Полярная Почта

Книга Сергея Смолянникова и Валерия Бондика "Тайна трех капитанов" издана в Киеве небольшим тиражом как подарочное издание в 2006г, мне эту книгу подарили в поселке Седово, на родине знаменитого полярного исследователя Георгия Яковлевича Седова. К тому времени уже был создан сайт "Мое Седово", большей частью посвященный именно подвигу организатора первой русской экспедиции к Северному полюсу Г.Я. Седову...

Естественно, мой интерес к этой книге определялся в первую очередь образом моего знаменитого земляка, рассказы о котором каждый житель бывшей Кривой Косы слышит с детства. Седов учился какое-то время с мои дедом Хандюковым Петром Павловичем, дружил с его двоюродным братом, о чем можно найти упоминание в книге Николая Пинегина "Георгий Седов".

Знаменитый российский путешественник Федор Конюхов говорит о дорогом для него крестике, якобы подаренном Георгием Седовым его деду. Для меня, как и для многих других людей, образ русского офицера Георгия Седова с детства многое значит в жизни. Это пример человека, почувствовавшего себя личностью, ответственной за свою страну, за ее будущее, за ее место в мире. Это пример офицера, не изменившего долгу и прошедшего свой путь до конца. Это пример мужчины, рыцаря, верного друга, порядочного человека.

В канун 100-летия первой русской экспедиции к Северному полюсу мы должны отдать должное великому патриоту, ученому и мореходу, чтобы было понятно всем, что его подвиг не забыт, что память о старшем лейтенанте Седове не зависит от жалких попыток отдельных писак возвеличиться, поливая великого человека грязью.

Книжка с интригующим названием "Тайна трех капитанов" предваряется вступлением народного депутата Украины Леонида Грача, анонсирующего политические взгляды и сверхидею авторов - сторонников Всеукраинского объединения "Наследники Богдана Хмельницкого". Речь идет о единой судьбе братских народов России и Украины. Такой позиции можно оказать только всяческую поддержку, поскольку это объективный факт и желание подавляющего большинства населения наших государств.

Впрочем, никакие политические взгляды в книжке специально не пропагандируются. Речь идет о фактах, причем в перекрестке мнений, оценок, интерпретаций. Мнение авторов, их комментарии не довлеют и не доминируют. Это демократично, современно, но иногда, все же мешает поставленной авторами цели. Во всем и всегда есть граница, рамки, здравый смысл. Не стоит только для полноты отражения диапазона мнений приводить в массовом издании слова какого-нибудь неэтичного носителя крайне непопулярного мнения. Особенно, если издание предназначено для молодежи, школьников и студентов.

Идея книги, скажем прямо, не нова. Составлена она как альманах, из материалов, представленных в сети Интернет. Это в эпоху массовых коммуникаций, пожалуй, уже не так важно, как собственно авторская работа, связывающая все воедино: комментарии, оценки, гипотезы и т.д. В этом отношении авторы не всегда на высоте, ниже мы подробнее поговорим об этом.

О трех русских экспедициях (наверное, правильнее говорить "российских", но исторически экспедиции назывались русскими) часто пишут в одном материале, поскольку их объединяет похожая судьба, да и само время - 1912 год. Так же не нова мысль оттолкнуться в подобном повествовании от романа В. Каверина, слава Богу, что авторы этим не злоупотребляют.

В целом издание имеет патриотическое звучание и оценить его можно только положительно. Но это в целом, а в отдельных местах есть что поправить. Главным недостатком книги мне кажется использование одиозной статьи биолога Николая Вехова. Эту статью я видел в Интернете задолго до книги, но не стал ее комментировать, поскольку посчитал низкопробной: уничижительный тон, неуместный сарказм, перевирание фактов, незнание исторических подробностей. Поэтому удивился, увидев в книге, посвященной уважаемым историческим личностям.

Сейчас эту статейку уже невозможно найти в Интернете. Да и сам ботаник находится с трудом и не сразу. Вехов оказал авторам плохую услугу: поскольку они не прокомментировали его тон и ошибки, то стало быть, разделяют их, продлевают им жизнь.

С этого и начнем. Ботаник Вехов, лихо орудуя словом, рассуждает о "безземельном казаке" с Полтавщины. Мог ли казак быть безземельным? На Дону - нет, при рождении казака на него выделялся надел из юртовых земель. Непонятно, что за казак с Полтавщины, "полтавский" разве что? Очевидно недолюбливая донских казаков, а может и вообще этот свободолюбивый народ, Вехов называет их соплеменниками рыбака Седова. Не знает истории, ловкий писака. Донские казаки рыбной ловлей на Кривой Косе в то время не занимались, это было "не круто". Они сеяли хлеб. А рыбу ловили "забродчики" из иногородних. В том числе Яков Седов или Яшка-пильщик, как его называли в хуторе. Так что "соплеменником" донским казакам Седов не был. Мало того, Георгий, будучи крепкого сложения, был атаманом среди рыбацкой ребятни и не раз водил свою ватагу на "кулачки" против станичников. Но в любом случае в таком тоне говорить о казаках не стоит. Лев Николаевич Толстой, не в пример Вехову, утверждал, что вся история России сделана казаками.

Можно предположить, что ботаник недолюбливает "выскочку" Седова, как тип личности, человека которому до всего есть дело. В другой своей статейке, где кандидат наук рассуждает об истории православия на Новой Земле и, в этой связи об основании поселка Ольгинского, он умудряется даже не упомянуть имени Георгия Седова, делавшего съемку под поселок и исправившего ошибки на карте В.А. Русанова. Зато ботаник-историк живописует появление на Новой Земле архангельского губернатора Сосновского вместе с крестьянами-переселенцами, не упоминая о том, что стало с этими "крестьянами" (на самом деле промысловиками) потом. Благодаря губернатору место под поселок было выбрано крайне неудачно, дом построен с большими окнами и "крестьяне" жили в нем ... в палатке. В итоге большинство погибли. И не рассуждает здесь Вехов о плохой участи "молодых и веселых", "холостых и женатых"...

