Полярная Почта

**fisch1** » 15 Сентябрь 2018 22:18

Боровикова Л. Мученики ледяных пустынь : сто лет назад русские моряки попытались покорить Северный полюс / Людмила Боровикова // Чудеса и приключения. 2012. № 12. С. 58-61

**fisch1** » 16 Сентябрь 2018 14:14

Чесноков И. Н. Иду в неизвестность: Повесть/Худож. Т. Фадеева. — М.: Дет. лит., 1989.— 239 с.: ил.

Повесть о замечательном русском исследователе Арктики Г. Я. Седове, о его жизни во славу отчизны, о научном подвиге.

Содержание
АРХАНГЕЛЬСК. 27 АВГУСТА 1912 ГОДА
ПУТЬ К МОРЮ
СОЛОВКИ
ПЕРВЫЕ ШТОРМЫ
КРЕСТОВАЯ
ПИСЬМО
ВДОЛЬ НОВОЙ ЗЕМЛИ
ВЕХИ ПУТИ
НАХОДКИ В ТРЮМЕ
НАЧАЛО ЗИМОВКИ
ПУСТОШНЫЙ, ЛИННИК, ТОМИСААР
ВИЗЕ И ДРУГИЕ
ПОЛЯРНАЯ НОЧЬ
ПРАЗДНИК ВО ЛЬДАХ
МЫС ЖЕЛАНИЙ
ЛЕТО
ПИСЬМО
К ЗЕМЛЕ ФРАНЦА-ИОСИФА
МЫС ФЛОРА
БУХТА ТИХАЯ. 14 СЕНТЯБРЯ 1913 ГОДА
СНОВА ЗИМОВКА
НА ОХОТЕ
ПИСЬМО
РЕШЕНИЕ
НАКАНУНЕ
В ПУТЬ!
ПРИВАЛ
В РОПАКАХ
КУРС — ПРЕЖНИЙ
НЕУДАЧНАЯ ОХОТА
ПОСЛЕДНЯЯ ЗАПИСЬ
ОДНИ

CHesnokov Idu_v_neizvestnost.fb2.zip [468.47 КБ Скачиваний: 360]

