"Муссон"(М-39), рейдовый буксир

Списки личного состава, документы, описания судов и кораблей.
Изображение
31 июля 2012 года исключен из Регистровой книги судов и готовится к утилизации атомный ледокол «Арктика».
Стоимость проекта уничтожения "Арктики" оценивается почти в два миллиарда рублей.
Мы выступаем с немыслимой для любого бюрократа идеей:
потратить эти деньги не на распиливание «Арктики», а на её сохранение в качестве музея.

Мы собираем подписи тех, кто знает «Арктику» и гордится ею.
Мы собираем голоса тех, кто не знает «Арктику», но хочет на ней побывать.
Мы собираем Ваши голоса:
http://arktika.polarpost.ru

Изображение Livejournal
Изображение Twitter
Изображение Facebook
Изображение группа "В контакте"
Изображение "Одноклассники"

"Муссон"(М-39), рейдовый буксир

Сообщение [ Леспромхоз ] » 04 Март 2012 09:57

© В. П. ХАРИТОНОВ
ПОСЛЕДНЕЕ ПЛАВАНИЕ "МУССОНА"

Впервые вышел я в морское плавание в навигацию 1942 года на п/х "Лахта" Северного морского пароходства, когда мне еще не исполнилось шестнадцати лет. На смену взрослым кадровым морякам, уходящим на фронт, тогда приходила зеленая молодежь, прибывавшая со всех концов нашей страны. Мне же, архангельскому пареньку, само собой уготована была морская судьба. Трудными и опасными были плавания в те годы, но нас, молодых ребят, это не пугало. Мне и моим товарищам военных лет, кого из них я помню, страстно хотелось найти свое место и вносить посильный вклад в защиту Родины. Пусть не покажутся выспренными эти слова, это было именно так. Я не знал никого из моих сверстников по учебе в школе, в морском техникуме или среди своих дворовых ребят, кто думал бы иначе. Белое и Баренцево море, где проходили наши каботажные плавания, были доступны для вражеских подводных лодок и авиации, и мы всегда были готовы к встрече с опасностями, а без них обходилось редкое плавание. Иногда они заканчивались трагически. В вестибюле управления Северного морского пароходства имеется памятная доска, где перечислены суда, погибшие в период войны, и пофамильно названы имена погибших на них моряков. Есть на этой доске и буксирный пароход "Муссон" и девять членов его экипажа. И когда я прочитал эти строки, передо мной ожили в воспоминаниях мои товарищи, многие из которых разделили судьбу этого небольшого суденышка и вместе с ним погребены в водах Баренцева моря. И мне захотелось поделиться своими воспоминаниями и отдать дань памяти тем, кто погиб на боевом посту, если учесть, что наше судно входило в состав вспомогательных судов Северного флота под номером М-39, имело вооружение и на гафеле несло военно-морской флаг. Всю навигацию 1943 года я проплавал на пароходе "Канин", а в декабре, после передачи судна в Севгосрыбтрест, меня направили матросом на буксирный пароход "Муссон". Отправляясь на Экономию, я никак не предполагал, что буду участвовать в подъеме затонувшего судна, что придется мне жить не в теплой каюте, а в холодном бараке лесозавода № 26, а вместо матросской вахты справляться с почти пудовой пешней, окалывая лед вокруг судна, от которого над водой торчали только мачта, труба и часть верхнего мостика. Как мне помнится, работали все одинаково, без различия на комсостав или рядовой. Небольшой и, как я сразу почувствовал, дружный экипаж правильно понимал задачу-судно должно быть готово к подъему До наступления ледохода. Мы кололи лед, очищали майну от льда, заводили стальные тросы, вокруг корпуса судна и с помощью ручных лебедок поставили судно на ровный киль. Много было вложено труда, тросы рвались, судно снова заваливалось в первоначальное положение, все начинали сначала. Светлого времени было мало, затемно после трехкилометровой ходьбы приступали к работам и с темнотой уходили в барак, где совмещали скудный обед с таким же ужином. Организатором и зачинателем всех работ был наш старпом Андрей Федорович Афонин. Он не чурался никакой работы и был для нас примером в отношении к труду. Нельзя было стоять в стороне, видя, как он трудится, орудует топором или пешней. Небольшого роста, в полушубке, с красным от мороза лицом, он заражал всех трудовым энтузиазмом, и каждый день у нас не проходил даром. Вместе с нами трудился и второй штурман Елисеев, по оплошности которого осенью затонуло судно. Ближе к весне под водой уже стали работать водолазы, обрезая вонзившиеся в днище части затонувших судов, на которых прочно засел наш "Муссон". Водолазы латали днище судна, затыкая отверстия деревянными чопами, а мы как могли им помогали. Над машинным капом был построен из бревен помост, на него мы вручную затащили мощные насосы. И вот настал торжественный день, с носа подошел плавучий кран, через носовые клюзы были заведены подкильные стальные тросы, заработали насосы, и начался подъем, темнокоричневая вода полилась из гофрированных шлангов. И когда судно всплыло с грунта, закачалось на чистой воде, радости нашей не было предела, все кричали "Ура!". И были забыты и суровая зима с морозами и пронизывающими северными ветрами, и все тяготы, перенесенные нами за эти долгие зимние месяцы. Мы уже были экипаж не затонувшего, а плавающего судна. А сколько илистой грязи было вытащено нашими руками из машины, из трюма и жилых помещений. В доке подлатали корпус, перебрали машину и механизмы. Не прошло и двух месяцев, как наш "Муссон", преображенный нашими руками, сверкал свежей краской надстроек и корпуса, и особенно выделялись покрашенное киноварью пожарное оборудование, надраенные медяшки иллюминаторов, рынды и пожарного ствола-как-никак судно имело пожарную специализацию. Боцман Павел Гусев был не равнодушен к внешнему виду нашего "судна и постоянно заставлял матросов что-либо драить, мыть. Он был добродушным симпатичным парнем, высоким, статным, никогда не унывающим, располагающим к себе благожелательной белозубой улыбкой. Он был добрым человеком, и от него ни я, ни кто-либо другой из матросов ни разу не слышали грубости. Он был нашим другом, хотя был значительно старше нас, семнадцатилетних. И мы трудились на совесть, зная, что за нас никто ничего не сделает. В начале навигации 1944 года "Муссон" работал в Кандалакшском заливе на буксировке кошелей леса из Умбы в Кандалакшу. Июль стоял очень теплый, безветренный, море было прямо-таки бирюзовым, на небе ни облачка. "Муссон", работая полным ходом, тащил кошель леса со скоростью одной мили в час. Судно хорошо слушалось руля, и мы, матросы, на верхнем мостике не стояли, как говорится на руле, а лежали на хлебном ящике, загорали на солнцепеке, лишь изредка вставая, чтобы на пару рукояток отвести штурвал, когда нос едва заваливался с курса. Не рейсы это были, а плавучий курорт, хотя бревна мы тащили к прифронтовой Кандалакше, и лес был нужен нашим воинским частям Карельского фронта. Сдав кошель в Кандалакше, мы налегке бежали в Умбу, весь путь занимал пять часов, а потом, взяв очередной кошель, мы снова трое суток тащились до Кандалакши. После нескольких таких рейсов получили приказ прибыть в Архангельск. Тут нас ожидало известие, что "Муссон" вместе с экипажем передают Северному флоту и нам предстоит рейс в Мурманск, где мы будем работать на воинских перевозках. Многих в экипаже, особенно пожилых и семейных, это тревожило. И хотя плавание в Белом море также было небезопасно--встречались плавающие мины, и оно находилось пока в зоне действия вражеской авиации, но суровое Баренцево море было наиболее опасным--это мы хорошо представляли себе. Мы уже слышали о трагической гибели парохода "Марина Раскова", в составе этого экипажа были наши друзья, с которыми приходилось когда-то плавать. Нас же, молодых моряков, предстоящее плавание и не смущало и не тревожило, не тревожила и неизвестность. Нам хотелось более активного участия в той борьбе, которую вел советский народ. По всему фронту шло победоносное наступление нашей армии, и мы понимали, что сами будем участниками освобождения Советского Заполярья, хотя и не представляли, как это все сложится. Знали, что нам предстоят опасные рейсы в районе боевых действий наших войск. Перед началом рейса у нас несколько изменился состав экипажа, так сказать стабилизировался на все оставшееся время, хотя новых лиц на судно не поступило. Пошло в рейс четырнадцать человек.

