ВВС в ВОВ на Севере

ВВС, ВВС ВМФ, Пограничная служба и пр.
Изображение
31 июля 2012 года исключен из Регистровой книги судов и готовится к утилизации атомный ледокол «Арктика».
Стоимость проекта уничтожения "Арктики" оценивается почти в два миллиарда рублей.
Мы выступаем с немыслимой для любого бюрократа идеей:
потратить эти деньги не на распиливание «Арктики», а на её сохранение в качестве музея.

Мы собираем подписи тех, кто знает «Арктику» и гордится ею.
Мы собираем голоса тех, кто не знает «Арктику», но хочет на ней побывать.
Мы собираем Ваши голоса:
http://arktika.polarpost.ru

Изображение Livejournal
Изображение Twitter
Изображение Facebook
Изображение группа "В контакте"
Изображение "Одноклассники"

ВВС в ВОВ на Севере

Сообщение [ Леспромхоз ] » 22 Февраль 2012 14:05

© Усенко К.С. 2000
В НЕБЕ ЗАПОЛЯРЬЯ

В боевых дежурствах, учебе, в кипучей общественной работе незаметно пролетел август 1942 г. Быстро укорачивались дни, стала портиться погода: суровый Север давал о себе знать.
В первых числах сентября заговорили о нанесении бомбардировочных ударов авиации дальнего действия и Северного флота по вражеским аэродромам и военно-морским базам. За этим следовало ожидать возобновления движения союзных конвоев. Догадка подтвердилась, когда нам было приказано перебазироваться на оперативный аэродром, где подполковник А.В.Жатьков вновь начал воздушную разведку по предполагаемому маршруту конвоя. Погода была неустойчивая, и основная нагрузка ложилась на плечи руководящего летного состава. На очередном утреннем разборе подполковник Жатьков заявил, что работы прибавилось. Одновременно будем выполнять две боевые задачи: поиск союзного конвоя PQ-18, который уже должен войти в нашу зону, и прикрытие уходящего конвоя QP-14, который уже сейчас охраняется парой истребителей Пе-3 во главе с майором С.С.Кирьяновым. Пару Кирьянова заменит пара майора В.П.Богомолова, затем пара капитана И.С.Щербакова, далее график вылетов будет уточнен. Сейчас мы со старшим лейтенантом В.Стрельцовым должны пройти по предполагаемому маршруту движения конвоя PQ-18, изучить обстановку в районе конвоя QP-14, после чего командир примет окончательное решение по выполнению поставленных боевых задач.
Подполковник Жатьков очень хорошо изучил особенности метеоусловий Севера. Он всегда вылетал на выполнение боевых заданий первым и определял состав групп летнего состава для выполнения задания. Его смелость и отвага в воздушном бою, рассудительность, незаурядность, хорошие организаторские способности помогали нам воевать с минимальными потерями.
На аэродроме Двоевка под Вязьмой мы несколько раз встречались с группой Пе-2, которую возглавлял тогда А.В.Жатьков. Сейчас он намного укрепил свои командирские и организаторские качества. Мы, представители 13-го авиаполка, благодарны Анатолию Владимировичу за умелую организацию боевой деятельности на море. Успеху способствовало то, что подполковник Жатьков и майор Богомолов раньше несли службу в одном авиаполку. После Великой Отечественной войны я имел счастье под непосредственным руководством А.В.Жатькова командовать авиаполком.
После постановки задачи летний состав отправился к своим самолетам. Я тоже ушел к своей “семерке”. Авиатехник Александров доложил о готовности машины к боевому вылету, но нашего штурмана лейтенанта Гилима - забрал врач. Звоню ему и сообщаю, что через 20 минут вылет и прошу отпустить штурмана. “Лейтенанту Гилиму по состоянию здоровья лететь на выполнение боевого задания не разрешаю”,- отвечает доктор.
Я докладываю об этом командиру авиаэскадрильи И.С.Щербакову. Здесь же к самолету подходит старший лейтенант И.Д.Лопатин. Мы с ним готовимся к вылету, по команде майора Богомолова запускаем моторы, выруливаем на старт, взлетаем и парой следуем к конвою QP-14. Погода нормальная, и мы следуем на высоте 200 метров. Я изредка посматриваю на водную поверхность и воздушное пространство, о чем прошу и Ивана Давыдовича, чтобы онтоже внимательно наблюдал за обстановкой. На нашем самолете - две противолодочные бомбы. Мы прошли мыс Канин Нос, и вскоре перед нами открылась панорама конвоя в составе 22 транспортов под непосредственным прикрытием небольших боевых кораблей. Проходим по правому борту конвоя и принимаем смену. Ведущие пар качают друг другу крыльями, пара майора Кирьянова отправляется домой, а мы остаемся, изучаем обстановку в районе конвоя и продолжаем барражировать. Вдруг из облаков вываливается бомбардировщик Ю-88. Ему навстречу сразу направляется майор Богомолов, я следую в правом пеленге. Фашист сразу же уходит в облака. Примерно через 10 минут я вижу впереди, правее нашего маршрута, вражескую подводную лодку, которая всплыла, но, увидев нас, срочно начала погружаться. Подходит время смены, а истребителей пары Пе-3 бис, возглавляемых капитаном Щербаковым, все нет. Майор В.П.Богомолов решает дополнительно 30 минут ожидать смену, которая так и не прибыла.
После посадки самолетов ко мне подошел майор Богомолов и сказал, чтобы я был готовым к боевому вылету по охране конвоя QP-14. Вылет пары через час после посадки капитана Гаркушенко, ведомым с нами полетит лейтенант Устименко, которого надо предупредить, так как он об этом не знает. В это время произвели посадку самолеты капитана Щербакова и лейтенанта Устименко. Я передал приказание майора лейтенанту Устименко, и мы вместепошли обедать. В столовой я увидел лейтенанта Гилима и сразу же спросил его о самочувствии. Мне предстояло вылетать ведущим пары, а погода ожидалась очень плохая, и я не мог подобрать себе штурмана. “Чего подбирать, я уже давно подобран и, если надо, готов вылететь”,- ответил Александр. Мы решили после обеда вылететь вместе и сразу проследовали к самолетам.
На стоянке нас подозвал подполковник Жатьков и передал мне уточнение боевой задачи. При этом он заметил, что две пары истребителей необнаружили конвоя. “Необходимо обязательно найти конвой, даже если времени не будет на барражирование”,- сказал Анатолий Владимирович и отпустил нас к своим самолетам.
По дороге я попросил Устименко сказать технику, чтобы самолет залили по пробку, так как предстоит длительный полет. Еще раз посмотрел вокруг. Видимость понравилась, ширина полосы обследования двумя самолетами могла быть доведена до 20 км. Перед посадкой в машину я предложил штурману: “Давай попробуем слетать на полный радиус - думаю, что нам галсировать в ближних квадратах моря нет необходимости, конвой бы уже обнаружили. Будем вести поиск у границы зоны, а может быть даже за ней”. Саша Гилим поддержал мое предложение и тут же показал на карте, куда мы можем долететь. “А сколько же будет до берега?”- спросил я у штурмана. “Около 800 километров,- ответил он ,- так далеко “Петляковы” еще не летали”.- “Ну что ж, попробуем”,- сказал я и пошел в кабину. После взлета Устименко сразу же пристроился ко мне и мы легли на курс по предполагаемому маршруту движения конвоя. Была очень сложная погода, особенно севернее острова Колгуева, однако мы продолжали свой полет -надо было во что бы то ни стало найти уходящий конвой. Внимательно наблюдаю за водной поверхностью моря, но конвоя не обнаруживаю. Оборачиваюсь, смотрю - штурман ведет какие-то расчеты. “Саша, тебе сегодня в расчетах ошибаться нельзя ,- говорю ему,- погодка - будь неладна,прет и прет всякая дрянь”. - “Арктику недаром зовут кухней погоды ,- ответил штурман. Каждую минуту нашего полета мы удаляемся от материка на 7 километров”. И вот мы уже находимся в районе, где ориентировочно должен находиться конвой. “Давай дойдем до границы нашей зоны, а после вернемся в этот район и произведем поиск”,- говорю я штурману.
Я продолжаю полет по заданному курсу. Облачность прижимает нас до самой воды, и мы следуем на высоте 20 - 30 метров. “Саша подсчитай, сколько времени мы можем продолжать полет на север”,- прошу штурмана. Он отвечает: “Мы уже обязаны возвращаться, но можем еще пролететь не более пяти минут”. “Так что же,- мы не можем долететь до границы операционной зоны?”- спрашиваю. “А мы уже пролетели границу зоны и находимся на расстоянии 800 километров от берега”,- отвечает штурман. Здесь же перед нами появляются корабли конвоя, над которыми висят аэростаты заграждения. С кораблей нас освещают прожекторами. Сами корабли тоже освещены, и мы проходим по правой стороне конвоя, как над городом. Погода не позволяет нам видеть весь конвой, и я разворачиваюсь на обратный маршрут полета. Штурман передает на землю местонахождение и состав конвоя, но наземная радиостанция нам не отвечает и мы беспокоимся, приняли ли они наше донесение. “Саша,- прошу,- набросай ордер конвоя и укажи, сколько транспортов и кораблей охранения”.
Обратный путь был тоже труден. Наши самолеты то обволакивались моросью, то щедро посыпались сухим снегом. Короткий полярный день заметно шел на убыль. Еще быстрее таял запас бензина в баках наших самолетов. Наша радость, что мы выполнили приказ, вскоре была омрачена тем, что мы с левой стороны проходили Канин Нос и не узнавали местность. Поиск берега и выход на свой маршрут увеличили дальность нашего полета. “Сколько надо иметь топлива, чтобы долететь до нашего аэродрома?”- спрашиваю штурмана. И сразу же запрашиваю Устименко о наличии топлива в его самолете, затем сравниваю с расчетным и окончательно принимаю решение следовать на аэродром Поной. Захожу на посадку вверх по реке Поной, и с ходу садимся. За мной производит посадку лейтенант Устименко, и сразу же мы оказываемся в плотном кольце встречающих. Нам помогают снять парашюты, некоторые восторгаются, потом все расступаются. Я подхожу к подполковнику Жатькову: “Товарищ подполковник! Конвой в составе 22 транспортов под прикрытием боевых кораблей обнаружен на границе операционной зоны”. “А почему поздно возвратились?”- спрашивает Анатолий Владимирович. “Мы только обнаружили конвой, сделали круг и сразу последовали обратно”,- отвечаю я. “Что же я наделал?”- взявшись за голову, говорит подполковник Жатьков. Увидев растерянного командира, я стал объяснять, что не хотел огорчить его, а стремился во что бы то ни стало найти конвой. Тогда он сказал: “Спасибо вам, вы отлично выполнили боевое задание. Идите ужинать и отдыхать”,- и ушел. От своих однополчан я узнал, что конвой не обнаружили пары капитанов Щарбакова, Гаркушенко и старшего лейтенанта Стрельцова. Подполковник Жатьков послал еще пару капитана Пузанова с младшим лейтенантом Рудаковым. Пара капитана Пузанова поставленную боевую задачу выполнила, конвой обнаружила, но их возвращение приходилось на темное время суток.
С неба доносится гул моторов, и над нашими головами низко в полутьме пролетают два самолета с включенными аэронавигационными огнями. “Это капитан Пузанов и младший лейтенант Рудаков, они улетели после тебя”,- объявляет Кронид Обойщиков.
Волна радости, бушевавшая на стоянке, сменяется тревогой за жизнь наших боевых друзей, которые сейчас находятся в воздухе, а аэродром исключительно плохо оборудован для ночных полетов, нет даже ночного старта. Кто-то дал команду: “Зажечь бочки с бензином !”- и все бросились к старту. Вскоре вспыхивает пламя, поднимается факелом. Со стороны моря приближается гул моторов, но самолет идет под углом в летной полосе, и ему навстречу взвивается красная ракета, запрещающая посадку. Сотрясая воздух могучим гулом, самолет опять уходит в темноту. Затаив дыхание, люди следят за страшным поединком жизни со смертью. Потом заходы повторяются, но самолет снова проходит под углом к посадочной полосе. “Командир! У меня кончается горючее”,- докладывает А.С.Рудаков. “Немедленно набирайте высоту и выбрасывайтесь на парашютах !” “Я буду сажать самолет на отмели”,- отдает последнее распоряжение капитан Л.Г.Пузанов.
Младший лейтенант Рудаков и его штурман лейтенант А.Н.Стукалов приземлились на парашютах под Архангельском. Утром нашли самолет капитана Л.Г.Пузанова на отмели. После приводнения самолет скапотировал и лежал вверх колесами. Вместе с Л.Г.Пузановым погиб и его штурман старший лейтенант Д.И.Федоров. Похоронили их однополчане в одной могиле на острове Ягодник.
С первых дней Великой Отечественной войны мы вместе с капитаном Пузановым воевали на дальних подступах к столице. С той поры он намного вырос как летчик и офицер, стал опытным, смелым и отважным авиатором с отличной техникой пилотирования - и вот трагически погиб, всего лишь из-за слабого оборудования аэродрома, который ночью не обозначался даже огнями. Все мы знали, что враг летает с хорошо оборудованных стационарных аэродромов Норвегии и Финляндии и может воспользоваться нашим уходом от конвоя для посадки в светлое время на необорудованном аэродроме за час до наступления темноты.
По долгу совести наши летчики не оставляли без охраны союзные конвои. Иногда мы шли на грубое нарушение законов авиации, часто подвергая смертельной опасности свои жизни и жизни боевых друзей. Так на войне шагали рядом радость и величайшая боль утрат. Уходя от конвоя последним, всегда переживаешь - как сложится судьба этих людей, которых ожидают впереди многие опасности?
Летний состав проникся к союзникам особым уважением. Ведь они переносили вместе с нами все тяготы войны, отдавая ради этого самое дорогое - собственную жизнь. Значит, они заслуживают особого уважения. Тогда мы, охраняя союзные конвои, никого из них не знали. На встрече “Дервиш-91” в Мурманске мне выпало счастье встретиться с тремя англичанами, которые в период Великой Отечественной войны участвовали в проведении союзных конвоев. Среди них был и Джеймс Хинтон, который имел больше, чем у других, правительственных наград. Все английские моряки очень скромные, добрые, с ними и сейчас можно вести любой бой и доверять им свою жизнь. Они никогда не подведут.
Я очень рад, что мы с полковником Исааком Марковичем Уманским встретились в долине Славы с этими англичанами и беседовали с ними. Я горжусь, что мне выпало счастье в войну прикрывать их с воздуха. Ради того, чтобы их защитить, в бою нечего было жалеть. Эта встреча осталась в памяти на всю жизнь.

