Изображение
31 июля 2012 года исключен из Регистровой книги судов и готовится к утилизации атомный ледокол «Арктика».
Стоимость проекта уничтожения "Арктики" оценивается почти в два миллиарда рублей.
Мы выступаем с немыслимой для любого бюрократа идеей:
потратить эти деньги не на распиливание «Арктики», а на её сохранение в качестве музея.

Мы собираем подписи тех, кто знает «Арктику» и гордится ею.
Мы собираем голоса тех, кто не знает «Арктику», но хочет на ней побывать.
Мы собираем Ваши голоса:
http://arktika.polarpost.ru

Изображение Livejournal
Изображение Twitter
Изображение Facebook
Изображение группа "В контакте"
Изображение "Одноклассники"

Виленский, М. Черненко. Высокие широты

 Выс_широты - 0001.jpg
 Выс_широты - 0002.jpg
 Выс_широты - 0003.jpg
 Выс_широты - 0004.jpg
Э. Виленский, М. Черненко.
Высокие широты : 1-я высокоширотная экспедиция на ледоколе "Садко". 1935 г.
Полярная библиотека. 280 с: ил., портр., карт.; 22 см.,
Ленинград Изд-во Главсевморпути 1939
Переплет, форзац, заставки и концовки художника И. Ф. Лапшина