И хотя я был матросом, но в этом рейсе до Мурманска мне пришлось работать у топок, так как кочегаров не хватало. На рейс мы взяли полные бункера угля, и на палубе все было завалено до самого планширя. И рейс был очень тяжелым. Когда шли Белым морем, то еще куда ни шло, нашего малютку хотя и покачивало, но было терпимо. Но в горле Белого моря нас встретил норд-ост, и судно зарывалось носом по самый полубак, а с носовой палубы не успевала уходить вода. Особенно тяжело было в кочегарке, это я испытал на себе. Начиналась вахта с того, что надо было лезть в бортовые бункера и штивать уголь. В это время кочегар поднимал пар насколько мог, а ты запасал уголек себе на вахту, вернее, на начало вахты, на первое время. Бункер был узкий, приходилось приспосабливаться, кто как мог, стоя в невероятных позах, на качке, при свете тусклой переноски, задыхаясь от жары и угольной пыли, работать лопатой. Приняв вахту, надо было одновременно забрасывать уголь в топки, орудовать тяжеленным ломиком и насыпать шлак в кадку, которую сменившийся кочегар поднимал вручную на палубу и высыпал шлак из кадки за борт. А потом подходило время чистки топки. Ломиком надо было сгрести жар в одну сторону и гребком вытаскивать горячий шлак из топки себе под ноги. Механик в это время заливал шлак струей воды из шланга. В кочегарке стоял смрад и чад, глаза заливал пот, во рту пересыхало. Было такое ощущение, что глотаешь горячую пыль. А тебе предстояло еще сгрести жар в очищенную часть топки и выгрести из топки очередную партию шлака, а в другой топке в это же время поддерживать жар. А стрелка манометра неумолимо ползла вниз. Как я справлялся, даже трудно сейчас себе представить. После чистки только одной топки все дрожало внутри, и ноги не держали и от качки, и от усталости. А предстояло за вахту вычистить еще одну топку и сдать вахту как положено, держать пар на марке. И вот тут я с благодарностью вспоминаю кочегаров, с которыми мне пришлось работать в этом рейсе. Это кочегар Валицкий, белорус по национальности, пожилой плотный мужик. Не знаю уж, как он попал в моряки, не похож он был на моряка, больше смахивал на священнослужителя, у него было круглое оплывшее лицо и короткая шея. Но орудовал он кочегарскими принадлежностями мастерски. С немного ехидной ухмылочкой он степенно, не спеша, не суетясь, выполнял всю последовательность кочегарских работ и еще успевал посидеть и не торопясь покурить. И стрелка манометра у него лезла вверх, даже когда он чистил топки. И бросалась в глаза такая его черта характера, как хозяйственность, он любил порядок во всем и прежде всего на рабочем месте. Без лишних слов, живым примером показывал он, как надо работать. И хотя мы, молодежь, немного подтрунивали над ним за его степенность, это его не обижало, он всегда оставался ровным в обращении к своим младшим товарищам, а механики уважали и ценили его за хозяйственность и умение обеспечивать надежную работу. А вот Саша Ядовин был мой ровесник. Невысокого роста, худощавый, крепкий, как будто собранный из одних мускулов, он не тяготился своей профессией-видно, любил работу и гордился, что он кочегар. Но в работе он был противоположностью степенному Валицкому. Он работал с азартом, движения его были резкие, порывистые. Видимо, иначе и нельзя было, так как, не обладая достаточной силой, он преодолевал сопротивление рывками и этим самым выигрывал в силе. Не желая все-таки показывать, что он очень уставал, он был мрачным, скупым На улыбку и, когда разговаривали с ним, отводил свой усталый взгляд И смотрел куда-то в сторону. Я не был его другом и ничего о нем не занал. Но как и Валицкий, он как мог помогал мне без каких-либо просьб с моей стороны. Просто они знали, что это для меня внове, у меня нет необходимого навыка, мне было адски тяжело, и я не скрывал этого. А может, они уважали меня за то, что я сам вызвался идти в этот рейс Кочегаром. Мною руководило любопытство, смогу ли я осилить, и, мне кажется, это было главным. Может, они воспринимали это как мое стремление разделить с ними тяготы рейса, но во всяком случае я был благодарен им за доброе отношение ко мне, за помощь, и они в моей памяти остались как добрые друзья, готовые прийти на помощь в трудную минуту. Впоследствии я частенько тому же Саше и Валицкому на правах причастности к кочегарской профессии помогал вирать шлак из кочегарки или в чем-то еще помогал, и они дружески принимали эту помощь. Штормовой рейс продолжался, и хотя всем приходилось страдать от качки, но это и успокаивало--не надо было бояться вражеских подводных лодок. Вряд ли на нас стали бы тратить торпеду, нас просто бы расстреляли в упор, такие