1. В ПОХОДРихард Вагнер,
«Моряк-скиталец».
В начале мая 1934 года мне позвонил из Москвы один из сотрудников Главного управления Северного морского пути: «Какие у вас планы на лето, Владимир Юльевич?» У меня был вполне определенный план, принятый еще осенью, — сделать «передышку» и провести летние месяцы не во льдах, а под жарким небом юга. Шесть лет подряд я плавал в полярных морях, не пользуясь отпуском, и настоящего лета не видел уже давно. «Я собираюсь поехать на юг», ответил я сотруднику из Главсевморпути. Этого ответа тот, повидимому, не ожидал, предполагая, что я безнадежно захвачен «арктическим микробом». «Знаете ли вы план наших экспедиционных работ?» — продолжал голос в телефоне.
Да, план мне был, конечно, известен. Широко задуманный, прекрасный план. Из Мурманска в Лену должна была отправиться транспортная экспедиция в составе трех грузовых пароходов и одного ледокола; «Седов» должен был заняться научно-исследовательскими работами в северной части Карского моря; «Садко» направлялся на Северную Землю, «Русанов» — в бухту Прончищевой, «Сибиряков» — к мысу Челюскина; отдельная экспедиция должна была работать в Карских Воротах; для гидрографических работ в море Лаптевых предназначалась шхуна «Темп»; наконец, большие морские операции предвиделись на крайнем востоке Советской Арктики. Слов нет, соблазнительного много, и случаев продолжить и углубить научные работы в Арктике представлялось сколько угодно, но я твердо решил на этот раз изменить Северу.
[3]
«Тот план, который вы знаете, теперь расширен», не унимался телефон. — «Состоится еще одна большая экспедиция: ледорез «Литке» должен пройти в одну навигацию из Владивостока в Мурманск». Чорт побери, это было для меня новостью! «Интересует ли вас эта экспедиция?» — в голосе спрашивающего мне почудилась ирония. Я не хотел показать, что эта новая экспедиция, план которой возник, очевидно, совсем недавно, в корне меняла все мои личные предположения на лето, а потому, придав голосу насколько возможно равнодушную интонацию, отвечал: «Конечно, то, что вы сообщили мне о «Литке», очень интересно. Я прошу 24 часа на размышление и затем дам вам ответ, приму ли участие в экспедиции или нет». Я говорил явную неправду, потому что никаких 24 часов мне не нужно было. Еще прежде, чем положил телефонную трубку, решение было принято: еду! Пальмы, кипарисы e tutti quanti мы отложим на следующий год. Сдав позицию, я почувствовал себя свежим и бодрым, будто только что вышел из холодной ванны. Мною сразу овладела какая-то особенная жажда деятельности, знакомая всякому полярнику, засидевшемуся в городе.
Было только немного неприятно итти домой, где я должен был разочаровать свою жену, уже готовившуюся к совместной поездке на юг. Против ожидания она приняла новость спокойно и только с грустью сказала: «Я это знала и ни минуты не сомневалась в том, что ты все-таки поедешь в Арктику». (На этот раз она знала, несомненно, больше, чем я. Добрый друг, с тобой легко прожить жизнь...)
Двадцать седьмого мая экспедиция на «Литке» была окончательно утверждена правительством, и через девять дней я уже прощался со своими друзьями на перроне Московского вокзала. Невеселенькое это дело — прощание, и жене моей часто приходилось проделывать эту неприятную процедуру. Всегда она держалась героем, но на этот раз не могла удержаться от слез.
Затем следуют десять томительных дней в душном вагоне сибирского экспресса. Захваченные мною два
[4]
тома Аристофана и случайно оказавшийся в вагоне-ресторане небольшой запас напареули несколько скрашивают это время. Я пользуюсь им, чтобы ближе познакомиться с некоторыми из моих будущих спутников по «Литке». В одном купе со мною едет начальник экспедиции
Дмитрий Сергеевич Дуплицкий. Научная группа экспедиции, организованная Арктическим институтом, находится в экспрессе в полном составе. Она невелика — всего только пять человек, что составляет 7% от общего числа будущего населения «Литке». Это немного, но, принимая во внимание, что наша экспедиция не является чисто научно-исследовательской, преследуя в основном оперативные цели, и что научные работы могут быть поставлены только попутно, численный состав ученой группы достаточен. Лично хорошо знал я только одного из этой группы —
Всеволода Александровича Березкина, гидролога и доцента Военно-морской академии. Не без труда удалось отвоевать для нашей экспедиции этого самоотверженного работника науки и в настоящем смысле слова энтузиаста своего дела. Впервые мне пришлось встретиться с В. А. Березкиным в 1923 году, во время экспедиции на «Малыгине» по постройке обсерватории в Маточкином Шаре. В то время он был еще начинающим гидрологом, но горячая любовь и преданность своему делу уже тогда выделяли его. Не имея на Новой Земле в своем распоряжении подходящих пловучих средств, В. А. Березкин нередко пускался в море на шлюпке, на которой работал один в течение целых суток, а иногда и дольше. Бывали случаи, что увлекшегося работой гидролога заставал шторм, и он едва-едва спасался. Я был очень рад видеть Всеволода Александровича на «Литке», высоко ценя его как научного работника и надеясь, что полярное плавание в сравнительно комфортабельных условиях укрепит его несколько подорванное здоровье. Сам он радовался своему участию в экспедиции, пожалуй, еще больше.
