В то время, когда шла подготовка судна к плаванию, ледовая обстановка в районе мыса Северного претерпела значительные изменения. Первые существенные признаки потепления появились примерно в середине мая. Так, на
[113]
А днем 25 мая, при слабом восточном ветре и температуре наружного воздуха около —10°С, внезапно образовалась во льду около судна трещина шириной около 75— 100 мм. Она шла от майны, находившейся в кормовой части судна, по направлению к западу, примерно на расстояний 500 м, затем трещина несколько изменяла свое направление и шла на северо-восток, распространяясь до кромки берегового припая, находящегося в 8—10 милях от места зимовки «Ставрополя» {1}.
В тот день, когда образовалась столь значительная трещина на большом пространстве ледового покрова около мыса Северного, я вместе с чукчей Анчо из селения Рыркайпий находился на кромке берегового припая, Зачастую в субботу после окончания судовых работ {2} я отправлялся вести наблюдение за льдами и их сжатием, которое происходило мористее от «Ставрополя». До района происходивших сжатий льда надо было добираться на санной упряжке. Поэтому я приходил на мыс Северный и при содействии заведующего факторией Д. Н. Мирошниченко нанимал собачью упряжку и на ночь с субботы на воскресенье вместе с каюром-чукчей отправлялся к кромке берегового припая. Меня интересовала обстановка и условия, при которых происходит сжатие, что, конечно, имело немаловажное значение в кораблестроении. Отправившись в ночь с 24 на 25 мая с мыса Северного к кромке льда, мы
{1} Отчет капитана «Ставрополя» Алексеева Г. М., с. 152; Дневник Дубравина А. И., с. 363.
{2} Расписание работ на «Ставрополе» было составлено из расчета семидневки. В субботу работы заканчивались в 14 часов, воскресенье было выходным днем. — А. Д.
[114]
Аналогичный барьер наблюдался нами во время санной поездки в апреле того же года около мыса Якан.
Я с моим спутником Анчо решил рискнуть и выйти за кромку льдов в море. И только мы отошли от отвесной стены ледяного барьера, как вдруг в отдалении раздался, сначала шуршащий, а затем громовой звук. Дословно в моем дневнике записано: «...точно миллионы тонн тонкого, зеркального льда ломаются на мелкие куски».
Внезапно перед нами появилась трещина в молодом льду, которую мы, не успев сдержать собачью упряжку, переехали. Но тут же остановились, чтобы осмотреться. Перед нами медленно раскачивались два края льдины. А через несколько минут обнаружили, что расстояние между льдинами быстро увеличивается. Ехать дальше было рискованно, и мы перешли на береговую сторону льда и начали отходить к барьеру. Вдоль барьера пока было спокойно. Немного выждав, мы подошли к большому, только что образовавшемуся торосу, где льдины встали на ребро. Общая высота тороса, с льдин которого еще стекала вода, достигала около 10 метров. Я попросил Анчо взойти на торос и сделал фотографию.
Примерно на расстоянии километра от нас мы увидели прогалину. Быстро направились к ней, чтобы ознакомиться с характером льдов в зоне полыней. Лед, по которому мы шли, был плоский. На нем оказались следы медведя, которые направлялись к прогалине. Соблюдая осторожность, чтобы не провалиться под лед, я вышел несколько вперед.
[115]
Перед нами и на всем видимом пространстве от нас выросли гряды совершенно свежих, идущих параллельно друг другу бело-голубых торосов. Было ясно, что началась подвижка льдов, охватившая огромное пространство, хотя около нас было еще совершенно тихо. И в этой казавшейся тишине была какая-то торжественность. Ее нарушали лишь капли воды, стекавшие с верхних льдин торосов. Несколько мгновений мы стояли молча, восхищенные открывшейся перед нами панорамой безмолвных льдов, озаряемых ярким полярным солнцем. Но вот с северо-востока неожиданно подул ветер — признак повторного сжатия льдов. Мы начали быстро отходить к барьеру. Вскоре вновь раздался громовой раскат, затем шуршание, и льды начали опять громоздиться.
Мы поднялись на самую высокую льдину барьера, где закрепили упряжку, и стали наблюдать, как голубые квадраты льда то поднимались, то слетали с вершин торосов и, трескаясь, отскакивали в стороны. И тут мы увидели, что прогалина, к которой мы подходили, теперь сомкнулась, а плоский лед, на котором мы еще совсем недавно стояли, начал подниматься и разрушаться. Хорошо был виден на льду медвежий след, а также и наши следы на тонкой снеговой корке льда. На вершине барьера мы были в полной безопасности, и всего лишь 400—500 метров отделяло нас от места, где происходило торошение льда, которое то усиливалось, то ослабевало. Так продолжалось в течение часа. Наконец все стихло. И мы, не спавшие всю ночь, уставшие от ходьбы, уснули, сидя на нарте. Собаки, свернувшись в клубок, легли вокруг нас.
Однако примерно через час нас разбудил громовой раскат и последовавшие за ним шуршание и торошение льда. Огромные плоские глыбы снова громоздились друг на друга. Они обламывались и с шумом отлетали в стороны и распадались на мелкие глыбы. Но вскоре опять все стихло,
[116]
Теперь наш путь пролегал за барьером недалеко от кромки льда. Было немного пасмурно к темновато. Мы успокоились, считая, что все трудное позади. Вдруг, совершенно неожиданно, две собаки с ходу провалились в широкую трещину, идущую от кромки в направлении к берегу.
