15 января 1937 г. - дневник Ляхова Б.М.
17 января 1937 г. - надпись на табличке могилы
18 января 1937 г. - сообщение в сб. Проблемы Арктики, №2, 1937
Иеске Николай Мартынович ( 1881 - 18.01.1937)
Сообщений: 30
• Страница 2 из 2 • 1, 2
Иеске Николай Мартынович (1881 - 18.01.1937)
[ Леспромхоз ] » 16 Февраль 2012 16:57
Итого: имеем три даты смерти Иеске Н.М.:
15 января 1937 г. - дневник Ляхова Б.М.
17 января 1937 г. - надпись на табличке могилы
18 января 1937 г. - сообщение в сб. Проблемы Арктики, №2, 1937
-
[ Леспромхоз ] - Редактор
- Сообщения: 10685
- Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
- Откуда: Петрозаводск
Иеске Николай Мартынович (1881 - 18.01.1937)
Dobrolet » 16 Февраль 2012 17:45
padsee
Однажды зимним днем от Омска до Новосибирска с ночевкой в Каинске (нынешнем Куйбышеве) пролетел на «Сибревкоме» Леонид Мартынов. Под свежими впечатлениями написал стихи «Полет над Барабой», а позднее под этим же названием дал новеллу в свою книгу «Воздушные фрегаты»
Нашел на форуме города Каинска http://www.kainsksib.ru/123/index.php?s ... =1559&st=0
Леонид Мартынов.
ПОЛЕТ НАД БАРАБОЙ
Подпирал своей я головой
Этот самый купол голубой
Над земною бездной в снежном блеске.
Я летал над Барабой
С Николаем Мартыновичем Иеске.
Это был отчаянный пилот.
Но однажды
Наш ветхий самолет
Оказался не в силах оторваться
От снегов Барабинских болот:
Вязли лыжи,
Липли к снежной жиже —
Дело было по весне.
Иеске
Бортмеханику и мне
Крикнул:
— Помогите, бога ради,
Раскачаться сатане —
Подтолкните его сзади!
Соскочили мы, ворча,
Два юнца, два силача,
И толкнули мы с разбегу
«Юнкерс», будто бы телегу.
И потом уж на лету —
В воздухе наполовину,
Набирая высоту
Сквозь воздушную лавину, —
Завалился я в кабину.
А как забрался на свое место бортмеханик,
Окутанный какими-то собачьими мехами,
Я даже и не помню, но и он ухитрился.
И летели два часа почти.
Не было мне и двадцати, —
Даже и не простудился.
Прилетев,
Мы пили ром, коньяк,
И сердилась летчика супруга:
— Николай Мартынович — маньяк.
Все вы трое стоите друг друга!
1969
ПОЛЕТ НАД БАРАБОЙ
Подпирал своей я головой
Этот самый купол голубой
Над земною бездной в снежном блеске.
Я летал над Барабой
С Николаем Мартыновичем Иеске.
Это был отчаянный пилот.
Но однажды
Наш ветхий самолет
Оказался не в силах оторваться
От снегов Барабинских болот:
Вязли лыжи,
Липли к снежной жиже —
Дело было по весне.
Иеске
Бортмеханику и мне
Крикнул:
— Помогите, бога ради,
Раскачаться сатане —
Подтолкните его сзади!
Соскочили мы, ворча,
Два юнца, два силача,
И толкнули мы с разбегу
«Юнкерс», будто бы телегу.
И потом уж на лету —
В воздухе наполовину,
Набирая высоту
Сквозь воздушную лавину, —
Завалился я в кабину.
А как забрался на свое место бортмеханик,
Окутанный какими-то собачьими мехами,
Я даже и не помню, но и он ухитрился.
И летели два часа почти.
Не было мне и двадцати, —
Даже и не простудился.
Прилетев,
Мы пили ром, коньяк,
И сердилась летчика супруга:
— Николай Мартынович — маньяк.
Все вы трое стоите друг друга!
1969
Там же:
Полет над Барабой
Получил письмо от племянника одного из героев моих стихов, запрос о том, что я знаю о дальнейшей судьбе Николая Мартыновича Иеске, летчика, описанного мной в стихотворении «Полет над Барабой». О дальнейшей судьбе Николая Мартыновича ничего толком не знаю; кажется, он умер где-то в Арктике, но подробности нашего полета вспоминаются мне что ни день, то яснее. Я все-таки постараюсь восстановить со всей возможной точностью эту смутно-отчетливую картину былых вьюжных дней.
«Вьюжные дни» — так назывался сборник стихов сибирских поэтов, вышедший в Новосибирске в те годы, а может быть, именно в тот самый год, о котором пойдет речь. И, возможно, сборник потому именно так и назывался, что все происходило под знаком бурана, пурги и вьюги.
...В одно очень метельное омское утро я получил телеграмму от Вивиана Итина: «Если хочешь лететь ищи Иеске в Европе».