Был в научной группе еще другой энтузиаст — гидролог
Вениамин Григорьевич Богоров. Несмотря на свою молодость, он имел уже солидный экспедицион-
[5]
ный стаж, полученный, главным образом, на судах Океанографического института. В 1929 году он участвовал в плавании на «Литке» из Черного моря во Владивосток и хорошо знал корабль, который на несколько месяцев должен был стать нам домом. Настроение Богорова было неизменно восторженное, и глаза его загорались ярким блеском, когда мы начинали беседу о нашем будущем на «Литке».
В некоторой степени противоположностью Богорову являлся наш метеоролог и «жрец погоды» Константин Антонович Радвиллович. Он тоже молод, но обладает выдержкой и невозмутимым спокойствием закаленного в жизненных боях борца. Чрезвычайно корректный, он умеет остро и ядовито шутить. Едет он в одном купе с каким-то незнакомцем и редко выходит оттуда. Пассажиры нашего вагона прозвали его отшельником. Радвиллович — уже настоящий полярник. Впервые я увидел его в 1932 году, во время встречи «Сибирякова» и «Литке» у устья Колымы. Ледорез, на котором Радвиллович работал в качестве синоптика, зазимовал тогда в Чаунской губе. Условия зимовки были довольно суровы, но Константин Антонович перенес ее с легкостью. В этом, несколько болезненном с виду, человеке таилась большая нравственная сила и много энергии.
Метеоролог охотно рассказывал нам о своей зимовке в Чаунской губе, и из этих рассказов я вынес впечатление, что год, проведенный во льдах Чукотского побережья, Константин Антонович считает за один из лучших в своей жизни. Из северовосточной экспедиции Радвиллович вернулся в Москву только зимой 1934 года. Пробыв дома всего лишь несколько месяцев, он, не колеблясь, принял предложение снова итти в полярное плавание на родном для него «Литке». Видимо, Арктика задела за живое и этого невозмутимого, казавшегося иногда почти каменным, человека.
Четвертым в нашей группе был профессор химии Николай Викторович Кондырев. Арктика была для него новой, но с морем он был хорошо знаком, как большой любитель и знаток парусного спорта и участ-
[6]
ник нескольких морских экспедиций. Человек высокой эрудиции, чрезвычайно общительный и располагающий к себе, профессор Кондырев сделался на «Литке» душой нашего общества. «Заседания» научных работников, неизменно происходившие в каюте Николая Викторовича и затягивавшиеся подчас до поздней ночи, вероятно, для всех нас останутся одним из лучших воспоминаний о плавании.
Пятым был автор этих строк, на которого было возложено руководство научной частью экспедиции.
Во время переезда во Владивосток мы в наших разговорах часто касались научного оборудования, которое было отправлено из Ленинграда багажом. Это стоило больше тысячи рублей. Уплата такой суммы не доставила нам особого удовольствия, но зато мы чувствовали уверенность, что необходимые инструменты и материалы прибудут во Владивосток во-время. Однако, после бесед с ехавшим в нашем же поезде профессором С. В. Обручевым, имевшим большой опыт в деле организации дальневосточных экспедиций из центра, эта уверенность быстро сменилась беспокойством. Багаж, если за ним постоянно не следит недремлющее око специального проводника, по словам Обручева, идет от Москвы до Владивостока в среднем около месяца, нередко дольше. После столь утешительной информации мы стали гадать, что из приборов можно будет получить заимообразно в научных учреждениях Владивостока. Так как мы были оптимисты и, кроме того, крепко верили в любезность наших владивостокских товарищей, то пришли к выводу, что несвоевременное прибытие багажа не может сорвать нашей работы.