случаи были. И что мы могли сделать с двумя спаренными "Марлинами", которыми нас вооружили перед рейсом. Может быть, наши опасения были и преувеличены, но на это настраивала обстановка. Было усилено наблюдение за морем и воздухом. Кочегаров не трогали, но матросы постоянно выходили на подвахты и до боли в глазах всматривались в каждый плавающий предмет: не перископ ли или плавающая мина. Встречались и военные корабли, видно--наши, так как все обходилось благополучно. В августе значительно время суток светло, но низкие мрачные облака, штормовое море, тучи брызг, срывающихся с гребней волн, создавали видимость постоянных сумерек, усиливали тревожность обстановки. Мы все время чего-то ждали. Может, конца этого рейса, так как, миновав темную громаду Кильдина и войдя в Кольский залив, почувствовали облегчение, тревогу сменила радость и, хотя для большинства это было впервые, мы почувствовали, что пришли домой. И отныне все возвращения после рейсов в Мурманск - будут возвращения домой, хотя никто из родных нас здесь не ждал. С первых же дней пребывания в Мурманске мы включились в активную работу по переброске наших воинских частей с правого берега залива на левый, от Каботажной пристани на мыс Мишуков. Под бортом мы буксировали понтоны и баржи с танками, артиллерией, лошадьми, повозками, солдатами. Я же не помню, сколько дней мы поддерживали эту переправу. Перерывы были на время бункеровок на угольной базе, в которых приходилось участвовать всему экипажу, мы мешками таскали уголь с берега и ссыпали его в горловины бункеров. Здесь, в Мурманске, мы впервые увидели четырехметровые перепады воды--приливы и отливы. В период полного отлива наш "Муссон" было трудно отыскать у причала: видны были только мачта да часть трубы, а трап с причала почти вертикально устанавливался на верхний мостик. Несколько рейсов у нас было на полуостров Рыбачий в бухту Озерко, куда мы ходили, буксируя баржи с грузом: тут было и сено, и бревна, и ящики с боеприпасами- — в этих случаях на баржах были солдаты. Дневали мы всегда в Порт-Владимире, а с наступлением сумерек выходили в рейс и, крадучись в темноте, без шума шли Мотовским заливом. Как мне помнится, доходили до бухты мы без всяких приключений, целыми и невредимыми уходили мы и от обстрелов вражеских батарей, которые находились под контролем наших пушек Рыбачьего. А иные рейсы были совсем спокойными. Я уже снова был матросом, и случалось почти всегда так, что на вахту я заступал уже в бухте Озерко, когда мы уже стояли у причала. Вахту делил я с Кондратьевым Петром Степановичем, пожилым матросом. Родом он был откуда-то из Карелии, где у него проживала семья. Он был не слишком разговорчивым человеком, и я о нем мало что знал. Когда я поднимался на вахту, он уже был одет, иногда будил меня, но только один раз, тем самым показывая, что уверен, что я встану и меня не придется вновь будить. Он добросовестно делал свою работу, очень серьезно относился к матросским обязанностям. Можно сказать, что у него я научился всегда отдыхать перед вахтой Несмотря ни на что, разве если только требовалось его непосредственная помощь на палубе, он шел поспать перед вахтой хоть пару часов и всегда тянул меня за собой. А на вахте я не видел его где-нибудь прикорнувшим, он всегда был в работе, постоянно что-то делал. Не любил стоять на руле, это его утомляло, и, бывало, я за него стоял всю ходовую вахту на руле. Мне же, наоборот, это очень нравилось, я хорошо делал эту работу, чувствовал судно и понимал значимость работы рулевого, а кроме того очень хорошо думается, когда стоишь на руле--работают руки, а голова свободна для мыслей. Мне помнится, что Петр Степанович не был моряком, а попал на судно случайно из армии. Постоянно носил гимнастерку защитного цвета, такие же брюки, заправленные в кирзовые сапоги. В очень редкие часы, когда нам приходилось коротать вахты вместе, он поддавался лирическому настроению, доставал из кармана гимнастерки фотографии своего семейства и делился со мной воспоминаниями. К сожалению, молодежь серьезно не воспринимает, да и слушает с легкой иронией откровения пожившего человека. Так, видно, и я слушал и пропускал мимо ушей то, что рассказывал мне этот пожилой человек, не проникался настроением. Но в памяти моей он остался- — Кондратьев Петр Степанович, человек, с которым я делил матросскую вахту и с которым мы поделили судьбу: ему выпала смерть, а мне - жизнь. Сколько рейсов мы сделали из Мурманска в Озерко и обратно, я уже не помню. Не думаю, что каждый рейс был похож на другой, просто не все остается в памяти. К опасностям мы привыкли, как видно, привыкают обстрелянные солдаты, находившиеся