OCR, правка: Леспромхоз

Виленский, М. Черненко. Высокие широты

 239.jpg
КОРАБЛЬ БУДУЩЕГО

Было это недавно. Человек в зюйдвестке вскарабкался по веревочной лестнице вверх на ботдек. Ему нужно было освободить трос, соскочивший с блока. В глубине моря болталась сетка. Из нее уплывал планктонный улов. Богоров окоченевшими пальцами высвобождал трос. Операция была мучительной и нелепой. Трос упорно не слушался, руки ныли и тяжелели. Но вот, наконец, все налажено. Через полчаса сетку извлекли из воды. Она пуста. Станцию пришлось брать заново.
На носу в это время работал Горбунов. Он вытравил уже около трех тысяч метров троса и ждал, пока трал проволочится по дну. Заработала лебедка. Дрейф далеко от борта оттянул стальной канат. Когда до трала оставалось всего пятьсот — шестьсот метров, из воды выдернулся перепутанный клубок. Никто не удивлялся тому, что толстый девятимиллиметровый стальной трос сплелся в причудливые узлы и петли, как тонкая бечева.
— Стой! — разнеслось по палубе.
Заглохли стуки лебедки. Продолжать подъем трала нельзя было: клубок неминуемо застрял бы в ручейке ролика.
Прибежал Миша Марков. Он постоял в раздумье, затем быстро схватил трос багром, к нему присоединились все, кто был на палубе. Надо было вытащить канат на палубу и закрепить его. Каких усилий это стоило! Наконец трос вытянули. Его искусно оперировал боцман. Он вырезал спутавшийся кусок троса, быстрыми, опытными движениями связал концы. Снова заворчала лебедка.
Тридцать — сорок метров оставалось до кошелки трала. Тогда из воды показался еще один узел. Но теперь уже никто не
[239]
 240.jpg
резал троса. Люди взялись за стальную бечеву руками. Быстро намокли кожаные рукавицы, стали скользкими. Но канат и трал все же вытащили на палубу...
... Впрочем, не об этих происшествиях шла речь, когда группа научных работников собралась в кают-компании после одной из последних станций.
«Садко» прекрасно оборудован. На нем есть все, что может пожелать научный работник. Он вооружен по последнему слову современной океанографической техники. Но эта океанографическая техника очень бедна и отстала. Сети биологов напоминают кошелки домашних хозяек и детские сачки для ловли бабочек. Батометры похожи на ведра, которыми черпали воду в глубоких колодцах еще древние азиатские скотоводческие народы.
Вот об этой отсталости и шел разговор в кают-компании.
В век электричества и химии казалось нелепым и смешным работать приборами, которые создал ушедший в прошлое век простейшего рычага и мускульной силы.
Каждый из нас, возвращаясь после станции, отогревал помертвевшие пальцы или заливал иодом ободранную на руке кожу. А почему не может вместо человека работать машина? Вот сесть так в мягком кресле, в тепле, за столом лаборатории и нажать кнопки...
— И на подносе подадут тебе глубоководную креветку, — насмешливо заметил кто-то.
— Да, на подносе, — рассердился оратор. — Правда, это будет усовершенствованный поднос, какая-нибудь стеклянная шкатулка или ванночка, но я не буду голыми руками развязывать и завязывать обледеневшую сетку, открывать застывшие краны, копаться в холодной воде.
Заговорили о будущих исследовательских кораблях. Как хорошо будет там работать. Силы ученых не будут уходить на неблагодарную «станционную» работу.
А время? Сколько драгоценных часов будет спасено. Час в Арктике — это сутки, недели, месяцы на Большой земле. Есть часы и минуты, оценить которые невозможно. Если бы 12 сентября существовал замечательный корабль, о котором мы мечтаем! Какие громадные открытия дало бы двенадцатичасовое пребывание над абиссалями Полярного бассейна. А нам пришлось ограничиться одним уловом.
Перебивая друг друга, люди высказывали вслух свои пожелания. Они мечтали, фантазировали.
— Давайте помечтаем организованно, — предложил Богоров. — Пусть каждый расскажет, как он представляет себе научно-
[240]
 241.jpg
исследовательский корабль будущего. Будем говорить по очереди, выберем секретаря, пусть он запишет. Это будет как бы конкурс проектов, а собранные материалы передадим начальнику, пускай добивается их реализации. Тот, чей проект будет признан лучшим, получит премию — участие в первом плавании.
Предложение было принято. Проекты будущего исследовательского корабля начали появляться на свет.
— Я предлагаю, — сказал первый оратор...
Давайте же, читатель, совершим путешествие по этому, пока еще воображаемому, исследовательскому кораблю, который в честь нашего похода назовем «Новый Садко».
Спустимся в блещущее чистотой электродизельное отделение. Оно залито светом и прохладой. Внимание гостей привлекают четырехугольные и круглые толстые рукава, уходящие в днище корабля.
— Через эти трубы мы протягиваем наши руки к морскому дну, — смеемся мы. — Не беспокойтесь, вы скоро все поймете, все увидите.
Поднимемся этажом выше, в большой аквариумный зал. У стен его стоят громадные стеклянные камеры, освещенные снаружи и изнутри. Они герметически закупорены, и в каждой из них поддерживается разное давление — от пятнадцати до трехсот атмосфер.