Я не сомневался в том, что речь идет не о континенте, а о гостинице, в которой останавливался незадолго перед тем и Вивиан. Через занесенный снегом Казачий сад я вышел на улицу Республики к подъезду мрачной, так и не оправившейся после революционных бурь и давно уже официально переименованной гостиницы « Европа». И чуть ли не в том же номере, где прежде обитал Вивиан, я и нашел Николая Мартыновича Иеске, пьющего утренний кофе с бортмехаником Брянцевым. Авиаторы отнеслись к моему появлению почти что безразлично: очередной пассажир-газетчик, обслуживающий полет агитсамолета Осоавиахима. «Сегодня не полетим — метет! – сказал мне Иеске. — Но завтра, пусть метет еще пуще, — дела не ждут! — все равно будь на летном поле к девяти!» И на следующее утро, хотя мело не меньше, я уже месил сугробы летного поля. Я еще никогда не летал и действительно стремился как можно скорее подняться в воздух. Но агитюнкерс «Сибревком» что-то капризничал, не хотел заводиться и кашлял. Иеске мрачновато понукал Брянцева: «Не копайся, не копайся!» Затем почему-то меняли пропеллер. В общей сложности все это затянулось далеко за пополудни. Но в конце концов мотор заработал как следует, и Иеске сказал, чтоб я лез в кабину и пристегнулся. Когда мы заняли свои места, самолет взревел, двинулся, но как-то очень нехотя, и снова замер. Выяснилось, что он не хочет оторваться от мокрого снега. И вот тогда-то Николай Мартынович и высадил меня с бортмехаником, чтоб мы, облегчив самолет, раскатывали его сами и забирались в него уже на бегу, почти на лету, я – в пассажирскую кабину, а Брянцев с другого бока, прямо по крылу – к летчику, как это и описано в стихотворении «Полет над Барабой». Но вот что было дальше и о чем не рассказано в данном стихотворении: согревшись коньяком после взлетной эквилибристики, я расстегнул куртку и развалился в кресле. Иеске, глянув на меня в оконце из командирской в пассажирскую кабину, послал мне записку (устная речь из-за рева мотора была немыслима): «Застегнись и пристегнись!»
Я застегнулся и пристегнулся, хотя это казалось мне излишним, мы летели против встречного восточного ветра так медленно и туго, что казалось, просто висели на месте. Но вскоре стало покачивать, меня разморило, и, борясь со сном, как самолет с ветром, я предался смутным соображениям о том, что именно я напишу о первом своем взлете в воздух. И вообще о полете. Мы летим над трассой Великого Сибирского пути, соображал я. Вот мы, должно быть, пролетели не только Калачинск, где на станционном базарчике не продают никаких калачей, а одни только шаньги, но пролетели, должно быть, и станцию Колония, где продают бисквиты, потому что станция Колония названа в честь эстонской колонии, что не доезжая до озера Чаны. И вот почему Сашка Вальс, беспутный сын нашего омского домохозяина эстонца Вальса, бегал от отца именно на Чаны? Видимо, он слышал об этом озере именно от жителей эстонской колонии у станции Колония. Колонийские колонисты ездили рыбачить на огромное рыбное озеро Чаны...
Так, размышляя, я задремал и неизвестно — надолго ли, если бы вдруг не очнулся как бы от напора на меня чего-то тускло блестящего, вроде как бы Луны, заполнившей все бортовое окно. И эта Луна с ее цирками и кратерами, с ее белыми безмолвными морями стремительно возрастала, как будто бы мы падали на- ее поверхность. « Неужели же залетели на Луну?!» — мелькнуло у меня в голове спросонья, но в то же мгновенье я увидел в окно пилотской кабины улыбающееся лицо Николая Мартыновича. И, даже вовсе не будучи знатоком летного дела, я уразумел, что Иеске совершил какой-то маневр в воздухе, накренив самолет так, что снежный, как бы испещренный цирками и кратерами замерзших степных озер ландшафт встал за окошком дыбом, что и создало впечатление падения на луну.
И тогда уже не Иеске, а Брянцев протянул мне записку: «Садимся в Каинске ночевать».
Это меня обрадовало, ибо совпадало с моим давнишним желанием побывать в Каинске. Я много раз проезжал станцию Барабинск, возле которой таился старый городок Каинск, почти легендарный, потому что одни говорили, будто Каинск потому и Каинск, что жили там ямщики Ваньки Каины, грабившие пассажиров, или какой-то разбойник Ванька Каин, который, наоборот, грабил ямщиков и пассажиров на Сибирском тракте. Правда, краеведы давно объяснили мне, что то и другое — вздор, и Каинск называется так от татарского слова «кайна» - береза, ибо возник он среди березовых колков лесостепи. Но как бы то ни было, а мне давно хотелось воочию увидеть, на что он похож, этот романтический, как мне казалось, городок. И вот теперь мое желание осуществлялось. Однако когда полозья нашего «Юнкерса» соприкоснулись с каинскими снегами, мне некогда стало озираться на окрестности. К самолету бежали не ямщики, не библейские старцы, а представители и представительницы местного Авиахима. И, насколько я помню, до города, уже тонущего в сумерках, нас домчали не бубенчатые сани, а тряский автомобильчик. Затем мы очутились в уютном, кажется, двужэтажном, доме, за столом, на котором красовались блюда с пельменями. Словом, нам был оказан самый теплый прием, — все так шумели и радовались, что я потерял всякую охоту заниматься изысканиями и расспросами. Наоборот, расспрашивали меня — о полете. А представитель местной редакции потребовал, чтоб я немедленно написал о своих впечатлениях в каинскую газету. Но я, хитро обмотав правую руку салфеткой, сказал, что писать мне мешает поврежденный в воздухе палец. Я сказал это не потому, что был утомлен настолько, что не мог писать, а потому, что решил незамедлительно приступить к писанию корреспонденции не в местную газету, а в «Советскую Сибирь», куда я должен был дать отчет о полете. И чтоб заняться этим, я и пошел в соседнюю комнату.