ближе к врагу. И в то же время из общения с солдатами, которым приходилось идти с нами в рейс, мы знали, что они очень неуютно чувствовали себя на нашем суденышке. Их угнетала мизерность жизненного пространства и постоянная близость (с нашего судна протяни руку, чуть нагнись через план-ширь и достанешь воду) таинственной, кажущейся бездонной, морской пучины. Мы только посмеивались над этими их ощущениями, не понимая их боязни, а в их глазах мы, спокойно и деловито выполняющие свою работу, были прямо-таки чуть не герои. Но когда мы были в Озерко на берегу, нас несколько удивляла обыденность и налаженность фронтовой жизни, спокойствие обстановки и уверенность солдат. Где-то почти рядом была линия фронта, размежевавшая наши и вражеские войска, но напряженности не чувствовалось. А это было затишье перед нашим наступлением. Как обычно, ночью мы пришли из Мурманска в Порт-Владимир и пришвартовались к барже. Я спал после вахты, но был разбужен грохотом артиллерийской стрельбы, выскочил на палубу, где уже были все члены нашего небольшого экипажа. Стоял беспрерывный грохот артиллерийской канонады, в утренних сумерках на западе полыхало небо огненными вспышками и на фоне их явственно рисовались громады скал бухты. Мы понимали, что это началось долгожданное наступление советских войск, ради которого два месяца наше судно утюжило воды Кольского и Мотовского заливов, доставляя к фронтовой полосе боеприпасы, питание, топливо и прочие грузы, даже дрова и сено. С рассветом нам был дан приказ - следовать в Озерко. Это был первый рейс в дневное время суток. Мы шли вдоль берегов не скрываясь, в бинокль разглядывали вражеские артиллерийские батареи, которые несколько ночей назад могли отправить нас на дно Мотовского залива. В этот день, кажется, мы не дошли до Озерко, а пришвартовались в освобожденной Титовке. Отсюда в Мурманск отбуксировали баржу с пленными немцами. Следующий рейс у нас был вокруг полуострова Рыбачий. В Лиинахамара, куда мы пришли спустя несколько дней после Разгрома немецкого гарнизона нашими десантниками, у причалов стояли наши транспортные суда, как мне помнится- — "Пролетарий" и "Спартак", Доставившие подкрепления и боеприпасы нашим войскам. Мы же поступили в распоряжение Военно-транспортной службы. Здесь для нас наступила относительно спокойная жизнь, мы обеспечивали помощь в швартовке транспортам и военным кораблям. У нашего борта всегда стояло по несколько катеров-охотников и торпедных катеров, моряки с которых с удовольствием пользовались нашей небольшой баней. В свободное время ходили по окрестным сопкам, смотрели разбитые блиндажи, доты и укрепления, которые приходилось брать нашим солдатам и десантникам. Перед нашими глазами предстали картины недавних боев. Около блиндажей валялись трупы вражеских солдат, в основном это были рослые молодые белокурые егеря, нашедшие гибель на чужой для них земле. Встречались нам и наши погибшие солдаты, временно положенные в скалистые углубления, заложенные камнями и ветками, сверху лежали солдатские каски. Мы молча наблюдали эти печальные картины, о чем я думал--не помню, но в памяти это запечатлелось. Помню случай, когда мы бункеровались с угольного причала в Лиинахамари. У одного из матросов лопата звякнула о металл, и мы откопали противотанковую мину. Пришли саперы, обезвредили мину, нашли еще, обследовали штабель в том месте, откуда мы брали уголь, и лишь после всего этого мы продолжили бункеровку. Между прочим, механики и кочегары хвалили уголь, которым мы бункеровались в Лиинахамари. Освобождение Советского Заполярья подходило к завершению, и, как мы слышали, наши войска уже перешли границу Норвегии. В порту Лиинахамари у причалов постоянно разгружались и грузились транспорты, приходили в порт и уходили военные корабли и катера, мы работали в заливе, не выходя в море. Лишь в начале ноября покинули Лиинахамари, вышли в Баренцево море и легли курсом на запад. Пунктом нашего назначения был Киркенес — военно-морская база фашистского флота. Киркенес был освобожден нашими войсками 25 октября. Мы шли в видимости берегов, которые уже были покрыты снегом, время от времени ветром несло снег, судно носом зарывалось в серо-свинцовые волны. На этот раз мы шли в конвое, с нами шли еще какие-то суда и сопровождали нас небольшие сторожевые корабли. Мало впечатлений у меня осталось от Киркенеса. Когда мы пришли в порт, мне почему-то запомнилась хорошая солнечная погода и деревья--березки и рябинки, еще не сбросившие свою золотисто-красную листву. На деревянных причалах лежали груды ящиков с боеприпасами, минами, ручными гранатами, все это было немецкого производства. В