В аквариуме, где давление триста, плавает странная рыба: яркокрасная с желтыми полосами и громадными зелеными глазами на узком тонком стебельке. Совсем как рыбка из восточной сказки. Ее мы поймали в атлантических водах, и вот уже полтора месяца она живет в этом аквариуме. Ее не беспокоит свет, она слепая. Наш биолог часами просиживает в уютном кресле возле аквариума, наблюдая за поведением рыбы. Он десятки раз сфотографировал ее и заснял на кинопленку. Сейчас он просит нас присесть.
Мы усаживаемся в мягкие, покачивающиеся кресла. Гаснет свет. На экране возникает изображение рыбы, которую мы только что видели в аквариуме. Изображение это увеличено. Можно рассмотреть каждый плавник рыбы, ее хвост, ее интересные слепые глаза, ее просвечивающее тело. Рыбка как будто умирает. Вот-вот она замрет. Но это только кажется. Просто она заснята способом рапид. Сложный киноаппарат не только заснял рыбку, но и разложил каждое ее движение. Ученый получил полное представление о ее динамических свойствах.
[241]
 242.jpg
Гости серьезны. Один из них сосредоточенно думает и вдруг спрашивает:
— А как вы вытащили наверх эту рыбу? Как она перенесла такую громадную разницу в давлении:
Вопрос законный. Чтобы ответить на него, мы идем дальше, в лаборатории биологов и планктонологов. Для этого не надо много ходить — они рядом с аквариумным залом. Обе лаборатории очень похожи друг на друга. В обеих комнатах имеются люки. Это входы в шахту, стены которой телескопически выдвигаются в дне корабля. Отсюда, из этой шахты, биологи отправляют свои приборы для захвата обитателей толщи вод и морского дна.
Мы задерживаемся в лаборатории планктонолога. Хозяина нет. Без него неудобно осматривать снаряжение. Но мы не уходим искать нашего друга. Мы нажимаем кнопку и говорим в микрофон:
— Планктонолога просят в его лабораторию.
— Откуда вы знаете, где он? — спрашивает один из гостей. А мы и не знаем. Во всех помещениях корабля есть
репродукторы. Зажигается зеленый сигнал: «Внимание», и где бы Вениамин Григорьевич Богоров ни находился, он услышит вызов.
Действительно, через несколько минут хозяин уже стоит в дверях. Он знает, для чего его позвали, и охотно рассказывает о своей работе, о своих приборах.
Планктонные сети уже не те, которыми работали несколько лет назад. Собственно, те, которые берут пробу на восемьсот — тысячу метров, отличаются от старых образцов сетей Нансена и Джедди разве только улучшенным типом стакана и более надежной сеткой, которая закрывается не с помощью груза, а специальным реле. Кроме того, в стакане установлен телевизор с телескопическим объективом. Ученый может следить за ходом лова и закрыть в нужный момент сеть.
Для глубинных ловов сконструирован особый прибор.
Небольшая сетка. У обруча ее прикреплены два полушария: одно торчит вверх, другое вниз. Планктонолог отводит на распределительной доске рычаг глубины и нажимает кнопку. Теперь он может уйти. Сетка на ходу корабля спустится в море, остановится на нужной глубине, и тогда откроются полушария. Они автоматически захлопнутся через определенное время, спрятав в образовавшемся шаре сетку со всем ее содержимым. Шар герметически закрыт. В нем сохраняется давление того горизонта, на котором он захлопнулся. Прибор подходит к шахте, дно которой закрывает толстое, но идеально прочное-
[242]
 243.jpg
стекло. Его впустят в камеру и оттуда поднимут наверх. Через широкий боковой отросток сетку соединят с аквариумом, куда будет перекачиваться все ее содержимое. Если в сеть попадет рыбка, она будет доставлена живой.
Есть и другие, еще более простые, но замечательные приборы. Вы видели широкие трубы, которые проходят в машинное отделение. Они присоединены к толстым шлангам, сделанным из тончайшего и гибкого металлического сплава, типа «эластичных электронов». Эти шланги спускаются только на остановках до глубины в две с половиной — три тысячи метров. Открывается огромное сопло, которое втягивает в себя обитателей морской пучины. Поток быстро текущей воды выносит их наверх, в контрольный аквариум. Когда трубы подняты, они обвиваются вокруг корабля. Для них сделаны специальные глубокие пазы. Пятнадцать рядов этих рукавов выложены вдоль бортов нашего корабля.
У стола планктонолога мы видим небольшой экран, соединенный с микроскопом. Это — место для обработки очередной глубинной пробы. Проба эта вливается в небольшую чашу, над которой стоят сложный. микроскоп и счетная машина. Но ученому незачем смотреть в микроскоп. Он видит все содержимое в огромном увеличении на экране. Когда отделены наиболее интересные объекты, начинает работать счетная машина. Она подсчитывает число калянусов, сагитт, бокоплавов, производя все расчеты и вычисления.
— Просто, просто! Ужасно просто. А что это за сигналы? — спрашивают гости.
— Красная лампочка сообщает о том, что в батисферном отделении готовится к спуску автоматическая батисфера. Если у кого-нибудь из научных работников, занятого в этот момент, есть какие-либо «заказы» на дно моря, он успевает зайти в батистанцию.
— А мы можем?
— Конечно, можем. Дайте только осмотреть остальные детали нашего хозяйства. Вот этот сигнал — готовится вылет самолета. Этот звонок — через десять минут станция. А это — это не сигнал, это кофе.
— Как кофе?
— Очень просто.