**fisch1** » 20 Сентябрь 2018 22:02

Марков.С.Н.Последние дни Георгия Седова.Рассказ//Вокруг света 1940 №2

— Разрешите войти?
Плотный, еще не старый на вид человек в морской форме появился на пороге редакции «Правды Севера».
Он подошел к столу, поднес руку к козырьку фуражки и сказал просто и тихо:
— Пустошный Александр Матвеевич. Так мы увидели спутника великого полярника Георгия Седова.
Это было накануне двадцатой годовщины со дня смерти Седова — в конце февраля 1934 года, когда Пустошный принес в редакцию небольшую заметку, посвященную этой дате.
Всем хотелось подробнее порасспросить Пустотного, и мы попросили его рассказать нам как-нибудь о героической экспедиции, о его знакомстве с Седовым, о смерти полярного исследователя.
Пустошный охотно согласился на это, и через несколько дней мы вновь встретились с ним.
Вот что рассказал нам Александр Матвеевич.
— В 1912 году числился я учеником лоцмоном службы бывал на квартире у командира Елизаровского. Как-то прихожу к Елизаровскому, а у него в гостях сидит — такой обходительный, простой — старший лейтенант Седов. Прислушался я к их разговору и краем уха слышу — все насчет Северного полюса говорят.
Я в то время очень увлекался книгами о всяких путешествиях, и рассказы лейтенанта очень меня заинтересовали.
Как-то раз Седов и со мной заговорил. «Хочу, — говорит, — полюс открыть, все думаю, как экспедицию туда наладить».
Я ему и отвечаю, что люди для этого дела найдутся: дело важное. Он меня сразу понял и предупредил: «Смотри, Пустошный, ты еще молод, а дело, которое я затеваю, — опасное. Но если не боишься, и тебя возьму...»
Я обрадовался. Шутка ли сказать — пойду полюс открывать! А через несколько дней Седов мне и говорит: «Готовься, Пустошный. Еду в Петербург, через месяц буду здесь. Начнем собираться».
— Вот, поглядите, какие объявления тогда печатали, — прервал свой рассказ Пустотный и протянул .нам пожелтевшие листки газет.
«С разрешения господина министра внутренних дел, Архангельским обществом изучения русского Севера открыт сбор пожертвований на экспедицию капитана Георгия Яковлевича Седова к Северному полюсу. Пожертвования принимаются в канцелярии общества (здание Городской думы, рядом с Мещанской управой)...» — прочитали мы.
— А вот и фотография у меня сохранилась. Взгляните. В середине сам Георгий Яковлевич, в белом кителе, рядом с ним Визе, тогда он еще студентом был, справа сидит — здоровяка такой — Юган Томиссар, матрос, а рядом с ним Григорий Линник, мой с Седовым товарищ по полюсной партии. Это они в Архангельске, на Троицком проспекте, снимались...
Ну, начали мы сборы делать. У нас в Соломбале плотников достали, дом стали строить разборный, баню, продуктовый склад. Георгий Яковлевич купил посудину — «Святой мученик Фока», и право, что мученик! Но обшивка на «Фоке» была тройная, дубовая, толщиной двадцать семь сантиметров.
Собрались мы все... Ну, я вам лучше карточку покажу... Вот Седов, вот Кушаков — доктор, геолог Павлов, Пинегин — художник, он же фотограф, Визе, Линник, а вот и я выглядываю....
Теперь про полюс самое главное расскажу. Начальник спервоначалу ничего нам не говорил. Все обдумывал, видно.
А раз — никогда я этого не забуду — готовились мы заночевать в палатке, а Седов вдруг и говорит нам из темноты;
«Слушайте, ребята, что я вам скажу. Есть одна великая цель, и если мы захотим — достигнем ее. Я вам читал про Баренца и Франклина. Они шли — не боялись, и если и погибли, так не задаром. Цель у меня всю жизнь одна — открыть полюс. Вы знаете, что до полюса от нас всего шестьсот миль. Неужели мы их не пройдем? Люди вы крепкие, здоровые, да и я на здоровье не жалуюсь. Подумайте, ведь только шестьсот миль пройти! Пройдем если — сделаем подарок всему миру, а если погибнем — так не зазря. Пойдете ли вы за мной, согласны ли послужить науке? Вы — люди простые, говорите без хитрости, прямо».
Много мыслей у меня пронеслось тогда в голове. А Линник отвечает Седову вроде как шуткой, что, если, мол, нужно, пойдем и к полюсу, а начальника одного туда не пустим. В ту ночь и порешили идти в поход и поставить на полюсе русский флаг... Флаг у Седова хороший был припасен — шелковый.
