Изображение
31 июля 2012 года исключен из Регистровой книги судов и готовится к утилизации атомный ледокол «Арктика».
Стоимость проекта уничтожения "Арктики" оценивается почти в два миллиарда рублей.
Мы выступаем с немыслимой для любого бюрократа идеей:
потратить эти деньги не на распиливание «Арктики», а на её сохранение в качестве музея.

Мы собираем подписи тех, кто знает «Арктику» и гордится ею.
Мы собираем голоса тех, кто не знает «Арктику», но хочет на ней побывать.
Мы собираем Ваши голоса:
http://arktika.polarpost.ru

Изображение Livejournal
Изображение Twitter
Изображение Facebook
Изображение группа "В контакте"
Изображение "Одноклассники"

Макс Зингер. Штурм Севера

Макс Зингер.
Штурм Севера.
[Полярная экспедиция шхуны „Белуха". Гибель „Зверобоя” („Браганцы"). Жизнь зверобоев-зимовщинов на крайнем севере Советов.
Полет воздушного корабля „Комсеверопуть 2" с острова Диксон в Гыдоямо. Карский поход ледокола "Малыгин" в 1930 году.
С 27 фото]
Гос. изд-во худож. лит., М.-Л., 1932.
 1.jpg
 5.jpg
 4.jpg
 3.jpg

