Изображение
31 июля 2012 года исключен из Регистровой книги судов и готовится к утилизации атомный ледокол «Арктика».
Стоимость проекта уничтожения "Арктики" оценивается почти в два миллиарда рублей.
Мы выступаем с немыслимой для любого бюрократа идеей:
потратить эти деньги не на распиливание «Арктики», а на её сохранение в качестве музея.

Мы собираем подписи тех, кто знает «Арктику» и гордится ею.
Мы собираем голоса тех, кто не знает «Арктику», но хочет на ней побывать.
Мы собираем Ваши голоса:
http://arktika.polarpost.ru

Изображение Livejournal
Изображение Twitter
Изображение Facebook
Изображение группа "В контакте"
Изображение "Одноклассники"

Стругацкий В. Континент ветров

(Продолжение. Начало в номерах за 6, 13, 20 и 27 сентября)

«Съедобные сны»

На крохотном выступе, нависающем над пропастью на глубине около 50 метров, лежали остатки поклажи ухнувшего в трещину спутника Моусона - Нинниса: парусиновый мешок с продовольствием, части палатки и две собаки. Одна лежала без движения, а вторая, присев на распластанные от удара задние лапы, сначала жутко выла, но вскоре тоже перестала подавать признаки жизни. Но, даже чтобы добраться до этого выступа, не хватало веревок. Три часа они звали своего товарища, надеясь хоть один звук услышать из глубины ледника.

Им ничего не оставалось, как развернуться назад.

Вместе с упряжкой Нинниса на дно ухнуло продовольствие и снаряжение. На упряжке Моусона осталось совсем немного еды и палатка - ведь основную часть продуктов и самое важное снаряжение вез Ниннис. Все надеялись, что если снег над трещинами не выдержит саней, то провалится первая упряжка - Моусона. Поэтому самое ценное везли последние сани. И самые рослые и сильные собаки бежали, конечно, в той упряжке. Теперь осталось всего шесть самых хилых и изможденных четвероногих друзей. И весь собачий корм, кружки и ложки, брезент для пола и лопата тоже ушли в трещину. «Остался только жалкий полуторанедельный паек для людей».

Это случилось 14 декабря, в пяти сотнях километров от базового лагеря.

Сколько займет обратный путь? Хватит ли им еды и сил?

Последних своих собак они кормили варевом из изношенных меховых рукавиц, ботинок и сыромятных ремней. С голоду собаки грызли полозья саней. Самых изможденных они приканчивали.

«Бедные животные - они все кончали одинаково. Начиналось с того, что они оказывались не в состоянии тащить сани, потом они начинали идти «пьяной», расслабленной походкой; еще через несколько миль они начинали шататься и наконец падали, чтобы уже больше не вставать».

Собачье мясо - жилистое, жесткое, почти без жира - стало основной пищей Моусона и Мерца. «Ежедневный паек состоял из 170 г обычной санной провизии с добавлением от 227 до 238 г собачьего мяса», - пишет Моусон. На таком скудном пайке они и двигались.

Сны им снились ужасные - «съедобные». Моусон рассказывает, как однажды ему приснилась шикарная кондитерская с гигантскими полутораметровыми тортами. Почему-то она располагалась на верхнем этаже, и, чтобы пройти в кассу, надо было спуститься по винтовой лестнице. И когда он расплатился и вернулся за тортом, то на дверях обнаружил таб­личку «Закрыто».

В другую ночь снились рестораны.

«Но, что бы ни являлось темой снов, почти неизменно случалось, что что-то прерывало течение событий, прежде чем удавалось, так сказать, схватить пищу зубами…»

28 декабря у них в упряжке не осталось ни одной собаки. Останки последней по старому, еще времен санных экспедиций, обычаю съели «с закрытыми глазами». Это значит - один из них отвернулся, а другой, показывая на какую-нибудь часть в кастрюле, спрашивал: «Чья?» Если ответ «моя» - достается тому, кто отвернулся, если «ваша» - тому, кто спрашивает. «Таким образом, происходит беспристрастный и всех удовлетворяющий раздел».

В последние дни декабря Мерц так ослаб, что почти не мог самостоятельно двигаться. Он не реагировал даже на пищу.