Открываем краник и наливаем оттуда стакан горячего ароматного кофе. Кофепровод идет ко всем лабораториям. Незачем человеку, работающему почти круглые сутки, то и дело бегать в кают-компанию. Да и вообще ему не особенно много приходится бегать. Каюта его рядом.
[243]
 244.jpg
Гости открывают дверь и долго осматривают уютное помещение с такой же сложной сигнализацией, как и в лаборатории.
— Так как же батисферная?
Мы идем в середину корабля. В теле его заключена глубокая шахта с кессонной камерой. Отсюда спускаются батисферы с людьми и батисферы-автоматы. Три шара разных размеров, похожие на гондолы стратостата, поблескивают стеклами своих глаз.
В самой большой могут поместиться шесть человек. Средняя — на двоих и одна — совсем малютка, в метр диаметром. В ней человек поместиться не может, в ней нет даже кислородного прибора. Это батисфера-автомат. Она опускается в воду без людей, но делает такую же работу, какую делает человек. Она наполнена сложнейшими приборами и фотоэлементами. Она записывает силу света на различных глубинах, температуры, давления, производит химический анализ воды по всем ее составляющим элементам. Самописцы отмечают эти данные на пергаментных лентах. У окна батисферы стоят яркие прожекторы. Они привлекают обитателей подводного царства. Автомат фотографирует их, снимает на кинопленку и даже ловит их, частично выполняя функции бывших драг, тралов и сетей.
— А если сломается какая-нибудь?
— Есть запасные.
Наши гости влезают в большой металлический шар, ощупывают мягкую обивку, осматривают аппараты, сигнализационные приборы и снимают телефонную трубку. На стене батисферной зажигается красная лампочка. Мы нарочно не снимаем трубку, и через пять секунд вспыхивает ослепительно-яркая лампа. Если наблюдатель не заметил красного света, он не может не заметить этого яркого прожектора.
Мы снова ждем, примерно, пять секунд. И тогда в батисферной разносится пронзительный звук электрического звонка.
— Это, — поясняем мы, — на случай, если наблюдающий уснет, потеряет сознание или выйдет из батисферной. Еще через пять секунд такой же звонок раздастся в рубке капитана, в каюте начальника экспедиции, в кают-компании.
В стенах большой батисферы сделаны странные лапы. Они снабжены такими же полушариями, как сети планктонолога.
— Что это?
Мы объясняем. Если батисфера доходит до дна моря и наблюдающий замечает какого-нибудь интересного обитателя морского дна, он выбрасывает вперед эти двухлапые, четырех-
[244]
 245.jpg
лапые и восьмилапые клещи, закрывающиеся как лепестки цветка. Они захватывают нужного «зверя» и втягиваются через трубки в батисферу.
Гости молчат. Мы внутренне улыбаемся и, сознаемся, испытываем чувство некоторого тщеславия. Мы знаем, что впереди их ждет еще немало поразительного.
Надо торопиться. Скоро вечерний сбор, и нарушить его не могут никакие события. Быстро обходим несколько лабораторий.
Гости осмотрели лаборатории среднего яруса. Они поражены отсутствием каких бы то ни было батометров у гидрологов и тем, что на корабле нет гидрохимической лаборатории. Но мы объясняем, что теперь на корабль не поднимают проб воды.
— Мы не хотим грабить море, — смеется старший гидролог. — Мы спускаем гидроприбор, и он сам сигнализирует с нужной глубины обо всем, что нас интересует.
На стене гидролаборатории небольшой пульт. Автоматически указывается глубина, на которой остановился гидроприбор. Температуры измеряют электротермометры. Соленость, количество кислорода в воде измеряют специальные электрохимические элементы. Батарея таких элементов установлена на приборе. Включаются они автоматически поочередно, а перезаряжаются наверху. Силу течения замеряет все та же вертушка Экмана-Мерца. Но она электрифицирована, и автомат на пульте отмечает на ленте скорость течений на любой глубине. Отпала необходимость возиться с сотнями бутылок, производить тысячи анализов и измерений, посылать термометры, которые давали не совсем точные показатели. У гидролога много времени для настоящей научной работы, для составления карт, таблиц и обобщений.
— Я не привезу в Ленинград «хвостов». Вся моя работа будет закончена на корабле. К приходу в Ленинград весь мой материал будет обработан, и я высплюсь, — добавил он шутя.
Осматриваем замечательные машины геолога, которые приносят со дна метровые трубки ила. Его аппараты для определения электропроводности опускаются на дно и работают там «на месте происшествия». По специальному кабелю, вплетенному в трос, наверх передаются сигналы об электропотенциале на разных глубинах морского дна. У этих аппаратов тонкие крепкие сверла. Осев на дно, аппарат автоматически включает их. На конце сверла, сделанного из неэлектропроводного материала, есть небольшой контакт. Проводник от этого контакта идет внутрь сверла.
Мы долго наблюдаем за работой магнитолога. Его круглая
[245]
 246.jpg
жироскопическая лаборатория совершенно изолирована от действия судовых «федингов». Она снабжена карданным подвесом, который дает возможность проводить измерения силы тяжести
в любых условиях.
Под конец мы заходим в штурманскую. Здесь, как и в каютах, тепло. Специальная станция подает кондиционный воздух, холодный в тропиках и теплый в Арктике. На стенах штурманской сложный пульт. Автоматы записывают данные о нагрузке корабля, о работе электродизеля во льду, во время шторма. Сюда сходятся нити от всех частей машинного сердца судна. Эхолоты отмечают и записывают глубины. Горят сигналы из батисферной, из лабораторий. Капитан и штурман всегда знают, где, какую работу проводит любой сложный прибор огромного корабля-лаборатории.