Из других участников экспедиции с нами ехали Н. Б. Рихтер, зачисленный на должность корабельного инженера, и врач Б. А. Угаров. Рихтер с утра до вечера заводил патефон, к которому, казалось, имелся неисчерпаемый запас пластинок. Когда мы подъезжали к Иркутску и из купе Рихтера доносился все тот же неизменный хрип патефона, меня охватила дрожь при мысли, что этот милый инструмент будет взят на борт «Литке».
[7]
Доктора Угарова редко можно было видеть в купе, он предпочитал вагон-ресторан. Вероятно, он не особенно верил в продовольственное снабжение нашей экспедиции и решил наесться «про запас». Четыре бифштекса по-гамбургски — таков был его стандартный дневной репертуар.
...Наконец мы и во Владивостоке. Здесь нас встречает заместитель начальника экспедиции Б. А. Бронштейн, на которого была возложена подготовка экспедиции во Владивостоке. Бронштейн снаряжает, впрочем, не одного только «Литке», но и все многочисленные зимовочные партии, отправляющиеся в восточную Арктику из Владивостока. Вид у него усталый, и весь он какой-то суматошный. По плану, «Литке» должен был выйти в море 20 июня, т. е. через четыре дня после нашего прибытия во Владивосток. Но уже с первых слов становится ясным, что об этом не может быть и речи. Из многочисленных экспедиционных грузов, отправленных из Москвы, до Владивостока докатились только немногие. Большая часть находится еще на колесах, где-то западнее Иркутска. Если мы будем ожидать прибытия этих грузов, то безусловно выйдем в море слишком поздно, и поход «Литке» будет сорван. Для нашей экспедиции, которой предстоит пройти Ледовитым морем 3500 миль, сроки — все. Старинное выражение «упущение времени смерти подобно» как нельзя более подходит к нашей экспедиции, да и вообще ко всем операциям, выполняемым в Арктике в течение короткого полярного лета. У нас нет другого выхода, как произвести снабжение экспедиции частично за счет местных ресурсов. Для того, чтобы выяснить возможность, мы немедленно начинаем объезжать владивостокские государственные учреждения и общественные организации. Отношение к нам всюду исключительно предупредительное, и общественность Владивостока идет нам навстречу, чем только может. Чувствуется, что успех нашей экспедиции здесь всем не менее дорог, чем нам самим. На сердце делается легче, и снова крепнет уверенность, что мы сумеем выйти в море своевременно.
[8]
Отправленное багажом научное оборудование, -как правильно предвидел профессор Обручев, во Владивосток не прибыло. В. А. Березкин немедленно принялся за розыски всего необходимого в учреждениях Владивостока. Благодаря исключительно дружественной поддержке, оказанной экспедиции Убеко {1} Дальнего Востока, выполнение программы научных работ, в случае неприбытия багажа, было обеспечено.
В первый же день пребывания во Владивостоке мы пошли осматривать наш корабль. Он только недавно прибыл из Японии, где наспех залечивались полученные во время похода на Колыму тяжелые раны. Еще тогда, когда мы находились на пути во Владивосток, до нас стали доходить слухи о недоброкачественности
{1} Управление по обеспечению безопасности кораблевождения.[9]
выполненного в Японии ремонта. Осматривая теперь корабль, мы, к сожалению, могли убедиться в правильности этих слухов. Клепка была сделана чрезвычайно небрежно, и «Литке» заметно слезился уже здесь, стоя в порту; котлы текли, машина была не в порядке. Больше всего меня беспокоил форштевень, так как от крепости его всецело зависела активность корабля во льду. На форштевень, получивший трещины еще во время Колымской экспедиции, был теперь насажен замок, и определить состояние форштевня под этим замком мы не могли. Капитан «Литке» Николай Михайлович Николаев и старший механик Савва Иванович Пирожков, учитывая все дефекты ремонта, считали, однако, возможным кое-что исправить еще в порту, кое-что в пути. «Хотя ремонт выполнен недобросовестно, корабль все же будет в таком состоянии, что с возложенной на него задачей справится»,— таково было их авторитетное мнение.
