Бурун под носом
Битва с морем за ледокол, за краснознаменный «Малыгин» возобновилась ночью, на третьи сутки после аварии, задолго до полной воды. Это был последний бой людей и машины с грунтом, цепко державшим ледокол. Через несколько часов к месту аварии подходил уже ледокол «Ленин». Об этом сообщало радио. Заполнив все свои балластные цистерны, он должен был подползти по грунту и рыть его,
[144]
размывать, углубить дно своими тремя могучими винтами, чтобы стащить с банки, выручить из беды ледового соратника.
Южные ветры постепенно перешли на норды. И море, студеное и льдистое, погнало свои воды в Енисей, сразу подсолив его устье.
«Малыгин» снова вымывал винтом ямы под кормой и заметно пошевеливался. С бортов корабля то и дело закидывали лоты. Вдруг льды поплыли будто назад, против течения, все быстрей и быстрей. Их никогда с такой бешеной скоростью не несло море.
— Идет! Идет!
— Пошел! Пошел! — кричали люди, свешиваясь с релинга и забрасывая лоты.
— Бурун под носом! — обернувшись к капитанскому мостику раздельно, отрывисто, по-морскому отчеканил военный штурман Беликов.
— Гут! Набрось! — крикнул сверху Чертков.
Эй, на полубаке, подбрось лот! — командовал с мостика капитан.
— Девятнадцать!
— Двадцать!
Двадцать один! — звонко выкрикивали люди с бортов ледокола.
— Ол райт! Гут! одобрял повеселевший Чертков.
Со всех концов корабля слышна была перекличка моряков о глубинах ловушки, в которой трое суток сидел захваченный грунтом ледокол.
И чем быстрей шел от мелей ледокол, тем чаще раздавались крики, и капитан едва успевал бросать свои «ол райт» и «гут».
Под нос корабля попало ледяное поле. Час назад такие поля жали борты «Малыгина», заставляя его скрипеть беспомощно и жалко.
Но сейчас, будто в отместку, по злобе, «Малыгин» так
[145]
навернул по первой же льдине, что она захрустела, заторосилась и ушла под воду.
Под килем корабля было уже много футов, и Чертков дал полный ход.
Когда в машинном отделении ручка телеграфа с верхнего мостика прозвенела о полном ходе, из кочегарки, дававшей пары ледоколу, дружно, хором, заглушая шум машины и грохот раскалываемых льдин, по-пионерски прокричали кочегары:
— Ни-ко-ла-ю И-ва-но-ви-чу Ев-ге-но-ву ура-а-а!
Все свободные люди повылезали на палубу.
— Идем!
Затопали сами! — переговаривались, будто не веря в случившееся, люди на корабле.
— Молодчинище, «Малыгин»!
— Так я же говорил, что в мою вахту сойдем с банки. Мы посадили мы и сняли, — говорил рулевой, следя за компасом.
— Ура! Ура! переливалось по ледоколу, на верхней палубе, в кубриках, каютах, красном уголке.
В бинокль вахтенный начальник различил ходовые огни «Ленина». Вскоре засияли и круглые огни его иллюминаторов.
Сквозь льды, туманы, снежные заряды пришел сюда на помощь «Малыгину» красавец ледокол.
Но «Малыгин» снялся сам. Помощь ему была теперь не нужна. Он салютовал «Ленину» протяжно и гулко.
Люди обнимались, целовались, поздравляя друг друга.
За столом в кают-компании произносились тосты. Это были обычные речи людей, которые хотят сказать много, но говорить не умеют. Их простые слова в эти минуты казались какими-то необычайными, волнующими и покрывались гулким «ура».
— Товарищи моряки, вы меня поймете, встав, начал высокий молодой Валинский, старший штурман погибшего «Зверобоя». — Каждый моряк знает, как тяжело бросать судно, на
[146]
котором плавал, с которым сжился. Это все равно что хоронить близкого человека. Вы сознаете, как трудно нам; морякам, было оставить наш «Зверобой» и итти с вами в качестве пассажиров. Вам, малыгинцам, угрожала участь «Зверобоя», и я вместе с вами страдал душой за ваш славный ледокол. «Зверобой» погиб нелепо, и случайно. И вас подстерегала гибель на мелях Енисейского залива. Но вы снялись, и я, как моряк, вас поздравляю. Мы, зверобойцы, понимаем вашу радость и разделяем ее вместе с вами. Мы вместе работали по спасению вашего корабля. Краснознаменному ледоколу — ура!
Моряки понимали эту простую речь, она их волновала так же, как хорошая книга.
Послушная железной воле человека, машина размыла песчаный грунт под кораблем, и «Малыгин» ожил, снявшись с грунта, рассекая носом льды и воду. Люди на ледоколе не могли заснуть в эту ночь.
Огромные поля, гладкие, затянутые снегом, гнал северный ветер туда, где стояли на якорях ледоколы. Лед грозил срезать якорные канаты, и их скоро выбрали. Корабли работали своими надежными машинами, ломая лед, шедший лобовой атакой.
С рассветом начинался обратный поход в Архангельск по морю, сплошь забитому десятибальным льдом.
Макс Зингер. Штурм Севера.pdf