Вернулись мы на судно, а там люди лежат в цинге. Коноплев болен, машинист Коршунов тоже. Начала наша полюсная партия снаряжаться. Брали с собой нарты, больше двадцати собак ездовых, провиант, оружие, приборы различные для наблюдений.
А цинга свое дело делает. К январю четырнадцатого года заболели штурман Сахаров, буфетчик Кизино, матрос Шестаков. И сам начальник на десны стал жаловаться. Все больше он в своей каюте лежал и людей туда по делам вызывал. Ну вот в середине января, помню, меня кличет вахтенный начальник:
«Пустошный, зови Линника и идите к начальнику в каюту».
Мы с Линником идем. Смотрим, Седов — веселый, хоть и лежит на койке. «Ну, — говорит, — полюсная партия, что на сегодняшний день сделано? Все ли в порядке? Доложи, Линник!»
Григорий все объяснил.
«Ну, скоро к полюсу пойдем», — говорит начальник.
«Есть идти к полюсу!» — отвечает Линник, и я за ним повторяю эти слова.
«Дойдем, ребята», — говорит начальник весело.
Перевел он нас с Линником на усиленный паек. Скоро и Седов отлежался, вышел из каюты. Велел он нам с Григорием Линником собак откармливать моржовым мясом, самим — на тяжелые работы не ходить, силы беречь. Себя он здоровым чувствовал и 15 февраля велел запрягать собак. Мы с Григорием живо уложили груз на нарты, в каждую нарту собак запрягли. Кок хлопочет с утра — прощальный обед готовит. День был серый, неприветливый... Для обеда все в салоне собрались, обедали молча. В конце обеда начальник встал и прочел приказ о выходе.Все, кто был на «Фоке», нас провожали. Затем Седов говорит: «Пора расставаться. Не прощайте, а до свидания. Ждите нас с полюса в августе!» Из ружей выстрелили в честь нашего выхода, снимки сделали, и мы двинулись на север.
Ходко шли, хорошо: собаки сытые, гладкие. И начальник веселый, будто все, что мы делаем, — обычная вещь, вроде как в гости едем. Ни о чем другом начальник не говорил, как только о полюсе, такая у него вера в удачу была. Геройский человек он был, с таким не страшно!
План был у него такой: от бухты Тихой на Земле Франца-Иосифа дойти до Теплиц-Бая, там как следует отдохнуть. Карту-то мы хорошо знали! Знали, как идти. Начальник все время на компас глядит и улыбается — стрела на норде лежит!
А впереди — льды да льды светятся. Нет-нет да и попадается полынья, разводья; обходим их и движемся дальше. Мороз все время сорок градусов.
Так шли сутки цельные, а на вторые — разбили палатку. Я за чем-то к Седову обращаюсь и говорю: «Господин начальник...», а он меня перебивает: «Нет, Александр, меня так не зови. Сейчас мы — братья: идем к одной цели. Давайте звать друг друга по именам: Григорий, Александр, Георгий... Хорошо?..»
Но нам непривычно как-то — Седов хоть и человек особенный, а все же офицер и умнее нас, простых матросов. Помирился он на том, что стали мы звать его по имени и отчеству. Вот какой он был — рыбацкий сын!
Ну, так вот и едем к Северному полюсу. Просто все было, ничего особенного... Начальник все больше молчал, а Линник нас развлекал. Слушать его целыми днями можно было. Все про свои сибирские приключения рассказывал. Он еще там был каюром, погонщиком собак, и это дело хорошо знал.
На седьмые сутки остров Елизаветы показался. И только тогда начальник обмолвился, что у него что-то ноги приустали и одышка стала мучить. «Ничего, — говорит, — в бухте Теплица передышка будет...»
Сполох на небе встает и играет, сани скрипят. Идем рядом с нартами, Линник нет-нет да и поглядит, не обронили ли чего.
Восемь суток прошло, как мы с «Фокой-мучеником» расстались.
На девятые сутки первое беспокойство у нас появилось. Утром, после привала, начальник стал снимать меховые сапоги и снять их никак не может. Стащили мы кое-как и глядим: ноги у Георгия Яковлевича
распухли, кожа бледная-бледная, а на ней черные пятна. Ну, известно, что это такое... Но мы с Григорием виду не подали, достали спирт и ноги начальнику растерли. Григорий утешает: «Пройдет, мол», а сам в сторону отворотился, чтоб не видно было, как он побледнел. А ведь он бывалым человеком считался.
Шутит и компаса из рук не выпускает... Он в тот день перешел на переднюю нарту. Мы с Григорием попеременно шли около передних саней.