...Три дня подполковник Жатьков посылал пару за парой на поиски союзного конвоя с одновременным просмотром водной поверхности вдоль его ориентировочного маршрута. Но его никто не мог обнаружить. Рано утром 18 сентября А.В.Жатьков потребовал от нас более внимательно отнестись к поиску, чтобы как можно раньше обнаружить конвой и в полной сохранности провести его до порта Архангельск. Он предупредил, что фашистские подводные лодки уже развернулись у предполагаемого маршрута и ожидают конвой. Фашистские разведчики тоже ищут его. Нам надо их опередить. В зависимости от погоды Жатьков определяет порядок вылета. Первым вылетает он вместе с капитаном Гаркушенко, вторым - майор В.П.Богомолов вместе с Усенко, затем майор Кирьянов со Стрельцовым и капитан Щербаков с лейтенантом Устименко.
Остальные экипажи подполковник Жатьков обещает определить на задание после возвращения. Получив боевую задачу, весь летний состав направляется к своим самолетам. На улице плотный туман, однако подполковник Жатьков торопит экипажи первой пары на боевой вылет. Вскоре мы слышим гул моторов взлетающих самолетов. Аэродром окутан густым туманом, даже пешему передвигаться трудно. Однако боевая обстановка требует от нас вылетать на задание в любых метеорологических условиях - даже опасных для экипажей.
От самолета майора Богомолова взвивается зеленая ракета. Это сигнал для запуска моторов и выруливания на старт. И вот я выруливаю на старт. Видимость всего 80 - 100 метров. Ставлю машину сзади Богомолова, прямо у левого обреза взлетно-посадочной полосы. Самолет майора Богомолова трогается с места, медленно бежит по ВПП и сразу же скрывается в тумане. Выжидаю необходимое время для взлета, даю полный газ, и мой самолет бежит вслед за первым. Один за другим мелькают стоящие справа вдоль полосы самолеты. С увеличением скорости разбега видимость резко ухудшается и я удерживаю направление взлета только по урезу границы летнего поля. После уреза машины перехожу к ее пилотированию по приборам и на высоте 550 - 600 м выхожу из облаков туда, где ясно на ярком солнце. Отыскиваю самолет Богомолова, пристраиваюсь к нему, и мы следуем по заданному маршруту на Баренцево маре. Вскоре майор Богомолов дает мне команду на снижение и я начинаю планирование. В этих случаях Александр Гилим мне всегда хорошо помогал, информируя о скорости снижения и показаниях высотомера, сейчас же я с другим штурманом, и мне очень трудно пробивать облачность. Под облаками я снова нахожу самолет майора Богомолова и мы следуем на высоте 30 - 50 метров, встречая на своем пути моросящий дождь. Видимость ограничена. В заданном районе поиска конвоя самолет майора Богомолова начинает выполнять многократное галсирование, видимость в дожде доходит до 800 - 1000 метров, а кораблей конвоя все нет и нет. Командир авиаполка нервничает и делает частые зигзаги с глубокими кренами на разворотах. На малой высоте с такими кренами в строю держаться исключительно трудно, каждую минуту можно оторваться от ведущего и потерять его из поля зрения.
Как нужен был мне надежный мой боевой друг Александр Гилим, который обладал высоким искусством вождения самолетов, благодаря ему наш экипаж считался одним из сильнейших в полку. Нам доверяли выполнять самые ответственные задачи в очень сложных метеорологических условиях. Саша неоднократно помогал мне производить посадку самолета в тумане, используя высокие берега реки Поной.
Я уделял все внимание пилотированию самолета, стараясь не потерять свое место в строю, сохраняя заданные дистанцию и интервал. Поиск кораблей занял более часа, и вдруг мы выскочили прямо на конвой союзников. Несмотря на крайне низкую высоту полета, союзники нас не опознали и открыли по самолетам огонь зенитной артиллерии. Мы дали свои опознавательные сигналы, повернули прямо к границе конвоя и сделали круг вокруг него, осматривая водную поверхность и воздушное пространство. Корабли охранения следовали уступом, образуя два кольца, а транспорты находились внутри. Их было 28 судов под прикрытием 50 боевых кораблей. Над транспортами величественно плыли аэростаты. Проходя по кругу, мы заметили под облаками вражеский самолет, сразу же бросились к нему - и он тут же ушел в облака, а мы продолжили полет по кругу, наблюдая за поведением вражеского воздушного разведчика. Стало ясно, что противник обнаружил конвой PQ-18 и уже установил за ним наблюдение, однако бомбардировщиков и торпедоносцев еще не было, их надо было ожидать, поэтому мы стали еще зорче просматривать воздух. В назначенное время к конвою приблизилась пара майора Кирьянова. Мы отправились ей навстречу. Покачиванием машины с крыла на крыло ведущие - майоры В.П.Богомолов и С.С.Кирьянов - поприветствовали друг друга и разошлись.
Майор Кирьянов своей парой истребителей принял вахту, а мы с майором Богомоловым последовали на аэродром. Над аэродромом туман немного поднялся, и я произвел посадку своей машины строем с Богомоловым. Пара за парой “Петляковы” поднимались с аэродрома и уходили на боевое задание. Подполковник Жатьков направлял их каждые 30 минут, чтобы над конвоем непрерывно находилось по истребителю. Он уже успел отправить майора С.С.Кирьянова и капитана И.С.Щербакова, готовилась к вылету пара капитана Гаркушенко с лейтенантом Костюком, а за ними приказано вылетать мне с лейтенантом Устименко, который сейчас еще находится в воздухе.
Мимо нашей “семерки”, одетый по-летному, торопится к самолету адъютант авиаэскадрильи старший лейтенант Диговцев и на ходу кричит: “Привет будущему гвардейцу!” - “Куда это руководящий состав торопиться? Проверочка?” “Не угадал,- отвечает радостный адъютант.- Лечу с Шокуровым, не все же вам с дружком Устименко летать. Ведущим у нас капитан Гаркушенко”. “Ну, Костя, будь здоров и не кашляй”,- закончил он разговор. Я крикнул ему вдогонку: “Счастливого полета!” Мы помахали друг другу руками. Через несколько минут два “Петлякова” взмыли в серое небо и растаяли в туманной дымке.
К 11.00 - 11.30 дня туман приподнялся и вертикальная видимость достигла 300 - 400 метров. Командование ОМАГ (Особой морской авиагруппы) принимает решение прислать нам в помощь 5 экипажей второй эскадрильи с аэродрома Ягодник. Все мы ждали своих боевых друзей, но я так и не дождался: после обеда мы с лейтенантом вылетели на выполнение боевого задания. Во время обеда я встретился со своим штурманом. “Когда заберешь меня в свой экипаж? Летаешь с другими штурманами, а меня оставил в экипаже врача Ивченко”,- укоризненно сказал Саша. “Я так нуждаюсь сейчас в твоей помощи, такая сложная погода, а ты меня бросил на произвол судьбы”,- ответил я ему. “Сегодня у тебя есть вылеты?”- спросил Гилим. “Через 50 минут я должен вылетать с Александром Устименко”,- сказал я. “Тогда я побежал готовиться к вылету”,- сказал он и сразу же ушел. На стоянке к моему самолету подошли сразу два штурмана: Александр Гилим и Кронид Обойщиков. Я обрадовался, и мы стали готовиться к боевому вылету.
Следуя к кораблям конвоя, слышу по радио голос капитана Гаркушенко, который сообщает, что фашистские бомбардировщики Ю-88 атакуют транспорты и боевые корабли конвоя. Я сразу же добавляю газу и на увеличенной скорости следую в заданный район. Потом в наушниках слышится голос майора Богомолова: бомбардировщик Ю-88 добился прямого попадания авиабомбы в транспорт, капитан Гаркушенко атаковал “коршуна” – с короткой дистанции послал в него сноп огня, от которого “юнкерс” вспыхнул, перевернулся и упал в море. Из этих радиопереговоров становится ясно, что майор Богомолов и капитан Гаркушенко своими парами ведут воздушный бой.
Выскакиваем с Устименко прямо на караван и сразу следуем вокруг кораблей, но вражеских бомбардировщиков нет. Увидев нашу пару “Петляковых”, капитан Гаркушенко передает мне смену и уходит на свой аэродром. Мы с майором Богомоловым продолжаем патрулирование. На поврежденном транспорте при помощи боевых кораблей ликвидирован пожар, и судно продолжает свое движение за караваном в одиночку. Мы выполняем круг вдоль конвоя с расчетом ведения непрерывного наблюдения и за одиночным транспортом.
“Командир! Слева впереди вынырнул из облаков Ю-88”,- громко сообщает штурман. Я сразу же разворачиваю самолет и следую ему навстречу. Увидев нас, фашист бросает бомбы по одиночному транспорту и уходит в облака. Мы продолжаем патрулирование, и вот к конвою прорываются две тройки торпедоносцев. Майор Богомолов со своей парой прямо через корабли конвоя идет навстречу врагу. Я намереваюсь повторить их маневр. Но корабли конвоя открывают сильный зенитный огонь по истребителям Пе-3 бис и по “хейнкелям”, и я следую к ним в обход конвоя. Воздух на пути “хейнкелей” клубится черными шарами и прямо на глазах вырастает огромное облако, которое накрывает первое звено “хейнкелей”. Один из торпедоносцев оседает, а потом ударяется о серую воду, подняв к небу фонтан брызг. Расстояние между “хейнкелями” и транспортами угрожающе сокращается, и корабли открывают огонь из орудий главного калибра. Перед “хейнкелями” встают многометровые столбы воды. Мы следуем за вражескими торпедоносцами, чтобы успеть их перехватить. И вот перед концевыми кораблями охранения появляются торпедоносцы, один из них цепляется за водяной столб, круто разворачивается и с креном ударяется о воду, остальные сбрасывают торпеды. Корабли и транспорты делают отвороты, чтобы уклониться от вражеских торпед. Бой продолжается, и в воду сваливается очередной торпедоносец. Когда уцелевшие торпедоносцы начинают разворачиваться вправо, на них набрасывается пара истребителей майора Богомолова – и еще один “хейнкель” дымит и тянет за собой черный хвост. В это время я пристраиваюсь к “хейнкелю” и начинаю прицеливаться. К моему самолету тянутся ленты снарядов со стороны кормового стрелка. Подвожу центр прицела и даю короткую очередь. Огонь стрелка прекращается. Снова выхожу по нему в атаку, ловлю в прицел правый мотор и опять нажимаю кнопку ведения огня, и вижу, как из мотора вырывается пламя. Но в это время слышу голос майора Богомолова: “Соколы! Прекратите атаку и вернитесь в зону патрулирования”. Атака вражеских торпедоносцев отражена. Над конвоем появляется пара истребителей Пе-3 бис во главе со старшим лейтенантом Стрельцовым и сменяет пару майора Богомолова.
Оставшееся время патрулирования проходит спокойно. Когда приходит время смены, я докладываю старшему лейтенанту Стрельцову, что ухожу на свой аэродром. На земле подхожу к майору Богомолову и докладываю: “Товарищ майор! Пара истребителей Пе-3 бис боевое задание по охране конвоя союзников выполнила. Командир звена Усенко”. Далее начинаю объяснять громким голосом, как было дело. А стоящие возле меня вдруг шикают: “Тише ты! Тише!” Я чувствую что-то неладное и дергаю Сашу Устименко за рукав: “Что случилось, Саша?” - “Шокурова нет”. – “Как – нет? Мы с тобой были вместе с Гаркушенко и Шокуровым, и они ушли от конвоя раньше нас”. – “Гаркушенко на аэродром вернулся один”. – “Может, он ушел на Ягодник?” – выражаю я свою надежду.
