Все на верхней палубе
Старому командиру ледокола «Малыгина» не спалось в эти ночи. Надев вислоухую шапку, он выходил из каюты на спардек посмотреть на море, не принесет ли оно добрых вестей. Старый ледоколыщик Чертков следил за дрейфом льда, быстрым ходом течения и тянувшими ветрами. Они также могли помочь ледоколу.
И вот, когда забрезжил скупой рассвет, показалось капитану, что ледокол отнесло за ночь в сторону.
На шлюпке по разводьям дрейфующего льда пошли люди с промерами по всем румбам. Подмерили глубины вокруг корабля: они дали другие показания, отличные от вчерашних. «Малыгин», видимо, стоял на новом месте. Перед ледоколом лежала коса, за ней шли уже такие глубины, где он мог ползти своим днищем по грунту, размывая его винтом. Шлюпку начали поднимать на борт корабля, как вдруг оборвались кормовые тали и шлюпка упала вместе с матросом и зверобоем, сидевшими в ней. Они цепко ухватились за банки. Им подкинули штормтрап и приняли их на ледокол. Через десять минут утопавшие, переодевшись, снова были на работе.
Кубрики и каюты опустели сразу, как только прозвенела ручка машинного телеграфа и, повинуясь ей, взбаламутил воду могучий винт ледокола.
Все люди были на верхней палубе и следили за тем, идет или не идет «Малыгин».
— Стоит, как нанятой! — недружелюбно буркнул почерневший от угля кочегар, выбежав наверх подышать минуту свежим воздухом.
— Идет, идет! — сказал матрос, бросивший лот и следивший за тем, дрейфует ли лот по дну, меняются ли глубины.
— Какое там идет?
— Ходит, ходит!
— Пошел!
— Заело! В грунт уперся.
[142]
— Эй, на полубаке! Какая глубина? — кричал с капитанского мостика Чертков.
— Девятнадцать!
— Ол райт! — обрадовался глубине капитан и тихо приказал вахтенному помощнику дать полный вперед.
— Ну, как? Двигается? — спрашивал сверху Чертков.
Все смотрели вниз на воду, на лот, льды, берег и кто
кричал, что идем, кто — ползем, а некоторые уверяли, что не двигаемся с места.
Небо было облачно, и хмурился снежными зарядами горизонт. По берегу, у края ледяного поля, запорошенного выпавшим за ночь снегом, ходили два зимовщика. А «Малыгина дышал густой черной тучей и протравливал белым облачком излишний пар из котлов.
Поход льдов продолжался. Некоторые льдины садились на мель и задерживали собой задние колонны. Эти огромные стамухи сидели на меляках, и ярко-белые с изжелта-зелеными краями они громоздились друг на друга с хрустом и шорохом.
— Честно сидим, — сказал один из матросов.
— На олешках-то, пожалуй, скорее снимемся отсюда, чем на ледоколе, — заметил другой моряк, который в течение летней навигации успел переменить три судна. Он тонул на «Зверобое», плавал на «Красноярском рабочем» до Диксона, затем перешел на «Малыгина» уже в качестве пассажира и громче всех стучал азиками в красном уголке.
Ледокол разглаживал под собой грунт, словно утюг крахмальную рубашку. Полными ходами двигал винт «Малыгина»
вперед и назад. Под кораблем образовалась огромная вымоина, и «Малыгин» ходил по ней заметно для всех людей, свесившихся с релинга на спардеке и за кормой.
— Бодримся, может быть, выбодримся как-нибудь! — сказал повеселевший Евгенов.
Боцман, стоя на полубаке и закидывая лот, кричал о глубине, полуобернувшись к капитанскому мостику, где ловили его цифры.
[143]
— Восемнадцать!
— Восемнадцать с четвертью!
А сам между промерами говорил:
— Вся беда от того, что на корабле шесть женщин. Их ни одной нельзя брать в такое дело.
На баке шла авральная работа: готовили буксир для подачи на «Ленина», который приближался к «Малыгину» десятиузловым ходом, идя на траверзе острова Вернс.
Советские лесовозы выходили уже в чистую воду. Карская экспедиция заканчивалась.
Из Архангельска радио запрашивало о посылке ледокола «Седов» с углем в Карское море для поддержки «Малыгина» и «Ленина» топливом.
«Малыгин» вырвался на полкорпуса вперед и засбоил, как норовистый конь. Невидимыми поводьями дергал судно маленький штурвал, и огромная железная коробка разминала своею тяжестью песчаный грунт.
Вода стала убывать. Снова накачали цистерны водой и сделали ледокол более тяжелым, чтобы его не смыло, не нанесло течением и дрейфом льдов на новые банки.
Сегодня, в конце третьих суток, когда полная вода поднимет ледокол, люди снова решили биться за старика «Малыгина».
Эфир был полон радиомолниями и аварийными телеграммами. Новосибирск и Архангельск переговаривались с «Малыгиным», сидевшим у мыса Песчаного.
Макс Зингер. Штурм Севера.pdf