прозрачной воде залива у свай лежали корпуса больших бомб со стабилизаторами. В воде над. ними плавала мелкая треска и еще какие-то рыбки. Мы на стоянках иногда ловили треску и пикшу прямо с борта ниточными лесками и самодельными крючками на кусочки той же рыбки. Это было не только развлечение, уха из свежей трески была очень вкусная. Сами мы ее не варили, этим занималась наша повариха Наталья Малышева, веселая, никогда не унывающая женщина, плававшая с нами с момента подъема судна, никогда не считавшаяся со своим личным временем. Она хорошо понимала, что ее задача кормить экипаж, и делала все, чтобы все были сыты. У нас на борту были две женщины; кроме Натальи Малышевой, была буфетчица Истомина Анна. Обе они наравне со всеми делали все тяготы морской жизни. Нам случалось прогуливаться по городу, от которого, можно сказать, на восемьдесят процентов были одни развалины, иногда попадались уцелевшие аккуратные домики. Встречались норвежцы, работавшие на расчистке развалин небольшими группами. Мне они запомнились какими-то настороженными, правда, и мы не проявляли желания с ними разговаривать. Киркенес на меня не произвел большого впечатления, очень небольшой городок, ни одного примечательного места я не запомнил. Запомнилась только хорошая осенняя погода, когда мы туда пришли. Иногда погода резко менялась, с моря дул порывистый ветер, над заливом нависали тучи, несло мокрый снег. Вот в такую-то погоду мы и получили приказ--следовать в рейс с баржей на один из бывших опорных пунктов военно-морской базы. Так как плавание должно было проходить в момент малой воды, а в фиорде хотя и был протраленный фарватер, но существовала минная опасность, с нами в рейс отрядили два катерных тральщика. Они шли впереди нас и протраливали фарватер. По настроению нашего командования мы понимали, что рейс был очень опасным; но приказ есть приказ, хотя мы и сомневались, была ли в этом необходимость. На верхнем мостике собрались все, кому положено тут быть. Капитан Власов Николай Савватьевич ежился в своем меховом полупальто, ежеминутно поднося к глазам бинокль, смотрел вслед идущим с тралом КТЩ. Чувствовалось его волнение, так как и фиорд был не знакомым для плавания, да и погода не благоприятствовала, вот-вот мог накрыть заряд и тогда можно потерять ориентировку и идущие впереди КТЩ. Старпом Афонин Андрей Федорович в неизменной своей черной шинели следил, чтобы рулевой не отвлекался и точно держал по курсу, время от времени сам заглядывал на картушку компаса. Тут же был и второй штурман Елисеев Григорий Кириллович, фактически это была его вахта, но сложность обстановки требовала, чтобы на мостике находились все, имеющие отношение к судовождению, а может быть, тут проявлялось, чувство солидарности- — в трудной обстановке находиться всем вместе. На руле стоял я, крепко держась за рукоятки штурвала и широко расставив ноги. Судно плохо слушалось руля, так как шли мы умеренным ходом, да на буксире рыскала во все стороны порожняя баржа. Оба штурмана с неудовольствием посматривали на меня, а я изо всех сил старался держать судно в кильватерной струе тральщиков, но это мне плохо удавалось. На мостике, облокотившись на реллинги и кутаясь в бушлат, стоял и наш сигнальщик Валя (я не запомнил его фамилии, так как его все звали просто по имени). Он был моложе всех нас, да и ростом очень невелик. Прибыл он в состав нашего экипажа в Мурманске вместе с машинистом и кочегаром, все они были работниками Отдела вспомогательных судов и гаваней Северного флота (ОВСГ). Валя вроде бы числился у нас юнгой, но выполнял роль сигнальщика, так как окончил школу юнг по специальности рулевых. Он быстро освоился в экипаже — и оказался хорошим товарищем, хотя детства в нем было значительно-больше, чем у нас. Он участвовал вместе с нами во всех работах, хотя был освобожден от вахт и состоял, как говорится, при капитане. К тринадцати часам на мостике появился мой напарник по вахте-матрос Кондратьев и сменил меня. Я был на мостике в ватнике, но достаточно продрог на ветру и с удовольствием скатился по трапам вниз и заскочил погреться в носовой кубрик, где мы, матросы и кочегары, размещались. На своей верхней койке лежал Володя Попов, еще один наш матрос, мой ровесник, и читал книгу. Он отложил книгу, спросил меня, что там наверху. Всего минут десять я пробыл в кубрике и вдруг раздался дребезжащий звук взрыва. Я мигом выскочил на палубу. Оказалось, что в трале у КТЩ взорвалась вытраленная мина. Издалека было видно, что оба тральщика на плаву. Нам просигналили флажным семафором, чтобы мы застопорили ход и легли в дрейф. Об отдаче якоря не могло быть речи, так как под килем