Изображение
31 июля 2012 года исключен из Регистровой книги судов и готовится к утилизации атомный ледокол «Арктика».
Стоимость проекта уничтожения "Арктики" оценивается почти в два миллиарда рублей.
Мы выступаем с немыслимой для любого бюрократа идеей:
потратить эти деньги не на распиливание «Арктики», а на её сохранение в качестве музея.

Мы собираем подписи тех, кто знает «Арктику» и гордится ею.
Мы собираем голоса тех, кто не знает «Арктику», но хочет на ней побывать.
Мы собираем Ваши голоса:
http://arktika.polarpost.ru

Изображение Livejournal
Изображение Twitter
Изображение Facebook
Изображение группа "В контакте"
Изображение "Одноклассники"

ДВЕНАДЦАТЬ ПОДВИГОВ. Сборник.

 tit.jpg
 cover.jpg

Л., Гидрометеорологическое изд-во, 1964

УДК 551.5.551.46.98(023)
Ответственный редактор доктор географических наук Л. Ф. ТРЕШНИКОВ
Составитель сборника кандидат исторических наук В. М. ПАСЕЦКИЙ


Полна загадок далекая Арктика. Льды и воды Северного Ледовитого океана скрывают еще много тайн природы, которую настойчиво стремится познать человек. Путем отважных, который через студеное море проложила легендарная четверка папанинцев, прошли двенадцать советских научных станций. Их дрейф порой продолжался по нескольку лет. Течения и льды уносили смельчаков к берегам Гренландии и Канады. Тысячи километров отделяли их от Родины. Океан разбивал хрупкие пристанища полярников — ледяные, поля, гибли палатки и приборы, а советские люди продолжали нести вахту на льдах, вписывая в повесть о мужестве и отваге одну страницу прекраснее другой.
О жизни и труде на дрейфующих станциях рассказывают участники опасной и почетной научной вахты, в том числе известные всему миру полярные исследователи Э. Т. Кренкель, М. М. Сомов, А. Ф. Трешников, Е. И. Толстиков.
Книга рассчитана на массового читателя, она иллюстрирована интересными фотографиями.


СОДЕРЖАНИЕ

Н. Блинов. КОМСОМОЛЬСКАЯ ДРЕЙФУЮЩАЯ


 ф190-Блинов.jpg
Николай Иванович Блинов принадлежит к молодому поколению советских полярников. В 1951 г. он окончил Высшее арктическое морское училище имени, адмирала С. О. Макарова. Четыре года Николай Иванович зимовал на полярной станции мыс Челюскин. Затем, ему посчастливилось стать участником высокоширотной экспедиции на ладо-резе «Литке». Через год он плавает на севере Гренландского моря на дизель-электроходе «Обь». Затем Николай Иванович ведет гидрологические исследования на станции «Северный полюс-7». Проходят два года, и ему доверяют руководство первой комсомольской дрейфующей станцией «Северный полюс-8», о которой и рассказывается в предлагаемой вниманию читателей статье.

Самолет идет почти строго на юг. Под его крылом разворачивается панорама бесконечной ледяной пустыни. В кабине самолета сидят двенадцать молодых парней, на лицах которых улыбка радости вдруг сменяется мимолетной грустью, которую они стараются скрыть за излишней шумливостью и шутками. Мы летим домой, в Ленинград. Там, внизу, среди ледяных просторов, за тысячу с лишним километров от Большой Земли осталась дрейфующая научно-исследовательская станция «Северный полюс-8». На многолетней льдине размером несколько больше 1 кв. км находится маленький поселок из сборных фанерных домиков, которые мирно дымят трубами печек. В центре поселка на высокой мачте алеет флаг нашей Родины.
Всего несколько минут назад мы еще были там и передавали станцию новой смене полярников. И даже сейчас, сидя в кабине комфортабельного самолета ИЛ-14, мы
[190]
мысленно продолжаем находиться на ставшей нам родной льдине.
Нельзя забыть дни, проведенные на льдине в центре Арктического бассейна среди людей, которые посвятили свою жизнь трудной профессии полярника. Вот они — ребята, с которыми я жил и работал в течение долгих 370 дней. Среди них, в большинстве своем еще не вышедших из комсомольского возраста, есть такие, у которых в каждом жесте, взгляде, слове — радость. Работают ли они, отдыхают ли, но шутка обязательно с ними. Без шутки трудно прожить на льдине целый год, невозможно перенести многомесячную полярную ночь и острую тоску по дому, близким. И эти ребята были неистощимы на шутки, постоянно подтрунивали друг над другом, может быть, иногда и грубовато, по-мужски, но ни разу не проронив и слова о том, что трудно.
В один из ясных солнечных дней конца марта 1960 г. в Ленинградском аэропорту все было как обычно: одни спешили на посадку, другие сдавали вещи в камеру хранения, вызывали такси, наводили справки. По радио диспетчер объявил об очередном рейсе. А в зале ожидания группа молодых людей в коричневых кожаных костюмах, окруженная родными и друзьями, привлекала всеобщее внимание. Они отличались не только несколько необычной для пассажиров одеждой, но и всем своим видом, поведением, в котором не было присущей пассажирам суетливости. В их взглядах, словах, движениях были сосредоточенность, уверенность. Наконец звонкий девичий голос произнес: «Объявляется посадка на самолет № 04176, следующий по маршруту Ленинград — Архангельск — Диксон — Северный полюс». Последние слова прощания, и мы направляемся к самолету, провожаемые взглядом тех, кто остается в Ленинграде.