Содержание Стр.
Макс Зингер. Штурм Севера.pdf
(27.48 МБ) Скачиваний: 717

OCR, правка: Леспромхоз

Макс Зингер. Штурм Севера

Люди на Матшаре

Черные скалы Маточкина Шара и Новой Земли блестели камнем и белыми полосами снега, годами лежавшего в расселинах и оврагах. Скупо, краюшком, светило солнце. На иссиня-черном небе, прямо над самым горизонтом, вспыхнула яркая розовая полоса. Макушки скал и снеговые полосы в расселинах вмиг порозовели. Только полярный воздух мог быть так чист и прозрачен, и такая тишина могла быть только за полярным кругом. Иззелена-черное Карское море рябило розовыми огнями необычайного восхода.
Люди, зачарованные восходом солнца над этой суровой землей, последний раз крикнули в сторону ушедшего корабля: «Прощайте», «До свидания», — дали салют из ружей
[14]
и с непокрытыми головами зашагали к вновь отстроенному, еще пахнувшему смолой, бревенчатому дому — рации.
Два дня назад этих людей доставил сюда ушедший пароход. Они сменили старых зимовщиков, проживших здесь целый год в одиночестве.
Огромный солнечный шар поднялся из-за моря, и все загорелось сразу таинственным, незнакомым светом. Над горизонтом Карского моря засверкала ледяная радуга — отблеск льдов на небосклоне.
Наступил первый день зимовки. Все суда ушли из пролива и Карского моря. Улетели птицы.
Зимовать остались люди, которых судьба самым неожиданным образом свела на Матшаре. Повар зимовки, молодой моряк Отто Грезер, бежал с немецкого парохода из-за политических преследований на родине, в Германии. Он был коренаст, плотен. Матрос немецкого транспорта, он ушел в советский порт и не вернулся к отходу судна.
Виктор Ахматов геофизик, заложник науки в этом диком крае, старался делать вид, что зимовка для него не новость и ничего в ней особенного нет. Он подражал новоземельским промышленникам, их манере разговаривать и одеваться. Никто более Ахматова не говорил о промыслах, хотя ему так и не удалось убить ни одного зверя за зимовку. Но таким в первый год зимовки был каждый.
Константин Иванович Зенков — служитель рации Матшар, зимовал в Малых Кармакулах, где промышлял зверя: тюленя, морского зайца, белуху и песца. Иной раз заходили в Кармакулы и медведи, но это считалось редкостью. За сто пятьдесят километров пришел Зенков в Матшар на маленькой шлюпке, на которой были все его пожитки. Высокого роста, с лицом чуть тронутым оспой, Зенков был самым спокойным из всех зимовщиков. Его никогда нельзя было видеть без дела. Он собирал плавник в шатры, колол дрова или проверял пастники.
Последний из четырех зимовщиков, радист Матшара Сысолятин, с которым я встретился на шхуне «Белуха», мог
[15]
смело сказать, что свою молодость он отдал суровой Арктике, долгой полярной ночи и радио. В первый год зимовки ему едва минуло двадцать лет.
Однажды днем зимовщики нашли неподалеку от рации закоченевший труп «Мишки-лекпома». Это была черная одноглазая пушистая собака. Она стала жертвой собачьей ссоры. Только сильная собака могла перезимовать за полярным кругом. Слабую же всегда загрызали сильные в ссорах из-за кости или рыбы, брошенной хозяевами зимовки.
В конце октября четверо людей с Матшара решили итти в поход на Канкрин для устройства пастников и заготовки топлива-плавника.
Восьмерку собак запрягли в нарты, взяли на девять дней продовольствия, и собачья упряжка со скоростью пятнадцати миль в час понеслась по снежной дороге. Но не успели зимовщики отъехать и одной мили от радиостанции, как вдруг услышали позади себя неистовый лай. Вся оставленная на рации собачья свора неслась им вдогонку.
Зимовщики остановились, подождали незваных провожатых, и каждая из подбежавших собак получила по удару лыжей. Встреченные негостеприимно, собаки с визгом бросились к рации и скрылись за поворотом реки. Но это был лишь собачий маневр. Четвероногим скучно стало одним на Матшаре, они, видимо, решили итти в поход вместе с зимовщиками. И не пробежали нарты еще одной мили, как позади на белом от снега горизонте снова показались черные точки собак. Впереди всех неслась «Радость», за ней, отставая на полкорпуса, летел «Вах». Сысолятин подманил к себе «Ваха» и снова ударил его лыжей так, что тот с визгом отбежал в сторону. То же самое Зенков проделал с «Шариком» и «Пуришкевичем». Собаки отступили в беспорядке, оставляя алые следы на чистом снегу, но не сдались; отойдя назад с полмили, они улеглись на снег и стали следить за зимовщиками. Пришлось остановиться и преследовать собак до самой рации.
[16]
Солнце стояло низко. На море, где чернели полыньи, было настороженно тихо.
Серо-свинцовые облака скрывали верхушки скал. На севере погода набегает сразу. Норд-вест задул вдруг со страшной силой, завертел воронкой снег, затянул песню сирены. Люди помогали собакам тащить против ветра нарты с продовольствием. В полушубках было жарко итти, а без них холод сковывал все тело. На воротнике свитера от мороза было ледяное ожерелье. А тут вместо одного оврага выехали к другому, и едва не упали в расселину скалы, затянутую снегом.
Отряд остановился. Зенкова послали на обсервацию. Вернулся зимовщик.
— Заночуем, ребята, здесь! Переждем погоду! Дорога идет по какому-то озеру вниз. Темно. Ничего не видно. Чуть под лед не угодил.
Поставили нарты на бок для защиты от ветра, развязали кладь, воткнули лыжи и палки в снег, поужинали мясными консервами и запили бутылкой красного вина. Залезли зимовщики в спальные мешки и вмиг заснули.
Проснулся Сысолятин часа в два от холода, который пронизывал все тело, осмотрелся вокруг себя: не видать зимовщиков. Их замело снегом.
Под снежным покровом едва виднелись темные пятна. Обрадовался Сысолятин, когда из-под снега услышал вдруг знакомый молодецкий храп Зенкова. «Лебедь» спал рядом с немцем Отто. Спина немца едва чернелась из-под снега. Сквозь небольшое отверстие, которое продышал «Лебедь», шел пар.
— Вставай, братишки! — кричал Сысолятин. — А то нас здесь во-век не отгребут!
— Ишь ты какой аврал поднял, под снегом спать куда удобнее, — недовольно пробурчал Зенков, отряхиваясь от снега.
На юге вспыхнула белая полоса и протянулась над горизонтом, а к северу весь небосклон был иссиня-черен.