была большая глубина, но это было мое предположение. На мостике второй штурман брал пеленги. Капитан и старпом в бинокли рассматривали, что делалось на тральщиках. Вроде бы у них взрывом повредило трал и они устраняли неисправность. Валя тоже смотрел в сторону тральщиков, из-за отворотов его-бушлата торчали флажки. Я спустился на палубу, почти вся наша команда собралась на палубе с правого борта, ближе к надстройке около машинного капа. С правого борта быстро стали спускать шлюпку, и вот она уже закачалась на волнах. С мостика увидели, что от взрыва мины недалеке от тральщиков всплыло много рыбы и, как видно, от капитана последовало распоряжение собрать рыбу на ужин, а то и впрок. В шлюпку уселись старпом Андрей Федорович, боцман Павел Гусев и матрос Смирнов. Боцман и матрос быстро разобрали весла, старпом сел на руль, и шлюпка стала удаляться в сторону тральщиков. Около борта нашего судна тоже стали появляться отдельные всплывшие кверху белым брюхом рыбины - треска и сайда. Мы начали вылавливать их. Появилась и селедка, тут уже потребовались ведра. На привальном брусе с правого борта ведром черпал рыбу второй механик Фохт Юрий Густавович. Одет он был налегке — в одной хлопчатобумажной серой робе и ботинках на босу ногу, он был на вахте и, увидев всплывшую рыбу, не вытерпел, выскочил из машины и принялся черпать рыбу. Он передавал ведро с рыбой мне, а я ее либо вываливал на палубу, либо высыпал в кастрюлю, которую подносила повариха. Тут же собирала с палубы рыбу буфетчица. В дверях кочегарки на решетках, опершись о косяк двери, с неизменной своей трубочкой во рту стоял старший механик Парфенов Михаил Павлович. На голове у него была надета также неизменная при нем морская фуражка-мичманка с красным совторгфлотовским вымпелом на околыше. Тут же, засунув руки в карманы зеленой робы, накинутой прямо на тельняшку, стоял Володя Попов и смотрел, как мы вылавливали рыбу из-за борта. Постояв на ветру некоторое время, он ушел в кубрик вместе с поварихой, которая также была одета легко и, видно, побежала на камбуз погреться. На корме на деревянном банкете стоял второй штурман и наблюдал за баржей. На мостике оставались только трое: капитан, матрос Кондратьев и сигнальщик Валя. В кочегарке орудовал своими кочегарскими принадлежностями Саша Ядовин. Он только один раз показался на палубе, осмотрелся и снова нырнул в свою кочегарку к топкам. Время шло, и надо было сменять Кондратьева. Я приоткрыл одну из крышек машинного капа и взглянул на часы, висевшие на переборке машинного отделения. Было четырнадцать часов без пяти минут. Я отошел от капа, рассчитывая через пару минут подняться на мостик. И тут вдруг ногами почувствовал сильнейший толчок, я не устоял на ногах и повалился на палубу и только тогда услышал взрыв и увидел взметнувшийся над мостиком огромный черный водяной столб. Взрыв меня оглушил, и я вначале только слышал звон в ушах и странную тишину, но я сразу же понял, что произошло, и сразу же сориентировался, когда увидел, что на меня скользит бухта стального буксирного троса, а корма стала медленно задираться вверх. Я быстро вскочил, перемахнул через фальшборт на привальный брус и, держась за планширь, выбрался на плетеный кормовой кранец. Думать было некогда, корма все выше поднималась над водой, и я сиганул в воду с единственной мыслью-как можно быстрее отплыть от судна, чтобы не засосало в воронку. Еще на кранце я сбросил с себя ватник и, отчаянно работая руками, саженками отплывал от судна. Оглянувшись, я увидел только трубу да за ней на гафеле развевающийся темно-синий военно-морской флаг. Приподнятая корма с проворачивающимся винтом медленно уходила в воду. Невдалеке на волнах качалась баржа, ее мотало как ваньку-встаньку, оттуда мне кричали и махали руками. В нескольких метрах от себя я увидел плывущего к барже второго механика Фохта, мы даже перекинулись с ним какими-то словами. Я подумал, что баржа тоже может подорваться на мине и что лучше плыть к берегу. Но берег был все-таки далеко, да и в волнах тяжело было держаться на воде, когда оказывался на подошве волны, то видел только небо, и я повернул к барже. С баржи молча наблюдали за мной и, когда я подплыл, бросили конец и вытащили меня на палубу. Следующим поднялся на палубу Юрий Густавович. С меня стянули сапоги, ватные штаны, и я спустился в кубрик, где было тепло от горячей печки. И только тут меня стал одолевать озноб и я осознал случившееся. Позднее спасшихся прибавилось, к борту баржи подошла наша шлюпка и доставила с места гибели судна второго штурмана Елисеева и буфетчицу Истомину. От нашего небольшого экипажа чудом уцелело восемь человек. Это те