Так и не дождались летчики заместителя командира эскадрильи лейтенанта А.Ф.Шокурова и его штурмана, адъютанта авиаэскадрильи старшего лейтенанта Г.П.Диговцева. Это была первая тяжелая потеря в нашем авиаполку на Севере. Их гибель угнетающе подействовала на нас. Все выглядели помрачневшими от великого горя и не находили себе места. Перед глазами стояли образы боевых товарищей – Александра Федоровича Шокурова и Георгия Прокофьевича Диговцева.
Лейтенант А.Ф.Шокуров в нашем авиаполку был новым человеком, назначенным заместителем командира авиаэскадрильи после трагической гибели капитана Киселева. Он сразу же показал себя смелым воздушным бойцом, летчиком с хорошей техникой пилотирования. Вместе с Шокуровым погиб адъютант Г.П.Диговцев, который был моим хорошим боевым другом на протяжении всей службы в авиаполку. Григорий Прокофьевич был строгим начальником, но в то же время всегда проявлял заботу о подчиненных, в нужный момент защищал их перед вышестоящими командирами. У нас с ним были совместные вылеты на выполнение боевых заданий при защите Москвы. Не хотелось верить, что ушел из жизни молодой, красивый парень, смелый воздушный боец, прекрасный навигатор и умелый наставник.
От ведущего пары капитана Гаркушенко мы узнали, что над конвоем они с Шокуровым вели воздушный бой с вражеским самолетом “хенкель-111”, который был сбит. В то же время был поврежден и самолет Шокурова. Картина гибели экипажа лейтенанта Шокурова до сих пор не ясна.
В то время, когда мы летали на выполнение боевого задания, на аэродроме Ягодник командир авиаэскадрильи капитан Георгий Иванович Кузин получил задание вылететь на усиление боевого прикрытия конвоя союзников. Быстро собралась и вылетела команда в составе пяти экипажей. Но было уже слишком поздно. Экипажи в спешке готовились, в спешке вылетали. После взлета Пе-3 легли на курс в таком порядке: капитан Кузин шел в паре с сержантом Киселевым, за ним следовало звено младшего лейтенанта Соловьева. Группа выскочила на конвой PQ-18 уже в сумерках, охрана конвоя не велась – все истребители засветло ушли на свой аэродром. А в это время конвой подвергся нападению двух звеньев Ю-88, с которыми пара Кузина вступила в бой. Звено младшего лейтенанта Соловьева потеряло капитана Кузина и вернулось на аэродром Ягодник. Немецкие бомбардировщики в спешке побросали авиабомбы по конвою и ушли. Пара капитана Кузина, отбив атаку вражеских бомбардировщиков, сделала круг над кораблями и тоже последовала на аэродром. На Поное они попали в такое же положение, как и капитан Пузанов с младшим лейтенантом Рудаковым. Над аэродромом было уже темно, и положение пары капитана Кузина оказалось труднее, чем пары капитана Пузанова, которая могла покинуть с парашютом свои самолеты, в экипаже капитана Кузина, кроме штурмана В.Г. Родина, в самолете без парашютов находились комиссар авиаэскадрильи старший политрук Сергей Митрофанович Хоменок и инженер авиаэскадрильи старший техник-лейтенант Алексей Иванович Лысенко; а в экипаже сержанта Киселева, кроме штурмана лейтенанта Семена Григорьевича Ананьева, находился авиатехник Владимир Самойлович Цеха и механик по вооружению сержант Павел Иванович Безгин, которые не имели парашютов. Командир экипажа, давая разрешение на полет без парашюта, знает, что в любом случае ему самолет оставлять нельзя, надо обязательно произвести посадку. Командир полностью отвечает за жизнь своего экипажа, и ему приходится рисковать собственной так же, как и тем, кто без парашюта садится в боевой самолет. Однако делали это ради того, чтобы на новом аэродроме комиссару лично быть с подчиненными; чтобы инженеру лично руководить подготовкой самолетов к боевому вылету и т.д.
Первым над аэродромом проходит капитан Кузин, выпускает шасси, но его никто не ждет, направление полосы и границы аэродрома не обозначены, ночного старта нет. Первым заходом он не попадает на посадочную полосу, второй заход делает под углом к полосе. Майор Богомолов берет в руки микрофон и дает приказ покинуть самолет с парашютом, но приказ не выполняется. Все поняли, что в самолете есть пассажиры без парашютов. Еще заход и еще… вдруг взрыв и вспыхивает пожар. А второй самолет так и не возвращается на аэродром, пропадает и его гул моторов.
Ночь на оперативном аэродроме проходит в тревоге. Люди долго всматриваются в темноту ночи и прислушиваются, но самолет больше не показывается.
Истребители Пе-3 бис давно вылетели на выполнение боевого задания с посадкой на оперативный аэродром Поной, но на аэродроме Ягодник личный состав второй авиаэскадрильи продолжал находиться на стоянке. Многие ждали сообщений от экипажей возле стартовой автомашины с радиостанцией. Начальник связи авиаполка капитан Лободюк настойчиво пытался установить связь с экипажами, выполнявшими боевое задание. На аэродроме уже стало темно, когда с воздуха раздался гул приближающихся самолетов. “Значит, кто-то вернулся?” - предполагали одни. “Что тут раздумывать? Выкладывайте ночной старт!” – говорили другие.
Зажгли бочку с мазутом и выставили несколько фонарей “летучая мышь”, обозначив направление посадочной полосы. Самолеты Пе-3 один за другим производили нормальную посадку, несмотря на то, что они в темное время впервые садились без прожекторов. На земле младший лейтенант Георгий Соловьев доложил, что при следовании к конвою союзников быстро накатывалась темнота, самолеты и корабли в густых сумерках теряли свои очертания, сливаясь с темными водами, и командир звена Соловьев оторвался со своим звеном от капитана Кузина и принял решение возвратиться на свой аэродром. Утром командир авиаполка майор В.П.Богомолов выделил две поисковые группы – одну во главе со старшим авиаинженером, инженер-капитаном И.А.Белановым, которая разыскала самолет капитана Кузина, собрала останки экипажа и захоронила их, вторую – во главе с комиссаром авиаэскадрильи старшим политруком Н.И.Цехмистренко, которая отправилась на поиски самолета и экипажа Киселева.
Погибший командир эскадрильи капитан Георгий Иванович Кузин был выше среднего роста, коренастый, хорошей выправки. На его груди красовался орден Красной Звезды. Он был веселым, жизнерадостным и очень добрым человеком, спокойным и смелым летчиком с отличной техникой пилотирования самолетов. Его штурман, старший лейтенант Василий Григорьевич Родин, с такой же кудрявой шевелюрой, как и у командира, был таким же жизнерадостным и открытым. Прекрасный навигатор и бомбардир, он собирался стать учителем, а война заставила его сменить профессию. Вася был самым молодым в экипаже. Его любил и уважал весь летний состав полка. Василий Григорьевич был моим очень хорошим боевым другом еще с довоенного времени. На том самолете, кроме летного экипажа, находился комиссар авиаэскадрильи старший политрук Сергей Митрофанович Хоменок и инженер эскадрильи воентехник первого ранга Алексей Иванович Лысенко.
Участие в перелете его и Хоменка было необязательным, но оба они стремились находиться вместе со своими боевыми друзьями, которые шли на выполнение задания. Весь командирский экипаж состоял из храбрых, мужественных и смелых воинов, на груди каждого из которых сияли ордена и медали. За их плечами – опыт боев в Финляндии, Белоруссии и под Москвой. Все они были требовательными командирами, чуткими и заботливыми воспитателями своих подчиненных, бесконечно преданными сынами нашей Родины. Весь экипаж капитана Георгия Ивановича Кузина через 30 лет, летом 1972 г., был перезахоронен в поселке Ревда Мурманской области. Судьба экипажа сержанта Киселева оставалась неизвестной. Боевые друзья продолжали поиск и надеялись, что кто-то из них остался в живых. (Автор ошибается-см. публикацию «Тайна братской могилы» -прим. padsee)
Вечером того же дня в столовую летного состава зашла группа авиатехников во главе с воентехником первого ранга П.А.Клюниковым, который в это время исполнял обязанности инженера второй авиаэскадрильи. Нам вручили двухлитровую банку спирта, сказав: “Вот, старший инженер авиаполка И.А.Беланов выделил помянуть наших боевых друзей”.
Позже судьба экипажа сержанта Киселева прояснилась. От сильного удара о землю самолет Киселева разрушился и из него выбросило авиатехника Цеху. Он потерял сознание, но от пронизывающего холода очнулся. “Помощь надо ожидать только извне”, - подумал Владимир Самойлович. Он остался в темноте и неизвестности. Мороз все крепчал и требовал движения. Долго тянулась эта ночь. Цеха сначала наткнулся на обгоревший труп механика Безгина. У разрушенной кабины самолета Владимир Самойлович увидел Петю Киселева, который сидел, склонив голову на бок, правая рука на штурвале, левая на секторе газа, а ноги на педалях. Затем приблизился с сиденью с обезображенным трупом штурмана, лейтенанта Семена Григорьевича Ананьева…
С каждым днем все приходилось труднее бороться со смертью. Его колотила дрожь, а в сознании сверлило: что же делать дальше? Он даже решил идти наугад, пока не набредет на ручей или реку. Но как оставить исправное секретное оружие? Смеет ли его бросать? Время от времени Цеха осматривался вокруг, прислушивался и дважды слышал мягкий рокот самолета У-2. Он решил ждать. Его случайно с обмороженными руками и ногами нашли оленеводы. Они-то и доставили его в госпиталь. Оттуда после выписки он попадает к теще, Парасковье Степановне Рябовой, которая ухаживала за ним и подняла на ноги в прямом смысле слова. Ему сделали протезы, научили ходить, разрезали запястья, научив писать.
Останки Пети Киселева, Семена Ананьева и Павла Безгина были перезахоронены в братской могиле села Ловозеро, куда в октябре 1973 г. приезжал Владимир Самойлович. Там же, в Ловозере, произошла волнующая встреча мужественного авиатехника и понойского оленеводства Алексея Феофановича Канева, того самого семнадцатилетнего Алеши, который обнаружил в тундре тяжело раненного авиатора и спас его от неминуемой смерти. Эта встреча называлась “Спасибо тебе, человек”. Она транслировалась по Мурманскому областному телевидению и радио. В 1984 г. в 39-ю годовщину Победы я вместе с сестрами своего однополчанина Григория Прокофьевича Диговцева приехал к могилам, чтобы поклониться моим боевым друзьям, рыцарям неба советского Заполярья, которые отдали жизнь в боях, защищая Родину; чтобы поблагодарить партийные и советские органы Ловозера и Ревды, руководителей предприятий, военный комиссариат, красных следопытов, возглавляемых неутомимой труженицей Верой Михайловной Фоменко, и всех жителей поселков за увековечивание подвига летчиков.