[17]
Когда рассвело, люди увидели, что ночевали на вершине какого-то глетчера. Несколько банок консервов, подмоченное печенье, бутылка «Сотерна» подкрепили путников, и отряд двинулся, держа направление к промысловой избушке, которая лежала по пути к Канкрину. Нужно было пройти небольшим оврагом вверх по склону горы к большему оврагу. Нарты побежали по ровному плато. Могучие ветры севера местами вымели начисто землю, оголив камень. Но это не задерживало полярных коней. Собаки бежали ровно. Вдруг они остановились перед спуском к реке.
Люди осмотрели место переправы. Лед на реке был хрупок и не надежен. Переходили по одному, мечтая о скорой ночевке в избушке. Начальник станции Вербов много говорил о ней. Там должно быть и продовольствие и лампа-молния, да к тому же стоял камелек, и запасено топливо.
Несколько раз изменялась погода. Временами штормило, ревел ураган, и тогда приходилось отлеживаться в снегу, а как только заштилеет, снова трогаться в путь к заветной избушке.
Зенков первый увидал избушку и закричал:
— Вот она, справа, справа. Смотрите!
И в самом деле по правую руку чернелась избушка.
На полу в избе лежало много снега. Через полчаса после прихода отряда изба стала неузнаваемой. Ее прибрали, снег и мусор выгребли, растопили печь, и желанное тепло разлилось по избе. Отогрелись люди, ожили. Запахи кофе, печенья и консервов перебивали запах портянок, которые напоминали флаги, выкинутые в праздник кораблем, — так много их сушилось в избе. Печка скоро накалилась докрасна.
Утром отряд покинул избушку, от которой в сторону вел след медведя. Он всю ночь ходил у избы, вытоптав снег кругом.
Было тепло: всего восемь градусов ниже нуля. «Лебедь» преследовал медведя, порезал о твердый наст лапы, — и в следах алела кровь.
[18]
Три зимовщика, согнувшись под тяжестью вещевых мешков, шли на лыжах, четвертый — Зенков — едва поспевал за товарищами.
— Не могу дальше итти. Чорт с ними, с лыжами! — и Отто первым воткнул свои лыжи в снег.
Ахматов тоже снял свои лыжи и воткнул их в снег как опознавательный знак.
— Что это за речка? — спросил Сысолятин.
— Назовем ее Укнабеаз. По-ненецки это значит паршивая речка — сказал Зенков.
— Да тут, смотри, какая дельта! Вот рукав, вот, вот!
И Зенков стал считать рукава безымянной речки. Река протекала по глубокому оврагу, стены которого были выложены самой природой из целого камня. Эти скалы называются на Новой Земле толбеями.
Незаметно подкралась ночь, и на черном ковре неба заискрились невероятно яркие звезды. Они были крупнее тех, что видел каждый из зимовщиков над «большой землей».
Не успела полярная ночь показать свою красоту, как внезапно налетел туман; сначала хлопьями, а потом стал густеть, словно кто-то из гигантского удойника розлил над землей молоко.
Люди шли целый день, еле передвигая ноги, и к ночи поняли вдруг, что закружали.
— Переждем до ясной видимости! — предложил Зенков.
Люди сбились в кучу и накрылись полушубками. Но как только протаивал снег, сразу сырели брюки, и люди просыпались от холода.
Невеселое было утро. Обсушиться негде, и, главное, иссякли последние остатки продовольствия.
— Сдохнем здесь все поодиночке, — сказал Сысолятин, дрожа от холода.
Ночью заштилело. Но к утру снова поднялся ветер, и началась поземка. И снова перед путниками стояла почти сплошная завеса снега, дышать было нечем, и люди защищали свои лица меховыми рукавицами. «Лебедя» не раз
[19]
откидывало ветром, и вся морда его была залеплена снегом, будто он только что окунул ее в бочку со сметаной.
— Харчить-то нечего, братишки, давайте «Лебедя» прикончим! — предложил Сысолятин.
И только сказал это радист, как вдруг стало проясниваться, и на горизонте завиднелась черная полоса неба, что означало близость моря. Там у моря должны быть запасы плавника, и можно согреться у костра. Люди решили итти к морю.
Пересекли какую-то речку, поднялись на верхнее плато и вскоре увидели воду. Она была исчерна-зеленой, и Сысолятин невольно вспомнил картины художника Борисова, впервые написавшего это неизведанное море и передавшего его суровую красоту.
— Спасены! — крикнул Сысолятин, увидев воду впереди себя: — Это залив Канкрина. Мы опять пришли к старой избушке.
— Там есть хлеб, шпиг, греча и сухари, — сказал Зенков.
— В крайнем случае схарчим «Лебедя», — снова предложил Сысолятин.
Выбившиеся из сил люди ползком добрались до избушки. Небо было чистое, ясное и сияло крупными яркими звездами. На северо-западе радугой вспыхнуло северное сияние. Изломанная радуга продержалась недолго и погасла.
Люди принесли плавник, растопили печь. Изба скоро наполнилась паром от сушившегося белья и обуви: стало невыносимо жарко. Запахи супа, который стряпал Отто, дразнили проголодавшихся зимовщиков.
Когда взошла луна, показав сквозь пепельный свет тонкий серебряный серп, люди, раскидав руки, крепко спали на оленьих шкурах.
Только на следующий день зимовщики увидели мачты своей рации.
— Ур-р-ра-а-а! — крикнули все в один голос, когда из-под снега показалась крыша дома.
— Вот они, пропащие, вернулись! — встретили их оставшиеся на рации.
[20]
За столом в общей комнате сидело несколько норвежцев с промысловой шхуны «Веслекари и К°». Большинство из них были фашисты, открыто говорили об этом и не стеснялись предлагать сигареты и кепстен в обмен на шкуры песцов и белых медведей.
Иностранным зверопромышленникам разрешалось бить только одну белуху, но на палубе их полупиратского судна лежали туши убитых тюленей, медведей, сушились песцовые шкуры.
Шхуна «Веслекари» заходила в бухту Диксон, и там на могиле Тессема, спутника Амундсена, экипаж поставил крест из плавника. Ту могилу не рыли в земле: вырыть яму на Диксоне было невозможно. Огромными камнями заложили скелет Тессема.
Перед самым приходом зимовщиков собаки разорвали лучшего пса «Шарика». Наутро «Рваный» и «Лиса» стали
рвать «Быстрого». Его пушистый мех обагрился кровью. Еле отбили беднягу. Один из зимовщиков взял его к себе на излечение.
На горизонте виднелся невзломанный лед. На море было тихо. Белый свет луны спокойно скользил по тонкому береговому припаю.

Пред.След.