Парень в ситцевой рубахе постоял еще минуту так же прямо и безмолвно. Потом он медленно повернулся.
— Ну, смотри. Стукнешь хвостом, все-равно тебе каюк...
Китайские хибарки стояли в мокром, вязком песке ничем не огороженные, без улиц и без дворов. Человек пошел к товарным вагонам, напрямик.
— Пропился, дурак, — равнодушно подумал прохожий.
Дело было привычное.
Человек нырнул под вагон. С другой стороны состава поднимался забор, отделявший территорию порта от города. Человек быстро сдвинул тяжелую доску и пролез в отверстие. Он огляделся, Его никто не заметил. Веснущатое лицо его чуть посветлело: в порт можно было пройти только с пропуском ГПУ.
Он не торопясь пошел вдоль вагонов. Красивый голландский «купец» стоял у причальной линии. Ритмично рокотали лебедой. Стрелы медленно плыли в воздухе, неся ровные тюки с хлопком. Грузчики, по двое, легко, одной рукой, откатывали груз по роликам прямо в вагоны. С другой стороны стенки стояли два промысловых бота. Он подошел к ним, спросил, не берут ли матросов.
— Проваливай, — ответил вахтенный.
Маленький бледный человек, проходивший мимо, снял с плеча сундучок и остановился.
— Сука паршивая... Ах, сука! — сказал он.
Парень в черной рубашке не сразу решил, кого выругать раньше.
— Ты это о ком?
— Уволили товарищ. На целый год нанялся. Вот видишь с того края шхуна. Уволили.
И кок рассказал длинную историю о тоске, о женщине и о пропавшем жалованьи...
Капитан Светешников одевался в своей каюте, чтобы итти в город, в союз пищевиков. Он волновался: в Мурманске не было безработных. Кого соблазнишь итти в полярное плавание, в пустыню?
— На «Метели»! — раздался за бортом густой незнакомой окрик.
Капитан Светешников вышел. Ветер усиливался. «Вот бы сейчас! »—
подумал капитан. На палубе стоял крепкий человек в одной рубашке.
— Вы будете товарищ командир? — сразу спросил он.
— Ну? — ответил капитан Светешников.
Бритое корявое лицо ему понравилось: такой, в случае чего, не струсит...
— Я слышал, вам кок требуется?
Капитан Светешников едва выдержал радостный удар сердца.
— Ты кто будешь?
— Я, собственно, с салотопного... но могу и коком.
— С салотопного? И со зверем знаешь, как обращаться?
— Семь лет работаю. Как же! С самого голоду переселился.
— Ну, берись, делай пробный, — решительно сказал капитан Светешников. Он улыбнулся. — Как фамилия?
— Печонкин, Матвей Кириллов.
Пробный обед Печонкина понравился. Работал Печонкин быстро. Этот сильный здоровый человек казался хорошей находкой после прежнею кока.
— Ладно, — похвалил Светешников. — Жалованье: сто. Может быть прибавлю. Только выходим сегодня же.
— А мне хоть сейчас, — ответил Печонкин.
Он вдруг в упор взглянул в глаза капитана.
— Прозодежду дадите?.. Жена у меня стерва. Не хочу к ней итти. А? Капитан Светешников помолчал... «Подозрительно... конечно, конечно», — шла мысль... — «А, чорт с ним! Дело важнее! ».
— Дам, — сказал он вслух... — Только вот что, понизил он голос, — в случае чего, будет проверка, говори, что ты Стружкин. Так первого кока звали. Понимаешь? Стружкин.
— По гpoб жизни... -— забормотал Печонкин.
— Дело важнее людей, — сказал капитан Светешников в сторону. — Все в порядке.
Ветер непрерывно рос.
***
Шхуна «Метель» снялась со швартов в 14 часов 26 сентября. Мотор работал исправно. Шхуна шла в спокойном канале Кольского залива со скоростью около пяти узлов. В кают-компании, похожей больше на будку дежурного сторожа, собрался комсостав шхуны — капитан Ларсен, инструктор, нанятый до конца навигации, штурман Козицын (он же радист экспедиции) и механик Ермил Щепеткин, — странный, жидкий, но знающий человек. Капитан Светешников был на вахте. Лампочка (патрон «сван») ярко освещала каюту. Переборки и подволок были выкрашены белой масляной краской. Чугунный камелек излучал комнатное тепло. Печонкин принес большую банку аргентинского мяса и свежий хлеб. В центре квадратного стола появилась бутылка с коньяком. Пришел гарпунер Прозоровский, мезенский помор, любитель шахмат. Он поставил доску на угол стола, рядом с Ларсеном.
— All right.
Норвежец не говорил по-русски. Он мог объясняться только с капитаном Светешниковым, говорившим на ломаном английском языке. Шахматы были поняты без языка. Седые головы склонились над полем сражения. Помор и норвежец почему-то походили друг на друга: черты лица у них были различны, но щеки одинаково хорошо выбриты, под колючими усами торчали трубки, и пальцы рук были также изуродованы на тюленьих промыслах. Ларсен проиграл.
— О-о, опять, опять! — закричал он.