…С рассветом 19 сентября подполковник А.В.Жатьков сразу же направил четверку истребителей Пе-3 бис во главе с майором С.С.Кирьяновым на поиск союзного конвоя. Она обнаружила его в 40 – 50 километрах севернее мыса Канин Нос. Остальному летному составу была поставлена боевая задача по защите конвоя с одновременным графиком вылета истребителей.
Первой четверкой, вылетающей на смену майору Кирьянову, была четверка Пе-3 бис во главе с майором Богомоловым, потом шла четверка капитана И.С.Щербакова. А.В.Жатьков проинформировал нас о катастрофе с капитаном Кузиным. Он сказал, что группу Кузина дали нам на помощь слишком поздно, и она мало нам помогла, но очень дорого обошлась стране. Обратил внимание всего летного состава, что он категорически запрещает брать пассажиров при боевых вылетах, и приказал после защиты конвоя следовать на аэродром Ягодник, откуда будет осуществляться руководство боевой деятельностью авиаполков. Время нахождения над конвоем определено 2 час. 30 мин.
Во время этой беседы вошел капитан Зубенко и доложил подполковнику Жатькову, что конвой атакует группа торпедоносцев “Фоккер-Вульф-200” в составе двух звеньев, и майор Кирьянов ведет воздушный бой. Подполковник Жатьков сразу же приказал экипажам четверки майора Богомолова следовать на стоянку, запускать моторы и взлетать.
И вот мы на пути к конвою и слышим по радио работу группы майора Кирьянова, ведущей жаркий воздушный бой. Только отразили атаку торпедоносцев, как из-за облаков вывалилась новая группа фашистских бомбардировщиков Ю-88. Вода вокруг транспортов забурлила, покрылась многочисленными всплесками от взрывов авиабомб и осколков снарядов. Все корабли охранения и зенитного орудия с транспортов и боевых кораблей ведут интенсивный огонь по вражеским самолетам, которых оказалось много. Майор Кирьянов бросается на перехват бомбардировщиков Ю-88 и сразу же сбивает одного, а ведомый повреждает второго. В это время наша четверка истребителей выскакивает на союзный конвой и проходит по его окраине, а четверка Кирьянова вдоль конвоя с обратной стороны. Мы совместно вступаем в защиту кораблей, просматриваем воздушное пространство и водную поверхность и обнаруживаем снятие экипажа с поврежденного транспорта на сторожевом корабле. Противника над конвоем мы не находим, и внимательно наблюдаем, чтобы он внезапно не подошел.
Вдруг из-за облаков показывается звено “юнкерсов”. Пара истребителей, ведомая майором Богомоловым, резко увеличивает скорость и устремляется навстречу бомбардировщикам. Я тоже не отстаю, но они не принимают воздушный бой, сбрасывают бомбы в море и прячутся в облака. Вскоре с юга на конвой снова выходит Ю-88 и четверка истребителей Кирьянова бросается к ним на перехват. Враг открывает заградительный огонь, а когда его нервы начинают сдавать, бросает бомбы и уходит в облака.
“Командир! Сзади на конвой выходят “фоккеры” – говорит мне штурман. Докладываю ведущему, а в это время с другой стороны выходит в атаку еще одно звено торпедоносцев. К сожалению, четверка майора Кирьянова уже вернулась домой. Богомолов идет в атаку по торпедоносцам, обстреливающим транспорт в южной части конвоя, а мне приказывает атаковать немцев, нападающих на конвой с севера. Новая группа торпедоносцев следует на боевом курсе, а наши корабли ведут по ним огонь с орудий главного калибра. Перед торпедоносцами встают многометровые столбы воды, вздыбленные страшной силой взрывов тяжелых снарядов. Напряженность боя нарастает. Мы стараемся угадать путь движения торпедоносцев, чтобы перехватить их при выходе из атаки. И вот они уже перед концевыми кораблями охранения, один из них цепляется крылом за водяной столб, круто разворачивается и с креном ударяется о воду. Остальные гитлеровцы начинают сбрасывать торпеды, их стрелки ведут обстрел судов конвоя и вдруг в воду сваливается следующий фашистский торпедоносец.
Пара истребителей Пе-3 бис майора Богомолова атакует выходящих из боя "хейнкелей". Я занимаюсь вторым звеном торпедоносцев – подвожу центр прицела к фюзеляжу, посылаю очередь пушечно-пулеметного огня и сразу же выхожу из атаки. Перед носом моего самолета проносятся веера трассирующих пуль, выпущенных немецким стрелком. Осмотрелся и вижу, что над кораблями торпедоносцев нет, а очередная атака фашистов отражена. Проходим по периметру конвоя, осматриваемся. Вскоре к нам подходит четверка капитана И.С.Щербакова. Она заступает нам на смену и начинает нести патрулирование, а наша четверка истребителей идет на аэродром Ягодник.
Кроме четверки капитана И.С.Щербакова, над конвоем осталась нести охрану пара истребителей “Чайка”. Вся эта армада двигалась в направлении острова Мудьюг, где через несколько часов бросили свои якоря транспорт и корабли охранения конвоя. В трюмах пароходов конвоя PQ-18 находилось сотни тысяч тонн ценнейшего груза и техники.
В конце сентября 1942 г. резко похолодало, облака все чаще посыпали землю снегом. На Северной Двине образовалась шуга, а кое-где в затонах и лед: надвигалась суровая северная зима. Уменьшилось количество боевых вылетов. После перехода PQ-18 союзники отказались от крупных конвоев и организовали движение одиночных транспортов. На аэродроме Поной условия жизни стали еще тяжелее. Обязанности поваров, официантов и уборщиков выполняли матросы. Это могли переносить только настоящие мужчины. Не было даже возможности демонстрировать кинофильмы, да о них и думать не было времени. Летный состав нес боевое дежурство, занимался теорией, иногда выполнялись контрольно-тренировочные полеты в сложных погодных условиях. К плохой видимости постоянно прибавлялось интенсивное обледенение самолетов, для борьбы с которым “Петляковы” были оборудованы недостаточно. Однако нам предстояло встречать и прикрывать боевые корабли, шедшие с Дальнего Востока.
Наш авиаполк снова вернулся на основную базу. Здесь как-то командир авиагруппы полковник Логинов приказал мне провести воздушную разведку по маршруту полета двух авиагрупп истребителей 2-го гвардейского авиаполка, и мы с Александром Гилимом следуем к Великой Кеме, затем к Африканде и Мурманску, анализируя метеоусловия, о чем на земле докладываем полковнику Логинову. К этому времени особая морская авиагруппа уменьшилась по своему составу и была преобразована в 3-ю авиагруппу, командиром которой назначили бывшего командира 8-й авиадивизии ВВС КБФ полковника Логинова, а генерал-майор авиации Петрухин был назначен командующим ВВС. Утром следующего дня мы с лейтенантом А.И.Устименко снова ведем истребителей на аэродром Подужема, Африканда и под Мурманск, а к вечеру возвращаемся на свою базу, где Павел Андреевич Клюников сообщает мне радостную весть: “Завтра будем принимать тебя в члены КПСС”.
Снег окончательно заполонил землю, ударил мороз, зима вступила в свои права. Материальная часть была полностью подготовлена к эксплуатации в зимних условиях. Поистине героическим был труд нашего технического состава для поддержания высокой боеготовности. Они круглыми сутками не отходили от самолетов и работали с высочайшей самоотдачей днем и ночью, в дождь и в снег, в холод и в ненастье. Летный состав авиаполка всегда радовался, когда шел в атаку на вражеские бомбардировщики и торпедоносцы и отгонял их от караванов. Сбивать вражеские самолеты на наших “Петляковых” было очень трудно. Мы радовались успехам и огорчались потерями боевых друзей. Все радости и боли разделяли с нами техники, мотористы, механики и другие авиационные специалисты.
Когда началось очередное партсобрание полка в землянке дежурных средств, так совпало, что я был командиром дежурных средств, обязанных постоянно находиться в боевой готовности к вылету по встрече и отражению атак вражеских самолетов, и поэтому я расположился ближе к выходу. Чувствовал себя как-то неуверенно: на собрании могут задать разные вопросы, смогу ли я на них ответить? Павел Андреевич Клюников открыл собрание. Предложил избрать президиум, утвердили повестку, а затем стали рассматривать заявления о приеме в кандидаты в члены КПСС и мое.
Председатель собрания Василий Сысоевич Чернышев предложил рассмотреть мое заявление первым, чтобы быстрее освободить меня для служебных дел. Павел Андреевич прочитал вслух мое заявление и анкету, а затем рекомендации членов партии и комсомольской организации. С каждой минутой мое волнение усиливается, я с трепетом ожидаю экзамена. И вот меня приглашают выступить: “Давай, Костя, расскажи о себе, многие тебя мало знают, ведь наш авиаполк часто пополняется”.
Я поднялся, из головы все выскочило – о чем же мне рассказать? Переминаясь с ноги на ногу, я неуверенно начал: “Вот мы помянули наших, а среди них 6 коммунистов… Нельзя ослаблять партийные ряды, хочу встать им на смену”. Передохнув, добавил: “Я давно изучаю коммунистов. Они нравятся мне своей смелостью, беспредельной честностью и добросовестностью. Коммунисты капитан Чумаков, старший лейтенант Сало и Фордзинов, комиссар авиаэскадрильи старший лейтенант Рубленко, всегда первым вылетавший на воздушную разведку, после чего вел нас в бой уже по тем вражеским силам, которые ранее обнаруживал, - таким же был и капитан Кузин. Его звено мастерски наносило бомбардировочные удары с пикирования под Москвой. К сожалению, их уже нет среди нас. Сейчас мне нравятся беспредельная смелость в воздушном бою, отличная техника пилотирования, строгая требовательность и отеческая забота командиров-коммунистов А.В.Жатькова и В.П.Богомолова, комиссара Л.В.Михайлова. Они в любую погоду первыми вылетают на боевые задания, уточняют обстановку, анализируют ее и уже после этого принимают решение, кого из нас послать. В воздушном бою они всегда являются примером для нас. Я хочу быть похожим на них. В эту трудную минуту, когда враг рвется к Сталинграду, к Волге, мы все, кому дорога Родина, должны быть в рядах партии! Не подведу! У меня в экипаже был штурман Миняйлов, убили его под Москвой. Он, комсомолец, будучи смертельно раненным, до последнего дыхания выполнял свой долг – наводил нашего “Петлякова” на цель, сбросил три бомбы, но бомболюки закрыть не успел…Вот так! Даю слово, что буду выполнять свой долг так же, как комсомолец Миняйлов, до конца!”.