трое, кто был на шлюпке-старпом Афонин, боцман Гусев и матрос Смирнов. На их глазах "Муссон" уходил в воду. Они поспешили к месту гибели, где среди плавающих предметов обнаружили и вытащили из воды в шлюпку второго штурмана Елисеева и буфетчицу Истомину. Второй механик Фохт, как и я, сам добрался до баржи. Остался в живых и кочегар Валицкий, который не пошел с нами в этот рейс, так как стармех отправил его на берег собирать трофейные инструменты. Погибли девять человек и среди них все, кто оставался на верхнем мостике-капитан Власов, матрос Кондратьев, сигнальщик Валя. Остался в кочегарке Саша Ядовин. Не мог, как видно, выбраться и стармех Парфенов. Остались в носовых помещениях матрос Володя Попов и повариха Наталья Малышева. Уже после взрыва я видел бегущего на корму машиниста, а вот про кочегара не помню, где он был в тот момент. Оба они, и машинист, и кочегар, прибывшие к нам в Мурманске, погибли. На следующий день нам сообщили, что на берег в районе взрыва выбросило два трупа. Я с Андреем Федоровичем, был и еще кто-то, долго шли по урезу воды, пока не наткнулись на вытащенные на песок тела нашего капитана и сигнальщика. Оба они были в той же одежде, в которой я видел их в последний раз на мостике "Муссона", трупы были распухшими. Мы их доставили в порт. Вот так закончил свои плавания буксирный пароход "Муссон" под военным номером "М-39", окончательно затонувший в водах Ярфиорда недалеко от норвежского города Киркенес. Первый раз он тонул в Кандалакшском заливе, второй раз на Экономии в устье Северной Двины. Дважды его поднимали и он продолжал свои плавания, а здесь уже было его последнее пристанище. "Муссон" погиб, а оставшуюся команду как ветром разнесло. На военной машине отправили нескольких человек, в том числе и меня, в Лиинахамари. В кузов мы погрузили и капитана с сигнальщиком, а потом похоронили их в одной могиле и на месте захоронения оставили надпись. В порту я увидел стоящий у причала п/х "Спартак" и в надежде переночевать на нем поднялся на борт и встретил Юру Терентьева, с которым в сорок втором году мы плавали на п/х "Лахта". Оказалось, что капитан на "Спартаке" его отец, а он здесь третьим помощником. Юра затащил меня в капитанскую каюту, где я поведал им о своих скитаниях. Они шли в Мурманск и взяли меня с собой. Из вещей у меня ничего не было. Еще в Киркенесе кто-то мне дал брюки, ботинки и бушлат. Из документов--одна справка, подписанная капитаном 2-го ранга Митрофановым о том, что я являюсь сотрудником Отдела вспомогательных судов и гаваней Северного флота. Эта справка сохранилась у меня до сих пор, датирована она 21-м ноября 1944 года. А "Муссон" погиб 15 ноября. Устроился я в каюте у Юры на диване. На палубе погрохатывали лебедки, матросы устанавливали полубимсы, лючинами закрывали трюмы, на люки натягивали брезенты. В ночь мы и отплыли из Лиинахамари на Мурманск. Плавания в этот период были в этих районах очень опасными из-за немецких подводных лодок, которые подкарауливали наши суда у выходов из фиордов и не брезговали никакой добычей. Но мы на этот раз проскочили удачно, нам предстоял относительно далекий рейс вокруг полуостровов Средний и Рыбачий, но все закончилось хорошо. И вот уже мы идем Кольским заливом. Снова вижу знакомые места, от которых уходили мы всего два месяца назад. Но тогда, хотя и была осень, нас провожала прекрасная погода. А сейчас нас встречали неприветливые заснеженные сопки, промозглый ветер и осенние сумерки. Отшвартовались мы у Каботажной пристани. В Мурманске я пробыл недолго, всего один день. В военном порту явился я к начальнику ОВСГ, но видно, здесь я был не нужен никому, мне прямо заявили, что судно архангельское и поезжайте откуда прибыли. В штабе получил я проездные документы и поездом выехал на Архангельск. В Архангельсле я был уже 28 ноября и, заявившись домой, наделал переполоху и своим видом удивил и перепугал маму, особенно когда сообщил, что "Муссон" наш погиб. Явился я в отдел кадров пароходства на следующий день и сообщил о своем прибытии. Сразу же меня повели к начальнику пароходства Новикову, которому в присутствии еще двух-трех каких-то начальников я обстоятельно доложил о гибели "Муссона" и части его экипажа, рассказал и о гибели капитана Власова, который приходился начальнику пароходства тестем Меня поставили в резерв, а спустя некоторое время, где-то в середине декабря, я уже ехал поездом в" составе команды капитана В. О Закаржевского в Ленинград на приемку финских судов. Постукивали колеса на стыках рельсов, поезд из Архангельска уносил меня в неизвестную, подаренную судьбой жизнь.
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