Что ни предложение, то неправда. Рассказывает Николай Вехов о детстве Георгия Седова "в забавах и играх", "катании на крыгах" Спасибо, что поясняет нам, темным: крыги - это оторвавшиеся льдины. На деле - это просто льдины, по-украински. Может ли льдина быть "не оторвавшейся"? Чудно. Не знает самодеятельный историк, что с младых ногтей тяжко трудился Георгий, помогал семье. "Далее, как у многих: церковно - приходская школа..." Неправда. Парень только в 14 лет научился грамоте, не как все. И в большой город Ростов он не поход совершил, как лихо повествует Вехов. Юноша тайно ушел из дома. Это был поступок!

В статейке Вехова все нарастает и нарастает градус иронии и сарказма: и плавал дипломированный специалист "на маленьких" судах, и "наскучило ему". Не приходит в голову веселому беллетристу, что юный капитан чувствовал в себе силы на большее, хотел развиваться и расти. Разве не так должно быть?! И Вехов - кандидат тоже, небось, "заскучает" в этом статусе, устремится в доктора ?!

Не чурается автор и откровенной лжи: начальник гидрографии Вилькицкий не обещал Седову наград и чина за Колымскую экспедицию. Или такое утверждение: "В экспедицию вошли опытные арктические специалисты и ученые". Кто эти мифические специалисты? Самым большим специалистом в Колымской экспедиции был сам Седов, он же был и единственным.

Таких неточностей много. Например, переставлены местами события - рапорт Вилькицкому по поводу достижения полюса и "выход" на Михаила Суворина. Седову приписывается реакция самого выдумщика Вехова по поводу "ужасного" американца Циглера. Седов ничего не имел против Циглера, но мы не американцы все же, это и Седов понимал! Даже личная аудиенция у царя преподана как нечто отрицательное. А ведь это было признание заслуг на уровне государства! Сам - то Вехов пока не был принят в Кремле?

Еще одна фраза: "А. Колчак, Л.Брейтфус, А. Бунге и другие в пух и прах разгромили седовские планы." Неправда, профессор Бунге Седова поддержал, хоть и с небольшими оговорками. Он же, к сожалению, порекомендовал Седову ветеринара Кушакова, сыгравшего роковую роль в экспедиции. Вехов называет судно экспедиции доходягой, ему, наверное, видней. Специалисты того времени так не думали. Да "Фока", собственно, и подтвердил свою репутацию. Течь, кстати, обнаружили уже в море, а не в порту. Подтасовывает автор факты и по топливу. Его взяли мало не по оплошности, а в силу объективных обстоятельств. Судно должно было выйти в море, иначе пришлось бы платить неустойку, и экспедиция бы не состоялась. Портовые власти тянули время любой ценой, требовали разгрузить судно. Кстати, "капитана" Захаров за штурвалом практически не стоял, вследствие профнепригодности. Стоял сутками сам Седов.

Насчет собак Вехов прав, купили некачественный товар. Но тут некстати просыпаются авторы: дескать, как бы это опытный полярник Седов дворняг от ездовых собак не отличил . Не отличил, а может и не видел вовсе, поскольку взвалил на себя слишком много. Это по сути единственный комментарий авторов относительно "разудалой" статейки Вехова. Даже по поводу праздников на "Фоке" в первую зимовку у ботаника нелестные эпитеты: "сумбурное веселье". Разумеется не говорит тенденциозный автор о том, что в экспедиции был снят первый в истории фильм об Арктике, речь идет просто о "кинопленке". Ироничные и оскорбительные эпитеты типа " отважный казак-полярник", "вождь", "командор" на каждом шагу. Матросы могли называть Седова вождем, но в то время слово звучало иначе, чем сейчас. Слово "приказ" - исключительно в кавычках. "Ай, Моська, знать она сильна...", - и не захочешь, да вспомнишь.

" Вот и все, -эмоционально живописует Вехов. - Вот цена всем доводам, увещеваниям трезво взвесить реалии. Кто действительно верил в здравый ум Седова, проиграли. Ничего не помогло!"

Где уж понять Вехову, почему Виктор Талалихин в горящем самолете поступил нерационально, мог же вернуться, выпрыгнуть. Наверное, в теплом европейском клозете думается иначе, чем в горящем самолете или замерзающем корабле.""Безумству храбрых поем мы песню..." Поем потому, что только мужество рождает мужество. Трусливая осторожность бесплодна". Это слова Юрия Сенкевича о Седове, а называется его статья словами соратника и друга Георгия Яковлевича Николая Пинегина: "Планы его всегда рассчитаны на подвиг".

" В марте хоронили Ивана Зандера, он стал еще одной жертвой полярной гонки, его сразила цинга". Ловкий писака нагнетает атмосферу. Зандер был первым и единственным погибшим в экспедиции (авторы это отмечают). В другой своей статье о человеке "из хорошей семьи" Борисе Вилькицком Вехов даже не упоминает о цинге, о погибших. С чего бы это? Симпатии, антипатии не для историка...

Робкий комментарий авторов к опусу Вехова мы находим еще на странице 122. Здесь нам открывают глаза, что флаги устанавливают на флагштоках. Мысль явно свежая, можно было бы добавить, что флагшток был разборным. "Комментарий" на странице 114 на самом деле содержит отрывочный рассказ об освоении Арктики в советское время, то есть он и вообще не комментарий.

Вехов называет экспедицию авантюрой. Рассуждает о том, что "смерть утащила за собой "молодых и веселых"(интересное сочетание!), "холостых и женатых", "детей и отцов", явно не заслуживших такой участи". Тут бы и вспомнить ему "крестьян-переселенцев" поселка Ольгинского. Не вспомнил однако, издеваясь и лукавствуя.

В других местах книги тоже, увы, можно найти "косяки". На странице 180 помещены две фотографии "Безымянные могилы Арктики". На самом деле это не безымянные могилы. На первом плане памятный знак на острове Гукера, поставленный Н.В. Пинегиным в 1931г, а за ним могила того самого И.М. Зандера. На втором снимке эта же могила чуть крупнее. Небольшая подтасовка, рассчитанная на всеядность массового читателя. На страницах 201, 203 и некоторых других приведены отрывки одного и того же текста.