Все сидели тихо, торжественно, и я закончил говорить. Василий Сысоевич Чернышев подошел ко мне, потряс за плечи и сказал: “Ты, друг, сказал все, что надо, и больше ничего от тебя не требуется”. А в землянке загудели, начали раздаваться хлопки, возгласы: “Ясно! Принять!”
Выступали мои боевые товарищи, вспоминали совместные бои, давали мне советы, высказывали пожелания. Вдруг грохот запускаемых моторов самолетов заглушил одного из “ораторов” – майора Богомолова.
В землянку ворвался дежурный и крикнул: “Ракета! Я сразу же поднялся и дал команду экипажам дежурного звена: “По самолетам!” – и сам побежал на самолет. Запускаю двигатели и взлетаю. Боевую задачу получаю по радио: “Встретить вражеские Ю-88, следующие на высоте 1500 метров к острову Мудьюг, и не допустить к кораблям и транспортам”. Мы двумя парами следуем навстречу фашистским бомбардировщикам. После посадки на аэродроме меня поздравляют с принятием в члены ВКП(б).
На следующий день дежурство несет вторая авиаэскадрилья. Однако, когда была поставлена боевая задача разыскать на озерах, расположенных близ населенного пункта Каргополь, вражеский морской самолет и уничтожить его, эту задачу командир авиаполка ставит нам с лейтенантом Устименко, с которым мы взлетаем и следуем на высоте 150 – 200 метров.
Погода стоит скверная, на пути нам встречаются и снежные заряды, и сильные дожди. Мы понижаем высоту до 50 метров. Прибыв в Каргополь, одно за другим тщательно осматриваем озера, но ни вблизи, ни в дальних озерах вражеских самолетов не обнаруживаем, возвращаемся на аэродром и производим посадку самолетов, которые почти полностью выработали бензин.
Саша Устименко восхищается моим штурманом Сашей Гилимом, который так мастерски водил нас к озерам и умело осуществил поиск вражеского самолета. Я и сам всегда радовался, что меня судьба свела с таким отличным мастером. Тогда я еще не знал, что скоро мне придется с ним расстаться.
Последний боевой вылет с Александром мы сделали, когда прикрывали с воздуха шедший в Архангельск пароход “Украина”. Первыми тогда вылетели и последовали в заданный район пара истребителей лейтенанта Устименко и сержанта Горбунцова, а через полтора часа – мы с Новиковым. На маршруте часто встречались снежные заряды, и когда на обшивку наваливались массы снега, наши “Петляковы” все равно прорывались сквозь них и упрямо следовали на север. Я все время всматривался в поверхность моря, чтобы не проскочить пароход и вывести машину из снежных потоков. Море волновалось, завихрялись крутые гребни, бушевала пена. Вскоре мы приблизились к заданному квадрату и приступили к поиску. Нам навстречу последовала пара лейтенанта Устименко и сержанта Горбунцова, а вдали на воде темнел пароход “Украина”. Сблизившись, пара ПЕ-3 энергичным маневром развернулась, сделала покачивание с крыла на крыло, затем они отвалили с левым разворотом и легли на курс следования домой. Мы же подошли поближе к пароходу, осмотрели его и водную поверхность вокруг и приступили к барражированию. “Украина”, мерно покачиваясь, держала курс на юг, ее нос периодически вздымался над крутыми волнами, у бортов вспыхивали и расходились в стороны пенные пятна. За кормой непрерывно стлалась короткая, но широкая дорожка. Пароход был покрыт льдом, а моряки скалывали его и сбрасывали с палубы. Противник ни в воздухе, ни на воде не показывался, время тянулось медленно. В назначенный час мы парой прошли над “Украиной”, покачали крыльями, пожелали счастливого пути и взяли курс на юго-восток. Опять мы рыскали в снежных зарядах, упорно прорывая атмосферные преграды, приближаясь к берегам, прошли Мезенский залив, остров Моржовец и далее вниз по берегу на юг Белого моря. Дома на аэродроме нас встретили боевые друзья. Я доложил о выполнении боевого задания командиру авиаполка: “Товарищ майор! Пара истребителей Пе-3 бис выполнила боевое задание по охране парохода “Украина”. “Где находится пароход?” – спрашивает майор Богомолов, и штурман Гилим показывает место на карте.
Это был последний боевой вылет не только нашего экипажа, но и всего 13-го авиаполка, летный состав которого был приказом командующего ВВС Северного флота назначен в другие части, в том числе и мы с лейтенантом Гилимом – в разведываемую авиаэскадрилью флота.
Рано утром следующего дня я вступил в командование дежурными средствами и вместе с экипажем Вити Горбунцова мы несем дежурство. Меня зовет к телефону начальник штаба авиаполка майор Тихонов, который ставит нам боевую задачу быть готовыми к вылету на аэродром Поной, где вступить в подчинение командиру 95-го авиаполка на период перехода конвоя. Я повторяю приказание и говорю своему экипажу взять с собой все вещи. Командир 95-го авиаполка знает меня, и мы могли в этом авиаполку закрепиться на постоянную службу.
Вскоре майор Тихомиров ставит мне дополнительную задачу: взять в кабину летчика начальника штаба ОМАГ полковника Попова и доставить в Поной. Я снова повторяю приказание и предупреждаю об этом свой экипаж. Авиатехнику Александрову передаю, что он полетит не в кабине летчика, а в хвостовом отсеке фюзеляжа самолета, где на самолетах Пе-2 располагается кабина воздушного стрелка-радиста.
Подготовка к вылету была настолько оживленной, что даже командиру авиаполка стали известны ее детали. Вскоре ко мне подходит мой друг, командир звена лейтенант Устименко: “Я получил приказание вылетать в Поной вместо тебя, а тебе надо сейчас прибыть к командиру авиаполка для беседы”. “Ну что ж, желаю тебе успехов в выполнении поставленной задачи”, - говорю своему боевому другу. Мы в последний раз пожали друг другу руки и разошлись – он к своему самолету, а я к комполка В.П.Богомолову.
Подходя к стоянке, я увидел, что на старт рулят две машины Пе-3 – лейтенанта Устименко и сержанта Горбунцова. В кабине летчика рядом со штурманом, лейтенантом Банцевым, сидел бывший начальник штаба ОМАГ полковник Попов, который готовился к отправке на Краснознаменный Балтийский флот, куда его назначили начальником штаба ВВС КБФ. Когда я поравнялся с машиной Александра Ивановича Устименко, то поднял руку и начал махать, желая ему успехов. Александр Иванович ответил на мое приветствие. Это была наша последняя встреча. Самолеты Пе-3 лейтенанта Устименко и сержанта Горбунцова на аэродром Поной не прибыли.
Вечером я встретил капитана Гаркушенко, который сообщил, что он прилетел из Поноя и время его полета почти совпало с полетом Устименко и Горбунцова. На маршруте полета было сильное обледенение, и приходилось часто включать антиобледенительную систему. От плоскостей, фюзеляжа и моторов часто отрывались большие льдины. Аэродинамика самолета нарушалась, и самолет был неустойчив в полете. Об этом разговоре с капитаном Гаркушенко я доложил командиру авиаполка майору В.П.Богомолову, который успокоил меня и направил в землянку отдыхать. Прощаясь, он сказал, что завтра утром к этому еще вернется.
В землянках, где отдыхали летчики, вечером долго продолжался разговор о полете летчиков Устименко и Горбунцова. Большинство летчиков сходилось во мнении, что лейтенант Устименко прервал полет из-за сложных метеоусловий и что они скоро узнают место посадки его самолета. Сержант Горбунцов не имел опыта пилотирования самолетов в таких условиях, с пилотированием не справился и, наверное, потерпел аварию.
Рано утром мой экипаж вызывает к себе командир авиаполка майор Богомолов и сообщает, что об экипажах лейтенанта Устименко и сержанта Горбунцова в штаб никаких известий не поступало, надо их разыскивать. Задача: произвести полет до аэродрома Поной, хорошо осмотреть местность и возвратиться, тщательно просматривая поверхность земли по предполагаемому маршруту полета группы лейтенанта Устименко. И вот я уже в воздухе, погода исключительно мерзкая, видимость до предела ограничена, к тому же машина сильно обледеневает, особенно кабина летчика. Полет крайне затруднителен, комья льда все время обрываются, видно только под собой и фактически наш полет безрезультатен. После обеда делаем второй полет, чтобы осмотреть южное побережье Белого моря – и тоже впустую.
Вечером летчики, штурманы и технический состав наперебой спрашивают меня, где я летал и что видел. Все переживают утрату летчиков. Экипаж лейтенанта Устименко был первым кандидатом на представление к званию Героя Советского Союза. Очень расстроен и я, но мне чуть легче – я имею право летать на поиски и могу хоть что-то увидеть, другие же могут только советовать и высказывать свои предположения, какой район необходимо осмотреть в очередной раз.
Утро второго дня началось низкой 10-балльной облачностью с мощными и частыми снежными зарядами и сильным порывистым ветром. Командование решило не посылать экипажи на выполнение боевого задания, но я хотел еще раз полететь на поиск пропавших экипажей.
И вот мы уже в воздухе, видимость ограничена, очень часты снежные заряды с интенсивным обледенением машины и особенно кабины летчика, мороз и ветер. Начинаем выполнять план своего поиска и следуем на аэродром Поной. Дважды возникает мысль о возвращении из-за сильного обледенения и потери устойчивости машины в полете. Проходим Поной и следуем на север вдоль побережья Белого моря. Затем берем курс на Канин Нос. Этот участок самый трудный из-за высокой степени обледенения. На этом участке я страшно ругал фашистов, которые затеяли эту войну, где я теряю одного за другим своих друзей. Саша Устименко был последним моим боевым другом, с которым я начал Великую Отечественную войну в составе нашего авиаполка. После Канина Носа мы вдоль побережья отправляемся на юг, тщательно осматривая поверхность побережья. Несколько галсов делаем по маршруту с берега Белого моря до острова Ягодник. Однако наш поиск не увенчался успехом, о чем я и вынужден был доложить командиру авиаполка. Ничего не получилось и на втором, послеобеденном вылете. Вечером командир авиаполка майор Богомолов заключает, что самолеты лейтенанта Устименко и сержанта Горбунцова упали в море и поиски их необходимо прекратить. Это были мои последние полеты на Севере в годы Великой Отечественной войны.

