Изображение
31 июля 2012 года исключен из Регистровой книги судов и готовится к утилизации атомный ледокол «Арктика».
Стоимость проекта уничтожения "Арктики" оценивается почти в два миллиарда рублей.
Мы выступаем с немыслимой для любого бюрократа идеей:
потратить эти деньги не на распиливание «Арктики», а на её сохранение в качестве музея.

Мы собираем подписи тех, кто знает «Арктику» и гордится ею.
Мы собираем голоса тех, кто не знает «Арктику», но хочет на ней побывать.
Мы собираем Ваши голоса:
http://arktika.polarpost.ru

Изображение Livejournal
Изображение Twitter
Изображение Facebook
Изображение группа "В контакте"
Изображение "Одноклассники"

Родзевич Н.Н. Советские самолеты в Арктике

 1.jpg
 3.jpg
 4.jpg
 5.jpg
Родзевич Н.Н. Советские самолеты в Арктике. Под ред. В.А. Попова. Обл. худ. О.О. Столь.
ОНТИ НКТП СССР, Гл.ред.авиационной литературы, М.-Л., 1935

В книге описываются экспедиции в Арктику с участием самолетов: экспедиция на Новую землю в 1925 г.; экспедиция "Советского Севера" в 1928 г. от Владивостока до Колючинской губы; экспедиция на остров Врангеля и полет до устья Лены вдоль побережья Сибири; экспедиция по розыскам американских летчиков Эйельсона и Борланда и по вывозке пассажиров с парохода „Ставрополь", затертого льдами у мыса Северного в 1929 г.
Книга рассчитана на массового читателя, написана живым и понятным языком и знакомит с героической работой советских летчиков по исследованию арктических областей.


Памяти пилота Леонида Порцель, безвременно погибшего на безлюдном берегу Карского моря,
посвящает автор свой скромный труд


Оглавление Стр.

Родзевич Н.Н. Советские самолеты в Арктике

 60.jpg
Авария "Советского Севера"
(по путевым заметкам)