На странице 54 читаем, что "Русанов сверяет свои хронометры с хронометрами Седова", посетив его на Новой Земле. Надо думать, имелся в виду переносный смысл. На деле, наверное, все было иначе. Сверяли, вероятнее всего, координаты. Седов исправил весьма грубую съемку берега Русановым. Позже Русанов опубликовал критическую статью по поводу предстоящей экспедиции Седова, которая серьезно повредила делу. Там он рассуждал об отсутствии опыта движения по дрейфующим льдам, позже эта фраза стала стереотипной. Приводят эту фразу и авторы, также не вкладывая в нее никакого конкретного смысла. Возможно, Русанов не забыл обиды. Но не знал он своей собственной судьбы.

Другое стереотипное рассуждение - Седов-де не имел опыта в полярных рационах, потому сделал ставку на каши и солонину. Никто, нигде и никогда не говорит (включая и автора фразы В.Ю. Визе), а как надо было?! Новомодный тогда пеммикан тоже не спасал от цинги. Какие возможности были у Седова? Разве он виноват, что пришлось зимовать второй раз? Удобно сейчас критиканствовать в эпоху навигаторов и радиотелефонов, зарабатывая гонорары на сенсационности и оригинальности.

В разделе "Библиография" "Тайны трех капитанов" нет (если не считать глав из книги П.Ф. Северова), как ни странно, лучших книг о Седове: Н.В. Пинегина (есть только одна), Семена Нагорного, Бориса Лыкошина, Ю.А. Сенкевича и А.В. Шумилова, зато есть творения Вехова, носителя подобного же "объективного мнения" А. Горяшко и других случайных людей. Это снижает и авторитет самого произведения. В книжке 240 страниц, из них Седову посвящено чуть больше сорока. Но есть место и сенсациям: авторы вопреки историческим фактам утверждают (не утруждаясь аргументами), что сам отец направил сына Георгия на учебу (стр.106). Увы, это вряд ли возможно, хотя и оригинально. Когда Н.В. Пинегин писал свою книгу о Г.Я. Седове, он приезжал на Кривую Косу, беседовал с жителями, соседями, родственниками Седова. Много работал в архивах С. Нагорный, позже по его книге Борис Григорьев поставил художественный фильм. Мне кое-что известно по рассказам людей, лично знавших Георгия Яковлевича. Жаль, что уважаемые авторы ограничились только интернетом, причем не самого лучшего качества.

Хотелось бы надеяться, что к 100-летию Первой русской экспедиции к Северному полюсу они посвятят нашему уважаемому земляку новое, более совершенное произведение, основанное на точном историческом материале и мнении уважаемых в обществе людей, специалистов и, главное, патриотов своей Отчизны.

В заключение не могу не выразить свое уважение писателю-маринисту, офицеру ВМФ, патриоту С.А. Смолянникову за большую работу по патриотическому воспитанию молодежи, правдивому отражению истории Украины и России, развенчанию предателей и душегубов, волоком затаскиваемых деструктивными силами на пьедестал истории. Недавно была представлена читателям новая книга писателя "Мазепа. Анатомия предательства".

Бороться и искать,
Найти и не сдаваться

«Помню просторный грязный двор и низкие домики, обнесенные забором.
Двор стоял у самой реки, и по веснам, когда спадала талая вода, он был усеян щепой и ракушками, а иногда и другими, куда более интересными вещами. Так, однажды мы нашли туго набитую письмами сумку, а потом вода принесла и осторожно положила на берег и самого почтальона. Он лежал на спине, закинув руки, как будто заслонясь от солнца, еще совсем молодой, белокурый, в форменной тужурке с блестящими пуговицами: должно быть, отправляясь в свой последний рейс, почтальон начистил их мелом.
Сумку отобрал городовой, а письма, так как они размокли и уже никуда не годились, взяла себе тетя Даша. Но они не совсем размокли: сумка была новая, кожаная и плотно запиралась. Каждый вечер тетя Даша читала вслух по одному письму, иногда только мне, а иногда всему двору. Это было так интересно, что старухи, ходившие к Сковородникову играть в "козла", бросали карты и присоединялись к нам. Одно из этих писем тетя Даша читала чаще других - так часто, что, в конце концов, я выучил его наизусть. С тех пор прошло много лет, но я еще помню его от первого до последнего слова.

"Глубокоуважаемая Мария Васильевна!

Спешу сообщить Вам, что Иван Львович жив и здоров. Четыре месяца тому назад я, согласно его предписаниям, покинул шхуну, и со мной тринадцать человек команды. Надеясь вскоре увидеться с Вами, не буду рассказывать о нашем тяжелом путешествии на Землю Франца-Иосифа по плавучим льдам. Невероятные бедствия и лишения приходилось терпеть. Скажу только, что из нашей группы я один благополучно (если не считать отмороженных ног) добрался до мыса Флоры. "Св. Фока" экспедиции лейтенанта Седова подобрал меня и доставил в Архангельск. Я остался жив, но приходится, кажется, пожалеть об этом, так как в ближайшие дни мне предстоит операция, после которой останется только уповать на милосердие Божие, а как я буду жить без ног - не знаю. Но вот что я должен сообщить Вам: "Св. Мария" замерзла еще в Карском море и с октября 1913 года беспрестанно движется на север вместе с полярными льдами. Когда мы ушли, шхуна находилась на широте 82°55'. Она стоит спокойно среди ледяного поля, или, вернее, стояла с осени 1913 года до моего ухода. Может быть, она освободится и в этом году, но, по моему мнению, вероятнее, что в будущем, когда она будет приблизительно в том месте, где освободился "Фрам". Провизии у оставшихся еще довольно, и ее хватит до октября-ноября будущего года. Во всяком случае, спешу Вас уверить, что мы покинули судно не потому, что положение его безнадежно. Конечно, я должен был выполнить предписание командира корабля, но не скрою, что оно шло навстречу моему желанию. Когда я с тринадцатью матросами уходил с судна, Иван Львович вручил мне пакет на имя покойного теперь начальника Гидрографического управления, и письмо для Вас. Не рискую посылать их почтой, потому что оставшись один, дорожу каждым свидетельством моего честного поведения. Поэтому прошу Вас прислать за ними или приехать лично в Архангельск, так как не менее трех месяцев я должен провести в больнице. Жду Вашего ответа.