Вечером к боли потери боевых друзей прибавилось переживание, что авиаполк должен передать самолеты и экипажи в другие части и ехать на переформирование. Среди тех, кто сообщал эту информацию, были и такие, кто лично читал приказ командующего ВВС Северного флота. Здесь же передали, что летчики Соловьев и Епифанов уже отправились к месту новой службы под Москвой, и наш полковой “певец” Семен Жучков под аккомпанемент Ивана Койпиша на гармонике спел шутливую песню на мотив “Кирпичиков”, написанную младшим лейтенантом Обойщиковым: “И по летчику, по технарику растащили тринадцатый полк…” Однако официально боевая задача с нас не снималась. После ужина мне передали, что меня приглашает жена Горбунцова.
Когда я зашел к ней, она вначале начала плакать, потом успокоилась, и я вкратце рассказал о своих поисах… После войны я узнал из газет, что самолет лейтенанта Устименко нашли с пробоинами. Ясно, что он был сбит вражескими наземными силами. Там же сообщалось, что экипаж лейтенанта Устименко похоронен вместе с боевыми друзьями авиаполка. В отношении причин гибели экипажа я не совсем согласен, а в том, что он похоронен, убедился, когда летал на встречу с обеспечивавшими союзные конвои. Я поклонился могилам Александра Устименко и Кузьмы Банцева. Перед моим взором пронеслись картины нашей совместной службы в авиаполку и тех воздушных боев, которые мы проводили в годы Великой Отечественной войны.
На встрече “Дервиш-91” нам подарили книгу В.С.Бойко о боевом пути 95-го Краснознаменного авиационного полка, где я увидел массу ошибок и неточностей. Например, автор пишет: “19 сентября на прикрытие вышла очередная группа – две пары самолетов Пе-3, ведущим первой пары шел подполковник А.В.Жатьков, второй – старший лейтенант В.С.Стрельцов. Это был его первый боевой полет в качестве ведущего” Или: “Его командир старший лейтенант С.Е.Костюк пришел в полк осенью 1942 года из 13-го авиаполка, не имея боевых вылетов”. Это не соответствует действительности. Старший лейтенант Стрельцов давал мне первый провозной полет на боевое задание над морем в июле в качестве ведущей пары, а на следующий день такой же полет я давал лейтенанту Костюку, который после этого продолжал выполнение боевых заданий весьма успешно. Неточным является и высказывание: “В конце октября для усиления воздушного прикрытия прибыл 13-й авиаполк. Однако к полетам в Заполярье он оказался неподготовленным: в короткий срок, не имея встреч с противником, он понес значительные потери”. Подобный чрезмерно смелый вывод автора является оскорбительным для летного состава полка. 18 сентября 1942 г. для 13-го авиаполка был черным днем. Мы потеряли три экипажа: заместителя командира авиаэскадрильи лейтенанта А.Ф.Шокурова, который выполнял боевое задание по прикрытию союзного конвоя PQ-18, совместно с командиром звена 25-го авиаполка капитаном И.В.Гаркушенко – они вели над конвоем воздушный бой. На аэродром возвратился один Гаркушенко. Судьба лейтенанта А.Ф.Шокурова до сих пор остается неизвестной. Наиболее вероятно, что был сбит в воздушном бою. Ни нам, ни автору никто не дал права считать эту потерю небоевой. В тот же день поступила команда капитану Г.И.Кузину вылететь на усиление воздушного прикрытия конвоя союзников. Пять истребителей Пе-3 слишком поздно вылетели с аэродрома Ягодник с дальнейшей посадкой после выполнения боевого задания на аэродроме Поной. Взлетевшая группа истребителей наших уже не было, фашистские бомбардировщики наносили удары по кораблям. Группа капитана Г.И.Кузина отразила атаку вражеских бомбардировщиков, которые ушли от конвоя. Приближались сумерки, и группа капитана Г.И.Кузина взяла курс на аэродром Поной. В наступившей темноте группа разделилась, командир звена капитан Соловьев со своим звеном принял решение следовать на основной аэродром с более открытыми и немного большими подходами. Возвратились на аэродром уже в темноте. Без ночного старта и ночной подготовки все три летчика произвели нормальную посадку своих самолетов; два из них были недавно выпущены из Балашовского училища, а В.С.Бойко относит их к неподготовленным.
Пара истребителей Пе-3 капитана Г.И.Кузина и сержанта Киселева пришла на аэродром Поной, который по размерам крайне ограничен, с большими кучами камней на границе площадки. К тому же вдоль полосы стояли самолеты, и она не была обозначена огнями. Самолеты не могли выйти на необозначенную площадку, где не было даже фонарей “летучая мышь”. Летчики пытались в этих условиях произвести посадку самолетов и спасти их и жизни экипажей, в том числе и взятых без парашютов.
В такой же ситуации была пара летчиков 95-го авиаполка, когда экипаж младшего лейтенанта Рудакова покинул самолет с использованием парашютов, а экипаж сильного летчика капитана Пузанова погиб. Погибли и оба экипажа. Чудом остался в живых Владимир Самойлович Цеха. Но экипажи не виноваты в этом. Капитан Г.И.Кузин, опытный летчик, командир авиаэскадрильи, участник финской компании и боев под Москвой в 1941 г., и опытный командир звена капитан Пузанов погибли потому, что руководство гарнизона совершенно не уделяло внимания оборудованию аэродромов ночным стартом. Очень часто экипажи, охранявшие союзные конвои, задерживались там и возвращались на аэродром в темное время, рискуя жизнью, производили посадки в ненормально сложных условиях. Горький опыт такой летной работы с грубейшими нарушениями, приведшими к гибели опытный экипаж капитана Пузанова, должен был заставить и генерала Петрухина, и подполковника Жатькова задуматься насчет оборудования аэродрома ночным стартом.
Когда потеряли уходящий из Архангельска конвой QP-14, пары истребителей, которые должны были его прикрывать, так и не нашли каравана. Завершить прикрытие в нашей зоне по плану доверено было мне, и подполковник Жатьков особо просил найти конвой во что бы то ни стало. Я понимал, что командиру будет неудобно докладывать, что охраняемый конвой потеряли. Я его нашел уже далеко за пределами нашей зоны и времени на полет затратил намного больше запланированного. Однако подполковник Жатьков меня знал еще мало и не был уверен, что я найду конвой и благополучно прикрою его выход из нашей зоны. Он послал после моей пары и капитана Пузанова с младшим лейтенантом Рудаковым. Раз появляется такая необходимость посылать экипажи для выполнения боевых заданий с их возвращением уже в темное время суток, значит, надо принимать меры по обеспечению посадок вернувшихся в темное время самолетов.
Я очень уважаю генералов Петрухина и Жатькова, но тогда они упустили такую важную вещь – ночной старт, который был для нас жизненно необходим. Он сократил бы наши потери.
Вывод В.С.Бойко считаю ошибочным, так как все экипажи нашего авиаполка к боевым действиям были готовы, а летчики Соловьев, Епифанов и Иштокин без предварительной тренировки справились с посадкой своих самолетов в ночное время на необорудованный аэродром. За это надо только благодарить, а не обвинять.
Не могу согласиться с тем, что заместитель командира авиаэскадрильи лейтенант Устименко, наш первый кандидат на высокую правительственную награду, тоже якобы не был готов к боевым действиям. Его представляли в 1941 г. к званию Героя Советского Союза. Александр Иванович был награжден орденом Ленина и имел исключительно высокие летные способности. Однако его судьба до сих пор не ясна.
Летчик Горбунцов – сильный летчик, но подготовлен он был в простых метеоусловиях и в данный полет послан с нарушением наставления по производству полетов, которое необходимо выполнять даже в войну. Оно написано на основе горьких опытов наших полетов. Хотел бы предостеречь В.С.Бойко от подобных, совершенно необоснованных выводов, которые так унижают и оскорбляют летчиков. К тому же летчики Костюк, Сачков и другие характеризуются положительно, а ведь они тоже выходцы из 13-го авиаполка. Смена номера полка сразу не превратила их в высококвалифицированных рыцарей неба, что пытается доказать автор в своей книге.