13 августа. Сегодня около полудня мы сделали непредвиденную посадку. Миновав остров Св. Лаврентия, принадлежащий США, мы попали в полосу густого низового тумана-предвестника близкого льда. Временами туман прерывался, и тогда под нами чернели воды неприветливого Берингова моря. Близок был уже и Берингов пролив. Местами были видны чукотские байдары под парусами. Низко проносимся мы над ними, и видно, как струя воздуха от винтов захлестывает их примитивные паруса, за которые прячутся испуганные фигуры. Но мы не слышали выстрелов по самолету, о возможности которых нас предупредили еще в Николаевске.
Туман все сгущался, и лишь временами через его пелену просвечивала белая полоса прибоя у берега.
Изредка мелькали одинокие яранги и быстро скрывались в молоке тумана. Полет становился все более рискованным, так как уже не видно было скал и гор, высота которых здесь достигает до 1000 м и более. Глаза до боли впиваются и молоко тумана и стараются рассмотреть что-либо впереди.
Борода начальника, экспедиции, столь редко поднимающаяся над задней кабиной в хорошую погоду, сейчас все чаще подвергается порывам ветра, и глаза его напряженно стараются прорвать муть густого тумана, тянущегося из Берингова пролива.
Следуя береговой черте, временами видневшейся в тумане, мы сошли с компасного курса, и восстановить его теперь, при плохой видимости, становилось весьма трудным.
Взять чуть вправо — уйдешь в океан; взять еще правее — попадешь в Америку; взять влево — значит «вмазать» в горы,
[58]
 61.jpg
 62.jpg
Рука пилота но сходит с рукоятки управления мотором, каждую минуту готовая или выключить его, чтобы сесть, или дать полный газ, чтобы перескочить через какой-нибудь пик или вершину хребта.
Вдруг напряженные глаза замечают впереди потемнение тумана на высоте полета и выше, а потом посветление его вновь. Мгновенно осеняет мысль, что перед нами скала, имеющая высоту большую, чем высота нашего полета. Почти бессознательно жестами руки требую от пилотов немедленной посадки.
Замолкли моторы, выглянула голова Красинского, обеспокоенного обрывом их песни, засвистел ветер...
Облегченный вздох вырвался у всех, когда гидросамолет, посаженный опытной рукой, мягко заскользил по ряби воды.
Через несколько минут туман прорвало, и берега очистились. Мы убедились, что сели очень удачно и, главное, во-время. Еще одна-две минуты — и мы неминуемо «вмазались» бы в большую скалу, лежавшую прямо по нашему курсу; ее то тень мне посчастливилось проследить через туман.
Выяснилось, что мы находимся в начале залива Лаврентия, расположенного в 75 км на юг от мыса Дежнева. На южном берегу залива виднелись несколько недостроенных бараков и толпились люди, а на северном, у мыса Нуняма, был расположен чукотский поселок. На одном моторе подрулили мы к берегу, встали на якоря и, приветствуемые небольшой группой людей, вышли на широкую полосу гальки.
Здесь, под 67° северной широты, на побережье почти безлюдной Чукотки, стараниями Комитета Севера сооружалась в это время первая чукотская культбаза, имеющая своей целью оказание медицинской помощи чукчам и эскимосам и внедрение культуры в гущу отсталых северных народов. Культбаза будет иметь больницу, школу, клуб и радиостанцию. Значение ее чрезвычайно велико.
Приглашенные врачом Сахаровым, мы направились в барак медицинского персонала, где и разместились на ночлег. Вечером состоялся ужин, приготовленный из обычного северного ассортимента продуктов — различных консервов. До поздней ночи тянулась беседа. Колонисты удивлялись нашему мужеству, мы — ихнему.
Я считаю до сих пор, что для того, чтобы жить так, как жили тогда люди на этой культбазе: в глуши, оторванные круглый год от всего мира, — нужно иметь много мужества, настойчивости и терпения.
[59][60]
 63.jpg
Ценой этого мужества, громадной настойчивости и упорства сейчас чукотская культбаза достигла громадных успехов. Недавно эта культбаза праздновала свой пятилетний юбилей и подводила итоги своей работы.
Итоги эти для Чукотского полуострова исключительно отрадны. Созданы 5 школ, школа-интернат, больница, ветеринарный пункт, механическая мастерская и радиостанция, организован кооператив и открыта первая на Чукотке красная яранга.
За пять лет школы культбазы окончило 250 чел., а больница обслужила 14 000 больных. В условиях Чукотки, не имевшей до революции ни школ, ни врачей, это является крупнейшим достижением, показывающим повышение культурного уровня народов нашего крайнего севера.
При культбазе организован собаководческий питомник, который сейчас превратился в рассадник племенных породистых северных собак — ездовых и охотничьих.
Культбазой проделана громадная работа в области изучения края, языка чукчей и их быта.
Все это проделано в условиях почти полной оторванности ют остального мира, в условиях суровой природы Чукотки.
Поистине велико мужество работников базы, велик их энтузиазм.
Эти люди явились вестниками революции на Чукотке и своей работой произвели чудесное преображение края.
В светлую полярную ночь долго толпился народ на берегу, разглядывай металлическую птицу, мерно покачивающуюся на воде. Эскимос Эринг и чукча Брук всю ночь просидели у самолета, разговаривая и усиленно жестикулируя.
14 августа. Погода не предвещала ничего хорошего. От колонистов мы узнали, что пароход «Ставрополь», ушедший в Нижне-Колымск, затерт льдами вблизи мыса Северного. Весь этот день прошел в объяснениях устройства самолета. Нас посетили не только обитатели колонии, но и чукчи из близлежащих селений Яндагай и Нуняма. Многие приехавшие остались здесь до 15 числа, чтобы присутствовать при взлете гидросамолета.
15 августа. Мы решили стартовать. Смело можно сказать, что провожать «Советский Север» собралось все живое из бухты Лаврентия. И люди, и собаки, и даже равнодушные ко всему и привезенные сюда на мясо коровы — все столпились на берегу, и каждый по своему выражал нетерпение.
[61]
 64.jpg
— Прилетайте на будущий год за нами! — кричал врач, отравляющийся на зимовку на остров Врангеля.
— Николай Николаевич! Тверская улица, Абезгаус! — надрываясь, кричит женщина-врач Коган...
— Контакт переднему! — раздается команда Волынского, и в треске и вое заработавшего мотора тонут прощальные крики...
Чукча Брук, сидевший перед взлетом самолета на карачках, в момент взлета, как рассказывали нам после, всплеснул руками, крепко выругался по-русски и, исчерпав этим весь запас известных ему русских слов, побежал за самолетом по берегу залива.
Затем он долго сидел на камнях в глубокой задумчивости, посматривая туда, где скрылся самолет.
Мы взяли курс на Берингов пролив и, как только прошли залив Лаврентия, почувствовали суровое дыхание Северного Полярного моря. С севера тянулись гряды низкого тумана, одна за другой наступавшие на юг. Вскоре через тонкую пелену тумана забелели отдельные льдины, их становилось все больше и больше, и, наконец, мелко битый лед сплошной массой закрыл поверхность моря. Скрылся мыс Нуняма, засинели на востоке скалы мыса принца Уэльского и берег Аляски. А слева, как бы в устрашение нам, выплывал своими мрачными скалами, покрытыми пятнами снегов, мыс Дежнев — этот северо-восточный форпост Союза. Отделенный от берега узкой низменностью, он казался островом. Группу островов Диомид мы не видели из-за тумана.
Слева, от нас высились огромные, вековые скалы, совершенно неизученные и весьма неточно нанесенные на карты.
Огромные массы изверженных пород, пики, вывеянные неугомонными ветрами скалы, огромные осыпи валунов, сухие русла речек и местами желтая тундра с многочисленными лагунами и озерами представляли картину покоя.
Впереди мелькнула гладью вод лагуна, а за ней — необозримые пространства льда.
«Влево восемь, так держать», — пишу я пилоту, и, повинуясь немой команде, самолет берет курс на селение Дежнев и далее — к чукотскому селению Уэлен, расположенному на берегу моря.
Под нами бежит желтая тундра, тундровые ручьи и речки. Видна запряжка собак, несущаяся по кочкам тундры. Поворот, и нарта со всего разгона валится в речку.
[62]
 65.jpg
Вот и селение Уэлен. Вдоль широкого покрытого камнями берега раскинулись около 50 яранг и два русских дома. Опрокинутыми чайными чашками выглядят чукотские яранги. Поселок как бы вымер, и лишь масса собак мечется по берегу и, как видно, во всю авралит.
Низко проносимся мы над косой и плавно садимся в лагуне против поселка. В скором времени подошла байдара с представителем власти т. Мясниковым, аборигеном Чукотки т. Косыгиным, четырнадцать лет прожившим на берегах этой неприветливой страны, и с группой чукчей.
15 августа. Уэлен.
В Уэлене еще лето, и стоят ясные белые ночи.
С океана ползет туман, окутывая подошву Священной горы. День и ночь на ее вершине сидит дозорный чукча, высматривая моржей; а они идут с моря, направляясь на свое лежбище в районе мыса Ингоун, на запад от Уэлена.
Сверкают белыми животами белухи, по несколько раз в день бьют в небо фонтаны китов.
На берегу лагуны подпирает небо тонкая игла мачты бездействующей радиостанции. Столь необходимая здесь радиосвязь не налажена из-за неопытности радиста.
Уэлен — районный центр. Живут в нем несколько русских, около сотни чукчей и 30 эскимосов. РИК имеет даже пишущую машину — гордость Уэлена. В делах РИК броса-
[63]
 66.jpg
ется в глаза один документ — резолюция первого на берегу океана собрания женщин:

"Просим у белых людей, которые прогнали солнце-начальника (царя),
прислать нам своего шамана (доктора), потому что наши дети часто болеют,
просим прислать достаточно галет и хорошего материала на камлейки (женская одежда)"
.