А задача на «Литке» была возложена большая и ответственная. Основной целью экспедиции был проход Северным морским путем из Владивостока в Мурманск в течение одного навигационного сезона. Как известно, первое сквозное плавание Северным морским путем в течение одного лета было выполнено «Сибиряковым» в 1932 году. Историческое плавание этого корабля из Архангельска в Тихий океан в корне разрушило тот пессимистический взгляд, который до того господствовал в вопросе о возможности практического использования Северного морского пути. «По всему Ледовитому морю, омывающему северные берега СССР, от Атлантического океана до Тихого, может и должно быть установлено судоходство» — вот вывод, сделанный из похода «Сибирякова». Освоение Северного морского пути было признано партией и правительством задачей исключительно большого экономического и политического значения, для выполнения каковой, уже через несколько месяцев после окончания сибиряковской экспедиции, было учреждено Главное управление Северного морского пути. Это управление организовало в следующем после похода «Сибирякова» году новую экспедицию, которая должна была
[10]
пройти из Атлантического океана в Тихий. На этот раз было выбрано неледокольное грузовое судно, имевшее некоторые специальные крепления, — «Челюскин». Плавание этого корабля, закончившееся его гибелью, а также спасение оставшегося на льду экипажа судна летчиками, героями Советского Союза, еще у всех в памяти. Причиной гибели «Челюскина» явилось то, что его не мог сопровождать мощный ледокол («Красин»), как это предусматривалось планом экспедиции. Поэтому катастрофа, происшедшая в феврале 1934 года в Чукотском море, ни в какой степени не могла поколебать уверенности в правильности сделанного из плавания «Сибирякова» вывода о безусловной возможности и необходимости освоения Северного морского пути. Работы в этом направлении продолжались и после гибели «Челюскина», и экспедиция на «Литке» должна была занять в этих работах видное место.
Помимо сквозного плавания из Тихого океана в Атлантический в одну навигацию, на «Литке» были возложены еще попутные оперативные задания. Он должен был высвободить изо льдов пароходы так называемой Первой Ленской экспедиции («Товарищ Сталин», «Володарский» и «Правда»), зазимовавшие осенью 1933 года у островов «Комсомольской Правды» (у северо-восточного побережья Таймырского полуострова). Кроме того, «Литке» поручалось оказать помощь в проводке судов Второй Ленской экспедиции, которые летом 1934 года должны были совершить рейс из Мурманска в устье Лены и обратно; в случае, если ледокол «Ермак» пришлось бы оставить для обслуживания Карской операции, проводка Второй Ленской экспедиции должна была полностью лечь на «Литке».
Несмотря на сложность стоявших перед «Литке» заданий, никто из нас не сомневался в том, что экспедиция эти задания выполнит. Лично я был в этом твердо убежден. Такую уверенность давали мне прекрасные качества нашего судна, сравнительно благоприятный ледовый прогноз для Северного морского пути на навигацию 1934 года и возможность
[11]
использовать ценный опыт «Сибирякова», в плавании которого мне пришлось участвовать, руководя и там научной частью экспедиции. Наконец, и направление нашего пути — с востока на запад — давало нам также некоторое преимущество перед экспедицией «Сибирякова», прошедшей Северный морской путь, как известно, с запада на восток. Дело в том, что, идя с востока на запад, прохождение Чукотского моря — одного из наиболее тяжелых в ледовом отношении участков Северного морского пути — приходится на первую половину навигационного сезона. А это время года является здесь более благоприятным в отношении режима ветров, нежели вторая половина навигационного сезона, когда заметно учащаются N-ые и NW-ые ветры, прижимающие лед к северным берегам Чукотского полуострова и нередко делающие проход судов под берегом невозможным. Следующая табличка, составленная на основании шестилетних наблюдений на острове Врангеля и показывающая повторяемость ветров в процентах, иллюстрирует указанную особенность ветрового режима в Чукотском море:
Процентное распределение ветров на острове Врангеля
N NE Е SE S SW W NW Штиль
Май.. ....... 16 20 12 5 3 5 7 4 28
Июнь......... 15 16 17 7 8 8 6 4 23
Июль........ 6 11 26 7 6 14 6 4 20
Август....... 7 16 16 2 5 16 12 6 20
Сентябрь ...... 15 14 9 4 4 14 12 10 18
Октябрь....... 18 12 9 4 4 7 12 17 17
Для Чукотского побережья, вдоль которого по преимуществу происходят плавания между Беринговым проливом и Колымой, прижимными ветрами, т. е. ветрами, пригоняющими лед к берегу, являются ветры с NW, N и NE, а отжимными — ветры с SE, S и SW. {1} Если мы для острова Врангеля вычислим повторяемость ветров для этих двух групп, то будем иметь:
{1} Необходимо учитывать, что льды, движущиеся под влиянием ветра, отклоняются от направления ветра на 30°—40° вправо северном полушарии).[12]
Прижимные ветры (%) Отжимные ветры (%) Отношение прижимных ветров к отжимным
Май.... 40 13 3. 1
Июнь... 35 18 1. 9
Июль... 21 27 0. 8
Август.. 29 23 1. 9
Сентябрь 39 22 1. 3
Октябрь.. 47 15 3. 1
Из последней таблички можно ясно видеть, что для судоходства у северных берегов Чукотки наиболее благоприятным в отношении ветрового режима является июль, когда повторяемость прижимных ветров достигает своего минимума, а отжимных — максимума, В августе ветровые условия становятся уже менее благоприятными, и еще неблагоприятнее они в сентябре и октябре.