С совершенным уважением, готовый к услугам
штурман дальнего плавания
И.Климов".
Адрес был размыт водой, но все же видно было, что он написан тем же твердым, прямым почерком на толстом пожелтевшем конверте.
Должно быть, это письмо стало для меня чем-то вроде молитвы, - каждый вечер я повторял его…»

Именно так, этими словами, начинается роман писателя Вениамина Каверина «Два капитана», воспитавший не одно поколение мальшишек и девченок, ставших впоследствии, под впечатлениями прекрасного романа и поступков главных героев, летчиками, моряками, путешественниками, геологами и просто патриотами своей Отчизны. Каждый читатель, хотя бы однажды прочитав эту замечательную книгу, уже никогда не забудет главных героев – Катю Татаринову, Сашу Григорьева, капитана Татаринова и его спутников со «Святой Марии». Немало экранизаций пережили «Два капитана» на экранах кинотеатров и телевизоров. Но мало кто знает, что у герев романа были не только реальные прототипы, имевшие свои фамилии, семьи, успехи и неудачи в жизни, но и общие исторические корни.

Но прежде чем приступить к «раскрытию» тайны трех капитанов, хотели бы пояснить некоторые аспекты появления «Двух капитанов». И причины, побудившие авторов залезть в архивы, засесть за прочтение многих томов научно-практической литературы, посетить не один музей, а главное – взяться за перо в том, что нельзя забывать своей истории. Хотя бы потому, что интерес к теме покорения Северного полюса даже спустя столетие, не только не угас, но и, наоборот, возрастает. Вот и наследный принц князь Монако Альбер II, 13 апреля 2006 года (несмотря на морские поверия), стартовал с российской полярной станции «Барнео» на Северный полюс. Свой полярный поход и покорение Северного полюса князь посвящает своему прадеду, бывшему правителю одного из монархических домов Европы, в далеком прошлом, известному полярнику Альберу I. Ну а мы, что «иваны, не помнящие своего родства» и допустим то, что потеряем память о своих героях? Конечно же, нет. Именно поэтому и появилась эта книга.

Дело в том, что многие читатели считают (может и вполне справедливо), что роман был написан после Великой Отечественной войны. Увы, но это далеко не так. Придется сделать небольшой исторический экскурс в историю появления «Двух капитанов» и прояснить некоторые странички биографии самого автора. Только после этого можно приступать к главному – погрузиться в бездну истории.