Скучно, медленно тянется жизнь в Уэлене. Оживает она лишь во время охоты да во время стоянки парохода, раз в год посещающего северо-восточный мыс.
Разбиваются о гальку берега, обрушиваясь с грохотом курьерского поезда, саженные валы прибоя. Дует ветер, каждый час меняющий свое направление и имеющий скорость тайфуна, скрипит лед и с моря наступает туман.
Над вершиной Священной горы клубится туман, обволакивающий чукотское «кладбище».
Сюда, на вершину Священной горы, приносят чукчи своих раздетых покойников и оставляют их тут, не закапывая в землю. Очень быстро от покойника почти но остается следов -песцы и волки живо растаскивают трупы. Не брезгают покойниками и ездовые собаки.
На вершине горы растет жидкий кустарник, и на его голых ветвях можно видеть висящих чукотских идолов в виде
[64]
 67.jpg
татуированных лиц, выточенных из моржовой кости. Эти божки крутятся на вечном ветре, поворачиваясь в направлении всех пяти сторон света (по чукотскому счислению). Одни из божков именуется Ханендотлин, что означает полдень и свет.
На пригорке стоит низкая, похожая на огромный гриб-подберезовик яранга, моржовые шкуры которой, отставшие от остова, гулко хлопают по ветру, а обрывки прогнившей кожи временами издают звук, похожий на рокот барабана.
Собаки, дикие, с острыми ушами, возятся на алыке, привязанные к китовому усу, воткнутому в землю.
Хозяин яранги сидит на корточках у костра, и внимательно слушает веселые звуки польки, вырывающиеся из пасти новенького патефона, черная кожа которого и блеск никелированных частей вовсе не гармонируют с внутренним видом яранги и всего обихода.
Жена его, молодая женщина с черными волосами, возится по хозяйству. Несмотря на порывы холодного ветра и дождь,
[65]
 68.jpg
Проникающий через дырявую крышу яранги, она обнажена до пояса. Ее темное молодое упругое тело еще не изуродовано тяжелым физическим трудом.
При нашем входе глаза ее любопытно сверкнули, и на лице появилась улыбка, затем она, не обращая внимания на нас, продолжала доставать из большой зловонной ямы прошлогодние запасы капальхена {1}.
Рядом с женщиной, держась за ее меховую юбку, стоял чумазый мальчуган совершенно голый.
— Этги (вы пришли)? — спросил нас чукча.
— Да, мы пришли,— ответили мы.
Чукча посторонился, давая нам возможность подсесть к огню, и стал медленно набивать трубку. Мы долго беседовали.
Стояла белая ночь, солнце было высоко над горизонтам, с моря наступал туман. Председатель РИК рассказывал, какое впечатление произвел наш прилет на чукчей.
— Кель летит, Кель! {2} — кричали чукчи, когда издали заметили самолет.
Женщины и дети со страху попрятались в яранги. Но как только чукчи увидели, что мы обыкновенные люди, они окружили нас плотным кольцом, и удивлению и восторгу их не было конца. Целые сутки не уходил народ с берега и, сидя на корточках, разглядывал гидросамолет. Даже женщины и дети, осмелев, вылезли из своих берлог. Собаки обнюхивали нас. Какой-то до крайности обнаглевший пес вырвал у меня перчатку и всенародно сожрал ее.
16 августа. Попытка вылететь 16 числа успехом не увенчалась из-за тумана.
18 августа. В течение двух дней мы делали попытки улететь из Уэлена, но тяжелые льды, а главное — густой туман, заставляли возвращаться обратно. Только сегодня утром мы вылетели, взяв курс на мыс Северный и остров Врангеля.
В океане сплошной лед, над ним полосы тумана и низкие облака. Слева от нас — обрывистые голые скалы Чукотки. У подножья скал кое-где ютятся убогие яранги чукчей. Вот потянулись было огромные лагуны низкого берега, а дальше опять пошли снежные скалы и гордые конические
{1} Полутухлое вяленое моржовое мясо.
{2} Кель злой дух.

