Полярная Почта

Газета "Няръяна вындер"
4 августа 2007 г. №115 (19089)

Снесли накануне юбилея

Старое, обветшалое здание не дожило до юбилея своих бывших «хозяев» – Нарьян-Марской радиостанции – буквально несколько дней, как говорится, техническое состояние здоровья подвело. В июле нынешнего года снесли этот маленький домик грандиозной исторической значимости – валяются здесь теперь старые разбитые катушки да сгнившие доски. Но воспоминания о кипучей, когда-то энергичной жизни работников радиостанции оставил молодому поколению, своим потомкам опытный радист морского порта, почетный полярник, проработавший на радиостанции 52 года, ветеран города Нарьян-Мара Александр Михайлович Спирихин.

В своей книге «Мои воспоминания», посвященной многочисленным жизненным скитаниям, долгой, преданной работе в морском порту (буквально с первых лет существования порта) – обо всем подробно вспоминает заслуженный полярник. В ней Александр Михайлович поделился с нами самыми и теплыми воспоминаниями о дорогих гостях-летчиках, посетивших наш северный край, и детальным описанием каждого события из истории радиостанции.
«Безопасность человека на море и поддержка связи с каждым полярником» – таким был негласный девиз радистов-первопроходцев. С первых дней своего существования радиостанция морского порта обеспечивала связью морские суда, не только идущие в Нарьян-Мар, но и находящиеся в Баренцевом море. Справляясь с этой ответственной и трудоемкой работой, радисты заполярного городка изо дня в день боролись за жизнь каждого самолета, корабля, были связующей ниточкой для летчика и надежной опорой для капитана.
В далеком 1932 году в городе появилось небольшое одноэтажное здание, через три года к нему соорудили маленькую пристройку. В этом на вид хрупком и неприметном домике помещалось огромное количество всевозможной аппаратуры: аккумуляторы, передатчики, двигатели, приемники с различными катушками... Но всякий знал, что здесь – главный центр связи с Большой землей – радиостанция морского порта.
Первым начальником радиостанции был Чалеев Сергей Александрович, проработавший до 1934 года. Вместе с ним запускали в ход сложную приемную и передающую радиоаппаратуру первые радисты – Любушкин Федор Семенович, Крыков Александр Николаевич, Дроздовский Николай Иванович. Во время первых сбоев связи и других неполадок исправляли ошибки опытные мотористы – Брутков Иван Егорович, Осташов Григорий Иванович. В книге Александра Спирихина указаны все радисты и мотористы, работавшие на радиостанции морского порта, их более пятидесяти человек. Среди них и сам Александр Михайлович.
Присвоенные радиопозывные радиостанции порта были не знакомые современному человеку по фильмам – «Ястреб» или «Земля», а совсем не телевизионное – «УОЫ-УВЛ». Именно эти шесть букв отправил в эфир в июле 1932 года первый радист. С тех пор Нарьян-Марская радиостанция вступила в права своего назначения – обеспечения безопасности мореплавания и охраны человеческой жизни на море, руководства работой флота, портов береговых предприятий, экспедиций и других назначений.
С 1935 года по 1947-й радиостанция обслуживала радиосвязью самолеты полярной авиации Главсевморпути, идущие на ледовые разведки в Арктику и другие задания. В те годы радиостанций во всем Ненецком округе можно было пересчитать по пальцам, и только радиостанция морского порта могла иметь связь с самолетами полярной авиации и поселком Амдермой на средних волнах. За всю историю радиостанции не раз побывали в ненецкой столице известные летчики: помнит Александр Михайлович встречи с арктическим асом Ф.Б. Фарихом, прославленным летчиком-героем М.В. Водопьяновым, И.Д. Папаниным, О.Ю. Шмидтом; пользовались радиосвязью с опытными нарьян-марскими радистами во время полярных экспедиций маститые авиаторы: Б.М. Махоткин, Б.Г. Чухновский, П.Е. Головин, В.С. Молоков, И.П. Мазурук. В своей книге «Впервые над Полюсом» знаменитый бортрадист Н.Н. Стремилов многократно упоминал о надежной радиосвязи с Ненецкой землей.
Грузооборот порта с каждым годом увеличивался, а с ним росло и число эфиров радиообмена. Поступающие сообщения от судовых радиостанций принимались только на карандаш, так как не было ни пишущих машинок, ни буквопечатающей аппаратуры.
– В довоенный период судовая радиоаппаратура была маломощной, – вспоминает в книге Александр Михайлович. – Передатчики прослушивались слабо, а во время грозовых перебоев прием радиограмм был вообще невозможен, так как очень трудно различить работу передатчика от грозовых разрядов. Лишь в конце 30-х годов в управлении порта был установлен телефонный коммутатор на 30 номеров. Телефоны в управлении порта были подключены через свой коммутатор с выходом на городскую телефонную станцию.
В военные годы Нарьян-Марская радиостанция выполняла свои основные функции: обслуживала связью суда, находящиеся в море, и береговые станции. В эти годы она наконец-то получила новую американскую радиоаппаратуру. Подольский Василий Михайлович, бывший в то время начальником, сам с энтузиазмом и боевым рвением переводил на русский язык всю сложную документацию радиоаппаратуры.
В послевоенные тяжелые годы стране было не до технического переоснащения, из разрухи нужно было выбираться, поэтому новая, современная аппаратура пришла на помощь радистам только в 50-е годы. «Пишущая машинка у нас появилась в 1952 году, – вспоминает Александр Михайлович, – это дало большое облегчение, так как прием радиограмм с эфира осуществлялся на машинку, а ручка и карандаш нужны были лишь для записей в вахтенном журнале».
В разгар «холодной войны» в 1960 году по линии гражданской обороны Нарьян-Марский морской порт обязали иметь запасную радиостанцию за пределами города. Руководил ею в то время Николай Агапьевич Шубенков. Район для новой станции подобрали в деревне Устье, в 25 километрах от города, арендовали жилой дом, установили две радиомачты, передатчики, другую необходимую аппаратуру. Созданием радиостанции-дочки руководил Н.Е. Кисляков. Но скоро поняли, что ошиблись с местом, временами до Устья было не добраться, и вторым пристанищем для радиостанции-дублера стал поселок Харитоновка.
До конца 1991 года продолжала радиостанция обслуживать связью по азбуке Морзе суда в море. На протяжении шестидесяти лет в этом крохотном, незаметном здании опытные радисты отбивали послания, состоящие из точек и тире.
В прежние времена радист в Нарьян-Маре был, пожалуй, не в меньшем почете, чем высокий окружной начальник. А теперь в век технического прогресса, сотовой и спутниковой связи стали как-то забывать о тех, кто держал руку на пульсе радиопередатчика. Совсем тихо и незаметно встретила свой юбилей в 2007 году Нарьян-Марская радиостанция.