Пока мы шумно рассаживались в креслах, самолет вырулил на взлетную полосу. Еще миг, и стальная птица уже в воздухе. Сделав прощальный круг над городом, она взяла курс на северо-восток. Этим самолетом вылетела в Арктику вторая смена полярников комсомольскомолодежной станции «Северный полюс-8». Новый коллектив станции состоял из молодых ученых, в основном сотрудников Арктического и Антарктического научно-
[191]
исследовательского института, уже работавших в Арктике: начальника станции Н. Блинова, научных работников В. Рыжикова, Г. Зиновьева, О. Струина, инженеров И. Шарикова, Б. Чернова, Е. Морозова, В. Зуева, В. Евсеева и Б. Иванова. Впервые летели в Арктику врач Е. Петушков, повар Г. Косов и механик Н. Данилов.
И вот двенадцать молодых жизнерадостных парней с интересом наблюдают в иллюминаторы за проплывающим под крылом самолета пейзажем. Первые минуты полета проходят в молчании. Но когда кто-то произнес: «До возвращения осталось всего лишь 366 дней», все сразу оживились, пошли рассказы, воспоминания, шутки. ...Ревут моторы. Наш ИЛ-14 с красной полосой на фюзеляже и надписью «Полярная авиация» поднимается все выше и выше. Отсюда, с высоты 3000 м, Земля похожа на географическую карту очень крупного масштаба, где вместо условных знаков все настоящее, но сильно уменьшенное.
Мы летим на восток, все дальше и дальше от Ленинграда. Позади остался Архангельск, Диксон, Тикси. Впереди Северный Ледовитый океан. Лед на солнце блестит так ослепительно, что на него без темных очков больно смотреть. Холодная, молчаливая, величественная пустыня. Кажется, нет ей ни конца, ни края. Вот оно — белое безмолвие. Даже трудно себе представить, что где-то сейчас цветут цветы, а люди прячутся от жары в тени деревьев.
Все напряженно смотрят вниз: скоро должен показаться лагерь станции. Каждый хочет увидеть его первым. И все-таки станция появилась неожиданно. Далеко внизу возникло несколько черных точек. Самолет пошел на снижение, и точки стали превращаться в домики и палатки. Под нами была дрейфующая станция «Северный ' полюс-8».
Мы выходим из самолета. Солнце. Температура —36°, но первые минуты, взволнованные встречей и очень быстрой сменой впечатлений, мы не ощущаем мороза. Ведь всего 38 часов назад мы были в Ленинграде.
Нас окружают сотрудники станции. Они здесь все, за исключением радистов, несущих вахту. Четвероногие наши друзья, Сильва и Черныш, с восторгом прыгают вокруг нас.
[192]
Через двое суток, сдав станцию, первая смена зимовщиков вылетела на Большую Землю.
Научная дрейфующая станция «Северный полюс-8» была создана в апреле 1959 г. и начала свой дрейф из точки с координатами 76°10' с. ш. и 164°24/ з. д. Пройдя за год причудливо-извилистым путем около 2000 км, льдина к апрелю 1960 г. вышла в район с координатами 79°07' с. ш. и 179°29' в. д. Вначале станция размещалась на большой многолетней льдине толщиной от 3 до 6 м и площадью около 12 кв. км. К моменту передачи станции нашей смене льдина уменьшилась примерно в десять раз и имела овальную форму. Вдоль краев льдины, словно частокол, громоздились мощные торосы. Почти в центре ее расположен небольшой поселок с электростанцией, столовой (мы ее по-морскому называем кают-компанией) и даже крошечной баней.
Живут полярники в разборных домиках специальной конструкции. Эти домики установлены на полозьях, поэтому при разломе льдины их сравнительно легко перевезти на другое место. В любом домике справа вы увидите печь, слева — умывальник, в глубине стол, стулья и походные кровати. На полу ковровая дорожка, которая, придавая домику уют, одновременно и утепляет пол. На стенах между круглыми окнами-иллюминаторами полочки с книгами, фотографии, карты. В домике тепло, горит электрический свет, установлены телефон и радиодинамик. Обычно тут же, в домике, находится научная аппаратура.
Кто же первым ступил на льдину, где до этого безраздельно господствовал неугомонный ветер и лютый мороз? Это начальник станции инженер-синоптик В. Рогачев, вместе с которым два года назад я дрейфовал на станции СП-7 в составе первой смены полярников; руководитель аэрологической группы В. Никонов, уже дважды до этого дрейфовавший на станциях СП-5 и СП-6; заведующий радиостанцией Н. Котломанов, который побывал не только в Арктике, но и в Антарктике; океанограф Л. Беляков, механик Л. Никифоренко, аэролог Н. Шваркунов, метеорологи Е. Поднебесников и Г. Артемьев, прежде зимовавшие в различных пунктах Арктики; второй радист П. Боровиков — участник дрейфа
[193]
 ф194.jpg
станции СП-6; впервые дрейфовавшие на льдине гидролог В. Углев, врач-хирург В. Перфирьев и повар В. Веденеев, работавший до этого в ресторане «Астория».