Вениамин Александрович Каверин родился 6 апреля 1902 года в Пскове в семье военного музыканта, капельмейстера полка. Настоящая фамилия отца была Зильбер. В 1912–1918 годах, Веня, как звали его родные, учился в Псковской гимназии. В 1919 году, в поисках «лучшей жизни, он приехал в Москву, где окончил обучение в средней школе и поступил на историко-филологический факультет Московского университета. Работал в библиотеке московского военного округа, в художественном подотделе Московского совета. В 1920-м, по совету Ю.Н.Тынянова (брата будущей жены Каверина, впоследствии детской писательнице Лидии Тыняновой – прим. авторов), переехал в Петроград, где продолжил образование на философском факультете университета, одновременно обучаясь на арабском отделении Института живых восточных языков, публиковал свои первые рассказы. Своими публикациями, вызвал заинтересованное внимание Максима Горького, который и в дальнейшем продолжал следить за творчеством Каверина, давая отзывы на многие его произведения. Именно Горький и посоветовал молодому писателю сменить неблагозвучную фамилию Зильбер на любую другую, но обязательно славянского типа. Существует версия, что взять фамилию «Каверин» Вениамину Зильберу предложил Валентин Катаев, который говорил, что фамилия Зильбер каверкает все его будущее творчество, в результате чего Вениамин Александрович стал Кавериным, однако она (версия) на данный момент документального подтверждения не нашла. Самым известным произведением Каверина является историко-художественный роман «Два капитана». Первая книга (а роман, как известно, состоит из двух книг и десяти частей – прим. Авторов) была написана в 1936 году, а вторая – в 1944-м. Как характеризовали роман современники он (роман) отмечен динамичностью сюжета, максималистски – четким и реалистическим противопоставлением характеров, неподдельным романтическим пафосом, ничего общего не имеющим с идеологической риторикой. Ставший знаменитым среди советской молодежи эпиграф «Бороться и искать, найти и не сдаваться» восходит к поэме Теннисона «Улисс», который сделал своим девизом английский исследователь Антарктиды Роберт Фалькон Скотт (на обратном пути, возвращаясь с Южного полюса, Скотт и его товарищи погибли. Их тела нашли спустя восемь месяцев. На могиле отважного полярника установили скромный крест и разместили на нем текст с эпитафией Теннисона – прим. Авторов). На вопрос, кто же стал прототипом капитана Татаринова, ответил сам автор – мужественные полярники Брусилов, Русанов и Седов. Расположение фамилий неслучайное. Первой названа фамилия Георгия Львовича Брусилова и связано это с тем, что «Святая Анна» Брусилова в романе «изменена» на «Святую Марию» Татаринова. Штурман Альбанов, входящий в состав экспедиции Брусилова и оставшийся в живых, в романе представлен штурманом дальнего плавания Климовым. Вторым в списке прообразов назван Русанов Владимир Александрович. Он не был офицером флота как таковым по формальным признакам, т.е., не состоял на военной службе во флоте, не участвовал, как Седов и Брусилов в русско-японской войне, но, будучи настоящим полярником и известным исследоватемем севера, среди своих коллег он назывался «командором», да и статус руководителя многих экспедиций, не один месяц проведя в море, позволял ему называться капитаном. Кроме того, поиски Сашей Григорьевым следов капитана Татаринова, есть не что иное, как поиски «Геркулеса» Владимира Русанова. Как и «Святая Анна» Брусилова, так и «Геркулес» Русанова, обе эти шхуны вышли в свой последний поход из Полярного, где практически всю войну провел военкор газеты «Красная Звезда» на Северном флоте старший политрук Вениамин Каверин. Третьим назван Георгий Яковлевич Седов, самый «титулованый» среди полярников. Он на своей шхуне «Святой Великомученик Фока» (по другим архивным данным -просто мученик – прим. Авторов) вышел из Архангельска. И хотя экспедиция не была столь трагичной (за исключением гибели самого Седова и смерти Зандера) как русановская и брусиловская, тем не менее, в судьбе оставшихся в живых брусиловцев, заслуга экипажа седовского «Святого Фоки». Сам же В.А.Каверин о создании образа капитана Татаринова вспоминал так: «Для моего "старшего" капитана я воспользовался историей завоевателей Крайнего Севера – Седова, Русанова и Брусилова. У первого и второго я взял мужественый характер, чистоту мыслей, ясность цели. У последнего - фактическую историю его путешествия. Дрейф моей "Св. Марии" совершенно точно повторяет дрейф брусиловской "Св. Анны"» (на самом деле в романе показан путь экспедиции Русанова – прим. Авторов). Кроме всего прочего, авторы, хотели бы обратить внимание читателя на тот факт, что наиболее полную и достоверную информацию об условиях проведения полярных экспедиций Каверин получал у настоящих полярников, знавших лично и Седова, и Русанова, и Брусилова. Таким человеком был выдающийся художник, писатель, путешественник и полярник – Николай Васильевич Пинегин. Он встречался с Русановым и Седовым на Новой Земле, был участником экспедиции Седова на «Святом Фоке», а главное – мог наиболее точно и полно рассказать о нравах того времени и причинах неудач. Сам Вениамин Александрович вспоминал, что все полярники считали за честь перед убытием «на севера» (ударение на последнем слоге – прим. Авторов) и после благополучного возвращения посетить «полярный дом», расположенный в Ленинграде по адресу: канал Грибоедова, 9, квартира 80, или, как еще в шутку называли – каюта № 80, четвертая палуба. Это и был адрес Николая Пинегига до дня смерти в 1940 году.
Но возникает еще один вопрос, а кто стал прототипом Саши Григорьева. И был ли вообще такой человек. Да, был. И был он не один, а двое. Весной 1935 года Вениамин Александрович по заданию одной из лениградских газет делал очерк о руководителе полярных станций на мысе Челюскин и Земле Франца-Иосифа Иване Дмитриевиче Папанине, тогда еще просто начальнике одного из отделов Главсевморпути. Во время встреч с Папаниным Каверин познакомился с гидрографом Цыганюком Михаилом Ивановичем, который в 1934 году во время экспедиции в Карском море у берегов Западного Таймыра на открытых им островах обнаружил следы погибшей экспедиции В.А. Русанова. Рассказ Цыганюка о пропавшей экспедиции настолько заинтересовал будущего писателя, что уже 1936 году он принялся за работу над романом. А о личности самого Цыганюка мы еще поговорим. Будучи не только гражданским человеком, но и чисто «сухопутным» лицом, Вениамин Каверин, настолько «влюбился» в Север и в море, что и в годы войны не оставлял мысли о продолжении романа. Именно поэтому, уже в годы войны, главный герой его романа, Саша Григорьев стал не просто военным летчиком, а командиром воздушного торпедоносца морской авиации. Но была еще одна подоплека в том, что главный герой романа – морской летчик. И такой летчик действительно был. Первый летчик полярной морской авиации и первый бортмеханик. Имена их - Ян Нагурский и Евгений Кузнецов. Дабы подтвердить это заявление авторы обращают читателя к ряду статей и публикаций на эту тему, в том числе и к Авиационной Энциклопедии 2004 года издания (как наиболее авторитетному изданию в области истории авиации – прим. Авторов).