СЕВЕРНЫЕ КОНВОИ. Исследования, Воспоминания, Документы. Выпуск N3
© Россия, г.Архангельск, ПГУ им. М.В.Ломоносова, 2000г.
© Авторский коллектив альманаха "Северные конвои N3"


Справка:
 UsenkoKonstStep.jpg
Усенко Константин Степанович
20.04.1920 - 03.05.2004
Герой Советского Союза
Даты указов 05.11.1944 (медаль № 5048)

Усенко Константин Степанович - командир эскадрильи 12-го гвардейского Таллинского Краснознаменного ордена Ушакова пикировочно-бомбардировочного авиационного полка (8-я минно-торпедная авиационная дивизия, ВВС Балтийского флота), гвардии капитан.

Родился 20 апреля 1920 года в поселке Кировск ныне Шахтерского района Донецкой области (Украина) в семье рабочего. Украинец. Член ВКП(б)/КПСС с 1942 года. С 1935 года учился в Славянском химическом техникуме. После его окончания в 1938 году работал техником на Славянском химзаводе, одновременно учился в аэроклубе.
В Красной Армии с 1938 года. В 1940 году окончил Ворошиловградскую военную авиационную школу летчиков. Служил в 13-м скоростном бомбардировочном авиационном полку ВВС Белорусского особого военного округа, размещавшемся в районе Белостока.
Участник Великой Отечественной войны с июня 1941 года. Младший летчик полка младший лейтенант Усенко только за период с 16 июля по 19 августа 1941 года совершил 41 боевой вылет, в которых уничтожил 4 танка, 3 железнодорожных эшелона, 6 артиллерийских батарей, 3 дота, 7 складов, ангар, 22 автомашины, 17 повозок, до роты солдат и офицеров, разрушил 2 переправы, создал 7 очагов пожаров, провел 38 воздушных боев, в ходе которых экипаж сбил 4 Ме-109. Это были выдающиеся боевые показатели для того трагического лета.
Эа эти подвиги Усенко был представлен к званию Героя Советского Союза, но где-то в вышестоящих штабах представление затерялось, отважному летчику не вручили даже орден. От полка за два месяца боев осталось 8 самолетов, да и те изувеченные в боях. На бомбардировщике Усенко имелось свыше 250 пробоин от огня зениток и вражеских истребителей.
В августе 1941 года при штурмовке танковой колонны врага бомбардировщик Усенко был подбит и загорелся. Тем не менее экипаж продолжил бомбардировку и повернул на восток только после полного израсходования боеприпасов. За горящим Пе-2 погнались 4 истребителя врага. Свыше 10 минут Усенко вёл пылающую машину к линии фронта, хотя огонь бушевал в кабине пилота. Пока командир умело маневрировал непослушной машиной, уклоняясь от вражеских очередей, члены экипажа вели огонь по истребителям. Удалось сбить один вражеский самолет, но и враги добились многих прямых попаданий. Линию фронта горящий самолет пересек на высоте менее 100 метров. Позднее сам Константин Усенко так и не смог объяснить, как ему удалось произвести аварийную посадку «на брюхо». Экипаж покинул самолет за мгновения до его взрыва.
Оправившись от ран и ожогов, летчик был направлен на переобучение и переформирование в Казахстан. Стремился на фронт, однако непредсказуемые военные повороты судьбы забросили летчика на Северный флот. Он был зачислен в состав ОМАГ — Особая морская авиационная группа — для выполнения правительственного задания по прикрытию с воздуха союзных конвоев. С июня по ноябрь 1942 года летчик воевал над Баренцевым морем, освоил неизвестную ранее для себя профессию морского летчика и двухместный всепогодный истребитель дальнего действия «Петляков-3».
Затем судьба подбросила вторичный сюрприз: летчик был переведен под Москву и зачислен в состав Московского фронта ПВО. Поскольку вражеская авиация тогда от бомбежек Москвы практически отказалась, служба сводилась к полетам на патрулирование. Затем летчик оказался вообще за Уралом, будучи зачислен в состав перегоночной эскадрильи.
Как и в Казахстане годом ранее, Усенко бомбардировал командование просьбами об отправке на фронт. Но только в марте 1943 года лейтенант Усенко был переведен на должность командира звена в 73-й пикировочно-бомбардировочный авиационный полк ВВС Балтийского флота.
Этот полк стал последним местом службы Константина Усенко в военные годы. Он доблестно защищал Ленинград, уничтожая вражеские осадные батареи. В январе 1944 года в тяжелых погодных условиях поддерживал наступающие войска в ходе Ленинградско-Новгородской наступательной операции. За эти бои полк был переименован в 12-й гвардейский пикировочно-бомбардировочный авиационный полк, а старший лейтенант Усенко стал командиром эскадрильи.
Затем было освобождение от врага островов Выборгского залива, Моонзундского архипелага, материковой Эстонии, Литвы и Латвии, Восточной Пруссии. Десятки боевых вылетов летчик произвел на поиск и уничтожение морских конвоев и береговых батарей врага. Усенко участвовал в легендарной операции по потоплению германского крейсера ПВО «Ниобе» в финском порту Котка в июле 1944 года, тогда его экипаж добился прямого попадания в крейсер.
В составе этого прославленного полка командир звена и эскадрильи гвардии капитан Усенко к сентябрю 1944 совершил 95 боевых вылетов на бомбардировку войск противника.
За мужество и героизм, проявленные на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками, Указом Президиума Верховного Совета СССР от 5 ноября 1944 года гвардии капитану Усенко Константину Степановичу присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» (№5048).
После перевода на повышение командира полка выдающегося аса дважды Героя Советского Союза полковника Василия Ивановича Ракова по его рекомендации с 3 февраля 1945 года командиром 12-го гвардейского пикирующего бомбардировочного Таллинского Краснознаменного ордена Ушакова авиационного полка ВВС Балтийского флота стал Константин Усенко. Тогда же ему присвоили звание «гвардии майор».
Новый командир полка продолжал славные традиции балтийских асов, лично водил полк на бомбардировки военно-морских баз Мемель (Клайпеда), Либава (Лиепая), Пиллау, Данциг. Вместе с авиацией сухопутных войск наносил удары по крепости Кёнигсберг. Продолжал охоту за вражескими конвоями.
С конца августа 1943 по апрель 1945 года экипаж Героя Советского Союза Усенко совершил 156 успешных боевых вылетов, из них 144 с пикированием. При этом самостоятельно и в группе потоплено: крейсер противовоздушной обороны, 9 других боевых кораблей — сторожевых, тральщиков, быстроходных десантно-артиллерийских барж, один минный заградитель и 8 транспортов; уничтожено: 7 артиллерийских батарей, 2 железнодорожных моста, командный пункт дивизии СС, 3 эшелона, 4 танка, 3 дота, до 30 автомашин, тягачей и повозок, цех целлюлозного завода; взорвано 9 складов и создано более 20 очагов пожаров. За это время были повреждены: линейный корабль, 5 транспортов, до 10 других плавединиц. Членами экипажа в воздушных боях сбито 7 истребителей. Последний боевой вылет совершил 9 мая 1945 года.
После войны продолжил службу в ВВС Военно-Морского флота. Командовал 12-м гвардейским авиаполком на Балтике до 1947 года. В 1953 году окончил Военно-Морскую академию. Служил в ВВС Черноморского флота. С 1960 года подполковник К.С.Усенко - в запасе.
Жил в городе Симферополь (Крым, Украина). В 1960-1992 годах работал сменным начальником аэровокзала Симферополя. С 1992 года - на пенсии. Вёл активную общественную работу. Являлся председателем Симферопольского городского Совета ветеранов войны, труда и воинской службы с 1992 года. Умер 3 мая 2004 года. Похоронен на кладбище «Абдал» в Симферополе.
Награжден орденом Ленина (1944), 2 орденами Красного Знамени (1944, 1944), орденом Ушакова 2-й степени (1945), 2 орденами Отечественной войны 1-й степени (1943, 1985), орденом Красной Звезды (1950), украинским орденом Богдана Хмельницкого (1999), медалями.
В 2007 году в городе Симферополь, в честь Героя, установлена мемориальная доска.

Биография предоставлена Антоном Бочаровым
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

Обойщиков К.А. НА ДОРОГАХ ПОБЕДЫ

Сообщение [ Леспромхоз ] » 22 Февраль 2012 15:31

СЕВЕРНЫЕ КОНВОИ. Исследования, воспоминания, документы
АРХАНГЕЛЬСК 1991


 Обойщиков Кронид Александрович.jpg
© К. А. ОБОЙЩИКОВ.
НА ДОРОГАХ ПОБЕДЫ


В судьбе каждого человека бывают неожиданные и крутые повороты. Мечтая о литературном институте, я поступил в военное училище. Думая стать офицером-моряком, стал авиатором — "сухопутчиком". Но в конце концов мои мечты свершились: я стал офицером, авиационным штурманом, связавшим судьбу с морем, а впоследствии и профессиональным литератором.
Произошло это так. Осенью сорок первого года, после тяжелых боев под Киевом, наш 211-й авиационный полк был отправлен для переформирования в город Балашов. Наших летчиков послали переучиваться на новый одноместный самолет ИЛ-2, а восемнадцать оставшихся в живых стрелков-бомбардиров влили в 13-й авиаполк, тоже потрепанный, испытавший трагедию отступления от западной границы до Москвы. Я попал 8 звено бесстрашного воздушного бойца украинца Константина Усенко, ставшего впоследствии Героем Советского Союза. Весной 1942 года полк неожиданно и спешно погрузился в железнодорожный эшелон, который повез нас в глубокий тыл, далеко-далеко от войны. Там, на одном из аэродромов под Иркутском, мы стали осваивать самолет Пе-2: летали по кругу, в зону, стреляли, с пикирования бомбили, слетывали экипажи. Командиры и политработники увлеченно готовили нас к грядущим боям, и уже тогда мы знали, что будем защищать Сталинград.
Но в первые дни августа нам неожиданно приказали сдать самолеты Пе-2 и получить Пе-3 — как говорили, по личному распоряжению Главнокомандующего И. В. Сталина. Самолет Пе-3 по тактико-техническим данным и особенностям пилотирования не отличался от Пе-2, и потому летчикам не пришлось вновь переучиваться. На нем было только усилено вооружение: летчик мог вести огонь из 20-мм пушки ШВАК и крупнокалиберного пулемета Березина — 12,7 мм. Такой же пулемет на турельной установке был у штурмана, да еще в хвосте был укреплен пулемет ШКАС, который предназначался для "отпугивания" истребителей противника, атакующих сзади. Бомб самолет брал столько же, сколько и пикирующий бомбардировщик Пе-2. Радовало нас, что за счет дополнительных баков намного увеличивалась дальность полета, а единственной грустью было то, что нам пришлось расстаться с боевыми друзьями - стрелками-радистами. Еще не понимая причин смены типов самолетов, мы вылетели по маршруту Белая — Красноярск — Новосибирск — Омск — Свердловск — Казань — Ногинск (под Москвой). Дальнейшего маршрута на наших картах не было.
Мы ожидали, что поступит указание проложить его на Сталинград, но нам опять-таки неожиданно приказали перелететь в Архангельск на островной аэродром Ягодник. Мы тогда не знали, что после длительных переговоров и переписки Председателя Совета Министров СССР с Президентом США и Премьер-министром Великобритании союзники вновь возобновили посылку караванов судов в Советский Союз северным путем, потребовав усилить их охрану и сопровождение. Именно потому, что этому придавалось огромное значение, Ставка Верховного Главнокомандования сняла наш полк с запланированного южного направления, несмотря на катастрофическое положение после сдачи Ростова, и направила его в северные широты. 13-й бомбардировочный полк Советской армии стал полком двухместных истребителей ВВС Военно-морского флота. Мы вошли в состав сформированной на Северном флоте Особой Морской Авиационной группы (ОМАГ). В ее задачу входило прикрытие караванов союзников от меридиана острова Медвежий до портов Мурманск и Архангельск.
На Ягоднике мы узнали о трагической судьбе каравана PQ-17: из 35 английских и американских транспортных судов только 11 дошли до наших портов. К тому времени мы уже привыкли к потерям: цифры сбитых самолетов, потопленных кораблей, убитых и раненых бойцов и командиров на наших фронтах были значительно выше. Мы уже знали о зверствах, чинимых фашистами над мирным населением, и потому сообщение о гибели каравана вызывало и жалость к людям, и еще большую обиду и досаду, что тысячи автомашин, сотни танков и самолетов, многие тонны продовольствия ушли на дно в то время, когда в них так нуждалась истекающая кровью советская армия. До нас не дошло оружие, с помощью которого можно было отомстить агрессору за гибель и наших, и союзных моряков.

Когда мы сами стали летать над холодными пустынными водами Арктики, над морем, катящим тяжелые свинцовые волны, мы с ужасом представили себе тонущих моряков, их крики о помощи, которую им никто не в силах был оказать. Мы уже знали, что человеческий организм в этой ледяной купели может выдержать лишь три-четыре минуты, после чего наступает смерть. И я никак не мог представить, о чем в эти последние минуты думали они, наши боевые друзья, какая безысходная тоска сжимала их отважные сердца? Позже, когда я прочитал роман В. Пикуля "Реквием каравану PQ-17", я вновь содрогнулся. Смерть моряка совсем не похожа на смерть пехотинца, упавшего в теплую пахучую траву или даже на снежную, промерзшую, но все же родную землю.
Из Ягодника наша эскадрилья капитана Щербакова перебазировалась. на аэродром вблизи селения Поной на восточной окраине Кольского полуострова. Этот небольшой, в несколько дворов поселок расположился в глубоком ущелье у самой реки. Вокруг него на сотни километров нет других населенных пунктов, поэтому Поной нанесен на картах любых масштабов.
Аэродром был построен перед войной, как ходили слухи, врагами народа, так как направление взлетно-посадочной полосы было выбрано со злым умыслом и постоянные боковые ветры чрезвычайно мешали посадке нередко приводя к авариям самолетов. Но скорее всего это было очередное доказательство того, что мы прежде делаем и только потом думаем.
Летный и технический состав жил в деревянных, насквозь продуваемых ветром времянках, которые почему-то называли фанзами. Видимо их так окрестили летчики, прилетевшие с Дальнего Востока. В каждой фанзе жило 6--10 человек, которые по очереди поддерживали огонь в чугунной печке, прозванной "KB" по аналогии с танком "KB" — "Клим Ворошилов".
В Поное нам, наконец, открыли хранившуюся в строгой тайне конкретную цель нашего крутого поворота на север: мы должны были сов местно с другими частями ОМАГ обеспечить безопасность плавания каравану PQ-18.
7 сентября 1942 года караван, составленный из 34 иностранных и 6 советских транспортов, охраняемый 16 боевыми кораблями, вышел из Исландии в Архангельск. Тотчас в нашем полку состоялись партийные и комсомольские собрания, на которых мы поклялись не жалеть сил и самих жизней для успешного выполнения почетного задания по охране "Дороги Победы". Каждый из нас понимал, как важно сохранить все грузы в самый трудный период войны, когда бои с гитлеровскими полчищами шли уже под Сталинградом, Новороссийском, на горных перевалах Кавказа. С этого момента мы жили только думами о судьбе конвоя, вели на своих картах примерную прокладку его пути, ждали входа в зону действия нашей авиации.
А боевая работа уже началась: из Архангельска вышли с обратным маршрутом суда конвоя QP-14. 95-ый и 13-ый авиаполки начали проводку этого конвоя.
Что более всего осталось в моей памяти от полетов в Арктике? Это прежде всего тоскливое чувство одиночества (несмотря на соседство с летчиком), когда под тобой только холодный и безмолвно качающийся океан. Это--невероятная сложность самолетовождения, неуверенность в своих действиях и командах, когда магнитные бури крутят картушку компаса, как им вздумается.
Именно в тех полетах рождались стихи, которые я потом посвятил своему командиру Герою Советского Союза Константину Усенко:

Лишь море и небо, лишь небо и море
Да наш самолет, поседевший от горя.
В метельных зарядах машина ныряет,
И в баках бензина совсем уже мало
Нам красная лампочка жизнь отмеряет,
А жизни и не было-только начало
Двоим нам с тобой сорока еще нету.
А небо до самой воды опустилось,
И крылья ломают тяжелые ветры,
И стрелка компаса как будто взбесилась,
Мотор перегретый дает перебои.
О, эти мгновенья запомнишь до гроба!
И берег мы ищем с тоскою и болью,
И дай бог так землю любить хлеборобам.