Там было тихо, пахло шубами, валяной обувью, сухой полынью и жаром печи, в которой трещали чурки берез, давших свое татарское наименование этому городу. Я извлек из кармана блокнот. Но, взявшись за перо, я заметил, что руки мои выводят , вместо задуманной корреспонденции совсем иные, стихотворные строки. Не ручаюсь за точность, блокнот давно потерял, но это было что-то вроде: «Береза — по- татарски «койна», и дымом из печной трубы в морозный мрак исходит тайна необозримой Барабы». Затем было что-то такое, обыгрывающее топонимику местности: что «колокольный , покаянный над Барабой несется звон, что Ванька Каин, окаянный, листвою кайны окаймлен, что мы кого-то упрекаем, - тебя ли, позолото кайн, - что средь болота древний Каин свистал хозяином окрайн…».
«Но степь, льдяные латы скинув, в лазурь себя переодень средь белоствольных исполинов, чтоб объявилось в знойный день, как бирюзовая заплата на буром рубище страны, оно, великое когда-то, степное озеро Чаны».
Так прерванное в воздухе размышление о близлежащих Чанах настигло меня в Каинске.
«Стоянка каменного века, невиданного зверя след, неведомого человека воображаемый скелет! — писал я.— Теперь бедняги рыболовы в прибрежных бродят камышах, сутулы и белоголовы, и рябь в глазах, и звон в ушах, - писал я, представляя себе не столько явь, сколько беспутного Сашку Вальса, бегавшего когда-то рыбачить. «Наш парус поднят, ветер ровен, команда вся навеселе, далекий благовест часовен, — какой-то праздник на земле, — занес я в свой блокнот. — Но под березовым форштевнем волшебно пенится вода, мир о своем величье древнем не забывает никогда».
Вот что я вынес из Каинска, покидая этот город. Но, впрочем, когда мы поднялись уже в ясное в это утро небо, я погрузился в размышления не столько о древнем, сколько уже о будущем величии тех мест, над которыми мы летели. Надо мной, поэтом, возобладал я, журналист. Я вспомнил о том, что мы находимся над водоразделом Иртышского н Обского бассейнов, то есть над краями, в которых предполагалось соединить каналом верховья Оми с верховьями одной из рек, впадающих в Обь, и таким образом создать не только новый водный путь, но и частично оросить, а частично и осушить болотистую Барабу. Размышляя об этих проектах, важных как для земледелия, так и для скотоводства, я внимательно вглядывался вниз. Странно: снега становились все бурее, а местами обозначались и какие-то вовсе темные пятна и полосы. Вглядываясь в них, я заметил, что Николай Иеске и Брянцев посматривают вниз с таким же вниманием и с возрастающей тревогой. Словом, как это выяснилось позже, синоптики прозевали предупредить нас о мощном циклоне, об оттепели в Новосибирске, и мы совершенно напрасно не сменили полозья на шасси еще в Каинске. А лететь обратно мы не могли — бензин был на исходе. И тут возник перед нами Новосибирск с его почерневшим летным полем, где снег лежал только узкими полосками по склонам возвышенностей.
«Возможен капот!» – гласила записка Иеске.
Мы пошли на посадку. Это описано в моей статье «Навстречу леденящему ветру», опубликованной в «Советской Сибири» несколько дней спустя.
Мы пошли на посадку потому, что выхода другого не было потому, что иного выхода не было — бензин кончался. Как сказано, Николай Мартынович опасался капота. Опасался ли этого я? Несомненно, опасался. Но скажу с уверенностью: опасаясь, я не боялся. Вероятно, не потому, что был очень молод и полон неизжитых сил и нес в сознании своем и в блокноте массу важнейшей информации, но и потому, что абсолютно доверял Николаю Мартыновичу. Я был уверен в этом авиаторе, сумевшем взять нас с механиком на уже взлетевший самолет, сумевшем подарить мне ощущение полета на Луну. Я доверял этому человеку, сумевшему расширить мой горизонт до бесконечности. Вот потому-то я, видимо, не боялся, а только с напряженным интересом наблюдал, как одна сторона земли вдруг взмыла ввысь, а другая соскользнула в бездну, а затем все нагромоздилось мне навстречу, как гигантский черный, но с белою серединкою вал, снова пошедший наискось потому, что Иеске сажал «Сибревком» на склон холма, где уцелело некоторое нужное количество снега. Мы скрежетнули, подпрыгнули и благополучно остановились. Распахнув дверцу кабины, я услышал сквозь шум в ушах голоса подбежавших аэродромщиков. И услышал голос Иеске, поносившего дерьмовых синоптиков, не предупредивших нас о снеготаянии.