Екатерина ОСТАШОВА
© 2002-2007 ОГУ "Редакция ОПГ НАО "Няръяна вындер" ("Красный тундровик")

ПОСЛЕДНЯЯ БУКВИЦА ЛЕТОПИСИ
© М.Сизов.

Пустозерск - заглавными буквами вписан в летопись России. Основанный в 1499 году по указу Ивана Горозного в месте “тундровом, студеном, безлесном”, рядом с истоком Печоры, втекающей в Северный Ледовитый океан, этот городок был первым и долгое время единственным опорным пунктом Руси за Полярным кругом. Отсюда началось освоение Крайнего Севера и проникновение в Сибирь - северным морским путем вдоль побережья. Путь этот был известен новгородцам издревле, еще до заселения здешней тундры ненцами. Русское название реки Печоры было перенято у народа, который жил здесь до ненцев, - у печеры (“пече” - сосна, “ра” - река). Упоминаются эти земли и в Повести временных лет - в 1095 году здесь, в “стране полуночей”, новгородцы собирали дань с печеры и югры. От “самоедов” дружинники слышали, что дальше, у Лукоморья, есть высокие горы, за которыми “страшный стук и клич”. Будто бы там заключены люди, они стараются пробить гору и освободиться... Что влекло сюда русских людей? Когда впервые они здесь появились?

Трудно представить, но так было. Русский городок - столь же русский исконный, как какой-нибудь Урюпинск в Центральной полосе - а вокруг на тысячу верст незнаемые дикие земли с финно-угорскими племенами. Между тем жизнь здесь кипела: процветает торговля, строятся церкви, пустозерцы на Кочах бороздят моря - в Арктику вплоть до Шпицбергена, к Матке, к Новой земле, к устьям неиследованных сибирских рек. Вокруг Пустозерска возникают новые поселения, он становится столицей бескрайней земли, в том числе нынешних Устьцилемского и Ижемского районов, что в Коми. Гонцы снуют между Москвой и Пустозерском - в государственной жизни он занимает важное место...

Небольшой этот городок внес свой, особый смысл в бытие и самосознание России. Об этом можно прочитать в книгах по истории. Мы же обратимся к тому, о чем мало написано - к последним его годам, встретимся с последними пустозерцами.

“54, НЕ СЧИТАЯ ЧУМА”

Государственный Пустозерский музей находится не в Пустозерске, а в Нарьян-Маре. На месте же Пустозерска - тундра, только крест один возвышается, в память о сожженном здесь протопопе Аввакуме. Раньше я думал, что древний этот городок давным-давно исчез с лица земли, но в музее объяснили: исчез он недавно, в конце 50-х годов. И совсем уж удивили: старший научный сотрудник этого музея, А.В.Мозголина, - правнучка последнего тамошнего священника, коренного пустозерца.

Анна Васильевна сразу поделилась радостью, найдено древнее Евангелие с пометкой на полях: “Лета 7086 (1578 г.- ред.) положили в церковь Ведения пречистые в пустозерье на Печере сие Евангелие владыки вологодскаго и великопермскаго сын боярский Данило Васильев сын Брянков при господаре благоверном царе и великом князе Иване Васильевиче всея Руси и при митрополите Антонии и при вологодцком епископе Варламе”. Одно из первых храмовых евангелий Пустозерска! Ниже приписка 18 века: “Не подобает книги церковныя марать за то надобно у таковых уши драть”. Угроза, видно, не подействовала: на книге есть пометки о том, что позже она была в личном собрании графа Шереметьева (он отбывал в Пустозерске ссылку), потом поступила в Петербургскую библиотеку им. С.-Щедрина. Оттуда в музей и прислали письмо с сообщением о находке.

Церкви Введения давно уже нет. Перед революцией в Пустозерске действовал один только Преображенский храм, в котором и служил отец Николай Попов - прадед Анны Васильевны.

- Надо бы съездить туда, поставить новый крест на могилку, - вздыхает она. - Я-то его не застала, мало что расскажу. Вы лучше к Спирихиным сходите, прадед их крестил.

* * *

Старший из братьев Спирихиных - Александр Михайлович - в прошлом радист, в Нарьянмарском морском порту проработал 52 года. Квартира его украшена разными морскими предметами: штурвал, компас, ракушки за стеклом в серванте... Но прежде всего в глаза бросается необычная карта. На стене висит большая доска, а на ней электровыжигателем нанесены контуры озер, среди которых раскинулся целый городок: церковь, домики, непохожие друг на друга, амбары, и даже столб, на который наклеивались объявления сельской управы, - в центре городка.

- Это я по памяти восстановил, таким Пустозерск был в 30-е годы, - объясняет хозяин. - 54 постройки вместе с банями и амбарами, не считая чума. В чуме жила мать Тыко Вылки, “первого президента” Новой Земли. А вот наш дом... Это был последний дом, построенный в Пустозерске. Отец поднял его в 1923-м году, после этого, с 1928 года, Пустозерск стали потихоньку раскатывать по бревнам.

Разглядываю деревянную эту карту. Несколько домиков раскрашены желтой, белой и зеленой красками. Удивительно! Пустозерска-то давно нет, а в памяти сохранилось, какого цвета были крыши у домов...

- Все избы бревенчатые, только четыре дома обиты досками и крыты железом, - начинает “путешествие” по карте мой гид. - Во-первых это поповский дом, где располагалась и школа. Потом, хоромы Шайтанова, крепкого мужика. Затем дом пустозерского волостного писаря - моего деда, Иванова Петра Федоровича. Служил в должности 24 года. А вот этот, двухэтажный, к которому чум матери Вылки приткнулся, принадлежал Ивану Кожевину. Это был хозяин, стадо оленей держал на Югорском Шару, у Карского моря. Семье Вылки помог выжить, когда те своих оленей потеряли. Было дело, и англичан спасали тоже...