... И вот теперь, радостные, веселые, они стояли у самолета, тепло приветствуя нас. Все трудности, все невзгоды у них остались позади. С честью выполнив задание, они возвращались в родной Ленинград.
Итак, в первых числах апреля 1960 г. новая смена полярников приступила к несению научной вахты во льдах Центральной Арктики.
Однажды, это было в середине апреля, к нам вылетел четырехмоторный турбовинтовой самолет АН-10. Большой скоростной самолет, имея на борту около 7 тонн груза, совершал первый пробный полет с посадкой на СП-8. Еще никогда в истории Арктики воздушный корабль такого класса не садился на дрейфующие льды.
Для его встречи я как единственный на станции специалист по льдам и Н. Л. Сырокваша, руководитель полетов экспедиции «Север-12», на нашем маленьком дежурном самолете АН-2 нашли в 18 км от лагеря подходящее ледяное поле. Его мы и подготовили для приема АН-10. Сколько было волнений, споров. Не один раз и не в одном месте измерили толщину льдины. Придирчиво исследовали каждую трещину на ней: не сквозная ли она? Но эта придирчивость понятна; ведь весит самолет ни много ни мало, а 60 тонн. Прилетевшие накануне на станцию начальник экспедиции «Север-12» М. М. Никитин и руководитель авиационного отряда этой экспедиции П. П. Москаленко еще раз вместе с нами осмотрели приготовленную для АН-10 взлетно-посадочную полосу и одобрили наш выбор. П. П. Москаленко даже пошутил: «Полоса, как в Шереметьевском аэропорту под Москвой». Название «Шереметьево» так и осталось за аэродромом, пока его не сломало.
Хотя все проверено и предусмотрено, волнение не уменьшалось, а еще больше усиливалось с приближением момента посадки самолета.
День выдался на славу. Тихо, безоблачно. Для лучшей ориентировки зажгли дымовые шашки. И вот высоко-высоко в небе показалась серебристая точка, за которой белым шлейфом тянулся облачный след. Само-
[195]
лет, сделав один круг, стал заходить на посадку. Чего греха таить, волнение наше достигло предела. Как будет вести себя зыбкая ледяная корка, когда ее поверхности коснутся тяжелые колеса? Ведь малейший просчет, и тогда, едва коснувшись льда, многотонная махина навсегда исчезнет в пучине океана. Но все обошлось отлично. Командир самолета В. Васильев мастерски посадил машину. Непродолжительная пробежка, и самолет гордо встал на фоне торосов, теперь кажущихся маленькими по сравнению с ним. Из кабины вышел улыбающийся Васильев. От души поздравив его и Москаленко, мы приступили к разгрузке самолета. А через 20—30 минут самолет, подняв тучи снежной пыли, взлетел и ушел в сторону Большой Земли. Так буднично, незаметно была одержана еще одна победа над природой Арктики. Забегая вперед, скажу, что уже весной следующего года в экспедиции «Север-13» большую часть работ по пере-возке грузов с берега на лед выполнили самолеты АН-10.
. . . Быстро бежит время. Незаметно, пока принимали самолеты с грузом и обживались, подкралось полярное лето. В середине июня, когда температура воздуха колебалась еще около нуля, снег под лучами незаходящего солнца начал постепенно таять и на льду появились первые лужицы.
День ото дня снег становился все более рыхлым, ходить по нему стало чрезвычайно трудно — люди проваливались по пояс. Под снегом на льду стала скапливаться вода, которую нужно было срочно удалить. Полярники превратились в заправских мелиораторов. Талую• воду либо отводили за территорию лагеря по прорубленным во льду каналам, либо спускали под лед через пробуренные во льду отверстия. С особым вниманием следили за сохранением посадочной полосы, не давая образоваться на ней даже небольшим снежницам.
У полярного лета есть и свои прелести. Обилие солнечного света позволило нашим любителям-садоводам вырастить в домиках цветы. Землю привезли нам с материка. И вот в июле в домиках радистов, гидрологов и метеорологов перед иллюминаторами в маленьких ящичках появились розовые астры, душистый горошек, а также зеленый лук и чеснок. Как приятно видеть нежные зеленые растения, когда кругом лед и снег!
[196]
 ф197.jpg
В тихие и солнечные дни мы иногда играли в футбол. Хотя команды состояли всего из пяти-шести человек, поле для игры было во много раз меньше настоящего и не было болельщиков, боевого спортивного азарта было в избытке.
К концу августа вид лагеря изменился. Все домики и палатки стояли на своеобразных ледяных постаментах высотой до 1 м. Кажется парадоксальным, что в Арктике, этой кладовой холода, солнечного тепла так много, что его хватает на то, чтобы полностью растопить скопившийся за зиму снег. При этом надо учесть, что температур а. воздуха очень редко поднимается выше 1—2°.
В начале июня самолет доставил к нам кое-какое необходимое оборудование и несколько ящиков картофеля. Был ветреный морозный день, и, чтобы картофель не подморозило, мы его сразу же, как только выгрузили из самолета, уложили на сани, укрыли брезентом и оленьими шкурами. Минут через десять—пятнадцать картофель уже находился в кают-компании, где у нас хранились боящиеся мороза продукты.