Говорили, что Иеске посадил самолет мастерски. Конечно, он был художником своего дела, и не зря Вивиан Итин вывел его героем прекрасной повести «Каан Кэрэдэ». И не случайно Иеске находил общий язык с нами, художниками слова. И не случайно супруга Иеске, рассказав на следующий вечер за чайным столом о том, что Николай Мартынович однажды в Риге совершил артистическую посадку прямо на крышу, без труда перешла к рассказу о вдохновенных дерзаниях Константина Бальмонта, которого она знала как пять своих пальцев и видела насквозь.
В кн. Воздушные фрегаты: новеллы. Леонид Мартынов - 1974
ЗЫ. Пилот самолета "Сибревком" Н.М.Иеске также упоминается в сборнике рассказов В.Зазубрина "Неезжеными дорогами", впервые опубликованного в 1926 г. в журнале "Сибирские огни"
Получил письмо от племянника одного из героев моих стихов, запрос о том, что я знаю о дальнейшей судьбе Николая Мартыновича Иеске, летчика, описанного мной в стихотворении «Полет над Барабой». О дальнейшей судьбе Николая Мартыновича ничего толком не знаю; кажется, он умер где-то в Арктике, но подробности нашего полета вспоминаются мне что ни день, то яснее. Я все-таки постараюсь восстановить со всей возможной точностью эту смутно-отчетливую картину былых вьюжных дней.
«Вьюжные дни» — так назывался сборник стихов сибирских поэтов, вышедший в Новосибирске в те годы, а может быть, именно в тот самый год, о котором пойдет речь. И, возможно, сборник потому именно так и назывался, что все происходило под знаком бурана, пурги и вьюги.
...В одно очень метельное омское утро я получил телеграмму от Вивиана Итина: «Если хочешь лететь ищи Иеске в Европе».
Я не сомневался в том, что речь идет не о континенте, а о гостинице, в которой останавливался незадолго перед тем и Вивиан. Через занесенный снегом Казачий сад я вышел на улицу Республики к подъезду мрачной, так и не оправившейся после революционных бурь и давно уже официально переименованной гостиницы « Европа». И чуть ли не в том же номере, где прежде обитал Вивиан, я и нашел Николая Мартыновича Иеске, пьющего утренний кофе с бортмехаником Брянцевым. Авиаторы отнеслись к моему появлению почти что безразлично: очередной пассажир-газетчик, обслуживающий полет агитсамолета Осоавиахима. «Сегодня не полетим — метет! – сказал мне Иеске. — Но завтра, пусть метет еще пуще, — дела не ждут! — все равно будь на летном поле к девяти!» И на следующее утро, хотя мело не меньше, я уже месил сугробы летного поля. Я еще никогда не летал и действительно стремился как можно скорее подняться в воздух. Но агитюнкерс «Сибревком» что-то капризничал, не хотел заводиться и кашлял. Иеске мрачновато понукал Брянцева: «Не копайся, не копайся!» Затем почему-то меняли пропеллер. В общей сложности все это затянулось далеко за пополудни. Но в конце концов мотор заработал как следует, и Иеске сказал, чтоб я лез в кабину и пристегнулся. Когда мы заняли свои места, самолет взревел, двинулся, но как-то очень нехотя, и снова замер. Выяснилось, что он не хочет оторваться от мокрого снега. И вот тогда-то Николай Мартынович и высадил меня с бортмехаником, чтоб мы, облегчив самолет, раскатывали его сами и забирались в него уже на бегу, почти на лету, я – в пассажирскую кабину, а Брянцев с другого бока, прямо по крылу – к летчику, как это и описано в стихотворении «Полет над Барабой». Но вот что было дальше и о чем не рассказано в данном стихотворении: согревшись коньяком после взлетной эквилибристики, я расстегнул куртку и развалился в кресле. Иеске, глянув на меня в оконце из командирской в пассажирскую кабину, послал мне записку (устная речь из-за рева мотора была немыслима): «Застегнись и пристегнись!»
Я застегнулся и пристегнулся, хотя это казалось мне излишним, мы летели против встречного восточного ветра так медленно и туго, что казалось, просто висели на месте. Но вскоре стало покачивать, меня разморило, и, борясь со сном, как самолет с ветром, я предался смутным соображениям о том, что именно я напишу о первом своем взлете в воздух. И вообще о полете. Мы летим над трассой Великого Сибирского пути, соображал я. Вот мы, должно быть, пролетели не только Калачинск, где на станционном базарчике не продают никаких калачей, а одни только шаньги, но пролетели, должно быть, и станцию Колония, где продают бисквиты, потому что станция Колония названа в честь эстонской колонии, что не доезжая до озера Чаны. И вот почему Сашка Вальс, беспутный сын нашего омского домохозяина эстонца Вальса, бегал от отца именно на Чаны? Видимо, он слышал об этом озере именно от жителей эстонской колонии у станции Колония. Колонийские колонисты ездили рыбачить на огромное рыбное озеро Чаны...