Аналогичные данные, вычисленные для селения Уэлен у Берингова пролива, на основании 3—5 лет наблюдений, {1} приводят к тому же выводу, что и наблюдения на острове Врангеля.
Процентное распределение ветров на Уэлене
N NE Е SE S SW W NW Штиль
Май...... 29 12 6 1 16 5 1 14 16
Июнь ......... 30 14 4 1 16 9 1 10 15
Июль........ 11 13 4 1 32 14 1 8 16
Август....... 13 12 4 2 22 10 4 13 20
Сентябрь ...... 22 13 5 0 15 5 3 23 14
Октябрь...... 16 9 4 1 16 10 7 19 18
Повторяемость прижимных и отжимных ветров в Уэлене
Прижимные ветры (%) Отжимные ветры (%) Отношение прижимных ветров к отжимным
Май.... 55 22 2. 4
Июнь.. 54 26 2. 1
Июль... 32 47 0. 7
Август.. 38 34 1. 1
Сентябрь. 58 20 2. 9
Октябрь 44 27 1. 6
{1} Для сентября и октября — 3 года наблюдений, для августа— 4 года, для остальных месяцев — 5 лет.[13]
Несмотря на сравнительно непродолжительный период наблюдений в Уэлене и на сильное влияние местных топографических особенностей, благоприятные для навигации у северных берегов Чукотки ветровые условия в июле выступают вполне отчетливо. В Уэлене, как и на острове Врангеля, июль является единственным месяцем, когда ветры, отгоняющие льды от берегов Чукотки, преобладают над прижимными ветрами. Суда, совершающие плавание Северным морским путем с запада на восток, приходят в Чукотское море обычно в сентябре, т. е. тогда, когда здесь уже заметно преобладают прижимные ветры, создающие угрозу затереть корабль.
Судно, следующее Северным морским путем с востока на запад, имеет некоторое преимущество перед судном, идущим в обратном направлении, также по той причине, что замерзание моря начинается раньше в восточной части нашего Арктического сектора, испытывающей континентальные влияния, нежели в западной, где близость открытого океана, при господствующей с него воздушной тяге, обусловливает затяжную осень и запаздывание зимы. Таким образом, создающаяся для корабля в конце его пути угроза быть остановленным, по причине смерзания льдов, больше при следовании Северным морским путем с запада на восток, нежели при плавании в обратном направлении.
При переезде из Ленинграда во Владивосток я использовал оставшиеся у меня в Москве свободные часы, чтобы навестить О. Ю. Шмидта, несколько дней назад прибывшего из Америки, и поздравить его с благополучным возвращением из экспедиции на «Челюскине». Отто Юльевич живо интересовался предстоящим походом «Литке». Он горячо желал нам успеха и давал ценные советы.
Только 28 июня — на восемь дней позже срока, предусматривавшегося планом, — снаряжение экспедиции во Владивостоке было закончено, и «Литке» был готов к выходу в море. Накануне отхода прибыл из Ленинграда и багаж с научным оборудованием. Нам везло. Небольшое запоздание против намеченного
[14]
«с запасом» срока выхода не могло грозить никакими серьезными последствиями. Настал один из самых приятных моментов в каждой полярной экспедиции — отрыв от берега. Мы выходим вечером. Я долго стою на мостике и любуюсь, как постепенно скрывается залитый огнями красавец-город. Проходим Русский остров, потом открываются морские просторы. После городского шума и предвыходной сутолоки тишина моря, только еле волнующегося, кажется необыкновенной. Прощай, жемчужина Дальнего Востока! Через несколько месяцев мы передадим привет от тебя заполярному порту на Мурмане.
[15]
Владивосток - Мурманск на Литке. Экспедиция 1934 г. В. Ю.pdf