Поляк по национальности, Ян Иосифович (по некоторым данным Йосипович – прим. Авторов) Нагурский родился 27 января 1888 года в небольшом городке Влоцлавек (Польша, как известно, тогда входила в состав Российской империи – прим. Авторов). После окончания прогимназии он работал учителем в сельской школе. Скопив немного денег, Ян отправился в Варшаву для завершения своего образования. Получив аттестат зрелости, поступает в Одесское юнкерское пехотное училище, по окончании которого в 1909-м был произведен в подпоручики и назначен в состав 23-го Восточно-Сибирского стрелкового полка в Хабаровск. В 1910-м Ян приехал в Санкт-Петербург и поступил в военное инженерное училище, став после его окончания инженером саперных войск. Одновременно начал интересоваться авиацией и закончил 1-й Всероссийский аэроклуб. Свой первый полет Нагурский совершил на самолете конструкции братьев Райт. В период обучения в аэроклубе он познакомился с одним из первых отечественных авиаторов Петром Нестеровым. В марте 1913 года молодого подпоручика Нагурского перевели в авиационную отдельную офицерскую воздухоплавательную школу, в которой он получил звание военного летчика. Вместе с другим русским гражданским летчиком П.В. Евсюковым в 1914-м году его привлекли к поиску и спасению двух отечественных экспедиций, пропавших в Арктике - В.А. Русанова и Г.Л. Брусилова. Под давлением российской общественности правительство вынуждено было принять решение об организации в 1914-м двух спасательных экспедиций на судах: одну в район Новой Земли и Земли Франца-Иосифа, а другую - в Карское море и восточнее, до мыса Челюскин. Вся организационная работа была сосредоточена в Главном гидрографическом управлении Морского министерства в Санкт-Петербурге. Возглавлял ее начальник Управления, генерал-лейтенант М.Е.Жданко. По его инициативе было решено привлечь авиацию на поиски пропавших экспедиций (это неслучайно, ибо в составе экспедиции Брусилова была его племянница – Ерминия Жданко – прим. Авторов). Молодого военного летчика Нагурского вызвали в Главное гидрографическое управление, где в кабинете начальник Гидрографа задал ему вопрос о возможности применения самолета в Арктике. После долгих размышлений, Нагурский произнес фразу: «Скорее всего, самолеты могут быть использованы в полярных условиях». И с этого момента началась многомесячная подготовка к полетам в Арктике. Но что делать, с чего начать? Эти вопросы неотступно преследовали Нагурского. Ни соответствующих требований к самолету в условиях Арктики, ни опыта полетов на Севере тогда еще не было. Какой тип самолета выбрать? По его мнению, наиболее подходящим типом самолета в условиях Арктики должен стать гидроплан крепкой конструкции с фюзеляжем в виде лодки. Моторы на ней должны быть с воздушным охлаждением, хотя в этом случае существует некоторая опасность нарушения беспрерывности работы. Одним словом, нельзя было допустить, чтобы самолет подвел человека в трудных условиях полярного климата. Решено было закупить самые лучшие самолеты. Нагурского, уже как специалиста в области полярной авиации, командировали во Францию, где на заводах фирмы Фарман собирались одни из самых надежных по тому времени самолеты иностранного производства. Они оснащались моторами, тоже не менее знаменитой, фирмы Рено. Месяц провел Нагурский в цехах заводов, непосредственно наблюдая за сборкой своей машины. За это время будущий полярный летчик получил много ценных советов от рабочих и инженеров о работе моторов в различных условиях эксплуатации, по ремонту авиационного оборудования. В результате выбранный Морис-Фарман был снабжен 80-сильным мотором Рено. Кроме того, Ян Иосифович контролировал сборку и второго самолета фирмы Фарман - Генри-Фарман. Эта машина предназначалась для летчика П.В.Евсюкова, которому предписывались поиски пропавших русских экспедиций в Восточной Арктике. 9 июня 1914-го во время пребывания Нагурского в Париже он был переведен из пограничной стражи в Морское министерство с зачислением поручиком по Адмиралтейству, во 2-й флотский экипаж. По прибытии на новое место службы его откомандировали в распоряжение Главного морского штаба. Оба самолета в разобранном виде были доставлены в Норвегию, где их погрузили на палубы двух поисковых судов норвежской постройки, арендованных российским правительством для будущих спасательных экспедиций – «Герты» и «Эклипса». Однако с началом Первой мировой войны летчика Евсюкова откомандировали в Санкт-Петербург, и его заменил летчик Александров. Но и ему не удалось осуществить в 1914-м полноценные полеты с мыса Челюскина: поиск экспедиций Г.Л. Брусилова с воздуха оказался невозможным из-за катастрофы гидроплана фирмы Генри-Фармана в первом же полете. А пока же, 30 июня 1914-го «Герта» с Морисом-Фарманом на борту, в сопровождении Нагурского и механика Е.В.Кузнецова и «Эклипс» с Генри-Фарманом и Александровым отошли от причалов порта норвежской столицы Христиании (Осло) и взяли курс на Александровск-на-Мурмане (ныне город Полярный – прим. Авторов). 19 июля «Герта» прибыла в Александровск-на-Мурмане, а 20-го - ящики с самолетом Нагурского уже перегрузили на другое, вспомогательное судно этой поисковой экспедиции, на «Печору». 31 июля «Печора» с самолетом Нагурского отбыла на Новую Землю: она отправлялась искать экспедицию Седова, также считавшейся пропавшей. 3 августа «Печора» была у берегов Новой Земли: судно вошло в губу Крестовую на западном побережье Северного острова. Нагурскому и сопровождающему его технику-мотористу, матросу 1-й статьи Кузнецову предстояло сгрузить 9 ящиков с разобранным самолетом. Судовые шлюпки не были приспособлены к транспортировке грузов по размерам, в два-три раза их превышающих, но, соединив попарно шлюпки и сделав из них подобие катамарана, понтона-плота, поочередно за два дня перевезли самолет на сушу, выгрузив ящики на заваленный камнями высокий берег у становища Ольгинского. Оставшись на пустынном берегу Новой Земли, авиаторы приступили к постройке себе временного жилища. Из крупных ящиков сделали подобие избушки, сверху покрыв ее брезентом. Из меньших ящиков сделали буфет, стол, табуретки. Спали в спальных мешках на резиновых надувных матрасах. Нашли относительно ровную, без камней площадку для взлета самолета, соорудили «козлы» для сборки крыльев и хвоста гидроплана. На деревянных брусьях «козла» сделали соответствующие вырезы для установки деталей. Сборка самолета с перерывами продолжалась более 14 часов, и 7 августа она была завершена. Но с суши гидросамолет не мог подняться в воздух, и тогда Нагурский с Кузнецовым соорудили из бревен скат и осторожно спустили авиалодку на воду. Ян Иосифович проверил моторы на берегу, и на воде, сделав пробный получасовой полет над морской бухтой. Авиаторам предстояло решить сложнейшую математическую задачу. Фарман поднимал около 350 килограмм, тогда что же брать с собой в путь? Взяли самое необходимое - винтовки, одежду, продовольствие, а многое оставили на месте сборки самолета. Из губы Крестовой 8 августа 1914-го в 4 часа 30 минут утра Нагурский и Кузнецов полетели на север, вдоль западного побережья Новой Земли. Полет проходил в основном на высоте 800-1000 метров, выше 1500 они не поднимались. Температура воздуха за бортом была около -15 градусов. Нагурский вместе с Кузнецовым первыми в истории человечества подняли машину в небо Арктики. Он был поражен и одновременно очарован открывавшейся под крылом самолета панорамой. Вот как он описал свои ощущения от первого полета в своих мемуарах: «Мы летели к северу вдоль западного побережья Новой Земли. Тяжело груженый самолет с трудом поднялся надо льдами, но затем стал быстро набирать высоту; перед нами открывались все более красивые виды. Направо находился остров с грядами островерхих хребтов и спускавшимися по ним ледниками, налево - белый океан, на котором кое-где виднелись темные пятна открытой воды. Ледяными верхушками сверкали живописные, фантастических форм айсберги. Они были расположены то ровными рядами, то беспорядочно разбросаны; по форме одни напоминали стройные обелиски или призмы; другие - странного вида коряги. Все они