"Муссон"(М-39), рейдовый буксир

Сообщение [ Леспромхоз ] » 04 Март 2012 10:00

Рейдовый буксир М-39 б. "Муссон", (моб.22.06.1941-20.11.1941; моб.вторично 31.08.1944-15.11.1944)
Подорвался на мине 15 ноября 1944 г. в Ярфиорде.
Погибли 9 человек:
(по публикации Харитонова В.П.)

    1. Власов Николай Савватьевич, капитан М-39
    2. Кондратьев Петр Степанович, матрос, (из Карелии)
    3. Попов Владимир Егорович, матрос
    4. Малышева Наталья Филипповна, повар
    5. Власов Петр Никанорович,кочегар
    6. Ядовин Александр Васильевич, кочегар (из Мурманска), ОВСГ СФ
    7. Быковский Мечислав Иванович, машинист (из Мурманска), ОВСГ СФ
    8. Парфенов Михаил Павлович, старший механик
    9. Захаров Дмитрий Александрович, матрос
    ?. Валентин ??, сигнальщик (из Мурманска), ОВСГ СФ
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск

"Муссон"(М-39), рейдовый буксир

Сообщение [ Леспромхоз ] » 04 Март 2012 10:05

© Сомкин А. Мы помним вас… Архангельск, изд-во «Родина Ломоносова», 1995 г.
 079.jpg
 086.jpg

 080.jpg
 081.jpg
 082.jpg

 083.jpg
 084.jpg
 085.jpg
Аватара пользователя
[ Леспромхоз ]
Редактор
Редактор
 
Сообщения: 10685
Зарегистрирован: 02 Июль 2007 00:17
Откуда: Петрозаводск


Вернуться в Потери кораблей и судов в Арктике во время Великой Отечественной Войны 1941-1945



Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и гости: 2

Керамическая плитка Нижний НовгородПластиковые ПВХ панели Нижний НовгородБиотуалеты Нижний НовгородМинеральные удобрения