интернационала.
На состоявшемся после заседания банкете было произнесено много тостов "за союз науки и труда", "за дальнейшее научное процветание Станции", "за учащуюся новую молодежь" и пр. и пр.
 Полярная Правда, 1924, 19 июля №48 ММБС празднование - 0004.jpg
 Полярная Правда, 1924, 19 июля №48 ММБС празднование - 0005.jpg
Празднество закончилось часа в 3 утра, после чего на специальном пароходе гости выехали в Мурманск.
15-го июля Мургубисполком получил телеграмму от Главнауки, в которой Главнаука приветствует Станцию и Г. А. Клюге и утверждает, что Губисполком вполне заслуженно признал Г. А. Клюге Героем Труда.
Так чествовала пролетарские организации научное учреждение и тружеников науки. Для сравнения интересно привести пример из прошлого.
В 1915 году во время войны по проискам Александровского исправника, Г. А. Клюге был арестован и только потому, что носит "немецкую" фамилию и занимается научными делами для полицейского исправника непонятными, по во всяком случае для полиции "подозрительными", а потому к нему было предъявлено обвинение в шпионстве и Г. А. Клюге переслан в тогдашний Петроград, где и просидел несколько недель.

Приветствие Главнауки

Председателю Мургубисполкома.

Главнаука приветствует с 25-ти летним юбилеем старейшую заполярную Биологическую Станцию, сыгравшую большую роль в науке. Особо приветствуется Герман Августович Клюге, заслуженно признаваемый Губисполкомом Героем Труда.
Завглавнаукой А. Пинкевич.
Аватара пользователя
ББК-10
 
Сообщения: 10072
Зарегистрирован: 05 Ноябрь 2014 17:53

Мурманская биологическая станция

Сообщение ББК-10 » 03 Август 2020 19:10

Полярная Правда, 1924, 22 июля №49

 Полярная Правда, 1924, 22 июля №49 ММБС.jpg
От Мурманской Биологической Станции.

12-ое июля ознаменовалось чествованием Станции по случаю двадцатипятилетия работы ее на Мурмане. Станция обязана этим чествованием Мургубисполкому, по инициативе которого в устройстве празднества приняли участие губернские советские учреждения, партийные, профессионально-рабочие, кооперативные и общественные организации и представители Красной Армии и Флота.
Всем этим учреждениям и организациям Станция приносит свою глубокую благодарность.
Пользуясь случаем, Станция должна отметить с искренней признательностью то отношение, которое проявляют к ее интересам, нуждам и работам все Мурманские организации. Учрежденный же Губисполкомом и Губплановой комиссией комитет содействия работам Станции, согласуя интересы и запросы Станции с отношениями к нам местных организаций, приводит к реальному удовлетворению многих существенных нужд Станции. Установившиеся таким образом взаимоотношения между Станцией и краем вселяют уверенность в прочности положения Станции и дальнейшего развития ее работы.
Вместе с тем позволю себе и от себя лично выразить мою глубокую признательность за оказанные мне лично внимание и честь признания меня героем труда, что считаю для себя наивысшим удовлетворением за все мои труды в течение моего пребывания на Мурмане.
Г. Клюге.
Аватара пользователя
ББК-10
 
Сообщения: 10072
Зарегистрирован: 05 Ноябрь 2014 17:53

Мурманская биологическая станция

Сообщение ББК-10 » 04 Август 2020 14:14

Полярная Правда, №6, 15 января 1925 г.

 Полярная Правда, №006, 15 января 1925 ММБС рейс.jpg
Декабрьский рейс Мурманской Биологической Станции к 75° Северной широты.