3 декабря у Мерца появились признаки дизентерии. Он уже с трудом выбирался из палатки. В основном беспомощно лежал в намокшем от влаги, капающей с купола палатки, спальнике. У него начались припадки, он отказался от еды, речь стала бессвязной…

Он умер через три дня, когда до лагеря оставалось двести километров.

«Поздно вечером 8 января я вынес из палатки тело Мерца, все еще остававшееся в спальном мешке, завалил его глыбами снега и водрузил грубый крест, сделанный из двух брошенных половинок санных полозьев».

Ни дня без разочарований

Моусону ничего не оставалось, как из последних сил волочить за собой сани. Казалось, они нагружены громадными валунами, хотя поклажи осталось совсем мало - выбросить пришлось фото- и кинокамеры вместе со снимками и пленками и даже винтовку.

Он шел, проваливаясь в трещины. «Интересно бы знать: пройдет ли хоть один день без какого-нибудь нового для меня разочарования?» - грустно замечает начальник экспедиции.

Тело покрылось фурункулами. Ноги гноились. Пальцы обморожены и почернели. Кожа с подошв оторвалась, словно стелька, сукровицей пропитались носки. «С помощью бинтов я привязал старую, отставшую кожу назад на ее место… Поверх перевязки были натянуты шесть пар толстых шерстяных носков, затем меховые сапоги и, наконец, сверху туфли с гвоздями на подошвах».

Однажды, 16 января, он?уцелел чудом. Спасли сани - он повис над пропастью на глубине четырех метров, а сани застряли наверху. Моусон беспомощно болтался на упряжных веревках. Он пишет, что мысль была одна: как обидно погибать, не прикончив скудные остатки пищи... Собрав силы, все-таки выкарабкался. И не помнит, сколько часов потом лежал в беспамятстве у края трещины. И все же он тронулся в путь. А перед этим соорудил веревочную лестницу, прицепил к ней сани и первое звено накинул себе на грудь. Это на тот случай, если снова провалится. И эта веревочная лестница его пару раз выручала: даже когда он проваливался в трещины, сани каким-то чудом его удерживали.

За день ему удавалось пройти всего несколько миль. Ориентировался по снежным застругам - они четко шли с юга на север. Ночами пурга заносила его палатку снегом, и крышу продавливало до самого спальника. Ему казалось, что он уже лежит в гробу.

Через несколько дней, 29 января, когда у него оставался последний килограмм провизии, в метель он наткнулся на гурий, сложенный из снежных глыб спасательной партией. На гурии под черным флагом лежал мешок с продовольствием, а в жестяной банке - письмо. В нем сообщалось: «Аврора» подошла к мысу Денисон и ждет группу Моусона.

Спасательная партия ушла от гурия в сторону базы всего шесть часов назад - в 8 утра, а Моусон добрался до гурия в 14 часов. Это он узнал из записки. Представить его состояние трудно. Хотя впервые за многие-многие дни он наелся и набил пеммиканом на всякий случай даже карманы, а мешок привязал к саням.


Он считал, что до лагеря ему всего два дня пути. Но впереди оказался лед-каток, а подошвы с шипами, считая, что они уже не понадобятся, он выкинул после пересечения ледника, названного им в честь Мерца. «Я едва мог держаться на ногах, падая через каждые несколько минут и покрывая синяками свое истощенное тело».

Несколько дней ушло на то, чтобы соорудить новые подошвы с шипами из футляра тео­долита, натыкав туда винты и гвозди.

Из-за пурги Моусон добрался до своей базы лишь 8 февраля 1913 года - через тридцать два дня после смерти Мерца. Тридцать два дня он двигался по этой заснеженной пустыне в одиночку - на остатках сил и еды.

А когда добрался, увидел на горизонте крохотное пятнышко - уходящую от берегов Антарктиды «Аврору».

Но на базе ждать Моусона остались пять участников экспедиции - они уже приготовились ко второй зимовке и собирались через несколько дней выйти на поиски пропавшей партии.

«Мое сердце было глубоко тронуто преданностью этих людей, которые не побоялись тяжелых и суровых условий второй зимовки на Земле Адели».

К счастью, зимовка эта прошла без трагедий.



(Окончание в следующем номере)

Пред.След.