Александр Михайлович, порывшись в своем архиве, показывает выписку из “Морского журнала” Великобритании за 1895 год: “Министерством торговли Англии были сделаны следующие награды: 1. Золотой Греческий Крест выручен отцу Сергию Попову, русскому священнику из Хабарово - самоедского поселения на побережье Карского моря. (в 500 верстах от Пустозерска - ред.). Посудины капитану Петру Ивановичу Васильеву, директору маяка и лоцману Белого моря. И мистеру Василию Петровичу Сметанину, полицейскому офицеру из Усть-Цильмы. И золотая медаль мистеру Ивану Александровичу Кожевину, русскому торговцу из Пустозерска. В признании их доброты и человеколюбия к экипажу судна “Стернен” из Лондона, которое потерпело крушение в Карском море 22 сентября прошлого года”.

- А эти значки что означают? - показываю я на карту: между домами пустозерскими расставлены восьмиконечные крестики.

- Эти кресты стояли на месте прежних храмов, названия их никто уже не знал. Я помню четыре креста: около нашего дома два, один на Богородицком мысу у озера, возле поповского дома один. В 30-х годах прошлого века все четыре церкви еще стояли, потом две из них разобрали и собрали один храм - последний, Преображенский, с 25-метровой колокольней. Самый большой из двенадцати колоколов был в 50 пудов.

Я много раз ходил с родителями на службы. Запомнилась большая люстра, паникалило то есть, со стеклянным шаром, разноцветным внутри. Иконостас был очень красив, отец говорил, что его делали соловецкие монахи. В церкви были три печи, из Устьцылимского кирпича “железняк”, дров требовалось много, и каждую зиму из Усть-Цильмы приезжал порядчик - заключать соглашение на заготовку. И весной по Городецкому шару шли плоты...

- “Шар”- это протока?

- Да. Городецкое озеро, которое с трех сторон омывало Городок Пустозерск соединялось с Печорой шаром. Городецкое - самое большое озеро, 40 верст по берегу, с ним соединялись другие: Большое и Малое Игумново, Большое и Малое Святое, Русское озеро, Бесово озерко, Болван-то (“то” по-ненецки - озеро), и другие. Со временем шар занесло песком, стали явью слова Аввакума,сказанные перед смертью: “Скроется Пустозерск под песком”. Шар обмелел, пароходы могли заходить только весной, в разлив - это и решило участь древнего городка. Хотя, конечно, были еще причины...

ДВА КОСТРА

Рассказывает младший из Спирихиных, Петр Александрович, пенсионер, в прошлом учитель истории:

“Родился я на четыре года позже брата, уже после революции, в 1920-ом. Пустозерск тогда еще был волостным, волость Пустозерска входила в Печорский уезд с центром в Усть-Цильме, а уезд входил в Архангельскую губернию. Когда я родился, отец был председателем волисполкома, избрали его на сходе. Хотя семья у нас простая, крестьянская. Мать умела еще портняжить - этим подрабатывала. Впоследствии отца избрали председателем торгово-закупочного кооператива “Рыбак”, который обеспечивал хлебом и товарами все Припечорье. Товар привозили пароходом из Архангельска в обмен на рыбу. Занимался отец и пушниной, полномочия были широкие.

Летом, когда вода спадала на Городецком озере, мы, мальчишки, бегали на берег и перебирали песок. Находили наконечники стрел, остатки посуды, бересты (их в древности деревянными шпильками к стенам прибивали, вместо обоев), слюдяные оконца... Наверное, много интересного можно было откопать на Городище, месте первого поселения - в двух верстах от Пустозерска, где шар в озеро вливается. Но там было кладбище, копать нельзя. И был обычай: пойдем за ягодами мимо, обязательно надо сухих веточек набрать и в кладбищенскую ограду положить.

Вплоть до 30-го года жизнь Пустозерская шла своим чередом. На Параскеву Пятницу, как исстари заведено, съезжалось много народа, со всей Тиманской и Большеземельской тундры - на лошадях, на оленях, а кто просто пешком. В Преображенской нашей церкви стояла большая икона Парасковии. В 28-ом году, я хорошо помню, в начале ноября держался крепкий мороз, снег глубокий. А в самый день Парасковии, 10 ноября, оттепель ударила, весь снег сошел - и народ возвращался по деревням верхом, а сани и нарты, составленные рядами, остались в Пустозерске. А ведь и примета была, что на Параскеву тепло случается - поворот от осени к зиме. Летом на Петров день молодежь “мешала петровщину”: складывали, что у кого есть, в общий котел, и, собравшись за Городком, угощались, играли, танцевали. Нас, детей, не принимали, так мы “мешали” свою “петровщину” - ходили по домам и собирали свой “котел”.

С восьми лет меня к рыбному промыслу стали приучать, вместе с мужиками тянул за ужища невод. Озер кругом много, рыбы полно. Пустозерск-то как получил свое имя? Вначале люди поселились у озера, в котором семги не было. Сига, пеляди, чира - тоже лососевых много, а семги нет. “Пустое” озеро. Но брали мы и семужку. Ловили по церковному календарю: на Василия мученика в такой-то тоне рыба есть, а в другой тоне на Косму бессребреника клюет. В большие праздники бригадир на промысел нас не вел. И сенокосники тоже не в поле, а в церковь шли - в самую страду. А ведь была уже советская власть, колхоз... И венчаться молодежь не стеснялась, все в нашу церковь ехали, хотя по деревням свои храмы действовали.

Среди святынь в народе очень почиталось место сожжения протопопа Аввакума. Наши мужики (православные, не старообрядцы) еще до революции на том месте крест поставили. Но власти его убрали, потому как Аввакум раскольник, старообрядец. Народ снова крест поставил. Убрали. В третий раз этот крест власти прятать не стали, а перенесли в церкви, там он и стоял.

Об Аввакуме нам бабушка рассказывала, и многие сельчане. Особенно запомнилось, что, когда его одежда огнем уже охвачена была, он руку из сруба поднял: “Так держите крест, православные”. И то, как он в земляной яме сидел и палец свой отрезал, отдал умиравшему от голода своему соузнику... А на месте отрезанного новый палец вырос. В нас, мальчишках, пример протопопа воспитывал стойкость, верность. Многие ошибаются, приписывая казнь Аввакума нашей церкви. Патриарх всячески пытался вернуть Аввакума из раскола, уговаривали да устрашением. Но казнил-то не он, а царь Федор - “за великие на царский дом хулы”. Аввакум обвинял царя в измене старому русскому духу.