[66]
 69.jpg
вершины мыса Онман и острова Колючина. Под нами впереди и справа — всюду причудливые торосы, грязные льды берегового прибоя и яркоголубые массы полярного пака.
Сверкают бесконечные льды, темнеют на них какие-то пятна — это нерпы и моржи, Обеспокоенные ревом наших моторов, они задирают кверху свои круглые головы. Мы вглядываемся в ледяные просторы и убеждаемся, что никакая посадка невозможна.
Но вот напряженный взгляд ловит что-то необычное. Среди причудливых торосов — маленький пароход. Он дымит, но по всему видно, что он зажат льдинами. У парохода сильный крен, и большая льдина давит его, собираясь взгромоздиться на палубу. Ледяные якоря натянуты, на палубе лежат какие-то мешки, снуют крошечные фигурки. Общее впечатление: судно накануне бедствия.
По характерным очертаниям судна узнаю «Ставрополь». Он возвращается с реки Колымы и должен итти на остров Врангеля. Но сомнительно, что он может дойти.
Делаем над ним круг на высоте 700 м, и вдруг оба наши мотора резко обрывают свою песню. По какой-то причине механическая помпа прекратила подачу бензина моторам. Самолет резко снижается. А под ним сплошные льды. Посадка на них — гибель.
Сразу же переходим на ручные помпы и на едва работающих моторах «тянем» к зеркальной воде Колючинской губы. С севера выплывает густой туман. Еще момент — и мы мягко касаемся воды.
Исправив бензиновую помпу, мы через сорок минут снова в воздухе, и снова наши моторы мощным рокотом оглашают тундру.
Взлетев, мы взяли курс на остров Врангеля, но уже через пять минут попали в сплошной туман. Все попытки проскочить через него были безуспешны. Густой туман быстро наступал с океана и уже закрыл берег. Волей-неволей полетели обратно, потому что туман закрывал уже и Колючинскую губу — единственное место, где посадка была возможна.
Разрывая туман, разворачиваясь над самым льдом, мы в конце-концов спустились на воду и стали на якорь. Кругом — никого. Только нерпы то и дело подплывают к самолету. Накачав воздухом резиновую шлюпку, мы поехали на берег и разложили костер. Поохотились на уток, а в 10 час. опять вернулись на самолет и решили перелететь к тому месту губы, где на каргах обозначено чукотское селение. Но, несмотря
[67]
 70.jpg
на все усилия, мы не могли запустить моторов. Измучившись, мы закрепили самолет на двух якорях и расположились на ночевку.
19 августа. Всю ночь ветер крепчал и на утро достиг 10 баллов. Шторм с туманом и снегом. Ничего не видно. Через каждые два часа выкачиваем воду из лодки самолета — она все прибывает. Окоченевшие, мокрые мы снова и снова пытаемся запустить моторы, но безрезультатно. Обнаружен дрейф — мощные порывы ветра и жестокие волны гонят нас все дальше и дальше от берега. Ревет норд. Наш самолет оброс коркой льда. Наступает ночь, может быть, последняя...
22 августа. Третьи сутки мы носимся по воле волн. С утра попрежнему ревет норд. Бешеные волны то поднимают самолет высоко вверх, то снова бросают его вниз, обдавая пеной, заставляя вздрагивать его металлическое тело. В боковом отделении лодки — вода.
Рассвело. Но видно ни зги — один туман, гонимый ветром. Оба якоря не держат. Мы пытаемся зацепиться за грунт, но глубина здесь более 100 м, и наши усилия тщетны.
Волны накренили самолет уже на 25°, обдают его водой и все больше и больше топят левую жабру.{1} Волны ломают левый элерон, ломают конец левого крыла.
Напрасно пытаются пилоты рулями поставить самолет против ветра. Механик, совсем обессилевший от напрасных по-
{1} Жабры нижние полукрылья гидросамолета, служат для сохранения, поперечной устойчивости на воде.
[68]
 71.jpg
пыток запустить моторы, мокрый, с замерзшими руками и ногами лежит в задней кабине почти без сознания. Туг же маячит фигура начальника экспедиции. Все попытки запустить моторы кончаются неудачей, да и нет больше возможности подойти к моторам, потому что размахи самолета при качке все больше и больше. Время как бы остановилось, а шторм все сильней и сильней.
— Земля справа! — кричит пилот самолета Ефим Михайлович Кошелев.
В самом деле, на востоке, на расстоянии 5—6 км, выглянули из тумана высокие, покрытые снегом скалы, окаймленные пеной прибоя. Выбросит нас ветер на них — гибель неизбежна.
— Приготовить спасательные пояса! — несется команда из передней кабины.
Но и это бесполезно. Обессиленные трехсуточной борьбой, мы все равно не можем сопротивляться стихии.
А шторм, как бы издеваясь над нами, снова закрывает берега белой пеленой тумана и снега. Крыло самолета торчит уже вверх под углом около 60°.
— Снять обшивку с левого крыла! Руби полотно! — доносится голос Волынского, теряясь в грохоте волн и вое ветра .
Мы с механиком обрезаем обшивку с левого крыла, чтобы ветром не перевернуло самолет. Но крен все увеличивается, и самолет уже очень лениво выравнивается после особенно жестоких ударов волн.
— Приготовить шлюпку! Приготовить продукты! Приготовьтесь покинуть самолет! — старается Волынский перекричать ветер.