искрились, как бы обсыпанные миллионами бриллиантов, в лучах незаходящего солнца. Сознание, что я первый человек, поднявшийся на самолете в этом суровом краю вечной зимы, наполняло радостью и беспокойством, мешало сосредоточиться». Но беспокойство и неуверенность скоро прошли, и Нагурский освоился в небе Арктики. Время первого полета человека в небе Арктики заняло 4 часа 20 минут, а его протяженность - 420 верст. В получасе лета от острова Панкратьев Морис-Фарман попал в сильную бурю: видимость была очень низкой, пилот сбился с курса, отклоняя машину в сторону моря. Положив самолет на правое крыло, Нагурский направил его на восток, и через 30 минут показался остров Панкратьев. Облетев участок западного берега до островов Баренца, летчик из-за тумана не смог посадить летающую лодку на воду и полетел на юг, в направлении губы Крестовой. На мысе Борисова, у входа в губу Машигина, Нагурский пошел на снижение и посадил самолет на воду. Здесь авиаторы решили передохнуть и дождаться подхода вспомогательного судна экспедиции «Андромеды»; нужно было заправиться маслом и бензином. Ждать пришлось 18 часов. Самолет стоял на льду и примерз поплавками к льдине, вдобавок его занесло слоем снега. А тут, как назло, заболел техник, простудился, и у него поднялась температура до 39 градусов. Сказывались отсутствие климатической одежды, соответствующего Северу обмундирования и то, что оба авиатора были южанами - Кузнецов служил на Черноморском флоте, а Нагурский летал над Балтикой и ее побережьем. 9 августа в 4 часа 30 минут авиаторы полетели дальше вдоль берега Новой Земли в район Горбовых островов и Архангельской губы. С высоты около 1000 метров было хорошо видно, что сама Архангельская губа и проливы между островами Верха, Личутиным и Заячьим забиты льдом. Информация о ледовой обстановке в этой части Новой Земли нужна была капитану «Андромеды»: ведь ему поручили устроить продовольственный склад на Заячьем островке для пропавших морских экспедиций, вышедших в плавание в 1912-м. Нагурский вместе с больным Кузнецовым решили продолжить полетное задание: надо было обследовать остров Панкратьев и возможность его использования для базового лагеря с тем, чтобы уже отсюда осуществлять полеты вдоль восточного берега Новой Земли и в сторону Земли Франца-Иосифа. При облете острова Нагурский сверху увидел небольшую избушку: домик стоял на берегу моря, среди обломков скал. Посадив самолет на припайный лед, вдвоем с механиком они полчаса поднимались по крутому склону от моря к избушке. С колотящимся сердцем и дрожью в руках осторожно отворили дверь. Посредине стоял стол, вдоль стен - нехитрые нары. На столе Нагурский увидел металлическую трубу, составленную из пустых консервных банок. Ян Иосифович открыл ее и обнаружил бумаги экспедиции Г.Я. Седова. Это был рапорт самого Седова с докладом о проделанной работе в Морское министерство. В нем начальник экспедиции к Северному полюсу сообщал, что из-за сложнейших ледовых условий в 1912-м он не смог на своем судне «Святой мученик Фока» пройти к Земле Франца-Иосифа. Из записки было ясно, что, оставив судно в 15 километрах к югу от острова Панкратьева, Седов и часть экипажа перешли в избушку на зимовку, а другие - остались на корабле, следить за его сохранностью. Здесь же был приложен и дневник экспедиции. Так, удалось найти хотя бы начальные следы одной из трех пропавших экспедиций. Нагурский и Кузнецов решили остаться в избушке, но их самолет находился в бухте. Такая удаленность самолета, ветер и непредсказуемые метеоусловия на Новой Земле все время беспокоили летчика. Ежесекундно могла возникнуть угроза для сохранности самолета. Все же им пришлось покинуть единственное человеческое жилье в этом краю Новой Земли и перейти на берег моря, где из кусков льда они соорудили хижину по типу эскимосских иглу. 12 августа Нагурский наметил полет в сторону Земли Франца-Иосифа, взяв курс на северный остров Земли Франца-Иосифа - на остров Рудольфа (если бы он знал, что там похоронен Седов, то может быть и были бы предприняты меры к сохранению могилы отважного полярника – прим. Авторов). Вылетел в 4 часа 20 минут утра, при свежем западном ветре. Как и первый длительный полет, второй проходил на высоте до 1500 метров, при температуре -15 С, в сложнейших метеоусловиях. Из-за болезни механика летчик полетел один. По пути попал в полосу тумана, и корпус самолета стал быстро обмерзать. Вдобавок крылья и связующие подвижные части машины тросы, очки и одежда покрылись инеем. Внизу - сплошные ледяные поля из торосов. В такой обстановке Нагурский около двух часов держал самолет курсом на норд-норд-вест. Это было пределом дальности полета в одну сторону. Повернув обратно, он облетел полуостров Литке и через 40 минут сел у острова Панкратьева. В 9 часов вечера этого же дня Нагурский совершил еще один вылет, взяв курс на север, к мысу Нассау. Набрав высоту 500 метров, он услышал зловещий стук в моторе и сразу догадался, что случилась поломка. Спланировав на воду, самолет был взят на буксир высланными с судна шлюпками. После разборки мотора оказалось, что шатун третьего цилиндра поломан у самой головки, а главный вал погнут. По заключению летчика, которое было отражено и в его последующем рапорте, все это произошло по вине завода, где строили гидроплан. Более двух недель продолжался ремонт самолета. И вот 30 августа Нагурский наметил еще один маршрут, теперь уже на север и восток Новой Земли, мимо Русской Гавани, к мысу Желания и на Карское побережье. На восточной стороне Новой Земли Ян Иосифович решил облететь побережье в направлении Маточкина Шара, ориентируясь на долину замерзшей реки. Правда, по тексту его книги неясно, каких именно географических пунктов достиг летчик. 31 августа капитан «Андромеды» Поспелов принял решение прекратить дальнейшие поисковые работы: начавшаяся Первая мировая война прервала экспедицию, и Нагурский вместе с механиком откомандировывались в Санкт-Петербург. Последний перелет Морис-Фармана на архипелаге начался в 1 час 15 минут дня. На обратном пути в Крестовую губу летчик сбился с маршрута, углубился в сторону суши: под крылом авиетки голубел и зеленел лед покровного щита Новой Земли. До Крестовой губы Нагурский летел 3 часа 15 минут. С высоты было видно, что на рейде стоит пароход «Печора». Через 1,5 суток подошла «Андромеда». Сделав еще два непродолжительных полета над губой, по распоряжению капитана 2-го ранга Синицина, капитана «Печоры», Нагурский и Кузнецов приступили к разборке гидроплана. С Новой Земли Печора в начале сентября возвратилась в Архангельск, откуда Нагурский отправился в Санкт-Петербург. В столице летчик рапортом в Главное гидрографическое управление отчитался о проведенных на Новой Земле полетах. В 1915-1916 годах в журналах «Воздухоплавание» и «Записки по гидрографии» уже появились публикации, где подробно описаны полеты Нагурского и анализировалось применение авиации при исследованиях на Севере. Особенно подчеркивалась перспектива этого направления воздухоплавания. С объемной брошюрой по этим вопросам выступил и сам начальник Главного гидрографического управления М.Е. Жданко, один из последовательных сторонников применения самолетов в Арктике. Но начавшаяся летом 1914-го года Первая мировая война на два десятилетия отодвинула реализацию идеи авиационного освоения региона. Нагурский уже никогда не возвращался в Арктику. Он уехал на родину, в Польшу. Позже его опыт подробно изучали и в России, и за рубежом, когда приарктические государства приступили к организации авиатранспортного освоения Севера. И до сих пор в том, что над океанскими просторами ледовитых морей с торосами и плавающими айсбергами, равнинной тундрой и заброшенными под самый Северный полюс островами, обычными стали полеты винтокрылых машин, большая заслуга Я.И. Нагурского. В память о нем, на острове Земля Александры (Земля Франца-Иосифа – прим. Авторов) самый северный мыс получил имя Нагурского. Но только в 1956 году, во время приезда Нагурского в Ленинград, полярники подарили ему карту острова Земля Александры, с нанесенным на ней мысом Нагурского и полуостровом полярных летчиков.