У берегов Мурмана Северный Ледовитый Океан не замерзает. Это исключительное обстоятельство зависит от теплого океанического течения - Гольфштрема.
Гольфштрем начинается на экваторе в Мексиканском заливе Атлантического Океана у берегов Америки. Здесь палящие лучи тропического солнца нагревают океанические воды до 25—28° С. Нагретая таким образом вода мощным потоком, подобно широкой реке, направляется к северу. Вследствие вращения земли течение отклоняется от берегов Америки к берегам Европы, достигает Северного Ледовитого Океана и здесь, у берегов Мурмана, разбившись на несколько рукавов, постепенно охлаждается и теряется в холодных водах Ледовитого Океана.
При охлаждении теплота воды не пропадает даром, а согревает воздух, благодаря чему климат Мурманского побережья значительно теплее других местностей, находящихся на одинаковой географической широте.
Влияние Гольфштрема отражается и на других сторонах океанической жизни. Вместе с ним приносятся мельчайшие морские животные из более южных мест Океана, создаются исключительно благоприятные условия к обилию морского населения, а это все непосредственно сказывается на обилии рыбы, для которой мельчайшие морские животные служат пищей.
Конечно, Гольфштрем не остается постоянно в одном и том же состоянии. Один год он бывает более нагретым, его напряжение сильнее, другой раз менее нагретым. Это все сейчас же сказывается на климате Мурманского побережья и даже всей северной полосы России и на обилии рыбы. Но, как не изменчиво это напряжение Гольфштрема, в нем имеется определенная зависимость, известный порядок, благодаря чему можно вперед знать о том влиянии, которое окажет данное состояние Гольфштрема на климат, обилие рыбы и другие явления океанической жизни. Для выяснения этой зависимости надо подробно из года в год изучать состояние вод Гольфштрема в различных пунктах его течения.
В 1899—1901 г. международная комиссия ученых различных государств, между прочим и России, установила определенную схему для исследования вод северных морей. Были сконструированы специальные приборы для производства необходимых исследований.
Все страны, участвовавшие в соглашении, условились в определенное время года, именно в феврале, мае, августе и ноябре производить наблюдения по заранее выработанной программе.
Наблюдения эти заключаются в том, что с различных глубин, через каждые 1/8 берутся пробы воды, определяется ее температура, производится лов мельчайших морских животных, так называемых, планктона, делаются метеорологические наблюдения. Сопоставляя все эти наблюдения между собой за одни и те же месяцы в разные годы, можно выяснить в какой зависимости они между собой находятся.
На долю России досталось исследование Мурманских вод до 75° Сев. шир. Эти исследования производились Мурманской Научно Промысловой экспедицией, а с 1921 г. Мурманской Биологической Станцией.
К сожалению, в распоряжении Станции совершенно нет материальных средств снаряжать рейсы для выполнения этих наблюдений. Станция располагает только научными сотрудниками и необходимыми приборами. Все же, благодаря помощи Мурман-
ских учреждений, она имеет возможность выполнять эти рейсы, хотя и не вполне регулярно.
7—15 декабря 1924 г. Биологической Станцией выполнен рейс, который должен был бы быть еще в половине ноября. Вследствие различных обстоятельств возможность получения для рейса тральщика задержалась и только благодаря энергичному содействию председателя Мурманского Губисполкома т. Мельникова, Ленинградского полномочного представительства и Мурманского Отдела Г. П У. вопрос разрешился в благоприятную сторону. Материальное снаряжение рейса всецело выполнено Мурманскими учреждениями: Г. П. У. предоставило в распоряжение Станции тральщик со всей командой, Мурманский Губисполком снабдил тральщик углем, машинным маслом, отпустил средства на усиление питания команды тральщика.
В рейсе принимали участие сотрудники Станции: Ф. Е. Белов, И. Г. Закс, К. Ф. Катаев, Г. М. Крекс и М. Н. Михайлов Весь рейс сопровождался значительным волнением, вследствие чего некоторое приборы были потеряны.
На обратном пути судну пришлось выдержать жестокий шторм, доходивший до 11 баллов. Несмотря на эти неблагоприятные обстоятельства наблю-
дения производились на всех станциях до 75° Сев. широты. Команда тральщика выказала живой интерес к работам сотрудников Станции, с большой охотой помогали им при выкручивании троса с опускаемыми а море приборами и орудиями лова, вообще, сотрудники Станции встретили со стороны команды самое теплое и благожелательное отношение.
Наблюдения этого рейса показали, что температура воды на всех глубинах и станциях выше температуры, наблюдавшейся в ноябре 1921 г, хотя рейс и был выполнен только в декабре месяце.
На обратном пути тральщик зашел в одно из становищ Восточного берега, где в "Красном уголке" при радио-станции, находившимся на судне корреспондентом "Красной Газеты" И. И. Бондаренко, был сделан доклад о международном положении, сотрудником Биологической Станции И. Г. Заксом — о рейсе, командой тральщика при участии сотрудников Станции был поставлен импровизированный спектакль-концерт.
За все оказанное содействие при выполнении рейса Станция выражает всем лицам и учреждениям свою искреннюю признательность.
Г. Халатин.
Аватара пользователя
ББК-10
 
Сообщения: 10072
Зарегистрирован: 05 Ноябрь 2014 17:53

Мурманская биологическая станция

Сообщение ББК-10 » 04 Август 2020 14:58

Полярная Правда, №35, 19 марта 1925 г.