Но шлюпка, за которую мы взялись, вырывается из рук, как живая, и больно бьет по лицу, нам не удается накачать ее воздухом. Да она сейчас и бесполезна — ее сразу же перевернет.
Впереди перед нами открывается полоса низкого песчаного берега, заливаемого прибоем. Мелькает надежда на спасение, но гнетет мысль о неизбежной гибели самолета.
Начальник экспедиции раскладывает по карманам бумаги и деньги, остальные готовят продукты для выкидки их на берег. Берег все ближе и ближе, а самолет совсем накренился, одно крыло торчит почти вертикально вверх. Вот пальцы впились в металлические борта самолета, ноги ищут опоры...
[69]
 72.jpg
Еще миг — и наша машина вынесена левым бортом на песчаный берег. Налегают валы один за другим, и в столбах воды и белой пены застревает изуродованное тело «Советского Севера». Эго было в 6 час. утра. Ревел шторм, бежали один за другим саженные валы прибоя...
Самолет с поломанными крыльями, с покосившейся на бок моторной кабиной, наполовину залитый: водой, мог служить только временным ненадежным убежищем от шторма и непогоды. Свернувшись в клубок, закутавшись в мокрую полетную одежду, сидели мы без света в кабине, ежеминутно вздрагивая от ударов волн. Мы решали сложную задачу — обдумывали программу дальнейших действий. Последняя наша надежда — дойти на моторах до места начала гибельного дрейфа — лопнула вместе с тросами и стойками моторной кабины, на которую налетел свирепый вал.
Нужно было придумать что-нибудь другое. Сплошной туман и трехдневный снежный шторм не давали нам возможности видеть берег и определить наше местонахождение. Но все-таки ясно было, что нордовый шторм снес нас в южную часть Колючинской губы. Но в какое именно место? По моим предположениям, мы находимся там, где на картах обозначены устья двух рек. Посовещавшись, мы решили произвести береговую разведку, как только позволит погода.
Шторм ревет попрежнему, достигая силы 9—10 баллов, с туманом и снегом. Барометр показывает высокое давление — 764 мм.
Моторная кабина совсем расшаталась, грозит упасть и похоронить нас всех. Нужно переходить на берег.
Под порывами холодного ветра окоченевшими руками построили мы из пропеллеров и моторных чехлов палатку. Но она — лишь призрак жилища и нисколько но спасает нас от ветра и снега. Зажженный у входа костер из старого плавника, которого кстати было очень много, почти не дает тепла, а лишь разъедает глаза дымом. Под «потолком» нашего дома висит тусклая лампа.
Когда порывы ветра качают ее в нашу сторону, мы чувствуем струю теплого воздуха.
Ложимся спать на мокрый песок, в мокрой одежде, под мокрой палаткой, тесно сбившись в одну кучу.
23 августа. Ночью мы почти не спали. От наших насквозь промокших одежд шел пар, брызги дождя то и дело обдавали нас, палатка вздрагивала от каждого порыва ветра.
[70]
 73.jpg
Утром, наскоро вскипятив какао, мы исследовали близлежащую местность. Повидимому, мы находимся в юго-восточной части губы. Берег низкий, песчаный, поросший мхом. На нем кое-где видны следы нарт, сухой олений помет и остатки чукотских яранг. Применить астрономические методы для определения места нашей аварии мы но могли, потому что из-за тумана не было видно ни одного светила.
Мертвый берег, на котором не встретишь ни одного живого человека, да не только человека — ни одного зверя, ни одной птицы. Снег, уже выпавший на скалах, сильные холода, — все это заставляет нас торопиться к океану, к людям. У нас было два выхода: итти восточным берегом Колючинской губы до океана или направиться к югу по реке до залива Лаврентия (в Беринговом море). Встреча с чукчами на втором пути была более вероятна, чем на побережье, так как, по всей вероятности, северные ветры загнали их со стадами в сопки и закрытые от ветров долины. Но все-таки этот вариант был отвергнут, так как он сулил долгий путь, а у нас был крайне ограниченный запас продовольствия. Кроме того, обилие рек и озер внутри страны заставляло нас в этом случае тащить с собой тяжелую резиновую надувную шлюпку. Поэтому мы решили итти к океану по восточному берегу губы.
24 августа. Прижавшись друг к другу, щелкая зубами от холода, мы провели без сна и эту ночь. Наступивший день не сулил ничего хорошего.
Правда, стало тише и даже теплее, но дождь и туман попрежнему не давали нам возможности определить точно наше местонахождение. Скрепя сердце, решились остаться еще на день.
Сегодня мы готовимся к походу. Предстоящий тяжелый путь по сопкам и тундре заставляет нас итти налегке, с крайне скудным запасом продовольствия и оружия. Весь запас продовольствия у нас такой: по 14 плиток шоколада на человека, по банке консервированного молока, по полбанки эгго, по три фунта галет, чай и кофе. Ящик галет и часть какао мы оставляем у самолета. Все собственные вещи, белье и мокрую одежду с собой не берем и идем в поход в летном обмундировании. Из навигационных инструментов забираем только хронометр, путевой компас, бинокль и набор циркулей. Берем и посуду: сковороду, примус, чайник и полбанки бензина. Но спички у нас подмочены, и для того чтобы добывать в пути огонь, мы принуждены снять с
[71]
 74.jpg