Утром следующего дня мы, как обычно, собрались на завтрак. За столом было всего пять-шесть человек, остальные после ночной вахты отдыхали. Шел неторопливый разговор. Но вскоре какой-то необычный звук привлек наше внимание. Он то затихал, то возникал вновь. Мы хорошо знали все звуки станции, но этот тонкий писк слышали впервые. Вначале подумали, что что-то пищит в репродукторе или телефоне. Каково же было наше удивление, когда мы обнаружили, что пищит . . . комар. Да, да — самый обыкновенный живой комар, один из тех, которые тысячами досаждают нам летом в лесу или на берегу тихой речушки. Но здесь, в 1500 км от ближайшей земли, в центре Северного Ледовитого океана, — это что-то из ряда вон выходящее! Как он мог уцелеть, проделав в Арктике не одну тысячу километров в ящике с картофелем?
Своим появлением комар настроил нас на воспоминания о лете на Большой Земле, о лесах, одетых в молодую листву, о полях, покрытых сочной зеленью всходов. Стало чуть-чуть грустновато оттого, что все это мы увидим лишь через год.
[198]
В обед мы вновь слушали деловитый писк нашего нового знакомого и наблюдали за его полетом. Кто-то предложил назвать его Тимкой. Шли дни. Теперь каждый, кто приходил в кают-компанию, обязательно останавливался у входа, прислушивался и, лишь услышав писк Тимки, проходил на свое место. Комар подружился с нами. Нам он не мешал и даже не кусал, а мы его всячески оберегали: быстро входили и выходили из кают-компании, стараясь поскорей и плотней прикрыть за собой дверь, чтобы Тимка не вылетел на мороз, где его ждала неминуемая гибель. И если до появления Тимки дежурные по лагерю иногда «забывали» вовремя подложить угля в печь, то в «царствование» Тимки этого почему-то не случалось. Но вот однажды, придя в кают-компанию, мы не услышали нашего Тимки. Видимо, он все же нашел где-нибудь щель и вылетел из помещения, а может быть кто-нибудь из нас нечаянно его раздавил. Всем было жаль его.
Нельзя не сказать несколько слов об одном «историческом» событии, происшедшем в нашем коллективе в августе. У инженера-ионосфериста Бориса Иванова родились мальчишки-близнецы. По этому случаю мы устроили великое торжество. Повар Жора Косов преподнес счастливому отцу, сидящему за праздничным столом на почетном месте, такой торт, что все просто ахнули от восхищения.
Вот и короткое полярное лето кончилось. Над Северным Ледовитым океаном повисли тяжелые, свинцовые тучи. Сильный, порывистый ветер загудел в антеннах и оттяжках радиомачт. Надо было подготовить новую посадочную полосу для самолетов: старую еще в июле взломало. Предстояло очень много работы, ведь нужно было сделать полосу длиной 1000 и шириной 45 м, т. е. выровнять 45 000 кв. м на нашей бугристой многолетней льдине. Приступили к работе дружно. Ежедневно два-три часа посвящали этому делу. Где взрывами, где трактором, а большей частью лопатой и киркой выравнивали льдину. А в вахтенном журнале дежурный по лагерю коротко записывал: «Личный состав производил работы на аэродроме». Работали все, начиная с начальника станции кончая поваром, работали, подзадоривая друг
[199]
друга, с шутками и смехом. И так в течение почти полутора месяцев.
Во второй половине октября начался осенний завоз, т. е. обеспечение станции всем необходимым на второе полугодие. Какую испытываешь радость, когда после большого перерыва на станцию прилетает самолет. Но самая большая радость — это письма. Наконец-то после почти четырехмесячного перерыва в руках целая пачка конвертов.
Для всех, кто надолго уезжает из родных мест, письма обладают удивительной силой, а для полярников особенно. Помню, это было на СП-7 в полярную ночь. Один полярник просил товарища прочитать его письмо вслух. Сам он знал текст письма наизусть, но ему хотелось его еще и послушать. В этом письме не было ничего особенного: «Живы, здоровы . . . Лялька спрашивает о тебе . . .», но полярник сидел закрыв глаза, как будто слушал музыку. В этот миг он перенесся в другой, дорогой ему мир, наполненный особым светом и радостью.
Кроме родных и знакомых, на льдину пишут совсем чужие люди — колхозники, рабочие, ученые, домохозяйки и многие другие, люди разного возраста и разных профессий. Но самые пытливые письма идут к нам, конечно, от школьников. Их пишут тысячи ребят. Многие послания подписаны целыми классами и дружинами. Ребята настойчиво расспрашивают об условиях жизни на льду, хотят знать все, что касается природы Арктики. Особенно запомнились письма членов географического кружка Пшехской средней школы Краснодарского края. С ними у нас установилась постоянная переписка. Эта связь не прекратилась и после возвращения на Большую Землю. Многие члены нашего коллектива побывали у своих молодых друзей на берегах Кубани.
Во многих письмах нам задавали такой вопрос: «Есть ли у вас баня? Наверно, нет. Ведь нельзя же мыться в палатке, когда кругом сильный мороз!»