Староверов в Пустозерске было только двое: братья Федор и Василий Кожевины. У них были еще два брата Григорий и Иван - тот, который знал много старины, сказаний, былин. Но они были не настоящие, своей посуды не держали и вообще иначе вели себя. А ведь мог сравнивать. Однажды, помню, осень ранняя была и замерз у нас в Печоре целый караван судов с нефтяным оборудованием. Из Уст-Цильмы, старообрядческого села, приехало много возчиков помогать, грузили нефтяные трубы в сани и везли в Ухту. Возчики эти примечательные были: бородатые, степенные, не пили и не курили. Так вот Федор и Василий - такие же. Федор Иванович завещал Василию Ивановичу отпеть его после смерти, а священника нашего не звать, потому как он у нас курящий был. Умер он в 29 году, детей не было. А брат его, последний пустозерский старообрядец, умер в 30-х.

Помню, заходит к нам Федор Иванович. В руках у него две палочки, а в них зажата отцовская курительная трубка. Нашел на улице. Принес, потому что знал: батя наш очень огорчится, будет ходить везде, искать. Они ведь дружили с отцом...

В конце 20-х годов отец мой был председателем церковной общины. А храм наш, Преображенский, имел своих оленей. И вот приписали отцу, будто он оленей от государства скрыл. Дали за это год исправительных работ. Отец ходил на лесозавод, работал там, бесплатно... У храма были также свои озера. Если кто рыбачит на них, то часть рыбы должен отдать на пользу храма, или же деньгами в общую кассу. Прошло время - и снова отца засудили, из-за озер. Дали полгода исправработ... Так начинались у нас гонения на церковь.

В 1926 году священника Николая Попова вместе с семьей (матушкой Агнией, детьми Евгением, Петром, Степаном и Иваном) выселили из дома. Многих пустозерцев это возмутило, священника все уважали, к тому же он, за неимением в округе доктора, держал у себя лекарства и неплохо лечил. А матушка Агния хорошо шила на своей машинке. В д. Устье (в 1,5 км от Пустозерска) о. Николай купил дом у Безумовой Домны Николаевны. Там было четыре комнаты, одна осталась за старой хозяйкой. В Преображенском храме священник продолжал служить, ходил туда пешком. Потом отобрали дом в Усьте (дом этот перевезли в Нарья-Мар, он и сейчас стоит там на ул.Октябрьской). Детей своих священник отправил в Архангельск, оставался только Иван, жил отдельно. Приходил к отцу по ночам, чтобы нарубить дров. К тому времени священник был глубоким стариком, болел.

В храме его заменил о.Иоанн Михайлов, куйский священник. Но служил недолго, репрессировали. Правда, в лагерь отправить не успели - умер от старости. Внук его, известный писатель и литературный критик, доктор филологии А.А.Михайлов иногда приезжает сюда из столиц, на его могилу.

В 37-ом году, когда закрыли храм, не только батюшек, но и просто верующих хватать стали. Из Тельвиски увезли мужа моей тетки. По церковному делу взяли Микушева Маркела Федоровича - человека авторитетного, прежде он, сразу после моего отца, был председателем пустозерского волостного исполкома. Как верующий, был арестован Лобанов Дмитрий Антонович - труженик из тружеников, вместе с женой батрачил, только к концу НЭПа свой дом построил, купил двух лошадей и стал почтовозчиком. Очень любил лошадей. И очень набожным был, один из последних старост Преображенского храма...

В конце второго класса вместе с друзьями я записался в “Союз воинствующих безбожников”, чем вызвал ужас у моей бабушки. Председателем “Союза” был наш учитель Лизунов Иван Романович. Он занимал одну из комнат прежнего поповского дома, на втором этаже. В других трех комнатах священника Николая разместились наши классы, на кухне - раздевалка. А на первом этаже, где раньше была министерская “царская” школа, въехал интернат. Вообще он, конечно, фанатик был, наш Иван Романович, по совершенным меркам и даже придурковат. В школьной библиотеке отобрал и сжег все книги, в которых присутствовало слово “Бог”. Помню, прекрасные были книга Жюль Верна, с интересными картинками - но и там нашлось слово “Бог”. Все эти книги попали в костер, Лизунов сжег их в большой русской печи бывшего поповского дома.

В школе, как ни странно, нам ставили в пример... протопопа Аввакума. Будто бы он был “борцом против царизма”. Экскурсию на место сожжения водили. На дворе был 1930-й год, когда началась ломка всего уклада, когда что-то дрогнуло в народе, у многих развеялась религиозность... И не нашлось ни одного Аввакума, чтобы в открытую пойти против этой ломки. Но аввакумовская сила, твердость, убежденность были не у них, а у большевиков. Все наши большевики были плоть от плоти из народа, и они как бы кому-то мстили - но мстили слепо, бессознательно, разрушая все “до основания”...

Вот так нам аукнулся раскол. Царь сжег Аввакума, защитника духа, противника исправления церковных книг. А спустя 300 лет Иван Романович Лизунов, учитель грамоты, почти на том же месте сжег книги со словом “Бог”.

С 30-го года пошла у нас другая жизнь...

БАБУШКА ФЕКЛА

Александр Михайлович, старший из Спирихиных, листает объемистый альбом, в котором собраны сохранившиеся снимки односельчан-пустозерцев. Внимание останавливает строгий старушечий лик в темном устьцилемском платке, подвязанном, как носили в древней Руси: у подбородка плотно прихвачено брошью, а концы домиком лежат по плечам и на груди, до пояса.

- Это бабушка наша, Фекла Яковлевна, жена того пустозерского волостного писаря, дом которого я показывал на карте, - поясняет хозяин. - Дед-то умер за три года до моего рождения, и, сколько помню, в семье руководила она, баба Фекла. Была очень набожной, грамотной. Ее твердостью, верой мы и спасались, когда беда пришла в дом, когда голова пошла кругом от несправедливости...