самолета пусковое магнето и тащить с собой эту весьма обременительную для пешеходов спичечницу.
На мою долю выпадает задача спасать судовые документы - бортжурнал и путевые заметки.
Сегодня дует северный ветер в 9 баллов; кажется, что берег дрожит под ударами исполинских воли прибоя и «полярных зарядов» — мгновенно наступающей и столь же быстро исчезающей пурги.
25 августа. Около двух часов дня, закусив и приготовив свои мешки, мы двинулись в путь. Наша верная птица, изломанная, исковерканная, отслужила свою службу. Еще недавно несла она нас над волнами Японского моря, над скалами Татарского пролива, над островом Сахалином, над вечными туманами Охотского моря, над снежными вершинами Камчатки. Колючинская губа, — последний этап. Здесь когда-то, в 1879 г., зимовала ,«Вега» — корабль Норденшельда, а теперь, пятьдесят лот спустя, появился и потерпел аварию наш советский самолет, впервые в истории человечества облетевший крайний север Союза.
Здесь безлюдье, пустыня. Мертвые берега оживают только тогда, когда береговые чукчи приезжают сюда к чукчам-оленеводам за оленьим мясом. Наш самолет остался совсем один, без охраны, предоставленный воле стихии.
Мы думали впоследствии организовать за ним экспедицию из Уэлена при содействии тамошнего РНК. Но для этого нам самим нужно было добраться до Уэлена, а это была вовсе не простая задача. А потом — позволит ли погода приехать сюда за остатками самолета? Обилие льдов в эту пору года, местные приметы о состоянии льда (так называемый «четырехгодичный максимум») — все это заставляло думать, что надвигающаяся зима будет очень тяжелой.
Бросив последний взгляд на самолет, мы двинулись в путь. Под ногами скрипел береговой песок, и утихающие волны добивали самолет. Перед уходим мы хотели было погрузить вещи на пневматическую шлюпку и тащить ее с собой, но потом решили шлюпку бросить. Шлюпка была оставлена, у самолета. Однако, пройдя часа два-три, мы наткнулись на речку, которую нельзя было перейти вброд, и двоим пилотам пришлось вернуться за шлюпкой. Красинский, приняв на себя обязанности повара, начал варить суп. Над костром забурлил чайник. Ежась от холода, ми
[72]
 75.jpg
бродили взад и вперед, ожидая, когда вернутся со шлюпкой наши пилоты.
К северу простиралась еще не успокоившаяся ширь Колючинской губы, за ней синели горные массивы западного берега, сплошь покрытые снегом, на востоке — извилистые обрывы другого берега, а прямо перед нами — тундра в осеннем своем уборе. Всюду блестели ручьи и лагунки. Тишина полная. Изредка прокричит чайка да прошуршит крыльями прямо над головой топорок. Невольно задумывались мы над трудностью нашего пути. Будь это несколькими неделями раньше, не будь дождей и имей мы более соответствующую одежду, все обстояло бы по-другому. Но меховой одежды у нас не было. Было обычное лётное обмундирование, которое от дождей и туманов непомерно отяжелело. Волынский и Кошелев оказались в лучшем положении. Они догадались обрезать имевшиеся на самолете водолазные костюмы, соорудив себе таким образом подобие резиновых сапог.
Когда вернулись наши пилоты со шлюпкой, мы переправились через речку, вытащили шлюпку на берег и двинулись дальше. Но вскоре — опять река. На этот раз возвращаться за шлюпкой пришлось мне и механику. Принесли мы ее уже в сумерки. Переправившись, погрузили в шлюпку часть вещей и опять — в путь, подхлестываемые дождем и ветром. Ноги вязли в мшистой мокрой тундре, порой мы проваливались в воду выше колена и роняли шлюпку. От нас шел пар, как от загнанных лошадей, от усталости колотилось сердце.
Темнело, лишь вдали маячило белое пятно холмов. Через каждые 5 м мы останавливались, и отдыхали. Но силы все убывали. Шаг стал сбиваться. В конце-концов, опустив шлюпку, мы растянулись на мху. Тундра засопела под тяжестью наших тел, выступила вода. Так началась первая наша ночь среди тундры чукотской земли. Сколько таких ночей предстояло нам еще впереди?
Мы поставили шлюпку на борт против ветра и подперли её веслами. Получился навес, под которым можно было укрыться хоть немного от дождя и резкого полярного ветра.
Первые проблески рассвета застали нас уже на ногах. Разбитые, продрогшие, мы встали в четыре часа утра и пошли дальше уже через сопки. Здесь было так же сыро, как в тундре. Это казалось странным: как может быть болото на высоте 300 м?
[73]
 76.jpg
Если тяжело было итти по ровной тундре, то путь по горным обрывам бил невероятно труден. Ми отдыхали каждые четверть часа. Двухстволка резала мне плечи, вещевой мешок давил спину, а примус, который я нес перед собой в руках, мешал итти. Ныли ноги, колотилось сердце, смертельно хотелось курить. Наконец, увидели мы под обрывом береговую песчаную полосу и стали спускаться к ней, ежеминутно скользя по мокрой глинистой почве.
Вот мы на восточном берегу Колючинской губы! Под нашими ногами — песок, покрытий гравием и морской капустой, обдаваемый высоким прибоем; слева и впереди — широкий водный простор, а справа — обрывы тундрового берега.
Медленно тянется однообразная панорама бухти, медленно плетется по узкой песчаной косе наш отряд. В авангарде шли длинноногие Волынский и Борисенко, затем «главные силы» и, наконец, замыкая шествие, ковылял Красинский. Так мы шли два дня шаг за шагом, слабея все больше и больше.
Под ногами скрипел песок, журчали ручьи с обрывов, изредка проносились стаи уток. Речки мы проходили вброд.
Продукты иссякли, галеты превратились в пыль. Ми заваривали их и подогревали на огне, получая нечто вроде горячего блюда. Эта липкая кашица, почти клейстер, сдобренная плиткой шоколада, создавая лишь иллюзию сытости, далеко не благотворно действовала на желудок.
Ночевали мы в тундре, грея у костров ноги и остужая спины на холодном ветре. Потом грели спины и студили ноги.
Ворочаясь с бока на бок в полутемноте, мы вспоминали о таких несказанно вкусных вещах, как хлеб и... «козья ножка» самой вонючей махорки.
День 27 августа был для нас праздником, потому что нам удалось убить пять уток. Они были сварены в чайнике и съедены с необычайной быстротой и аппетитом, но без соли и хлеба. Потом мы снова двинулись дальше к северу по необозримой мерзлой тундре. Здесь я бросил походную аптечку, нести которую выпало на мою долю. В свое оправдание скажу, что она была лишним грузом.
Едва волоча ноги, шли мы, отдыхая на попутных буграх, где было суше.
Перевалив через две гряды сопок, мы, наконец, увидели море и белоснежную кайму льдов у самого берега. Понадобилось еще три часа для того, чтобы достигнуть океана.
[74]
 77.jpg