Так, размышляя, я задремал и неизвестно — надолго ли, если бы вдруг не очнулся как бы от напора на меня чего-то тускло блестящего, вроде как бы Луны, заполнившей все бортовое окно. И эта Луна с ее цирками и кратерами, с ее белыми безмолвными морями стремительно возрастала, как будто бы мы падали на- ее поверхность. « Неужели же залетели на Луну?!» — мелькнуло у меня в голове спросонья, но в то же мгновенье я увидел в окно пилотской кабины улыбающееся лицо Николая Мартыновича. И, даже вовсе не будучи знатоком летного дела, я уразумел, что Иеске совершил какой-то маневр в воздухе, накренив самолет так, что снежный, как бы испещренный цирками и кратерами замерзших степных озер ландшафт встал за окошком дыбом, что и создало впечатление падения на луну.
И тогда уже не Иеске, а Брянцев протянул мне записку: «Садимся в Каинске ночевать».
Это меня обрадовало, ибо совпадало с моим давнишним желанием побывать в Каинске. Я много раз проезжал станцию Барабинск, возле которой таился старый городок Каинск, почти легендарный, потому что одни говорили, будто Каинск потому и Каинск, что жили там ямщики Ваньки Каины, грабившие пассажиров, или какой-то разбойник Ванька Каин, который, наоборот, грабил ямщиков и пассажиров на Сибирском тракте. Правда, краеведы давно объяснили мне, что то и другое — вздор, и Каинск называется так от татарского слова «кайна» - береза, ибо возник он среди березовых колков лесостепи. Но как бы то ни было, а мне давно хотелось воочию увидеть, на что он похож, этот романтический, как мне казалось, городок. И вот теперь мое желание осуществлялось. Однако когда полозья нашего «Юнкерса» соприкоснулись с каинскими снегами, мне некогда стало озираться на окрестности. К самолету бежали не ямщики, не библейские старцы, а представители и представительницы местного Авиахима. И, насколько я помню, до города, уже тонущего в сумерках, нас домчали не бубенчатые сани, а тряский автомобильчик. Затем мы очутились в уютном, кажется, двужэтажном, доме, за столом, на котором красовались блюда с пельменями. Словом, нам был оказан самый теплый прием, — все так шумели и радовались, что я потерял всякую охоту заниматься изысканиями и расспросами. Наоборот, расспрашивали меня — о полете. А представитель местной редакции потребовал, чтоб я немедленно написал о своих впечатлениях в каинскую газету. Но я, хитро обмотав правую руку салфеткой, сказал, что писать мне мешает поврежденный в воздухе палец. Я сказал это не потому, что был утомлен настолько, что не мог писать, а потому, что решил незамедлительно приступить к писанию корреспонденции не в местную газету, а в «Советскую Сибирь», куда я должен был дать отчет о полете. И чтоб заняться этим, я и пошел в соседнюю комнату.
Там было тихо, пахло шубами, валяной обувью, сухой полынью и жаром печи, в которой трещали чурки берез, давших свое татарское наименование этому городу. Я извлек из кармана блокнот. Но, взявшись за перо, я заметил, что руки мои выводят , вместо задуманной корреспонденции совсем иные, стихотворные строки. Не ручаюсь за точность, блокнот давно потерял, но это было что-то вроде: «Береза — по- татарски «койна», и дымом из печной трубы в морозный мрак исходит тайна необозримой Барабы». Затем было что-то такое, обыгрывающее топонимику местности: что «колокольный , покаянный над Барабой несется звон, что Ванька Каин, окаянный, листвою кайны окаймлен, что мы кого-то упрекаем, - тебя ли, позолото кайн, - что средь болота древний Каин свистал хозяином окрайн…».
«Но степь, льдяные латы скинув, в лазурь себя переодень средь белоствольных исполинов, чтоб объявилось в знойный день, как бирюзовая заплата на буром рубище страны, оно, великое когда-то, степное озеро Чаны».
Так прерванное в воздухе размышление о близлежащих Чанах настигло меня в Каинске.
«Стоянка каменного века, невиданного зверя след, неведомого человека воображаемый скелет! — писал я.— Теперь бедняги рыболовы в прибрежных бродят камышах, сутулы и белоголовы, и рябь в глазах, и звон в ушах, - писал я, представляя себе не столько явь, сколько беспутного Сашку Вальса, бегавшего когда-то рыбачить. «Наш парус поднят, ветер ровен, команда вся навеселе, далекий благовест часовен, — какой-то праздник на земле, — занес я в свой блокнот. — Но под березовым форштевнем волшебно пенится вода, мир о своем величье древнем не забывает никогда».