Прозоровский совсем по-детски рассмеялся: так было приятно, что законы игры одни и те же и что он обыграл норвежца.
— Это тебе, отечь, не тюленя у нас красть, — вслух, без злобы, сказал он.
К началу третьей партии они ощутили первый ясный, плавный подъем и такой же плавный и беззвучный спуск. Партия затянулась. Они едва смогли кончить, ее. Фигурки стали падать: океанская волна шла в залив.
Козицин одел шубу и вышел на вахту. Наступала ночь. Пологие волны простирались от берега до берега. Они поднимали шхуну легко, как пену. Только по высоте прибоя у серых скал можно было определить их силу. Ровный, как по лекалу выведенный, мыс темнел впереди. Капитан Светешников долго не уходил с палубы.
— Океан...
Память воскрешала образы многих морей и многих походов. Капитан Светешников выпрямился: здесь, на этом корабле, он был первым, он не зависел... он...
Мысль обрывалась, словно подхваченная ветром. Капитан Светешников определился по маяку и, взяв прямой курс к проливу «Маточкин Шар», передал вахту Козицыну.
Шхуна пошла в полветра. Козицын велел поставить паруса. Ритм тяжелых всплесков у форштевня ускорился. Козицын смотрел вперед, в те-
мень, и вниз на соленые пенящиеся волны, освещенные иллюминаторами... Так всегда, рядом с водой и ветром, вспомнишь об одиночестве.
Он думал: если бы она могла смотреть его глазами...
Утром 2-го октября шхуна «Метель» достигла берегов «Новой Земли».
У входа в «Маточкин Шар» встретилось описное судно «Мойва», шедшее в Архангельск. Капитан Светешников узнал, что никаких других судов ни в Карском море, ни в проливе больше не осталось. Надо было торопиться; но дни стояли ясные, дули мягкие ветры южного сектора, бухты вскипали от всплесков белух, уходивших на зиму из Карского моря в Баренцево. Шхуна «Метель» в три дня взяла 52 дельфина. Капитан Светешников был доволен: он оправдал расходы. Из радио-станции «Маточкин Шар» он послал радиограмму и получил в ответ длинное приветствие треста. 9-го октября в 11 часов «Метель» вошла в Карское море.
VI.
— Где же продолжение?
— Если бы «продолжение» было, тогда о чем было бы говорить? Рассказ был бы написан.
Мы рассмеялись.
— Все-таки, чем же кончилось?
— Ага! Интересно?
Тимофей повел плечами. Сознаться казалось ему «не солидным», что-ли. Увлечение вымыслом вредит в наши дни. Я продолжал рассказ вслух, — может быть больше для самого себя.
— Что могло случиться с «Метелью» при стечении всех этих обстоятельств?.. Ты знаешь, стоило ветру перемениться, подул норд, и температура сразу упала до — 8-9 С. Появилась шуга. На другой день после выхода из Матшара «Метель» встретила тяжелые льды. Проходив по равным направлениям еще двое суток, капитан Светешников, маневрируя в полыньях, приблизился, все же, к острову Белому. Но неожиданно у мотора лопнул маховик.
Такой же случай, кстати, был и на шхуне «Профессор Б. Житков». Осмотрев, после поломки, маховик одного из моторов, механик обнаружил много трещин, тщательно зашпаклеванных и закрашенных прочным лаком.
Эту сцену с мотором можно расписать очень здорово. Гремят льды. Горят северные сияния. Мотор останавливается. Бледный, испачканный мазутам механик врывается в кают-компанию. Капитан Ларсен клянется, что он тут не при чем. Печонкин, разжигая команду, «матевирует» его из матери в мать... Словом, здесь легко применить все наиболее эффектные приемы современной беллетристики.
Капитан Светешников пробует, разумеется, пройти на парусах; но скоро льды сжало. Барабаня в круглые обводы шхуны, льдины набиваются под корпус. Льды смерзаются. Шхуна захвачена в ледяной плен. Взяв дважды высоту по Полярной звезде, штурман Козицын узнает, что ледяное поле, на котором стоит шхуна, дрейфует к северу.
Козицын составил проект радиограммы и принес на подпись Светешникову.
— Что? — неожиданно вскипел капитан. — Вы знаете, что произойдет, если послать эту радиограмму?
—... Но мы обязаны сообщить то, что есть! — также повысил голос штурман.
— Да, да! — перебил Светешников. — Трест пожалел десяти тысяч, чтобы снабдить нас, как следует Но вы знаете, стоит разгласить, что
мы дрейфуем, как «Святая Анна» и трест немедленно пошлет за нами мощнейший ледокол. Это обойдется в сотню тысяч... Нет, я этого не допущу!..
И капитан Светешников заставил штурмана передать по радио, что шхуна встала на зимовку у западного берега полуострова Я-Мала и что экспедиции не угрожает никакой опасности...