Знал ли Каверин о том, что у полярного летчика Саши Григорьева был реальный прототип – Ян Нагурский? Думаем, что знал. Ведь он, (Каверин) при подготовке романа общался с ветеранами-полярниками, которые наверняка наводили его на мысль о том, что полярный летчик действительно был. Другой вопрос – мог ли позволить себе «красный писатель» восторгаться мужеством первого полярного летчика, проживающего ныне в буржуазной Польше? Думаем, что торг в ответах тут неуместен. Однако, по мнению авторов, историческая справедливость должна все-таки восторжествовать. И подвиг первого полярного летчика Яна Нагурского и его товарища Евгения Кузнецова (пропавшего, по некоторым данным, в горниле гражданской войны вместе с армией Врангеля в «Галлиполийской России» – прим. Авторов) должен быть потомками оценен по-достоинству.

Говоря о других персонажах, т.е. о героях романа, возникает очередной вопрос. Ну а кто же тогда послужил прототипом Марии Васильевны и Кати Татариновых, а также Николая Антоновича? Вопрос ясен, и понятен. Но также почти ясны и ответы на них. Мария Васильевна – это ни кто иная как жена (а не вдова, как она себя называла) Седова: Вера Валерьяновна Май-Маевская (ведь только у него одного была законная жена - прим. Авторов). Даже получив от товарищей Седова камни с могилы мужа, она так до конца своих дней не верила в его гибель. Дочь Татаринова Катерина, это собирательный образ детей погибших полярников. Ну а о прототипе Николая Антоновича говорить очень сложно по той причине, что экспедицию Брусилова, говоря современным языком, спонсировали родственники, точнее родственница, но на определенных условиях и соответствующих обязательствах (комерческих – прим. Авторов). И, разумеется, давать какие либо оценки участникам тех событий по прошествии почти вековой давности, без учета духа того времени и тяжело, и некорректно.

Вот мы и разобрались с реальными прототипами героев романа. Ну а в завершении своеобразного введения в исторические события, приведем пример реально-виртуального (читатель, извини за игру слов, но иначе никак не скажешь) восприятия истории и ее героев нашими современниками. «22 мая 2003 года главная площадь города Полярный (ныне ЗАТО – закрытый административный территориальный округ - прим. авторов) названа в честь литературного произведения - романа Вениамина Каверина «Два капитана». Это название площадь в районе улиц Лунина и Видяева, на которой проходят все городские праздники и торжества, носит с сегодняшнего дня. Такое решение приняли депутаты муниципального собрания ЗАТО Полярный вечером 21 мая. Этим решением поддержано предложение городского отдела культуры об увековечении имени знаменитого советского писателя Вениамина Александровича Каверина, в годы Великой Отечественной войны создавшего во фронтовом Полярном роман «Два капитана». Название площади также связывают с литературным героем Каверина капитаном Татариновым и его прототипами Владимиром Русановым, Георгием Седовым и Георгием Брусиловым. В начале прошлого века из Полярного (тогда Александровска) их команды уходили в высокоширотные экспедиции». Это не выдумка авторов, или какая-то небылица. Это действительный факт, а цитата взята из официального издания Краснознаменного Северного флота – газеты «На страже Заполярья».

Полярная Почта

Бондик В., Смолянников С., Тайна трех капитанов

С. СМОЛЯННИКОВ, В. БОНДИК "ТАЙНА ТРЕХ КАПИТАНОВ"