Мне пришлось остаться с начальником экспедиции, который почувствовал себя плохо. Товарищи ушли вперед, и мы остались одни. Медленно брели мы иногда тундрой, иногда берегом какой-то большой реки. На кочках сидели неподвижно похожие на снежные комья полярные совы, устроившиеся на ночлег. Темнело.
Вдруг над простором реки пронесся человеческий крик. Пронесся и замер, отразившись эхом от соседней сопки. Потом еще и еще кричал кто-то с другого берега реки. Наверное кричали наши товарищи.
Над рекой клубился туман, журчала вода. У самого берега мы увидели стайку уток. Они даже не подняли спрятанных в перья голов при нашем приближении. Птица здесь еще не очень запугана охотниками. Еще шаг — и река узким потоком вливается в океан, отгоняя прибрежные льды. Внезапно из тумана выдвинулись какие-то постройки. Но людей не было, хотя следы нарт и говорили, что уехали они отсюда совсем недавно. Нам предстояло заночевать здесь вдвоем, без пищи, без воды и без огня. Магнето — наша спичечница — была у механика, ушедшего с первой группой. На развалинах какого-то сарая мы настелили дерн и, лежа рядом под мокрой одеждой, лязгали зубами от холода. Ночью трещал и лопался лед, обжигало дыхание свирепого норда, садился седой туман.
29 августа. Утром мы пошли на восток по берегу океана. Хотелось есть и пить, но мы решили дойти до следующей реки и там уже вскрыть единственную имевшуюся у нас банку консервированного молока. Однако часа через три мы догнали наших товарищей. Как я и думал, это они кричали вчера ночью, подзывая нас к огню.
В полдень мы увидели среди льдин у самого берега сначала мачту, а затем и всю байдару с четырьмя чукчами. Заметив нас, чукчи подплыли к берегу. Их скуластые лица, волосы, обстриженные под кружок, одежда из нерпичьей кожи, дождевые плащи из нерпичьих кишек, трубки из моржового клыка — все это было непривычно и странно. Запах тухлого моржового мяса от их одежд был настолько тяжел, что хотелось поскорей с ними распрощаться. Однако мы с удовольствием закурили - предложенную ими махорку и кое-как знаками просили доставить нас в ближайший поселок. Но чукчи отказались: они плыли за оленьим мясом к чукчам-оленеводам. Мы пошли дальше и часа через два встретили еще две байдары. Эти чукчи тоже отказались довезти
[75]
 78.jpg
нас до ближайшего поселка, но один из чукчей вызвался проводить нас в их яранги, находящиеся поблизости. В самом деле, невдалеке прилепились к обрыву какие-то жалкие шалаши. Наше странствие по безлюдному пространству тундры кончилось.
Чукча, приведший нас в поселок, немного понимал по-русски. Выслушав наш рассказ о гибели самолета, он передал его обитателям яранги. Здесь были только три женщины: хозяин уехал на байдаре во льды охотиться. Издалека доносились выстрелы. Нам ничего не оставалось, как ожидать его возвращения у входа в ярангу. Яранги похожи на юрты. Длинные жерди связаны сверху и поставлены так, как ставятся в козлы винтовки. Сверху жерди обтянуты моржовыми и нерпичьими шкурами. К нижним краям этих шкур подвешены камни. Не будь камней, при первом сильном ветре яранги упали бы.
Хозяин не появлялся, и мы жестами начали выражать свое желание увидеть его поскорей. Тогда, взойдя на ближайший холм, женщины стали махать каким-то тряпьем по направлению к океану, вызывая мужчин. Но сколько мы ни смотрели, даже в бинокль мы ничего не увидели, кроме причудливо нагроможденных льдов. Удивительное у чукчей зрение, да и слух нисколько не хуже.
Наступил вечер. Мы спустились на берег маленькой речки, развели костер и стали варить какао.
Лишь поздно вечером вернулся хозяин яранги. Женщины объяснили ему, кто мы и чего хотим, и он обещал доставить нас до ближайшего поселка.
[76]
 79.jpg
 80.jpg
Утром хозяйка разожгла костер и бросила в него связку моржовых кишок. Они затрещали, извиваясь как черви и издавая неприятный запах. Потом, вытащив из костра здоровенную, с метр длиной, кишку, хозяйка отгрызла кусок и сунула его своему мужу. Другой кусок она протянула мне, но будучи непривычен к такому блюду, я отказался от угощения и поскорее выбрался из яранги. Молодой чукча уже налаживал у воды байдару и звал собак.
Перед отъездом старый чукча, едущие с ним мальчуганы и его жена разрисовали себе лицо сажей и моржовой кровью. Они уверены, что в таком виде «Кель» — злой дух — не узнает их и но причинит вреда. Они как бы загримировались под других чукчей, чтобы провести Келя.
Собаки были привязаны ремнем из моржовой кожи к носу байдары, в которой мы разместились посредине. Чукча поместился на корме с веслом. Понукаемые каюрами (мальчиками-гогонщиками) собаки дернули, и байдара быстро заскользила по воде, лавируя между льдами. Так ехали мы часов пять, как вдруг чукча изменил курс и, подойдя к берегу, вытащил байдару на песок. Знаками он объяснил нам: «Идите дальше одни, а я не могу — скоро пойдет снег».
— Тагам, — сказал он, указывая на примус. Затем показал нам три пальца и прибавил: яранг.
[77][78]
 81.jpg
Делать было нечего. Подарив ему примус, мы снова пошли но тундре. Вскоре мы добрались до небольшого поселка, где удалось достать немного муки и махорки —по рублю за восьмушку. Здесь же мы нашли одного чукчу, немного говорившего по-русски, и сговорились с ним, что дня через два он повезет нас дальше.