Исстари русские люди любили попариться в бане. И мы два раза в месяц организовывали это «мероприятие» в общелагерном масштабе. Баней нам служил небольшой фанерный балок (домик). Внутри балка стояла маленькая чугунная печка (буржуйка), на которой лежали три больших булыжника. Это любители попариться упросили летчиков привезти их с материка. Для
[200]
 ф201.jpg
воды, холодной и горячей, были приспособлены две бочки из-под бензина, у которых вырублены донья. Одновременно могли мыться только два, от силы три человека.
В банный день еще задолго до завтрака из трубы над баней поднимаются густые клубы дыма. Это стараются дежурные по бане (их всегда двое). Работы хватает: в одном из сугробов вблизи станции нужно напилить ножовкой кубы снега, каждый весом минимум 15—20 кг (а снег плотный, еле ножовка врезается), затем эти кубы надо подтащить на волокуше к бане, рядом с которой стоит сделанная из бочки снеготаялка; после этого надо «делать» из снега горячую воду. Нагретую воду помпой перекачивают в бочки, находящиеся в бане.
Печь в бане топится давно, она уже раскалена, но в помещении еще довольно холодно. Медленно выгоняется отсюда холод. Сожжено одно ведро угля, второе. . . и вот наконец можно пригласить первую пару. Как всегда, вначале трудно найти свободных: все заняты— начало рабочего дня. Дежурные умоляют: «Братцы, вода ведь стынет, мы непроизводительно простаиваем». Чаще всего ленточку первенства рвут освободившиеся от ночной вахты метеоролог и радист. А спустя час к бане со свертками под мышками идет толпа народу. Дежурные, завидя толпу, меняются на глазах. Теперь они не умоляют, они непреклонны: «Придешь попозже, сейчас очередь аэрологов, им скоро радиозонд выпускать... И не проси ...»
В раздевалке тесно и холодновато. На полу у плинтусов лед, в дверь с улицы поддувает, но на это никто не обращает внимания. Поскорей туда, где тропическая жара. Выходят из бани словно помолодевшие, красные, возбужденные и прямо к Жоре Косову на камбуз, где у него приготовлен для этого случая крепкий, забористый квас. К обеду банная церемония заканчивается.
Конец октября. Почти каждый день прилетает по нескольку самолетов. Спешим воспользоваться хорошей летной погодой, чтобы запастись на долгую полярную ночь топливом, продовольствием и многим другим. И летчики и зимовщики работают, не замечая усталости. Первым поднимается в самолет врач Женя Петушков, одновременно исполняющий на станции обязанности завхоза,
[202]
и по-хозяйски, как заправский специалист в этой области, проверяет сопроводительные ведомости на доставленный груз: картофель, пишущую машинку, запасные части к трактору, кинофильмы, движок, буквопечатающий самописец течений, осциллограф и т. д.
 ф203.jpg
И все-таки, как мы ни спешили, Арктика внесла свои коррективы. Когда самолетам оставалось сделать четыре-пять рейсов (максимум два дня работы), поднялась такая пурга, что не только летать, но и отойти от жилья на несколько шагов было рискованно: потом не найдешь его и погибнешь. Это был какой-то шабаш ведьм: ветер свистел и завывал, валил с ног, снежная мгла была настолько плотной, что, казалось, вдыхаешь не воздух, а снежную пыль. Три дня продолжалась пурга. На четвертый день стало стихать, а на пятый день мы смогли посмотреть, что же натворила пурга. Все наше внимание было сосредоточено на взлетной полосе, но к счастью, ничего страшного не произошло. Только механику Николаю Данилову пришлось 12 часов, не слезая с трактора, очищать полосу от снега.
[203]
4 ноября приняли последний самолет с Большой Земли. Впереди долгая полярная ночь.
В первые дни после захода солнца в разрывах облаков иногда еще розовела полоска неба. Но потом и эти сумерки сменились мраком полярной ночи. Резко понизилась температура воздуха. Дни, когда мороз достигал 25—30°, теперь считались теплыми.
Полярная ночь и зима с ее морозами и пургой внесли много дополнительных трудностей в работу и жизнь сотрудников станции.
Не так-то легко, например, произвести астрономические наблюдения при тридцати-сорокаградусном морозе, когда от дыхания человека окуляр астрономического теодолита то и дело покрывается тонкой корочкой льда. И астроному Леониду Рокутову приходилось задерживать дыхание, когда он ловил в объектив теодолита нужную для определения звезду. На мороз, который в это время старается прихватить нос и щеки, внимания не обращают.
Замерзли моторы гидрологических лебедок, трактора и других агрегатов, и требовалось много труда, терпения и изобретательности, чтобы разогреть и запустить их.
В то время как весь коллектив станции любовался неповторимыми сочетаниями красок полярного сияния, радистам Борису Чернову и Павлу Боровикову было не до восторгов. Да и как они могли восторгаться, если это изумительное по красоте явление природы создавало в наушниках такой треск, такие помехи, что связь с Большой Землей устанавливали буквально по интуиции.