Вот что я вынес из Каинска, покидая этот город. Но, впрочем, когда мы поднялись уже в ясное в это утро небо, я погрузился в размышления не столько о древнем, сколько уже о будущем величии тех мест, над которыми мы летели. Надо мной, поэтом, возобладал я, журналист. Я вспомнил о том, что мы находимся над водоразделом Иртышского н Обского бассейнов, то есть над краями, в которых предполагалось соединить каналом верховья Оми с верховьями одной из рек, впадающих в Обь, и таким образом создать не только новый водный путь, но и частично оросить, а частично и осушить болотистую Барабу. Размышляя об этих проектах, важных как для земледелия, так и для скотоводства, я внимательно вглядывался вниз. Странно: снега становились все бурее, а местами обозначались и какие-то вовсе темные пятна и полосы. Вглядываясь в них, я заметил, что Николай Иеске и Брянцев посматривают вниз с таким же вниманием и с возрастающей тревогой. Словом, как это выяснилось позже, синоптики прозевали предупредить нас о мощном циклоне, об оттепели в Новосибирске, и мы совершенно напрасно не сменили полозья на шасси еще в Каинске. А лететь обратно мы не могли — бензин был на исходе. И тут возник перед нами Новосибирск с его почерневшим летным полем, где снег лежал только узкими полосками по склонам возвышенностей.
«Возможен капот!» – гласила записка Иеске.
Мы пошли на посадку. Это описано в моей статье «Навстречу леденящему ветру», опубликованной в «Советской Сибири» несколько дней спустя.
Мы пошли на посадку потому, что выхода другого не было потому, что иного выхода не было — бензин кончался. Как сказано, Николай Мартынович опасался капота. Опасался ли этого я? Несомненно, опасался. Но скажу с уверенностью: опасаясь, я не боялся. Вероятно, не потому, что был очень молод и полон неизжитых сил и нес в сознании своем и в блокноте массу важнейшей информации, но и потому, что абсолютно доверял Николаю Мартыновичу. Я был уверен в этом авиаторе, сумевшем взять нас с механиком на уже взлетевший самолет, сумевшем подарить мне ощущение полета на Луну. Я доверял этому человеку, сумевшему расширить мой горизонт до бесконечности. Вот потому-то я, видимо, не боялся, а только с напряженным интересом наблюдал, как одна сторона земли вдруг взмыла ввысь, а другая соскользнула в бездну, а затем все нагромоздилось мне навстречу, как гигантский черный, но с белою серединкою вал, снова пошедший наискось потому, что Иеске сажал «Сибревком» на склон холма, где уцелело некоторое нужное количество снега. Мы скрежетнули, подпрыгнули и благополучно остановились. Распахнув дверцу кабины, я услышал сквозь шум в ушах голоса подбежавших аэродромщиков. И услышал голос Иеске, поносившего дерьмовых синоптиков, не предупредивших нас о снеготаянии.
Говорили, что Иеске посадил самолет мастерски. Конечно, он был художником своего дела, и не зря Вивиан Итин вывел его героем прекрасной повести «Каан Кэрэдэ». И не случайно Иеске находил общий язык с нами, художниками слова. И не случайно супруга Иеске, рассказав на следующий вечер за чайным столом о том, что Николай Мартынович однажды в Риге совершил артистическую посадку прямо на крышу, без труда перешла к рассказу о вдохновенных дерзаниях Константина Бальмонта, которого она знала как пять своих пальцев и видела насквозь.
В кн. Воздушные фрегаты: новеллы. Леонид Мартынов - 1974
ЗЫ. Пилот самолета "Сибревком" Н.М.Иеске также упоминается в сборнике рассказов В.Зазубрина "Неезжеными дорогами", впервые опубликованного в 1926 г. в журнале "Сибирские огни"
- Dobrolet
- Редактор
- Сообщения: 1512
- Зарегистрирован: 13 Май 2009 15:09
Иеске Николай Мартынович ( ? - 18.01.1937)
Dobrolet » 16 Февраль 2012 18:06
Алфавитный список Кавалеров Ордена св. Георгия и Георгиевского оружия,
награжденных за отличия в период Первой мировой войны
1914-1918 гг.
ИЕСКЕ Николай Мартынович, пор., 3-й Сибирский стр. п., ГО — ВП от 11.03.1915. Ф.400. Оп.12. Д.26677. Л.274-275 (1915); Ф.409. Оп.1. п/с 195-515 (1916).
награжденных за отличия в период Первой мировой войны
1914-1918 гг.
ИЕСКЕ Николай Мартынович, пор., 3-й Сибирский стр. п., ГО — ВП от 11.03.1915. Ф.400. Оп.12. Д.26677. Л.274-275 (1915); Ф.409. Оп.1. п/с 195-515 (1916).
- Dobrolet
- Редактор
- Сообщения: 1512
- Зарегистрирован: 13 Май 2009 15:09
Иеске Николай Мартынович (1881 - 18.01.1937)
Георгий Аркт » 03 Апрель 2012 20:13
Более подробнукю информацию об Иеске можете найти на моем сайте gpavet.narod.ru
- Георгий Аркт
- Сообщения: 2
- Зарегистрирован: 03 Апрель 2012 10:09
Иеске Николай Мартынович (1881 - 18.01.1937)
[ Леспромхоз ] » 03 Апрель 2012 20:35
Более подробнукю информацию об Иеске можете найти на моем сайте gpavet.narod.ru
Спасибо, Георгий Паруирович!
viewtopic.php?f=8&t=1254#p34339
-
[ Леспромхоз ] - Редактор
- Сообщения: 10685
- Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
- Откуда: Петрозаводск
Иеске Николай Мартынович ( 1881 - 18.01.1937)
[ Леспромхоз ] » 16 Октябрь 2013 11:34
Пока это единственное фото Иеске, которое удалось найти:
-
[ Леспромхоз ] - Редактор
- Сообщения: 10685
- Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
- Откуда: Петрозаводск
Иеске Николай Мартынович ( 1881 - 18.01.1937)
Георгий Паруирович » 19 Июнь 2014 14:36
- Георгий Паруирович
- Сообщения: 215
- Зарегистрирован: 09 Июнь 2014 21:58
Иеске Николай Мартынович ( 1881 - 18.01.1937)
Молибога » 24 Октябрь 2014 07:33
Более свежие фото, новое надгробие поставил нацпарк пару лет назад. Снимки мои, сделаны летом 2013 г.