Ниже привожу рассказ, составленный со слов Александра Михайловича и выписок из его рукописного воспоминания:

“Бабушка Фекла жалела меня, чтобы я вырос добрым человеком. Однажды послала на исповедь. Раньше я ходил в церковь с родителями, а одному было страшно. Отец Николай Попов когда-то крестил меня, в младенчестве. Он высокого роста, с длинными волосами косичкой. Первый его вопрос: “Зачем пришел?” Я подумал о себе и что-то ответил. Второй вопрос: “Веруешь ли в Господа Бога?” Исповедь была долгая. Она мне запомнилась.

В самом начале 33-го года начались испытания... Еще раньше отец мой дважды был осужден по религиозной статье, на полтора года, когда являлся председателем пустозерской церковной общины. Видимо припомнив это, ему дали еще и политическую статью. Будто бы он кому-то сказал, что Сталин скрылся из России за границу. Его потом, как “руководителя контрреволюционной группы на селе”, тройкой Севкрая осудили на пять лет в Ухтпечлаг.

В то время я был учеником радиста в Нарьян-Маре при окружной конторе, но в связи с арестом отца пришлось бросить работу, вернуться домой помогать матери и бабушке, ведь кроме меня было еще два брата и две сестры, намного моложе меня. Каждый день мы ждали возвращения отца. Бабушка Фекла все время молилась. Свидания нам не разрешали. Было заметно, что со стороны односельчан к нам начинаются проявляться разные взгляды, разные отношения. Мне становится понятным, что на нас надвигается страх. В нашем хозяйстве тогда были 1 лошадь и 2 коровы. Мать больная, а мне всего 16 лет. С наступлением льдообразования на реке и озерах пришлось быть ямщиком, т.е. возить почту и пассажиров на своей лошади по трем направлениям: в Тельвиску, в Оксино, в Пылинец. С продуктами в то время были затруднения. Нашим рабочим на месяц давали 8 кг ржаной муки, а на нас не выделяли ни одной дольки. Были, конечно, и добрые люди, они приносили нам тайком, кто хлеба, кто чашку муки. Односельчане занимались подледным ловом рыбы, а мне было нельзя. И среди рыбаков тоже были добрые, которые приносили на ушку или построгать (мерзлую рыбу строгать стружкой - ред.). Среди пассажиров тоже были люди с разными понятиями чувств. Некоторые, видя мое незавидное детство, на станциях угощали чаем, хлебом и др. закусками. Иногда давали переплату за провоз в деньгах.

Зимой 33-го года при сильном морозе мне пришлось везти из Пустозерска пассажира Выжлецова до Тельвиски. Он заставлял меня гнать лошадь быстрее, а я из жалости к своей лошади не выполнил его приказания. Он продолжал высказывать угрозы. На полпути мне встретился на дороге почтовозчик из Тельвиски. Я попросил его поменяться грузом. Он дал согласие, и я вернулся домой. Потом выяснилось, что Выжлецов ехал в Нарьян-Мар для оформления на должность председателя Нижнепечорского райисполкома. С заступлением в должность он вспомнил про меня и, учитывая положение моего отца, стал ставить вопрос о снятии меня с почтовозчика и направления меня на своей лошади с грузом в Архангельск. Не знаю, по чьей защите, но этого не случилось.

Выжлецов нашел себе друга Ларионова и назначил его председателем Тельвисочного сельсовета, в который входил и Пустозерск. Ларионов начал делать перегибы. Проезжая по подчиненным ему деревням, творил непотребные дела. Зимой под его руководством проводится бедняцкое собрание, где ставится вопрос лишения права голоса Спирихина (меня), Шайтановых, Попова. После бедняцкого - проводится середняцкое, на котором подтверждается решение бедняцкого собрания. Мы стали лишенцами.

Я продолжаю работать возчиком почты, та же голодовка, недоедания. В марте 33-го года, числа не помню, весь день бушевала сильная метель. Поздно вечером в Пустозерск прибыл пассажир - зам. начальника окружного ГПУ Сельков и с ним был второй. Они потребовали предоставить лошадь... Стучит ко мне Шайтанов, из почтового агенства, просит запрягать. Отговариваться невозможно. Я забираю Селькова, а второго пассажира берет Сумароков И.А. Метель продолжается. Проехали д.Устье, конь бредет в снегу по гужи. Сельков, завернутый в совик, говорит:

“Вот это лошадь, как здорово подминает такие сугробы”. Отъехали от д.Устье 2 километра, мой конь резко бросается в сторону. Я соскочил с саней, привернул голову коня вожжой к оглобле, пошел к виднеющейся черновине. При сближении узнал нашего сельчанина Селькова Афанасия Ивановича, он жил тогда на лесозаводе, и были с ним брат и сестра, двойняшки. Вышли они еще днем из Тельвиски в сторону Пустозерска, весь день брели по бездорожью. После опознания я доложил о них своему пассажиру Селькову, что им нужна помощь. Он вышел из саней, подошел к мученикам, посмотрел, и снова сел в сани, ткнув меня, чтобы дальше ехать... По возвращении домой мне сказали, что девочка замерзла насмерть, а мальчика Афанасий смог донести до жилья. А мой пассажир продолжал как ни в чем ни бывало работать в ГПУ.

Однажды вернулся я рано утром, еще не распряг коня, как подходит ко мне Прялухин Ф.С. и дает совет: “Саня, тебе придется написать заявление через газету, что порываешь всякие связи с отцом и матерью, иначе будет хуже, то есть останешься кулацкий сын”. В то время такие заявления печатались. Распряг я коня, запустил в конюшню, обнял его за шею, поцеловал в губы, полились слезы, как горох... Заявления я, конечно, не стал писать.

К отцу в нарьянмарский домзак (тюрьмы тогда не было) мы отнесли передачу: 3 литра простокваши и 70 грамм сливочного масла. Повидаться не пустили.

Зимой 33 года в 6 км от Пустозерска предсельсовета Ларионов замучил в снегу лошадь до смерти. Мы с братом, узнав, поехали на место жертвы за мясом для употребления в пищу. Отрубили большие куски задней части. Это спасло нас от голода. После Ларионов поехал в Пылинец - в 5 км от Пустозерска лошадь постигло тоже самое. И мы опять ездили за мясом. Через некоторое время Ларионов задумал путешествие до Просундуя (самого дальнего выселка, что на другом берегу Печорского залива - ред.), взял в Устье лошадь. В пути она тоже была замучена. Действия Ларионова были разоблачены. В окружной газете “Нарьяна Вындер” (“Красный тундровик”) Г.Суфтин, скрывшись за псевдонимом “Ю.Лузяк”, напечатал:

“Однажды в апрельскую теплу погоду
Я вышел из Тельвиски в ясный денек,
Гляжу, поднимается в гору лошадка,
В санях Ларионов лежит, мужичок”.