В своем дневнике я нахожу следующую запись: «Трещина, шириной 1 м, высота льда около 2 м, внизу зловеще чернеет вода со снегом...». Семь собак с вожаком оказались по одну сторону трещины, а нарты по другую, в то время как две собаки висели на постромках в расщелине. Анчо быстро подскочил и вытащил собак. Постромки натянулись, и нарты, под сильным рывком собак, перескочили по другую сторону торосов. Мы остановились, осмотрели собак и, медленно, внимательно разглядывая путь впереди себя, двинулись вдоль трещины. Она простиралась, с различными искривлениями, по направлению к борту «Ставрополя».
Доехав до мыса Северного, я поблагодарил своего спутника за помощь и подарил ему несколько банок консервов с мясом и горохом, и мы распрощались. Отдохнув у Д. Н. Мирошниченко, я один отправился к «Ставрополю». Была ночь. Вдали, среди льдов, виднелся огонек на мачте судна. Дорогу я хорошо знал и мог найти среди различных нагромождений торосов.
Проведенные мною наблюдения помогли мне прийти к определенным выводам. Так, образование трещины среди льдов было первым предвестником весны. Наблюдаемое изменение в ледовом покрове было связано с целым рядом
[117]
В конце мая — первых числах июня происходило интенсивное таяние снега. Особенно оно было заметно в акватории, расположенной вокруг судна. Такое явление объяснялось тем, что корпус судна, его надстройки, а также уголь и шлак, разбросанные около судна, поглощали большое количество тепла, отчего снег и лед здесь быстрее таяли.
Бурное таяние снега около «Ставрополя» началось уже в первой декаде июня. Температура наружного воздуха 9 июня поднялась до плюс 10°С.
На льду, преимущественно молодом, появились сквозные отверстия. Лед покрылся огромными плесами пресной воды, которая в местах дыр во льду начала постепенно сходить, и лед всплыл, освободившись от тяжести снега и воды.
К концу второй декады июня весь снег растаял, благодаря чему началось таяние льда, непосредственно подверженного воздействию солнца.
Нельзя не отметить, что весьма благоприятным фактором, способствующим таянию снега и льда, являлся туман и дождь. Так, например, в июне было 12 дней с туманом и три дня с дождем. Средняя температура наружного воздуха на этот месяц составляла + 2°С, а минимальная достигала всего лишь —5°С.
Положительная температура воды в рассматриваемом месяце была только у самой поверхности ее. Далее на
[118]
За день до вскрытия льда, а именно 6 июля 1930 года, мне удалось, насколько было возможно, обследовать ледовую обстановку около «Ставрополя».
К сожалению, это было связано с трагическим происшествием. У одной из лагун, в 12 милях от мыса Северного, во время охоты на уток для снабжения экипажа случайным выстрелом был убит наш судовой пекарь А. Е. Козуб.
Со «Ставрополя» к месту столь печального события была направлена небольшая группа из семи человек, возглавляемая старшим помощником капитана Н. М. Мироновым. Необходимо было доставить тело погибшего А. Е. Козуба от места катастрофы на мыс Северный, где было решено предать его земле.
Дорога от «Ставрополя» до мыса Северного была сплошь покрыта водой тающего льда. Слои воды были сравнительно тонкими, но иногда встречались глубокие ямы, зачастую сквозные. Они хорошо были видны благодаря прозрачности воды. Местами, на границе тех или других массивов льда, тянулись глубокие щели и каналы, а иногда и небольшие протоки, также заполненные водой. Во время перехода у особо опасных мест мы пользовались длинными досками. Кроме того, мы тащили с собой сани, на которых лежали доски для гроба, брезент и носилки.
На обратном пути к исходу того же дня мы встретили большое разводье у «Ставрополя». Это разводье образовалось из той же трещины, что была описана выше, и прогалины, которая шла от кормы нашего судна к кромке льда. Теперь нам пришлось переправляться от края разводья на льдине к борту «Ставрополя».
Было совершенно ясно, что вскрытие льда должно начаться в ближайшие дни.
По опыту зимовки ряда судов в прошлые годы вскры-
[119]
Вскрытие льда у «Ставрополя» произошло 7 июля 1930 года. В моем дневнике по этому поводу записано: «Сегодня первые передвижки льдов. Это началось так: в 8 часов 40 минут у правого борта послышался треск льда и шум пенящейся воды. Одновременно судно немного накренилось сначала на левый, потом на правый борт. У правого борта обломалась льдина вдоль по всей длине».
Вскоре после вскрытия льда судно сильным северо-западным ветром развернуло параллельно берегу. Оно стало дрейфовать и было прижато к кромке льда.
Когда же судно начало продвигаться своим ходом, то ледяная чаша, облегающая подводную часть корпуса, стала интенсивно разрушаться и ее части всплывали на поверхность воды.
Приняв на борт группу экипажа, возвратившуюся с похорон А. Е. Козуба, и еще четверо чукчей из Рыркайпия, «Ставрополь» дал ход и вскоре ошвартовался у льдины, в трех милях к западу от мыса Северного.
В течение нескольких дней мы находились у мыса Северного, где также стояла, маневрируя во льдах, шхуна «Нанук».
Дальнейшее наше продвижение на восток оказалось возможным совместно со шхуной «Нанук» лишь тогда, когда появились «слабины» в ледовом покрове.
Так произошло вскрытие льда и окончилась зимовка «Ставрополя».
[120]