Молчит наш начальник, смотрит на компас и спит плохо.
«Георгий Яковлевич, — мы ему говорим, — вы отдыхайте, мы за грузом смотрим...» А он головой качает.
Это у него хитрость была. Он знал, что мы его жалели, и думал он, что, если заснет, мы нарты назад поворотим. Для этого и с компасом не расставался ни на минуту.
«На север, ребята! — говорил начальник. — Назад мы не повернем. Лучше меня убейте!»
«Грех вы говорите, Георгий Яковлевич, — отвечаем мы, — если умрем, то вместе с вами!» А он улыбается...
Привалы мы делали редкие, варили пищу. Примус у нас с собой был. Мы его накачаем, распустим сухой бульон, едим пеммикан, был еще яичный порошок и сухое молоко. О харчах заботы не было, а вот керосин пришлось беречь.
Помню я, был по счету десятый ужин. Мы набрались духу и говорим начальнику: «Георгий Яковлевич, пожалейте себя, вы ведь больны. Вернемся на «Фоку», вы поправитесь, и мы снова к полюсу пойдем. Мы не за себя — за вас боимся».
Начальник спокойно так ложку в сторону отложил, помолчал и громко ответил: «Нет, друзья. Я решил твердо — пусть я погибну, но к полюсу приду. Да я и не так болен, как кажется... До зимовья Абруццкого герцога доберемся, возьмем продукты, керосин... А за меня вы не бойтесь. Лучше дневник ведите, я сам сейчас писать не могу...»
Да, я забыл совсем про один случай помянуть. На седьмые сутки нашего похода медведь проклятый, чтоб ему пусто было, притащился к самой нашей палатке. Григорий его увидел, выскочил и погнался за зверем. Начальник тоже не вытерпел и побежал вслед Григорию. Приходит наш Георгий Яковлевич весь мокрый. Насилу мы его уговорили хоть нижнее платье сменить. Но с того дня у него боль в груди появилась и ознобом стало бить.
На одиннадцатые сутки Линник говорит: «Земля Александры показалась!» А начальник уже и двигаться не может. Мы его с Григорием из палатки выносим прямо в спальном мешке. Он молчит, а сам все время на стрелу компасную смотрит. Ни одной жалобы мы от него ни разу не услышали! И все в полном сознании был... Тяжело ему было — больному. Лед торосистый, нарты по льду прыгают... Туман над льдами кругом.
Подойдешь к самым разводьям — слышно, как моржи шумят. А торосы, ропаки ледяные — от самого острова Кетлица до Елизаветы... И все нам начальник велит в дневник записывать.
Не забыть мне этого похода. То туман, то снега так блестят, что ослепнуть можно. Начальник приказал нам очки синие надеть... И так мы ехали до 1 марта. На привалах все время спиртом начальника оттирали. А пятна черные у него с каждым днем по телу все больше и больше ползут.
И десны стали слабы у него. Возьмет чистый платок, десны им протрет, и все полотно от крови почернеет.
В день 1 марта началась сильная пурга. Поглядели мы на карту — видим, что дошли до мыса Бророк, на самый южный конец Земли Рудольфа. Теперь это место — историческое, и надо бы назвать его в честь нашего Георгия Яковлевича...
До мыса Бророк — всего три мили, а до Абруццкого герцога зимовки в Теплиц-Бае — пятнадцать миль!
Ведь совсем было дошли до перепутья нашего!
Мороз в тот день стоял минус шестьдесят по Цельсию. Четыре собаки в тот день у нас возле палатки замерзли. В палатке, конечно, потеплее. В ней мы бурю и пережидали. Начальника мы занесли в самую глубину палатки. Лежал он в спальном мешке и все молчал, хоть и был в сознании. Только временами мы слышали, как он про себя повторял: «Эх, эх, пропало все дело... Неужели не дойдем?..»
Лежит, а платок весь от крови черный и замерз — коробом стоит. Глаза у начальника ввалились, лицо темное, и глядеть на него страшно. И мы с Григорием молчим, жалость за душу берет, понимаем, что он уже не жилец на белом свете, наш Георгий Яковлевич. А он нас все просил эти дни, если он погибнет, чтобы мы дневника только не бросали и все подробно записывали...
Так сидели мы под бурей в палатке до 5 марта 1914 года. Самое страшное в этот день утром и случилось...
Вдруг, слышу, начальник говорит, да бодро так: «Григорий, Александр! Вы бы меня покормили, я есть хочу... Бульон сварите, что ли...» Мы обрадовались: лучше начальнику стало — то все время ничего в рот не брал, а тут сам попросил есть!