В конце 33-го года в наш дом пришла комиссия и описала ВСЕ имущество. Мать умерла через год. Я вступил в рыболовецкий колхоз, по специальности. Находясь на работе на радиостанции, страх с меня не снимался. Осенью 35-го прямо на радиостанцию мне выделили отдельную комнату, куда я перевез бабушку Феклу, Петю, Лену, Любу, а Сережу увезла в Архангельск старшая сестра Фелицата. Отец отбывал срок тут же в Нарьян-Маре, он был бригадиром рыболовецкого отделения Ухтпечлага. В дни революционных праздников его отпускали, и мы встречались (на похоронах матери он тоже был). В 36-ом году его досрочно освободили, он забрал Лену и Любу в Пустозерск, а мне остались Петя и бабушка Фекла.

Когда началась война, бабушка благословила меня крестом и крепко поцеловала. На войну нас повезли вверх по Печоре на пароходе “Советская Республика”. По пути в Коми нам подсаживали мобилизованных, с пристаней раздавались ужасные крики и плачи. В Усть-Цильме женщины плакали на разные голоса с певучими причитаньями. В Уст-Усе нас пересадили на пароход “Социализм”, а в Котласе - на военный эшелон...

Сначала я корректировал огонь на полуострове Рыбачий, а потом был радистом штаба Северного флота - до ноября 1945 года.

Дома очень ждала бабушка, хотела, чтобы я увидел ее живую. Я застал ее в Нарьянмарской своей комнате, она, уже не двигалась, но узнала меня, заплакала. Побыв два дня, я спросил можно ли ехать к отцу. Она кивнула. В Пустозерске меня встретили отец и сельчане, стали справлять прибытие. На второй день сообщили, что бабушка Фекла умерла. В Устье я поймал лошадь, помчался туда...

Задолго баба Фекла говорила дочери, моей тетке, Калерии, чтобы похоронили ее в Пустозерске, рядом с мужем (волостным писарем), отвезли бы гроб туда на лодке или лошади. Калерия сомневалась, хватит ли сил. Баба Фекла сказала: “Ну ладно, дело ваше. Но учти, Калюшка, мертвый у ворот не стоит, а свое дело сделает”. Пристрастила ее.

Я отвез бабушку на лошади. Там она и покоится, в опустевшем Пустозерске. Последнее у нее в жизни дело было: отмолить меня на войне, вернуть сюда. Увидела меня, что живой, - и сразу умерла”.

ПОСЛЕДНИЙ ПУСТОЗЕРЕЦ

Рассказывает Петр Михайлович Спирихин:

“С войны я вернулся раньше брата, в январе 44-го. Кого я застил? В Пустозерске из мужиков три только старика, а четвертого как раз хоронили. Эти последние старики между собой поклялись, что никто из них из Пустозерска не уедет, чтоб чин-чином друг друга похоронить. Из оставшихся друг за дружкой умерли Шайтанов Матвей Михайлович и Кожевин Николай Васильевич. Отец наш был, получается, последним.

Впрочем, оставался еще старик-ненец Филипп Петрович Ногатысый, но он не был коренным пустозерцем, а приехал сюда “на едому”. Так исстари заведено было: случится падеж оленей, и тундровики по деревням садятся “на едому”. Сельчане помогали им перезимовать, носили еду к чумам. К весне неудачливые оленеводы нанимались к богатым родственникам, возвращались в тундру. А Филипп однажды решил остаться, мастеровой человек, заработал, чтобы дом купить. Мать его Варвара жила 115 лет. Умерла, когда сын ее по Печоре на лодке вез. До самой смерти она шила из камуса, очков на ее носу я не видел. Мылась раз в год - летом, в Городецком озере. Да и сам Филипп просил соседей баню истопить только на свои именины. Когда он умер, я не знаю. В детстве я дружил с его сыном Колькой, видел у них в доме много икон. Филипп набожным был.

Отца я похоронил в апреле 46-го, в деревне Устье, отдельно от матери. Хоронить в Пустозерске, у храма, давно уже не разрешали. Потому что в храме располагалась школа. Заведующим этой школы меня сразу и поставили, как только я вернулся с войны. Вошел под своды храма - и вспомнилось, как был здесь последний раз, в 36-ом году. Мы тогда с другом приехали из Нарьян-Мара и попросили дьякона Петра Михайловича Андриянова открыть нам церковь, все показать и рассказать, про Бога и как службы совершаются. Он это исполнил. Запомнилось мне, что на стене в храме висела благодарственная грамота, выданная какому-то ненцу, который в прошлом веке ездил в Петербург и катал по льду Невы на оленях членов Царской фамилии. В 1944-ом году ее, конечно, на стене уже не было. Но в летней, расписанной части храма, все оставалось по-прежнему, церковная утварь лежала на своем месте, только иконы были сняты и сложены на полу. Занятия проходили в зимней части. А летний храм я так и не трогал, держал под замком. В августе 46-го я уехал, поступив в Вологодский институт. Церковь не трогали до начала 50-х годов, когда школу перевели в Устье, а в храме открыли инвалидный дом. А потом и сам храм увезли туда. Был он, говорят, еще крепкий, без осадки, лиственничные связи на потолке топор не брал. Хотели открыть в нем клуб, да народа в Устье оказалось мало. Сделали там склад, а потом и лошадей держали. Он и сейчас стоит в Устье - обезглавленный Преображенский храм. Собираются его восстановить, да вряд ли ту красоту вернем... Пятиглавый был, с колокольней.

До 60-го года в Пустозерске оставался только один дом - Аграфены Кожевиной, она держала постоялый двор для проезжавших в Виску и в Ладожскую. Потом и он исчез... Тундра на месте городка.