Штурманская расположена чуть ниже верхней палубы и находится в пятнадцати метрах от носа корабля. Это круглый зал, без окон, но со стеклянным куполом. Купол похож на опрокинутое блюдечко и лежит на верхней палубе корабля. Это все, что высится над палубой, кроме некоторых приборов. Впрочем, об этом дальше.
Внимание гостей привлечено столом, площадью, примерно, в квадратный метр. На нем лежит карта, на которой тонкий электрический карандаш вычерчивает маршрут корабля. Это жирокомпас. Он рисует на карте линию нашего пути. Не нужно солнца для астрономических определений. Острый грифель нашего стола-лоцмана всегда совершенно безошибочно показывает местонахождение «Нового Садко».
Рядом установлен прибор для предсказания шторма — «Голос моря», давно изобретенный в одной из научно-исследовательских станций Черного моря. Закрытый бак сообщается с наружным пространством металлической трубкой. В нее впаяна платиновая проволока, по которой проходит электрический ток. Колебания воздуха улавливаются прибором и охлаждают проволоку. Степень ее охлаждения зависит от силы колебаний и регистрируется специальным гальванометром. Так как колебания воздуха, вызываемые далеким волнением моря, распространяются в пятнадцать-двадцать раз быстрее штормового ветра, то задолго до шторма в районе плавания судна прибор предупреждает о буре. «Голос моря» дает знать также, с какой скоростью и какой силы движется шторм.
В рубке немало и других замечательных навигационных приборов, облегчающих работу штурманов. Новой системы Эхолоты, «дальнобойные» бинокли. Простой, легко передвигающийся рычаг заменил романтический штурвал.
[246]
 247.jpg
— Копии этих приборов, — поясняет вахтенный штурман, — имеются в каюте капитана. Если он болен, то, не выходя из каюты, может следить за их показаниями и в трудные минуты командовать по радиотелефону. В его каюте нет только радиопеленгатора, но это чересчур громоздкий аппарат. Кстати, наш пеленгатор вообще существует пока только в одном экземпляре. Эта машина делает чудеса. Достаточно двух где угодно работающих станций для того, чтобы пеленгатор показал расстояния до этих раций, направление, угол. Это контролер жирокомпаса.
— Ну, пойдемте на палубу.
Выходим на совершенно свободную от грузов и помещений верхнюю палубу корабля. Эта третья палуба совершенно гладкая, как площадка для скетинг-ринга. Нет мачт, нет труб. Как пни, торчат колонки низких коренастых приборов, напоминающие солнечные часы древних греков. Эти приборы отмечают силу солнечной радиации, силу ультрафиолетовых лучей, отсчитывают скорость ветра, его направление, температуру воздуха и автоматически передают показания в каюты метеоролога, синоптика и в штурманскую рубку.
Над палубой чуть возвышается купол штурманской рубки. Но и этот выступ зализан, как вентиляционная коробка на новейшем обтекаемом вагоне или автомашине.
Палуба как нельзя лучше приспособлена для научных работ. Здесь нет трубы, нет громоздкого капитанского мостика, нет шлюпбалок, радиорубки. Ничто не мешает взору ученого. Стоит нажать кнопку, как «из-под земли» выскакивает отличный дальномер с фотоэлементом для абсолютно точного измерения расстояний. Можно «вызвать» и другие астрономические и геофизические приборы, необходимые для съемки берегов и наблюдений за воздухом.
Мы видим, что гостям трудно за один раз усвоить все виденное. Мы — гостеприимные, внимательные хозяева. Приглашаем наших гостей в кают-компанию. Стены комнаты раздвигаются, соединяя ее с ленинским уголком. В этом большом зале могут заседать любые научные конгрессы. В кают-компании тепло и уютно. Здесь все более или менее обычно. И наши гости «отходят». Они забрасывают нас кучей вопросов. Вспоминается давняя наша беседа на борту «Садко».
— Как мы были тогда близки к истине в своих мечтаниях, — говорит один из старых садковцев. — Ведь все, что мы сегодня осматривали, — все это можно было осуществить в сороковых годах нашего столетия....
[247]
 248.jpg
Оживленная беседа тянулась очень долго. Среди гостей — группа летчиков. Они спешат на свою зимовку. Мы выходим на среднюю палубу.
— Где же наша «шаврушка»?
Действительно, самолета у борта не было. Пилот обежал кругом корабля и взволнованный пришел обратно.
— Унесло, заговорились, чорт его побери. Немедленно....
— Да не волнуйся, найдем.
Чтобы не беспокоить больше летчиков, мы повели их в помещение под верхней палубой. Там, заправленный бензином, почищенный и готовый к взлету, стоял гидроплан. Его уже поставили на катапульту. Через несколько минут катапульта размахнулась и выбросила серебристую птицу в простор полярной ночи. Самолет лег на курс и ушел к зимовке....
... Экскурсия закончена.
Читатель понимает, конечно, что «Нового Садко» пока еще нет. Но он будет. Мы твердо верим в это. Мы знаем, что наши ученые в недалеком будущем получат возможность плавать на кораблях, о каких мы могли только мечтать во время похода 1935 года.
[248]

Пред.След.