Не радовала зима и аэрологов Геннадия Зиновьева, Ивана Шарикова, Женю Морозова и Володю Зуева. Резиновая оболочка шаров, поднимающих в высокие слои атмосферы приборы аэрологов, становится на морозе хрупкой, и ее приходится разогревать, прежде чем наполнить водородом. А какая ловкость и сноровка нужны, чтобы выпустить радиозонд в свободный полет при скорости ветра 16—18 м/сек, и более! Ветер вырывает из рук, прижимает к поверхности льда наполненный водородом шар, который в этот момент похож на сильно вытянутую дыню. Малейшее промедление, неосторожность — и шар, коснувшись льда, лопается. И тогда всю кропотливую работу приходится начинать сначала.
[204]
Поэтому наши аэрологи, умудренные горьким опытом, в таких случаях всегда готовили запасной зонд.
Что же касается метеорологов Владимира Рыжикова и Евгения Поднебесникова, то им зима и полярная ночь принесли еще большие испытания. Не очень-то приятно через каждые два-три часа выходить из теплого помещения на сорокаградусный мороз и идти через сугробы за 150—200 м от лагеря на метеорологическую площадку.
После трудового дня, до предела заполненного научными наблюдениями и общелагерными работами, поужинав, все, кто был свободен от вахт, обычно на час-полтора оставались в кают-компании. Каждый выбирал себе занятие по вкусу: всегда были желающие почитать книгу, журналы или газеты, шахматисты сразу же удалялись в тихий угол. Находились любители «забить козла». Это самый шумный народ там, где они устраивались, раздавались оглушительные удары костяшек о стол. Но часто бывало и так, что два-три человека начинали обсуждать какую-нибудь прочитанную книгу либо новость, услышанную по радио, а потом к ним постепенно присоединялись все находившиеся в кают-компании. И если тема спора оказывалась сложной и не исчерпывалась за один вечер, то споры продолжались на следующий день за завтраком, обедом, за ужином и, конечно, после него. Три раза в неделю мы смотрели кинофильмы, и нас не смущало, что «Карнавальную ночь», например, мы видим десятый раз, а «Балет на льду» — чуть ли не двадцатый.
В кают-компании наши шахматисты при активном участии добровольных «теоретиков» шахмат, которые, по правде говоря, больше мешали, чем помогали, обдумывали очередной ход во время радиоматча с командой шахматистов Управления московского речного пароходства. А иногда собравшиеся в кают-компании полярники просили Володю Зуева взять в руки аккордеон или гитару и сыграть что-нибудь.
В 23 часа по московскому времени лагерь затихает. Только неумолкаемый стук двигателя электростанции да поскрипывание снега под ногами дежурного по лагерю, охраняющего отдых товарищей, слышатся всю «ночь».
Незаметно, день за днем в напряженном труде шло время. Приближался новый год. Мы со дня на день
[205]
ждали самолета с новогодней почтой, но самолет задерживался. Как потом выяснилось, виновником задержки был глубокий циклон, который двигался из Северной Атлантики вдоль северных берегов Европы и Азии по направлению к Аляске. В то время когда предполагалось направить к нам самолет, циклон находился где-то в районе п-ова Таймыр. Наконец 28 декабря получаем радиограмму: «Сообщите возможность посадки борта 04176 зпт получением ответа вылетаю вам тчк приветом Мазурук». Прежде чем дать ответ, нужно было проверить наш аэродром. Поэтому все свободные от вахт, захватив карманные фонарики, вновь (в который раз!) отправились на аэродром, чтобы как можно тщательнее осмотреть его, не пропустив ни одной подозрительной трещины. Но все оказалось в порядке, и через час мы передали согласие принять самолет. И вот летит! У нас будет через пять—пять с половиной часов. Это известие моментально разнеслось по лагерю. Никто не спал.
Но как ни спешил Мазурук, обогнать циклон ему не удалось. Когда до прилета самолета оставалось около двух часов, над станцией появились первые предвестники приближающегося циклона. Безобидная дымка грозила превратиться в плотный туман, а ведь туман — самый опасный враг летчиков, в полярную ночь особенно.
Самолет пролетел больше половины пути. Надо было срочно решать, возвращать его или нет. А вдруг к моменту посадки туман еще не станет очень плотным и машину можно будет посадить? Ведь командиром корабля был Илья Павлович Мазурук. Уж он-то использует малейшую возможность, чтобы доставить полярникам новогодние подарки! Как нам потом сказал Илья Павлович, это был его двухсотый полет на Северный полюс.
Связались с Мазуруком по радио и сообщили ему, что погода начинает портиться, появился туман, пока слабый, но возможно его усиление. И летчикам и нам очень хотелось, чтобы самолет прилетел на станцию, поэтому Илья Павлович ответил: «Рискнем. Возвращаться пока не будем». Нам надо было что-то предпринять, чтобы облегчить летчикам посадку, если туман усилится. В дополнение к имеющимся на нашем аэродроме лампочкам электрического старта мы решили в створе с полосой зажечь еще несколько костров, которые в тумане видны
[206]
лучше, а в конце створа на расстоянии 1,5—2 км от аэродрома развернуть аварийную походную радиостанцию, которая служила бы приводным радиомаяком при заходе самолета на посадку. Времени оставалось мало. Нужно было спешить. Срочно «мобилизуем» всю свободную тару — от ведер до пустых металлических коробок из-под продуктов. Набиваем их различным тряпьем и заливаем соляром с машинным маслом. Радисты готовят аварийную радиостанцию.