А в 44-ом, помню, в Пустозерске еще стояли два восьмиконечных памятных креста на месте прежних храмов. Война многому научила, и я думал: зачем было церковь гнать? В то время немногочисленные пустозерцы часто собирались на почте пообщаться, и телефон там был. Почтариха давала мне почитать номера журнала, издававшегося Священным Синодом РПЦ. Они приходили на адрес старичка Салтыкова, бывшего предводителя дворянства Тульской губернии, который жил у нас в инвалидном доме. До революции в его городе в семинарии преподавал о.Алексий, который во время войны стал Патриархом. Как я понял, они были в дружбе, Патриарх присылал старичку также и денежные переводы. И вот, читаю я в журнале проповедь к 23 февраля, дню Красной армии, и дивлюсь: настолько она патриотична, что любой политрук на фронте мог бы ее зачитывать перед строем. За что же церковь гнали?!”

* * *

Прощаюсь со Спирихиным. Последний взгляд - на деревянную “карту”. К уголку ее приколото фото юноши в военно-морской форме.

- Сын Михаил. Он электровыжигателем выжигал карту. А рисунок наносил другой сын, Сергей. Он тоже по морской части, атомные лодки строит в Северодвинске, - рассказывает Александр Михайлович.

Смотрю на карту. Не истлеет такая, не выцветет, не сотрется. Как и память об этом, намоленном веками, краешке Русской земли.

СПИРИХИН Александр Михайлович (19 июля 1916 - 19 апр. 2001), краевед, почетный гражданин г. Нарьян-Мара (2000). Родился в с. Пустозерск Пустозерской вол. Печорского у. в крестьянской семье. Брат П. М. Спирихина. Окончил начальную школу. В 1932 обучился профессии радиста в Ненец, конторе связи, но вскоре был уволен как сын репрессированного. Вернулся в Пустозерск. В 1935-41 и 1945-87 радист Нарьян-Марского мор. порта. В 1941-45 радист узла связи Гл. радиоцентра штаба Сев. флота. Обеспечивал радиосвязь с самолетами полярной авиации, совершавшими перелет на о-ва Рудольфа под командованием Героя Советского Союза М. В. Водопьянова (1936), с самолетами экспедиции О. Ю. Шмидта на Сев. полюс (1937); встречался с пилотами Фарихом, Чухновским, Черевичным. На основании воспоминаний и фотодокументов, собранных С., в Пустозерском музее (г. Нарьян-Мар) созданы персональные фонды жителей Пустозерска. В 1999 создал книгу «Рода жителей Пустозерска в 20 в.». Сопровождал экспедиции В. Малышева в Пустозерск. Награжден орденами Отечественной войны II ст., «Знак Почета» (1960), медалями «За боевые заслуги», «За оборону Советского Заполярья», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941 —1945 гг.», знаком «Почетный полярник» (1982). Ветеран Нарьян-Мара (1985).

СПИРИХИН Пётр Михайлович (19 июня 1920), учитель истории, краевед. Брат A. М. Спирихина. Родился в с. Пустозерск Пустозерской вол. Печорского у. в крестьянской семье. В 1939, после окончания нарьян-марской средней школы, начал работать воспитателем в 7-летней школе дер. Никитцы. Призван в ряды Красной Армии в 1940 рядовым. После окончания инженерных курсов младших лейтенантов при штабе Ленфронта — командир взвода, роты. В мар те 1943 тяжело ранен при обороне Ленинграда и демобилизован. В 1944 - 46 заведующий и учитель в Пустозерской начальной школе. Окончил (с отличием) в 1948 Вологодский учительский ин-т, затем заочно историч. ф-т Архангельского пед. ин-та (с отличием). В 1948 - 52 - директор Никитцынской школы, затем по 1969 - Великовисочной средней школы. Председатель Великовисочного сельсовета (1975—77); руководитель организации общества «Знание» в с. Великовисочном, председатель совета ветеранов Вел. Отечеств, войны. Краевед, исследователь истории Пустозерска. Награжден орденами Красной Звезды, Отечественной войны I ст., медалями «За оборону Ленинграда», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941 —1945 гг.», «За доблестный труд. В ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Ленина». Отличник народного просвещения. С 1987 живет в Нарьян-Маре.

http://www.adm-nmar.ru/gorod/pochet.htm

Ушел из жизни друг газеты
Газета "Нарьяна-Вындер" Выпуск № 134 (20479) от 6 декабря 2016 г.

Коллектив Издательского дома Ненецкого автономного округа скорбит о невосполнимой утрате: ушел из жизни человек, имя которого не сходило с газетных полос на протяжении нескольких десятков лет.
Жители округа знают Петра Михайловича Спирихина как автора многочисленных и зачастую острых публикаций, как героя журналистских материалов. А рассказать Петру Михайловичу Спирихину, фронтовику, Отличнику народного просвещения, истинному патриоту своей страны и малой родины, было о чем.
В 95 он говорил:
– Мне очень хочется заглянуть в будущее.
В год 70-летия Великой Победы мы задали ему такой вопрос: что, на ваш взгляд, обществу сегодня необходимо делать, чтобы юные россияне выросли такими же патриотами, как их деды и прадеды?
– Надо понимать и учитывать, что любовь к своей земле, к большой и малой родине закладывается с малолетства. И это не должно восприниматься как акция, временный лозунг, а как постоянный целенаправленный кропотливый труд, – уверенно отвечал он. – Здесь родители, воспитатели, педагоги, наставники сами должны быть примером трепетного отношения к духовным ценностям, к культуре, истории. К тому, что стоит за словом «Россия». Мы, конечно, росли в другие времена. И сравнивать, наверное, не стоит. Но почему-то врезалось в память, как рано утром весь Нарьян-Мар дружно шел – кто на работу, кто на учебу. Вечером, принарядившись, народ отправлялся в кино, в театр, в клуб моряков. Этот стиль жизни мы впитали с юных лет. Хотя за неимением валенок ходили в тобаках, но понимали, что вот так надо относиться к труду, а вот так можно отдыхать. Думаю, и нынешняя молодежь так же ориентируется на старших. И это очень ответственный момент в воспитании.
Будем считать эти его слова программными в деле патриотического воспитания молодежи.
И еще одно воспоминание о встречах с ним. Как-то мы попросили Петра Михайловича высказать пожелания молодому поколению.
– Что молодым можно пожелать? Чтобы они трудились, – он всегда ловил любой вопрос, что называется, сходу и тут же начинал глубоко размышлять на заданную тему. – Трудились не только для того, чтобы зарабатывать, это само собой разумеется, а так, чтобы утром на работу шли с удовольствием, а вечером возвращались домой с удовлетворением. За то, что они сделали за день. Ведь чем человек отличается от всех живых существ на земле? Тем, что он способен что-то созидать и для этого трудиться. Все остальные способны только потреблять, этот инстинкт движет ими во всем. Раз дошел до такой философии, скажу так: считаю, что государство может быть сильным и могущественным только в том случае, если на первом месте у него будет производство. Сейчас же мы, как пиявки, сосем из земли то, что не создавали. Надо созидать, создавать то, что будет служить воспроизводству.
Это еще одно его назидание всем нам, живущим.
Он был читателем «Няръянки» со школьных лет, с первых ее выпусков в 1929 году, а потому по праву называл окружную газету родной. На протяжении десятков лет Пётр Спирихин был одним из активных общественных корреспондентов. «Няръяна вындер» с удовольствием публиковала главы его книги «Пустозерск в XIX и первой половине XX века», очерки о печорских селах, злободневные выступления и многочисленные статьи о событиях, людях. Его слово всегда было весомым, ярким, мудрым, отражало реальную действительность и звало за собой.
Он был для журналистов мудрым собеседником. Таким мы его и запомним.
Коллектив Издательского дома НАО