Штурман Козицын рано ушел из кают-компании и заперся в своей каюте. Он лег на койку, покрытую кошмой, и закрыл глаза. Лицо его горело от скрываемою волнения. В каюте было холодно. Капитан Светешников распорядился экономить, уголь. Рядом с подушкой штурмана, на деревянной переборке, висела фотография молодой женщины. Лицо ее было матовым и ровным, губы полные и чувственные. Штурман Козицын недавно женился. Он видел ее — веселую, черноволосую, вспыхивающую. Она развелась для него с мужем. Козицын ушел в полярное плавание, уступая ей, чтобы заработать и пожить потом, месяца два, где-нибудь в Сухуме, на берегу Черного моря. Он нанялся только на лето, рассчитывая вернуться с «Карской» или с одним из мелких судов — «Убеко-Сибири».
— «Как было бы хорошо с ней на юге! ».
Штурман Козицын знал, что капитан Светешников разошелся с женой. Для него полярная зимовка будет, напротив, хорошей лечебницей. Капитан успокоится, забудет, вернется обновленным, в то время, как он...
Козицын вскочил, поднимая кулаки. Целый год! Нет, она не выдержит. Он ясно увидел, как она «изменит» ему. И он даже не мог ощутить спасительного раздражения: на ее месте он поступил бы так же...
***
... — А, впрочем, стоит ли вести рассказ в этом духе? Здесь лучше просто вспомнить историю шхуны «Святая Анна».
— Вот, вот, — сказал Тимофей. — Капитан Шимков часто говорил об этом; но я как-то не расспрашивал. Расскажи подробнее!
— Хорошо... Удивительна все-таки история экспедиции. «Как начнется, так и кончится»... После первой неудачи я в экспедиции на шхуне «Профессор Житков» не участвовал. Дальнейшие злоключения несложны. Весной этого года, чтобы наверстать потери, шхуна вышла на тюлений промысел в Белое море. Там она потеряла винт. Винты оказались чугунными. Легкие норвежские боты расхаживали вокруг громоздкого сооружения, выхватывая добычу. Тупоносая грузовая шхуна (вернее, кажется, шхуна-барк), с плоскими бортами и слабым «ледяным поясом», была мало пригодна для полярного промысла. Норвежцы вежливо и насмешливо сообщали, в поучение «русской научной экспедиции»:
— Мы таких судов не строим...
Все-же, экспедиция взяла порядочный груз «кожи». Ухлопав выручку на новый ремонт осенью, опять очень поздно, шхуна вышла из Архангельска в Карское море. Поход прошел благополучно; но желание во что бы то ни стало отыграться, доканало экспедицию. Чтобы обеспечить возможность в следующем году раньше выйти на белуший промысел, экспедиция встала на зимовку в довольно открытом месте... Ну, ты знаешь, какие там в это время штормы. Шхуну сорвало с якорей. Она затонула, — получив пробоину, —на небольшой глубине...
Я долго вспоминал об этом крушении так, как будто я в нем участвовал.
* * *
Мы бросили якорь.
Моторы работали.
Ветер наваливался, как медведь.
Taк же, как в дни Себастьяна Кабота,
Можно воскреснуть и умереть.
Рифы.
Пробоина.
Рыжие скалы.
- Ветры, делайте Вашу игру!
Белые зубы злобно оскалил,
Пенной белухой, блеснувший бурун.
Льдины.
Лагуны.
Лежа у лага,
Линию лайды на пеленг беря,
Помню я, помню!
(Черная влага
И малиновая заря).
— Север! Почему меня снова влечет в это арктическое море? Я не знаю. Может быть потому, что там ярче звучит, в сравнении с внешними успехами, сила самых простых вещей: здоровья, ласки, любви... Что тебя влечет на север, Тимофей?
Он повернул ко мне холодные глаза.
— Меня? — переспросил он. — Ты же знаешь: неисследованность.
VII.
В 1912 году, получив, — как говорится в официальных источниках, — одиннадцатимесячный отпуск, лейтенант Брусилов купил в Англии старое, но прочное еще судно «Pandora» и переименовал его в «Cв. Анну»... Святые были в ходу у полярных моряков того времени.
Интересно было бы проследить «судьбу» шхуны «Cв. Анна». Она была построена в 1867 году и называлась сначала: «Newport», затем «Blancathra» и «Pandora II». На «Blancathra» капитан Виггинс ходил в устье Енисея. В каких морях плавала она еще? Может быть вовсе не одна трагедия оставила скрытые следы в ее деревянном теле, прежде чем шхуна пропала без вести в дрейфующих полярных льдах?
Брусилов хотел пройти вдоль берегов Сибири, из Атлантического океана в Тихий, Северным Морским Путем, занимаясь во время плавания охотой за моржами, тюленями, белухами и белыми медведями. Команду он нанял на переход от Александровска до Владивостока. В середине сентября 1912 года «Cв. Анна» вошла, через самый южный пролив — Югорский Шар, в Карское море...
Скоро мы откроем пассажирское сообщение Северным Морским Путем для увеселительных прогулок и свадебных путешествий. Страх уступает перед знанием. Достаточно было изучить распределение льдов в Карском море, поставить несколько радиостанций и полярная романтика превратилась в коммерческие будни... Но до сих пор еще среди северных людей встречаются старые дилетанты, которые сеют панику, вспоминая недавние были.
Я открыл том «Записок по гидрографии» за 1914 год.