Бросились мы примус накачивать. А он у нас горел в палатке все время: иначе мы бы замерзли. Сидишь к примусу лицом и тепло будто, а спина в то время в инее вся!
Закипел наш бульон, вынули мы ложку и подали начальнику. Но он вдруг говорит: «Что-то, друзья, мне расхотелось есть. Вы ешьте, а я немного подожду...»
Мы с Григорием хлебаем бульон, сидя спинами к начальнику, возле примуса. Вдруг слышим хрип какой-то страшный. Мы кинулись к Седову.
Начальник лежал в спальном мешке, приподнявшись. Он весь вытянулся, уперся головой в стенку палатки, а сам хрипит...
«Георгий Яковлевич! — закричал Линник. — Начальник, что с вами?» — И бросился к Седову.
Григорий приподнял начальника. Хрипа уже слышно не было... Выравнивает Линник тело начальника, поправляет мешок и вдруг отступает и тихо зовет меня подойти. Я подошел, взглянул на лицо Георгия Яковлевича и сразу все понял... Начальник был уже мертв.
Что тут было дальше — плохо помню. В палатке-то в тот день слезы на щеке мерзли. Помню, что мы с Григорием долго-долго слова не могли вымолвить, помню, как буря шумела, палаточный холст хлопал... И сил нет подойти ближе к мертвому.
Так и стоим посреди палатки и глядим друг на друга.
В молчании провели мы первый день без начальника. Разговоры у нас не выходили. Слушаем бурю, и каждый, наверное, думает о своем сиротстве... Какого человека потеряли! Да не только мы с Григорием осиротели — вся Россия капитана Седова лишилась...
6 марта нам откапываться пришлось. Собак и нарты возле палатки снегом занесло. Мы давай их отрывать. Тихо стало. Снег сыпучий кругом. Подняли собак, запрягли и стали собираться. Вынесли из палатки тело начальника и положили на нарты.
Двинулись к бухте Теплица — взять продукты, керосин, отдохнуть, собрать мысли и решить, что дальше делать. Шесть миль не дошли до бухты. Григорий меня толкает: смотри, мол! Я взглянул и обмер. У входа в бухту — открытая вода, и так ее много, что глазом нельзя ее охватить. Нечего и думать, что по такой воде до цели дойдешь. Вновь мы друг на друга долго глядели, как в час
гибели начальника. Григорий головой кивает: идем, мол, обратно. Добрались до мыса Бророк и стали искать достойное место, где похоронить полярного героя. Видим — в воду падает глетчер, берег высокий, весь из скал — величавая красота! Тут, думаем, похороним начальника. От глетчерной морены отсчитали пятьдесят сажен. Здесь два больших камня — каргуна. Большие валуны, а вокруг — камни вроде плит набросаны.
Мы взяли шелковое знамя для полюса — я слыхал, будто супруга Седова сама это знамя шила, — положили его между камнями и опустили туда тело начальника. Плитами покрыли мертвеца, а потом мелких камней насобирали и сыпали их между валунами и плитами. Крепкая могила получилась. Три часа мы все это печальное дело завершали.
Выросла могила каменная, попрощались мы с ней и двинулись в обратный путь.
Двенадцать дней шли мы с Григорием и каждый час думали, что расстаемся с жизнью. Руки и ноги поморожены, из носа и ушей течет кровь. Керосина нет. Вместо воды снег едим.
Но однако, выжили мы, не упали по пути и 18 марта видим издалека — наш «Фока-мученик» стоит!..
Да, многие померли, кто на «Фоке» ходил, — Зандер, Коноплев, Юган Томиссар...
С Григорием Линником мы в Архангельске расстались, а где он сейчас, не знаю.
Вот еще получилось интересно, что собака Белка, которая с другими осталась у могилы начальника, через два месяца пришла в бухту Тихую... И как она добралась — диву можно даться...
И вот теперь я единственный участник полюсной партии капитана Седова, оставшийся в живых.
1940г.

**fisch1** » 20 Сентябрь 2018 23:26

Смена 28 января 1940 №22 (4445)

**fisch1** » 26 Август 2019 20:56

Пионерская правда 28 января 1938 № 14 (2008)

Этот снимок сделан почти 25 лет назад. 13 сентября 1913 года корабль «Св. Фока», на котором знаменитый исследователь ГЕОРГИЙ СЕДОВ отправился в арктическую экспедицию, бросил якорь у мыса Флора (Земля Франца-Иосифа). Здесь вы видите матросов этого корабля, разделывающих тушу убитого моржа. Это было тогда заснято на кинопленку одним из участников экспедиции.
Кинопленка найдена только теперь.
(Союзфото)