На другой день, сидя у очага, мы жарили лепешки на нерпичьем жиру, а рядом с нами хозяйка яранги варила в котле моржовое мясо. Тут же кем-то обиженный мальчуган лег пяти горько плакал, размазывая кулачками по лицу грязь. Потом, не дав высохнуть слезам, он достал трубку и кисет и закурил, важно пуская облака едкого дыма. Чукчи курят все поголовно чуть ли не с пеленок.
Тем временем мясо сварилось, и семья принялась обедать. Каждый чукча, вытащив рукой из котла кусок моржового мяса, запихивал себе в рог, сколько влезало. Затем быстрым движением кривого ножа отрезал у себя под носом, что не вместилось в рот. Щеки у всех лоснились от жира, густой жир стекал по рукам, застывая лепешками на рубахах. После еды следовало длительное чаепитие и курение, и только после долгих наших требований чукчи пошли готовить байдару.
И снова плывем мы вдоль берега, снова бегут собаки и рядом с ними голосистый каюр. О кожаные борты байдары стучат льдины, медленно проплывает низкий песчаный берег. Мимо нас идет лед — грязный береговой и голубой — лед полярного пака.
Так мы ехали несколько дней, останавливаясь на ночлег в поселках, похожих один на другой, как две капли воды. Я сказал, что мы ехали... На самом дело мы, пожалуй, шли больше, чем ехали. Ежеминутно приходилось то вылезать на берег, то перетаскивать байдару через льдины.
Наконец далеко впереди засинели очертания мыса Сердце-камень, над которым когда-то гудел наш самолет...
Однажды вечером наш кормчий вдруг положил весло на дно байдары и стал прислушиваться. Потом, протянув руку вперед, сказал:
— Шхуна, — и стал пыхтеть, подражая работе мотора — запас слов у него был более чем ограничен.
Часа через полтора мы увидели маленькую моторную шхуну. Она с трудом пробиралась сквозь льды к западу и шла в поисках горючего куда-то к Колючинской губе. На борту шхуны находились секретарь чукотского РИК, учи-
[79]
 82.jpg
тель и переводчик, — словом, ни одного моряка и механика. Начальник нашей экспедиции т. Красинский уговорил их итти к самолету, обещая дать горючего из баков самолета, и пересел на борт шхуны вместе с механиком Борисенко. Мы же по его приказанию продолжали путь дальше.
Добравшись до селения Энтекишкен у подножья мыса Сердце-камень, мы увидели, что льды здесь необычайно плотны и нагромождены друг на друга. О дальнейшем плавании на байдаре не могло быть и речи. Поэтому, забрав свои пожитки, мы высадились на скалистый берег мыса. С трудом карабкались мы по неприступным скалам, скользили над обрывами, вязли в мокрой тундре, но все же в полдень
2 сентября добрались до поселка, в котором жил американец -промышленник Уол. Его яранга — раз в пять больше остальных и, хотя сохранила свою типичную форму, была построена из дерева и железа. Нас встретил на пороге сам Уол. Он живет в этих краях больше пятнадцати лет. Лет шесть назад при попытке взорвать льды, в которых был затерт кит, Уолу оторвало обе кисти рук. У него в яранге, сидя на стульях, мы пили отличный кофе, ели рыбу и нерпичьи лепешки.
Распрощавшись с американцем, мы спустились со скал мыса Сердце-камень к его восточному подножью, где расположен поселок Энурмин. Здесь мы наняли байдару и утром двинулись дальше.
Торосы преграждали нам путь на каждом шагу, и приходилось, выйдя из байдары, расталкивать лед веслами, а то и просто руками.
[80]
 83.jpg
Иногда мы рубили лед, иногда, поставив байдару на катки из нерпичьей кожи, катили ее по льду, пока было можно. А над нами уходили в небо отвесные скалы берега, обвеянные ветрами, искрошенные морозами. Их обрывы, нависшие над океаном, были усеяны гнездами чаек и топорков. Обитатели этих птичьих берегов носились над байдарой с дикими криками, едва не задевая нас острыми крыльями. Иногда со скал летели в океан тысячи камней и слышался грохот обвала, который повторяло эхо в соседнем ущелье.
Наконец, лед настолько сдвинулся к берегу, что свободного пространства для прохода байдары не оставалось вовсе, и нам пришлось уклониться к северу — от берега в океан. Скоро молочно-белый туман закрыл все. Чтобы проверить, близко ли берег, чукчи начали кричать; на крики их ответил из тумана чей-то голос. Туман вдруг раздвинулся, и перед нами выросли высокие скалы. Лед около них был редкий, значит, где-то поблизости впадала в океан река, течение которой отгоняло лед от берега. Призывный голос из тумана звал нас все дальше на восток, и, протискиваясь сквозь льды, мы, наконец, нашли устье какой-то реки, а на крутом берегу ее увидели три яранги.
Быстро забрались мы в теплый полог и, развалившись на шкурах, принялись за чай. Мы уже привыкли к духоте яраног, к запаху моржового мяса, к неудобствам и грязи чукотского ночлега. Утром двинулись дальше.
В поселке Инчоун мы узнали, что совсем недавно пароход «Ставрополь» дрейфовал вместе со льдами к востоку. Значит, мы догоним его у Уэлена. Но не тут-то было...
В Уэлен мы пришли вечером 11 сентября и были радостно встречены населением: нас уже считали погибшими. Но «Ставрополя» здесь не было. Он не мог подойти к берегу из-за льдов, вышел в Берингов пролив и бросил якорь в бухте Лаврентия. 13 сентября, наняв нарту собак для вещей, мы добрались до поселка Дежнева и хотели пройти в бухту Лаврентия на байдаре. Но, встретив в Беринговом море молодой лед, вынуждены были снова итти пешком до селения Нуняма на правом берегу бухты. Здесь среди льдов мы увидели пароход «Ставрополь». Это было 14 сентября. Уже 26 дней прошло со дня нашей аварии, и мы считались без вести пропавшими.
В последний раз переночевав в яранге, мы на другой день уже были на борту «Ставрополя».
[81]

Пред.След.