А еще запомнилась необычайная радость при виде огромного города из кораблей, прорывающегося к нам сквозь акулью стаю вражеских подлодок, сквозь разрывы бомб и непогоду. И ощущение великого счастья и гордости, что ты и твои товарищи отогнали врага, не позволили немецкому пирату сбросить бомбы на конвой.
Я сделал немного вылетов на разведку и прикрытие караванов, но летал с несколькими летчиками. Основным, по штату, пилотом был сержант Новиков. Поднимался в воздух и с командиром звена Константином Усенко. Сделал несколько полетов и с летчиками 95-го АП, когда наша эскадрилья улетела на Ягодник, а я вместе с моим другом Василием Кравченко остался ожидать приказа о переводе в другой полк, где мы должны были летать на английских торпедоносцах "Хемпден".
Мы с грустью попрощались со своими однополчанами, и у нас наступила пора томительного бездействия и ожидания. Вот в это время командир 95-го полка подполковник Жатьков Анатолий Владимирович и решил использовать нас, так как у него не хватало штурманов. Летчики этого полка были настоящими асами северных морей, у них была богатая практика полетов в сложных заполярных условиях. Кроме того, мне импонировала их морская культура и я охотно подменял их штурманов.
Однажды, по-моему, с капитаном Гаркушенко Иваном Васильевичем я ходил на дальнюю разведку транспорта, отбившегося от каравана. Он шел обратным маршрутом из Архангельска в Рейкьявик. Мы его обнаружили за островом Колгуев. Удовлетворенные, мы возвращались на свой аэродром, но примерно на половине маршрута отказал один из моторов нашей "пешки". Летчик приказал мне сбросить обе противолодочные бомбы, но самолет все равно постепенно терял высоту. Было от чего потерять душевное равновесие. Но, видя спокойное, уверенное лицо опытного командира, я тоже успокоился и продолжал работу навигатора.
В другой раз я бросал ПЛАБы уже прицельно по обнаруженной нами подводной лодке в районе, где наших подлодок не было. Летчик первым обнаружил ее, и, когда мы развернулись, она уже погружалась в воду. Без каких-либо расчетов, "на глазок", с небольшой высоты я отбомбился и, нам показалось, удачно. Но, к сожалению, мы так и не узнали результатов нашей работы.
Надо сказать, что весь летный состав нашего 13-го полка заканчивал «сухопутные» училища и никогда ранее не видел с воздуха кораблей. Поэтому в первых вылетах с Новиковым, встречая в море какое-либо суденышко, я просто-напросто срисовывал его, фиксируя местоположение и курс. А при докладе показывал "морякам" 95 полка: мол, что это-транспорт, сторожевой корабль или еще что?
Но постепенно мы осваивались, считали себя тоже "флотскими", хотя морскую форму нам выдали только в сорок третьем году. Нам, испытавшим войну на западных границах страны в первые месяцы военных действий, боевые задания по охране караванов казались совершенно безопасными: зенитка нас не обстреливала, "мессера" сюда не долетали, а все вражеские бомбардировщики и торпедоносцы, завидев наши Пе-3, немедленно сбрасывали в море бомбогруз и удирали на запад, стараясь укрыться в облаках.
Однако невероятно сложная, резко меняющаяся заполярная погода нанесла значительный урон нашему полку, и несколько экипажей навечно остались в холодной купели Баренцева моря.
О гибели двух из них хорошо и подробно рассказал наш однополчанин Павел Цупко в книге "Над просторами северных морей" (издательство "Молодая гвардия", 1981 г.). Я хочу только дополнить и рассказать то, чего нет в той книге.
С аэродрома Ягодник вылетела пара Пе-3 для барражирования над конвоем в горле Белого моря. После выполнения задания они должны были произвести посадку в Поное, поэтому к ним подсадили еще и технический персонал Оба самолета, участвуя в отражении налета вражеской авиации на караван, задержались над ним и отправились на аэродром посадки, когда начали сгущаться сумерки. Кроме того, резко ухудшилась видимость наплыл туман. Оба самолета разбились и экипажи погибли. Один-капитана Кузина - при посадке на аэродроме, второй - сержанта Киселева — не долетев километров двадцать пять. Связь с самолетом Петра Васильевича Киселева, на котором, кроме штурмана лейтенанта Семена Григорьевича Ананьева, были техник звена Владимир Самойлович Цеха и механик авиавооружения Безгин, прекратилась в тот момент, когда, по расчету времени, он уже пересек горло Белого моря и летел над сушей. Летчики полка, потрясенные гибелью опытного Кузина и его товарищей, нервничали, что из-за погоды не могут приступить к поиску второго пропавшего самолета.
На следующий день погода несколько прояснилась и начались интенсивные поиски. Летали несколько самолетов По-2, но никаких следов аварии обнаружено не было.
Тайна гибели второго экипажа раскрылась только на двенадцатый день, когда оленеводы привезли на аэродром и передали в медпункт обессилевшего, заросшего и обмороженного Владимира Цеху. У него, единственного оставшегося в живых, на ногах и руках уже начиналась гангрена, и его срочно оперировали в санчасти укрепрайона Корабельный.
На следующий день для захоронения наших товарищей была организована экспедиция, в которую вошли техники Николай Екшурский, Павел Клюшников, Семен Жучков и я. Сопровождаемые двумя оленеводами, мы отправились к месту катастрофы. По дороге мы услышали печальную историю обнаружения останков самолета. Сын одного из оленеводов, семнадцатилетний Алеша Канев, первым обнаружил непонятные предметы на горизонте тундры Подъехав поближе, он увидел остатки сгоревшего самолета Вдруг из отвалившегося хвостового оперения вылез черный, страшный человек, он что-то бормотал и, протянув руки, шел навстречу юноше. Алешу охватил страх, он побежал к оленьей упряжке и быстро помчался на стойбище, где были его отец и еще два оленевода. Вскоре они прибыли на место аварии, увидели на хвостовом оперении красную звезду и поняли, что это наш, советский самолет. Оленеводы подобрали бредившего человека и доставили на аэродром .
Более тридцати километров мы прошли по заснеженному, но еще мягкому и проваливавшемуся болотному мху и к вечеру увидели остатки скоростной машины, коснувшейся в тумане земной поверхности. В этом месте на карте была обозначена небольшая возвышенность.
Картина была ужасная. На своем сиденье с бронированной спинкой за штурвалом сидел обгоревший летчик, а в оторванном фюзеляже на корточках стоял обугленный механик Безгин. Рядом с ним лежали примятые чехлы, на которых, как мы догадались, лежал одиннадцать дней голодный и обессиленный Владимир Цеха. Штурмана Семена Ананьева не было. Мы переночевали в юрте, которую мгновенно соорудили оленеводы из полуобгоревшего парашюта. Они же умудрились угостить нас супом из свежей оленины. Но наша трапеза была печальной. Мы думали о наших погибших товарищах Штурмана Ананьева, этого мужественного лейтенанта, я знал еще по 211 авиаполку во время боев на Украине. В одном из боевых вылетов летчик, с которым летел Ананьев, был ранен, потерял в воздухе сознание. Семен не растерялся, быстро зафиксировал штурвал, находящийся в его штурманской кабине самолета Су-2, и выровнял уже начинавшую крениться машину. Он сумел привести самолет на аэродром, трижды пытался посадить Его заводили на посадку по радио, но штурман был не обучен этому и все наблюдавшие за ним с минуты на минуту ждали катастрофы. Ананьев мог бы набрать высоту и выпрыгнуть с парашютом, но он не хотел оставлять раненого летчика и продолжал пытаться сесть. К счастью обоих, на какое-то время к летчику вернулось сознание. Слабеющей рукой он взял штурвал и с ходу приземлил самолет. На пробеге он снова потерял сознание, но экипаж и самолет были уже спасены.
Мы сидели в юрте у костерка и думали, где может быть Ананьев. Не остался ли он жив, не ползет ли он где-нибудь, надеясь выйти на людей? Утром я направил в разные стороны от самолета своих товарищей, а сам стал исследовать обломки машины. И вдруг под мотором я увидел парашют. Он был почти весь сгоревшим. А потом под пеплом я увидел руку. Это был Семен Ананьев.
Мы зарыли дорогих однополчан в мерзлую землю. На могилу установили часть кока, на котором я выцарапал имена погибших и тут же родившиеся стихи

Потомки в мирный день придут сюда
С моими встретиться бессмертными друзьями
И всех, впечатанных в седую толщу льда,
Рассмотрят удивленными глазами


Эти стихи не в меньшей степени относятся и к нашим боевым товарищам - английским, американским и польским морякам и летчикам, погибшим в Заполярье в нашей общей битве с фашизмом.


Справка:
Кронид Александрович Обойщиков – поэт, заслуженный работник культуры России, заслуженный деятель искусств Кубани (1955 г.), лауреат премии Краснодарского крайкома ВЛКСМ им. Н. Островского (1985 г.), премии им. Е. Степановой, член Союза журналистов СССР (1968 г.), член Союза писателей РФ (1991 г.), Герой труда Кубани (2010 г.).
Кубанский поэт родился 10 апреля 1920 года в станице Тацинской Ростовской области. Школьные годы прошли на Кубани.
В 1940 году он окончил Краснодарское военное авиационное училище. С первого дня войны в качестве штурмана самолета участвовал в боевых действиях на Юго-Западном фронте, а с лета 1942 года на Северном флоте. За героизм и мужество, проявленные в боях с фашистами, награжден орденами и медалями.
Начало творческой биографии относится к послевоенным годам, когда поэт стал печататься в армейских и флотских газетах, в журналах «Знамя», «Советский воин», «Дальний восток», «Эстония».
В 1963 году в Краснодаре вышел первый сборник стихов «Тревожное счастье».
Затем изданы сборники: «Голубые дороги» (1965 г.), «Теплое течение» (1967 г.), «Именное оружие» (1970 г.), Благодарность» (1973 г.), «Бессонное небо» (1979), «Твои и небо, и земля» (1983), «Линия судьбы» (1988 г.), «Путешествие по Родине. Очерки, стихи» (1993 г.), «Кубань – земля такая» (1996 г.) и др.
К.Обойщиков один из составителей книг о героях Советского Союза – кубанцах. К 50-летию Победы публикация в сборнике стихов «Окопники».
Сегодня Кронид Александрович - автор двадцати семи поэтических сборников, двух оперетт. Попробовал он себя в легком классическом жанре – оперетте - «Невеста по заказу», «Лебединая верность».
Кронид Александрович Обойщиков почетный гражданин города Краснодара. На голосовании в городской Думе его кандидатура набрала больше всего голосов. Сотни лирических строк он посвятил Кубани, ставшей для него второй малой родиной, и любимому Краснодару.
http://abinlib.narod.ru/Oboishikov.html
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск


Вернуться в Потери военной авиации в Арктике



Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 1

Керамическая плитка Нижний НовгородПластиковые ПВХ панели Нижний НовгородБиотуалеты Нижний НовгородМинеральные удобрения