 Полярная Правда, №035, 19 марта 1925 ММБ.jpg
Мурманская биологическая стояния остается в ведении Главнауки.

Из опубликованного и Известиях ВЦИК списка ученых обществ находящихся в ведении Главнауки и состоящих на госбюджете Центральной властью РСФСР Мурманская Биологическая Станция оставлена на госбюджете и подчинена непосредственно Главнауке. Таким образом, стремление некоторых ленинградских ученых кругов — создать между Станцией и Главнаукой промежуточную административную инстанцию осталось неосуществленным.
Аватара пользователя
ББК-10
 
Сообщения: 10072
Зарегистрирован: 05 Ноябрь 2014 17:53

Мурманская биологическая станция

Сообщение ББК-10 » 05 Август 2020 11:35

Полярная Правда, №64, 2 июня 1925 г.

 Полярная Правда, №064, 2 июня 1925 ММБС рейс.jpg
Очередной рейс к 75-й параллели.

На днях ожидается прибытие из Архангельска в Александровск парохода Убекосевер "Полярный" на котором сотрудники Александровской биологической станции отправятся в очередной ежегодный рейс к 75-й параллели для научных наблюдений. Пароход "Полярный" уже вышел из Архангельска.
Аватара пользователя
ББК-10
 
Сообщения: 10072
Зарегистрирован: 05 Ноябрь 2014 17:53

Мурманская биологическая станция

Сообщение ББК-10 » 05 Август 2020 11:39

Полярная Правда, №85, 23 июля 1925 г.

 Полярная Правда, №085, 23 июля 1925 ММБС.jpg
Оборудование Биологической станции.

По ходатайству Мургубисполкома Совнарком постановил отпустить из резервного фонда СНВ РСФСР 7.000 рублей на расходы по оборудованию Мурманской биологической станции.
Аватара пользователя
ББК-10
 
Сообщения: 10072
Зарегистрирован: 05 Ноябрь 2014 17:53

Мурманская биологическая станция

Сообщение ББК-10 » 10 Август 2020 21:21

Полярная Правда, 1928, №7, 17 января

 Полярная Правда, 1928, №007, 17 января 1928 бот ММБС.jpg
Бот для биостанции

Александровской биологической станции разрешено приобрести заграницей бот для изыскательных работ. Для покупки бота станции выдано лицензий на 10.000 рублей.
Аватара пользователя
ББК-10
 
Сообщения: 10072
Зарегистрирован: 05 Ноябрь 2014 17:53

Мурманская биологическая станция

Сообщение ББК-10 » 11 Август 2020 17:09

Полярная Правда, №15, 3 февраля 1927 г.

 Полярная Правда, №015, 3 февраля 1927 немецкая эксп.jpg
Германская океанографическая экспедиция в Мурманских водах

Летом 1926 года в прилежащей к Мурманскому берегу части Северного Ледовитого океана работала германская гидрологическая экспедиция на пароходе «Циттен». Экспедиция успешно выполнила два, так называемых "разреза". Первый разрез был сделан по Кольскому меридиану до 75 параллели, затем судно прошло на восток до 38 меридиана, откуда сделало 2-й разрез в южном направлении до Мурманского берега, зайдя здесь в Иокангу.
Это было в конце августа.
Выполненные экспедицией разрезы особенно ценны в научном отношении ввиду того, что работа нашей Мурманской биологической станции, была в этом году в значительной мере затруднена из-за недостатка средств. На обратном пути экспедиция заходила в гор. Александровск, где согласовала свои работы с работой русских исследователей.
Подробно, с большим интересом были осмотрены германцами все помещения биологических станций.
Экспедицией собран огромный гидрологический материал; произведенный же ею лов, недалеко от Канина Носа, дал большой сбор по промысловым рыбам.
Со времени мировой войны, — это первая океанографическая экспедиция, посетившая Баренцово море и в частности Мурманские воды.
Руководителем экспедиции состоял проф. Бруно, Шульц его помощником и старшим биологом докт. Вульф.
Аватара пользователя
ББК-10
 
Сообщения: 10072
Зарегистрирован: 05 Ноябрь 2014 17:53

След.

Вернуться в Полярные станции



Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 7

Керамическая плитка Нижний НовгородПластиковые ПВХ панели Нижний НовгородБиотуалеты Нижний НовгородМинеральные удобрения