И вот, утопая в снегу, отворачивая лица от ветра, не просто морозного, а какого-то влажного, пробирающего до костей, с ведрами в руках, банками на волокуше и радиостанцией за плечами в темноту полярной ночи и туман вышли шесть человек. Им нужно было как можно скорее отойти от конца аэродрома на 1,5 км, зажигая по пути костры. Даже по ровному льду на морозе пройти это расстояние не просто, а тут торосы, глубокий снег, темень. Как только начинал исчезать в тумане предыдущий костер, зажигали новый и шли дальше. Так прошли примерно 1,5 км. Позади через каждые 300—400 шагов горел костер. Получилась прямая линия из горящих костров, указывающая направление на аэродром. Быстро развернули радиостанцию. Не успели полярники отдышаться, как над ними послышался гул самолета. Мазуруку сообщили, что со стороны посадки зажжены костры и установлена радиостанция. А туман усилился: горизонтальная видимость стала не больше 300, максимум 500 метров. На наше счастье, туман не был мощным, он простирался до высоты 50 м. И все же посадку удалось сделать лишь после третьего захода.
Радость встречи с экипажем самолета всем понятна. Жадно расспрашиваем о московских новостях и приступаем к разгрузке самолета. Приглашаем экипаж в гости, но Илья Павлович спешит, так как на обратном пути самолет должен еще залететь на СП-9 и сбросить почту и посылки. Прощаемся. Мазурук благодарит за костры и радиостанцию: без них он вряд ли рискнул бы сесть. Мы также благодарим экипаж за доставленную нам огромную радость. Самолет взлетел, а мы еще долго стоим на аэродроме и ждем наших товарищей, которые зажигали костры. Дождавшись их, все вместе идем в кают-компанию разбирать письма. Их читают тут же
[207]
в кают-компании, сообщают друг другу все новости. Только Боря Чернов не участвует в этом, ему надо поддерживать постоянную радиосвязь с самолетом до тех пор, пока он не долетит до СП-9. Но в обиде он не был, так как писем получил больше всех.
Наступил январь нового, 1961 года. Мы уже привыкли к постоянной темноте полярной ночи и жгучим сорокаградусным морозам. Ледяное поле, на котором размещалась наша станция, почти ежедневно испытывало сжатия титанической силы. То с одной, то с другой стороны на него нажимали соседние льдины. Скрежет, гул разламывающихся, трущихся и наползающих друг на друга льдин трех-четырехметровой толщины, весом в десятки, а то и сотни тонн заглушали порой тарахтение дизелей. Толчки иногда бывали настолько сильными, что с оттяжек радиомачт и антенн слетал иней, а в кают-компании на столах дребезжала посуда. Но наша льдина с честью выдержала «экзамен» на прочность. Как озверело ни напирали на нее соседние льдины, она только вздрагивала, а их заставляла ломаться и дробиться, образуя все новые и новые гряды высоких торосов.
Но мы всегда были готовы к худшему, к тому, что однажды льдина может не выдержать напора своих соседок. Ведь известно, что при большой разности температур между воздухом и льдом, обычно наблюдающейся во время сильных морозов, в ледяных полях возникают значительные внутренние напряжения. В результате во льду появляются незаметные для глаза трещины. Под воздействием приливо-отливных течений или ветра льдины приходят в движение и трещины, если они не успевают смерзнуться, увеличиваются, отдельные части льдины расходятся, иногда образуя широкие разводья. Поэтому на случай разлома льдины в различных ее концах мы устроили несколько аварийных складов продовольствия, одежды, топлива, горючего, аварийных транспортных средств и средств радиосвязи.
Во второй половине февраля восточная часть неба в дневные часы стала загораться багряным заревом рассвета. Оставались считанные дни до того, как солнце
[208]
появится над горизонтом. И вот наконец наступил этот долгожданный день. Ясно. Мороз —42°. Тихо-тихо. Из-за горизонта показался сильно сплющенный шар, который сверху имел светло-розовый тон, книзу переходивший в густо-розовый. Солнце яркое, но не ослепительное. На него можно было долго смотреть не зажмуриваясь. Долго, очень долго мы стояли, словно очарованные, не замечая крепкого мороза, не в силах отвести взгляда от восхода.
С каждым днем солнце все выше поднималось и дольше задерживалось на небосклоне.
С восходом солнца жизнь в лагере еще больше оживилась. Начали готовить станцию к передаче новой смене. 20 марта к нам на льдину прилетел Павел Афанасьевич Гордиенко, начальник высокоширотной воздушной экспедиции «Север-13», и Петр Павлович Москаленко, руководитель летного отряда этой экспедиции. Этим же самолетом прилетел экипаж нашего маленького АН-2, который всю полярную ночь простоял законсервированным.
П. А. Гордиенко познакомил нас с задачами экспедиции «Север-13», рассказал все новости, сообщил, что новую смену станции возглавляет И. П. Романов и что она прибудет в середине апреля. Сам в недалеком прошлом начальник дрейфующей станции СП-4, он побывал в каждом домике и палатке, внимательно ознакомился с работой всех научных групп, дал несколько полезных практических советов.