Остатки старого столбика лежат рядышком.
Остатки старого столбика лежат рядышком.
-
Молибога - Сообщения: 236
- Зарегистрирован: 05 Ноябрь 2013 16:14
- Откуда: С Большой Земли
Иеске Николай Мартынович ( 1881 - 18.01.1937)
ББК-10 » 21 Декабрь 2014 21:04
Советская Сибирь, 1925, № 189 (1925-08-21)
Привет советским авиаторам.
Юнкерс "Сибревком" вернулся в Новониколаевск. С виду, если не считать слоя пыли и масла, он выглядит таким же, каким вылетел из Новониколаевска, но более опытный глаз заметит на нем следы от славных ран, крылья его, как оспой, покрыты впадинами от гигантского града, разразившегося в Алтайских горах.
Кто же провел "Сибревком" над Сибирью в таких тяжелых условиях?
Пилот "Сибревкома", Николай Мартынович Иеске, — латыш. сын батрака. Начал летать, в качестве военного летчика, в 1915 году. До настоящего времени летает без перерыва. Кроме русских авиационных школ, получил подготовку за границей, в том числе кончил школу высшего пилотажа в Фоджиа (Италия). За тов. Иеске числится несколько рекордных перелетов: Турин - Вена, через Альпы, зимой над облаками на высоте 7 тыс. метров, 1.350 километров без посадки: Вена - Киев и обратно, 1.850 километров без посадки, через территорию 4-х враждебных стран — Польша, Чехо-Словакия, Венгрия, Австрия (1920 г.) и др.
В настоящее время т. Иеске работает в гражданской авиации, как инструктор и исследователь новых воздушных путей. Известен среди авиаторов рекордным количеством покрытых расстояний. В 1924 году, например, т. Иеске, налетал 45.263 кил. т. е. несколько больше, чем полет вокруг земного шара по экватору. Во время последнего полета на юнкерсе "Сибревком", т. Иеске блестяще выполнил ряд посадок в долинах Чемала и Катуни, несмотря на все трудности.
Тов. Брянцев — борт-механик, работает в авиации с 1914 года, вначале на фронте, затем в гражданской авиации. Тов. Брянцев является одним из организаторов первой в России аэролинии Москва - Нижний, одним из первых, поднявших вопрос о создании Добролета. В гражданской авиации т. Брянцев, имея законченное техническое образование, занимал ряд ответственных должностей, но из любви к летной работе добровольно предпочел должность борт-механика. Много летал в Туркестане в очень трудной обстановке. Во время полетов "Сибревкома" блестяще справился с ликвидацией двух поломок аэроплана и сделал две переборки мотора, работая в полевых условиях.
День участников агитполета "Сибревкома" распределяется обычно, следующим образом: встать, в 4-5 час. утра, через час вылететь в ближайший город, сделать там ряд круговых полетов, лететь дальше опять совершать круговые полеты и т. д. до вечера. Тов. Брянцев утомлялся иногда так, что засыпал сидя. Однако, несмотря на переутомление, дневная программа была выполнена полностью.
За такую самоотверженность т.т. Иеске и Брянцеву наш привет и спасибо!
Рис. КРУГОВОЙ полет юнкерса "Сибревкома" по СИБИРИ
Примечание: Настоящая схема должна быть исправлена в заключительной части полета, т. к. в ввиду отсутствия запасных частей для мотора, "Сибревком" был вынужден повернуть из Славгорода в Новониколаевск. Омская губерния будет обслужена "Сибревкомом" в конце августа с. г.
Юнкерс "Сибревком" вернулся в Новониколаевск. С виду, если не считать слоя пыли и масла, он выглядит таким же, каким вылетел из Новониколаевска, но более опытный глаз заметит на нем следы от славных ран, крылья его, как оспой, покрыты впадинами от гигантского града, разразившегося в Алтайских горах.
Кто же провел "Сибревком" над Сибирью в таких тяжелых условиях?
Пилот "Сибревкома", Николай Мартынович Иеске, — латыш. сын батрака. Начал летать, в качестве военного летчика, в 1915 году. До настоящего времени летает без перерыва. Кроме русских авиационных школ, получил подготовку за границей, в том числе кончил школу высшего пилотажа в Фоджиа (Италия). За тов. Иеске числится несколько рекордных перелетов: Турин - Вена, через Альпы, зимой над облаками на высоте 7 тыс. метров, 1.350 километров без посадки: Вена - Киев и обратно, 1.850 километров без посадки, через территорию 4-х враждебных стран — Польша, Чехо-Словакия, Венгрия, Австрия (1920 г.) и др.