Какой светильник разума угас! Какое сердце биться перестало!
НВ Выпуск № 134 (20479) от 6 декабря 2016 г.

Последний раз мы говорили с ним в конце октября. Он был уже не в силах поддерживать долгий задушевный разговор – как это у нас было принято. И только сказал: «Галина Евдокимовна, голубушка, я вас люблю. Я ухожу».
Он уходил мучительно, превозмогая невыносимую боль. И я, которая тоже любила его как старшего мудрого друга, на расстоянии остро чувствовала, как тают его дни, как ему мучительно тяжело.
Он ушел на 97-м году жизни. Оставив свет своей души, мудрость своего слова, много добрых дел. И унося строки из любимого, «программного» для себя стихотворения:
«И летопись закончена моя,
Исполнен долг, завещанный от Бога,
Мне, грешному».
Его уникальная судьба вместила целую эпоху жизни страны и родного округа. Он был не только свидетелем, но и активным участником многих событий. И до последних дней, даже в годы полной слепоты, живо интересовался всем, что происходит в регионе, в России, в мире. Очень переживал как гражданин свой страны и ее истинный патриот. Многие поражались его точной оценке происходящего, цепкой памяти, умению анализировать и видеть день сегодняшний с высоты прожитых лет. Историк по образованию, он был им и по призванию.
Пётр Спирихин родился в молодой революционной России, в Пустозерске, который на всю жизнь остался в его сердце и думах. В 1932-м, будучи 12-летним подростком, познал, что значит быть сыном оговоренного врага народа и испил эту чашу до дна. В 14 осиротел – мамы не стало. В 21 год оказался в блокадном Ленинграде. В 22 участвовал в прорыве блокады, в обороне пробитого коридора. Защищал Родину, терял в боях товарищей, был тяжело ранен… В 28 лет, закончив с отличием институт, возглавил Никитцынскую семилетнюю школу, а через четыре года – Великовисочную среднюю. Более 30 лет трудился на ниве просвещения, из них 21 – в должности директора.
Фронтовик, орденоносец, поистине неравнодушный к людским судьбам человек, он как-то пошутил: «Я до сих пор не вышел из боя». Но была в этих словах и горечь. Потому что ему с его бойцовским характером и в мирной жизни пришлось выдерживать все новые бои. Он никогда не боялся говорить правду. Излагал свою позицию в злободневных выступлениях в окружной прессе, на совещаниях разного уровня, в кабинетах вышестоящих начальников. Одни побаивались его, другие искренне уважали. Но не услышать его было невозможно – он умел оперировать цифрами и фактами. Большинство понимало, как важно, когда есть такие люди, которые в результате могут влиять на ход событий в интересах людей.
Замысел книги «Великая Отечественная. Слово солдата» он вынашивал много лет. Его возмущали попытки переписать историю страны, войны. Пётр Спирихин считал своим долгом рассказать о войне правду. Он называл это долгом перед боевыми товарищами, павшими на полях сражений и ушедшими из жизни в мирное время. Долгом перед детьми войны, вдовами, перед новыми поколениями россиян.
– Оболгать Россию, ее прошлое легко. Но на каких идеалах тогда будем воспитывать будущие поколения? – размышлял Пётр Михайлович, когда его титанический труд над книгой был завершен. – Почему порой забываем о таких понятиях, как любовь к Отчизне, патриотизм? Помните, маршал Жуков сказал, что «время не имеет власти над величием всего, что мы пережили в войну. А народ, переживший однажды большие испытания, будет и впредь черпать силы в этой победе».
Он во все времена старался как можно чаще общаться с молодежью, быть полезным подрастающему поколению, обществу. За годы своей педагогической деятельности преподал несколько тысяч уроков. Но тот, на который 92-летний фронтовик пригласил к себе домой старшеклассников родной первой школы, был особенный – потрясающий и захватывающий по силе восприятия.
Надо было только видеть восторженные глаза ребят, когда Пётр Михайлович перечислял события и даты, наизусть цитировал высказывания исторических личностей, читал «Шумел-горел пожар московский /Стоял он в сером сюртуке…/Зачем я шел к тебе, Россия?». Когда провел философскую параллель с «Господней волей» и по ходу повествования напомнил фразу из воспоминаний Дениса Давыдова о покидающей Россию жалкой армии Наполеона, которая «проплывала, как стопушечный корабль среди рыбацких лодок».
Одиннадцатиклассники были потрясены глубиной его суждений. А он без назиданий, размышлял о судьбе России и на прощание напутствовал их словами, проверенными временем: «Любите свою страну. Овладевайте знаниями и щедро делитесь ими с другими. Пусть они служат обществу». По существу, это был наказ ветерана потомкам.
…Он шагнул в вечность. Вместе с ним уходит целая эпоха.
Прощайте, Пётр Михайлович. Спасибо Вам за дружбу и уроки жизни.

4 декабря перестало биться сердце ветерана Великой Отечественной войны, орденоносца, Отличника народного просвещения, философа и мудреца, последнего пустозера Петра Михайловича СПИРИХИНА. Прощание с ним состоится сегодня в центре «Лидер» с 10.00 до 12.00.
Галина Торцева

Петр Михайлович Спирихин