Экипажу самолета предстояло в минимально короткий срок расконсервировать АН-2, облетать его и при наличии погоды вылететь на СП-9, чтобы взять тяжело заболевшего Володю Измайлова и вывезти его к нам, на СП-8, откуда ИЛ-14 доставит его на материк. Задача была не из простых. Дело в том, что от нас до СП-9 было более 400 км—расстояние довольно значительное для маленького одномоторного самолета. Экипаж АН-2, возглавляемый Женей Макарцевым, энергично приступил к подготовке самолета; ему помогал почти весь коллектив.
Льдину станции СП-9 ломало в течение года довольно часто, а с наступлением полярного дня стихия, очевидно, решила совсем доконать ее. Сделанную в течение долгой полярной ночи взлетно-посадочную полосу
[209]
в первые же светлые дни сломало. Лагерю тоже досталось. Перебазировав лагерь на один из самых больших обломков льдины, полярники продолжали плановые работы. О том, чтобы на этом обломке сделать аэродром для ИЛ-14, нечего было и мечтать; здесь с горем пополам мог сесть только АН-2. А так как на СП-9 своего дежурного самолета не было, то должен был лететь наш АН-2. Работали все, не считаясь со временем, и к утру 24 марта самолет был готов к вылету. Получив «погоду» с СП-9, Макарцев вылетел и к вечеру благополучно вернулся с больным, которого уже поджидал ИЛ-14, чтобы отвезти на материк.
Однако арктическая природа решила еще раз подвергнуть коллектив «девятки» испытанию. Не прошло и недели, как на СП-9 начались новые подвижки льда. Льдину доламывало. В это время мы получили радиограмму: «Весьма срочно... СП-9 Шамонтьеву СП-8 Блинову Макарцеву... Сложившихся обстоятельствах приступить немедленно переброске людей на СП-8 Блинову. .. Брать только научные материалы... Гордиенко Москаленко».
Еще раз тщательно осмотрели свой аэродром, проверили самолет. После этого сообщили Гордиенко, что к выполнению задания готовы. На следующий день, как только взошло солнце, Макарцев был уже в воздухе. За четыре рейса вывезли всех людей, научные материалы и самое ценное оборудование.
Это не было бегством, не было даже отступлением. Дольше возможного держались люди на искромсанном осколке льдины.
Проводив своих товарищей с СП-9 на Большую Землю, мы стали готовиться к встрече новой смены, которая должна была прилететь со дня на день.
12 апреля 1961 г.—необычный день в жизни нашей планеты. Человек, гражданин Союза Советских Социалистических Республик Юрий Гагарин в космосе! Тысячи километров отделяли нас в этот день от Большой Земли, но мы вместе со всем нашим народом праздновали эту победу и от всей души провозгласили тост за первого советского космонавта и его будущих последователей.
Поглощенные этим событием, мы вдруг услышали долгожданное сообщение о том, что из Диксона к нам
[210]
вылетела смена. И вот 15 апреля в 13 часов 10 минут по московскому времени на нашем аэродроме приземляется самолет, пилотируемый Героем Советского Союза И. П. Мазуруком. Из самолета выходят смущенно улыбающиеся И. Романов, П. Морозов, О. Брок, Б. Белоусов, А. Морозов, В. Кокоулин, К. Борисов, А. Тимерев, Н. Рукавишников, Г. Максимов, В. Агафонов и И. Якубайтис. После оживленной встречи отправляемся в лагерь и сразу же приступаем к передаче станции. А через
12 часов мы опять на аэродроме. На прощание пожелав нашим товарищам счастливого дрейфа, пожелав, чтобы по-прежнему была крепкой льдина, а их воля и упорство еще крепче, мы сели в самолет. И вот под нами уже проплывают ставшие дорогими домики и палатки лагеря станции. Впереди Большая Земля, Ленинград. До свидания, Арктика!
В марте 1962 г. льдина, на которой в 1959 г. была организована станция «Северный полюс-8», проделав сложный путь, вышла в район полюса относительной недоступности. Общая длина пути, пройденного льдиной за три года, составила около 6000 км. Сложный трехгодичный дрейф не мог не отразиться на самой льдине: за эти три года она испытала множество сжатий и расколов, постепенно уменьшилась ее площадь. К марту 1962 г. размеры льдины стали минимальными, трещины прошли в непосредственной близости от лагеря. А в ночь с 12 на 13 марта льдина раскололась на несколько частей. На одном из ее кусков оказались палатки и часть жилых домиков, на другом — радиостанция и кают-компания, на третьем — электростанция, основной продовольственный склад и запасы угля. Полярники, не считаясь с трудностями, в течение трех суток на сорокаградусном морозе перетащили домики, палатки и другое имущество на самый большой из этих обломков и продолжили плановые работы. Но участь станции была уже решена. На таком маленьком обломке льдины (примерно 200X200 м) оставлять людей и технику было нельзя. Станцию необходимо было срочно перебазировать на большую многолетнюю льдину. Но в радиусе 50—60 км от станции лед оказался сильно искромсанным и всторошенным. Поэтому руководство Арктического и Антарктического
[211]
института приняло решение закрыть станцию. 19 марта 1962 г на СП-8 был спущен флаг нашей Родины, гордо реявший над ледяными просторами Центральной Арктики в течение трех лет, а на Большую Землю была отправлена последняя радиограмма: «Сегодня станция «Северный полюс-8» прекращает свою работу».
[212]

Пред.След.