В настоящее время т. Иеске работает в гражданской авиации, как инструктор и исследователь новых воздушных путей. Известен среди авиаторов рекордным количеством покрытых расстояний. В 1924 году, например, т. Иеске, налетал 45.263 кил. т. е. несколько больше, чем полет вокруг земного шара по экватору. Во время последнего полета на юнкерсе "Сибревком", т. Иеске блестяще выполнил ряд посадок в долинах Чемала и Катуни, несмотря на все трудности.
Тов. Брянцев — борт-механик, работает в авиации с 1914 года, вначале на фронте, затем в гражданской авиации. Тов. Брянцев является одним из организаторов первой в России аэролинии Москва - Нижний, одним из первых, поднявших вопрос о создании Добролета. В гражданской авиации т. Брянцев, имея законченное техническое образование, занимал ряд ответственных должностей, но из любви к летной работе добровольно предпочел должность борт-механика. Много летал в Туркестане в очень трудной обстановке. Во время полетов "Сибревкома" блестяще справился с ликвидацией двух поломок аэроплана и сделал две переборки мотора, работая в полевых условиях.
День участников агитполета "Сибревкома" распределяется обычно, следующим образом: встать, в 4-5 час. утра, через час вылететь в ближайший город, сделать там ряд круговых полетов, лететь дальше опять совершать круговые полеты и т. д. до вечера. Тов. Брянцев утомлялся иногда так, что засыпал сидя. Однако, несмотря на переутомление, дневная программа была выполнена полностью.
За такую самоотверженность т.т. Иеске и Брянцеву наш привет и спасибо!
Рис. КРУГОВОЙ полет юнкерса "Сибревкома" по СИБИРИ
Примечание: Настоящая схема должна быть исправлена в заключительной части полета, т. к. в ввиду отсутствия запасных частей для мотора, "Сибревком" был вынужден повернуть из Славгорода в Новониколаевск. Омская губерния будет обслужена "Сибревкомом" в конце августа с. г.
-
ББК-10 - Сообщения: 10072
- Зарегистрирован: 05 Ноябрь 2014 17:53
Иеске Николай Мартынович ( 1881 - 18.01.1937)
ББК-10 » 22 Декабрь 2014 09:25
Статьи Вивиана Итина про агитполеты Н. М. Иеске на самолете "Сибревком" 1925 года:
"Авиационное" - Советская Сибирь, 1925, № 165 (1925-07-22)
"Красноярск-Судженка" - Советская Сибирь, 1925, № 168 (1925-07-25)
"По воздуху к "подземникам"" - Советская Сибирь, 1925, № 169 (1925-07-26)
"Бывает, что и медведь летает" - Советская Сибирь, 1925, № 185 (1925-08-15)
"Авиационное" - Советская Сибирь, 1925, № 165 (1925-07-22)
"Красноярск-Судженка" - Советская Сибирь, 1925, № 168 (1925-07-25)
"По воздуху к "подземникам"" - Советская Сибирь, 1925, № 169 (1925-07-26)
"Бывает, что и медведь летает" - Советская Сибирь, 1925, № 185 (1925-08-15)
-
ББК-10 - Сообщения: 10072
- Зарегистрирован: 05 Ноябрь 2014 17:53
Иеске Николай Мартынович ( 1881 - 18.01.1937)
ББК-10 » 06 Январь 2015 13:26
Ремонт самолета на высоте 1000 метров.
Самоотверженность летчика Иеске и борт-механика Брянцева.
Виртуозный спуск „Сибревкома"
Самолет сел на одном колесе, не повредив аппарат
Самоотверженность летчика Иеске и борт-механика Брянцева.
Виртуозный спуск „Сибревкома"
Самолет сел на одном колесе, не повредив аппарат
-
ББК-10 - Сообщения: 10072
- Зарегистрирован: 05 Ноябрь 2014 17:53
Иеске Николай Мартынович ( 1881 - 18.01.1937)
fisch1 » 23 Октябрь 2015 13:53
- fisch1
- Сообщения: 2867
- Зарегистрирован: 13 Ноябрь 2014 19:59
Иеске Николай Мартынович ( 1881 - 18.01.1937)
fisch1 » 23 Октябрь 2015 14:00
- fisch1
- Сообщения: 2867
- Зарегистрирован: 13 Ноябрь 2014 19:59
Иеске Николай Мартынович ( 1881 - 18.01.1937)
ББК-10 » 30 Ноябрь 2016 17:12
Бурят-Монгольская правда, №160, 1924 г.
-
ББК-10 - Сообщения: 10072
- Зарегистрирован: 05 Ноябрь 2014 17:53
Иеске Николай Мартынович ( 1881 - 18.01.1937)
ББК-10 » 27 Апрель 2020 13:37
-
ББК-10 - Сообщения: 10072
- Зарегистрирован: 05 Ноябрь 2014 17:53
Сообщений: 30
• Страница 2 из 2 • 1, 2
Кто сейчас на конференции
Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 34